Blood & Darkness

═════ ◈ ═════

В миг, когда воды Купальни приходили в движение, готовые явить Подземному миру душу ещё недавно живого создания, обычно ленивое сердце мертвенно-бледного бога трепыхалось в грудной клетке, словно птица. Танатос стоял на резном балконе западного крыла без движения. Впервые прибывшие могли с лёгкостью спутать его с одной из многочисленных статуй, безмолвно наблюдающих за процессией бестелесных созданий к трону Повелителя Царства мёртвых. И действительно, отличий было немного. Точёные черты вечно хмурого лица и сдержанность в движениях не выдавали в наблюдателе живое существо. Бог смерти являл собой воплощение этого неумолимого явления, ведь о молчаливом присутствии Танатоса можно было узнать лишь по его собственной воле. Но не в этот раз. В этот раз Танатоса выдавало несвойственное ему беспокойство. Пальцы в когтистой перчатке чуть крепче обхватили рукоять жатвенной косы, дыхание сбилось с привычного ритма, тонкие брови были напряжены чуть больше обыкновенного, а губы сжались в прямую линию. Медовые глаза внимательно всматривались в кроваво-красные воды реки Стикс, боясь увидеть выходящего из них Загрея. Но еще больше боясь его не увидеть.

═════ ◈ ═════

На протяжении уже не одной сотни лет бог смерти безупречно выполнял свои обязанности. День за днём и ночь за ночью он без тени сожаления забирал души смертных в их новое обиталище. Он видел слёзы скорби, стенания возлюбленных, мольбы о пощаде, смиренную покорность; он забирал детей из рук их матерей, разделял верных друзей, уносил во мрак души глубоко одиноких людей, о которых некому будет вспомнить. Он привык прятать эмоции, потому что иначе было нельзя. Привык настолько, что, казалось, разучился их испытывать вовсе. Стал холодным, безучастным, равнодушным. Вот только с недавних пор внутри будто что-то сломалось. Стена самообладания, столь долго и упорно выстраиваемая Танатосом, теперь рассыпа́лась прахом. И брешь в ней была пробита тем, кто не подчинялся смерти, хотя умирал многим больше положенного. Первая трещина появилась с блеском разноцветных глаз, чей обладатель нагло заявил богу смерти о своём мнении по поводу его причёски. Танатос до сих пор не понимал причину, по которой он решил не отделять голову острого на язык собеседника от его неугомонного тела ни в тот раз, ни во время всех последующих разговоров. Почему он больше не способен был, как прежде, не замечать присутствия Принца в Доме? Для сына Аида никогда не было преград, не существовало никаких ограничений. Он радовался жизни и тем самым неосознанно заставлял всех вокруг разделять его чувство, несмотря на то, что в Царстве мёртвых для жизни места не было. Он наполнял Дом энергией и привносил хаос в прежде размеренные дни и ночи. Загрей всегда был самим собой. Танатос же рядом с ним был сам не свой. Чем чаще их пути пересекались, тем явственнее он замечал, что от одного взгляда на Принца, от его широкой искренней улыбки при виде новоприобретённого друга, сердце совершало на удар больше обычного. Загрей был словно из другого мира. И своей наивностью и добродушием он ломал на осколки мир бога смерти. Вдребезги же тот разлетелся, когда в последнюю встречу на Поверхности Гермес между делом проболтался о последних сплетнях из Дома. – Слышал, что сынок Аида задумал, наконец, выбраться из ваших подземелий и повидаться-таки с родней на Олимпе! – беззаботно начал белокурый гонец. – Храбрости этому пареньку не занимать, да и Афина почти всех убедила подсобить юнцу с этим делом. Так что уверен, такими темпами я доберусь до вершины лишь немногим быстрее него, ха! В последнее время столько посланий приходится доставлять в ваши края, что я уже понемногу начинаю… Дальше Танатос уже не слушал. С осознанием того, что услышано уже было, волной накатила незнакомая прежде злость. За ней – гнев. И… обида? Не попрощавшись, он окутал себя незримо стелющейся у ног тьмой и изумрудной вспышкой появился в тронном зале Дома Аида со скоростью, которой позавидовал бы сам Посланник богов. Быстрым взглядом хищника Танатос обвел помещение, но его здесь не было. Его не было. Благо, в длительное отсутствие бога смерти по причине очередной развязанной смертными войны в Доме были другие. Умело совладав с эмоциями, бог не без труда выудил необходимую информацию из дремлющего на посту брата. Так значит, сын Владыки не оставляет безуспешные попытки выбраться из Царства мёртвых и всё ещё регулярно возвращается обратно. Прежде никому не удавалось покинуть его границы, но никто из пытавшихся не обладал упёртостью и целеустремлённостью Принца, поэтому удачный для него исход – лишь дело времени. Танатоса же такой исход совершенно не устраивал. И если Загрей ещё не успел осуществить задуманное, смерть его настигнет. – Думал, что сможешь просто убежать от меня, да? – сквозь зубы прошипел Танатос, с вызовом уперевшись в разные глаза Загрея, едва поблёскивающие в тени растрёпанных после многочисленных схваток чёрных волос. Голос тихий, словно шёпот, но ровный, интонации отточены годами. Лишь один бог был способен различить в нём нотки тех чувств, которых воплощение смерти сам ещё не понимал. И этот бог стоял прямо перед ним. Не один десяток залов Тартара и Асфоделя был оставлен позади, но в каждом Танатос находил лишь прах поверженных стражей и следы крови их победителя. Неожиданное волнение при виде глубоких ран Загрея перемешалось с жаждой выплеснуть на него всё то, что этот дерзкий мальчишка заставил испытать при поиске заветного помещения. С таким спектром эмоций Танатос прежде не имел чести познакомиться даже за всё время своего существования. Прямо сейчас он хотел… А, собственно, что именно бог намеревался сделать, когда найдёт беглеца? Вот он, перед ним. Хитон забрызган кровью, лавровый венец сбился набок, бледная кожа в царапинах и ожогах. Что теперь? – Танатос. Я подозревал, что рано или поздно отец отправит за мной тебя, чтобы ты выполнил за него грязную работу. Загрей никогда прежде не называл его полным именем, и осознание этого кольнуло стальной иглой. В свой ответ Принц вложил с этим обращением яд и раздражение, тем самым обвиняя преданного друга в попытках предотвратить побег по распоряжению отца. Да, цели Танатоса и Аида на сей раз чудесным образом совпали, но причиной появления бога смерти был отнюдь не приказ. С их последней встречи прошло немало времени и теперь, при виде лица Загрея, единственным желанием Танатоса было не пустить его дальше. Одним взмахом косы оборвать глупую попытку сбежать отсюда. От него. Бог смерти ощутил, что за спиной поднимались мёртвые, хотя всё ещё, не отрываясь, смотрел на Принца. Загрей был слаб. Эту схватку он всё равно не выдержит и вернётся. Пусть только не из-за вспоротой костлявой лапой или тупым мечом груди, а вместе с ним. Загрей перевёл взгляд с лица Танатоса на новых соперников, преградивших путь наверх, и сжал рукоять Стигия до побелевших костяшек, уверенно занимая боевую стойку. Он даже не мог помыслить о том, что в эту минуту смерть от руки друга была вероятнее гибели после удара врага. Заг был решителен принять бой, даже если он окажется последним. Танатос знал этот взгляд. Знал, ясно видел, что его не остановить, что он не сможет помешать и заставить отступить… но с тяжелым сердцем понял, что в этот раз сможет помочь. Он возьмёт на себя толпу разъярённых проклятых, не позволит им добраться до Загрея, обратит против них свои гнев и злость. А победив, соберёт воедино павшие души, дабы подарить сыну Повелителя возможность ещё на шаг приблизиться к тому, чего тот так рьяно желает. Даже если это значило ещё на шаг отдалиться от него. Пусть идёт. Ему всегда было тесно в Доме отца. Быть может, Заг его ненавидит. Кто он такой, чтобы останавливать наследника бога мёртвых? Их пути разойдутся сейчас. Когда последний восставший вернётся в землю, он сделает то, на что не хватило времени и желания у вечно беззаботного и упёртого Принца. Он скажет «прощай».

═════ ◈ ═════

Будь Танатос чуть менее сдержан, позволь он ступням коснуться ледяного пола Дома Аида, то непременно начал бы отстукивать ногой бешеный ритм, с которым воспоминания об очередной для Загрея, но первой для Танатоса попытке побега проносились в голове. Чувство, охватившее его сейчас, не было похоже на то, что он испытал, впервые услышав о дерзком решении друга. Когда Гермес в своей привычной манере вывалил ворох последних сплетен божественного мира на Танатоса, а внимание последнего зацепилось лишь за одну. Сын Аида пытается сбежать из Царства мёртвых. Осознание последствий тогда вывело из равновесия, до основания разрушило столь тщательно выстраиваемую веками защиту из безразличия и собранности. Танатос захлебнулся эмоциями, которых прежде не испытывал. На то никогда не было весомой причины. Но после услышанного… Он помнил, как почти смирившись с уходом Зага, не поверил своим глазам, когда увидел его снова. Стоя на этом самом балконе, увидел его, выбирающегося из Купальни. Танатос хотел облегчить страдания Загрея, а тот всё равно нашел смерть. Значит, всё было зря? Ради чего он рискнул своим положением? Чтобы ещё раз услышать уже ставший родным голос, произносящий его имя так, как не мог никто другой? Пожалуй, это могло стоить подпорченной репутации во всём идеального бога смерти.

═════ ◈ ═════

Бессчётное количество раз после тех событий они бились спина к спине на цветущих полях Элизиума, залитых огнём лугах Асфоделя и в глубинах Тартара, снова и снова перехватывая друг у друга пальму первенства в придуманном наспех соревновании. Порой лишь подаренное Сердце кентавра давало Загрею силы идти дальше, но иногда он забывался настолько, что сам летел навстречу выпущенной одним из возвеличенных стреле. Тогда Танатос был бессилен. Кто бы мог подумать, что бог смерти способен умереть? Потому что по ощущениям именно это происходило с ним всякий раз, едва до чуткого слуха доносился вскрик отчаяния. Тогда он мог лишь наблюдать за тем, как Загрея покидает жизнь. Молча смотреть, как его безвольное тело рассыпается мириадом капель крови, чтобы слиться с течением реки. Всего мгновение. И оно было невыносимо. Стикс – извечный конкурент, отбирающий то, что и так почти невозможно было удержать. Тогда Танатос приносил себе немой обет – впредь быть внимательнее, забирать как можно больше душ, ещё быстрее орудовать косой, держаться ближе к тому, кого всеми силами старался защитить. Но он неизменно прогадает, когда Принц рывком влетит в сияющий круг, выталкивая добычу за его пределы, чтобы самому разрубить тень пополам. Потерпит поражение, когда выбранную жертву перехватит апперкот не терпящего быть на втором месте упрямца, а лезвие косы заберёт лишь оставшуюся после него пустоту. Не помогала даже подаренная в попытке навязать тому более спокойный стиль боя зачарованная бабочка, которую бог смерти сотворил по образу и подобию насекомого с Поверхности, навстречу которой так отчаянно стремился Заг. На что он надеялся? Спокойствие обитало на противоположном от Принца плане бытия. Порой Танатос задумывался, кроется ли причина его неусидчивости в пылающих адским пламенем ступнях? Хотя, скорее наоборот, это бурный поток всевозможных стремлений находил таким образом выход из сдерживающего их тела. Тем не менее, с одной задачей приколотое к алой ткани создание справлялось безоговорочно. Оно вызывало лёгкую полуулыбку на угрюмом лице бога смерти.

═════ ◈ ═════

Загрей давно научился подмечать даже малейшие изменения в облике немногословного спутника, улыбка же выдавала его с головой. Тан по-настоящему улыбался только в его присутствии, лишь рядом с ним мог позволить себе снять каменную маску и перестать контролировать каждое движение. Сын Аида не мог понять лишь одного. Почему он то и дело встречает на пути своего давнего друга? Ещё первым после долгой разлуки разговором Тан ясно дал понять, что благодарить за это стоило не отца. Работы для жнеца здесь не найти, – мертвецы уже мертвы, так в чём смысл тратить на них время? Ведь чем-чем, а временем бог смерти всегда был обделён. Смертные гибнут без перерывов и выходных, чтоб их. Так что же заставляет вечно занятого подчинённого Аида так часто отлынивать от исполнения своих обязанностей? Поток мыслей то и дело прерывался другими, не менее преданными своей работе, прислужниками отца. Загрей ловко увернулся от искрящегося магией снаряда, точно метнул пару вихревых лезвий из кровокамня, рванулся вперед, и вот уже последний бескровный пронзён двузубым копьём. Скоро он сможет пробегать Асфодель с закрытыми глазами, ведь Мег с некоторых пор не удавалось выпивать все силы бывшего любовника без остатка, так что Загрею становилось намного проще. И при всём этом уж она точно не поддавалась. Кроме того, беглец заметил, что некоторые дары богов дополняли друг друга лучше иных, а лава, очевидно, обжигала, только если в ней стои́шь. Стоило признать, он поднаторел в искусстве выживания в Царстве мёртвых. Откинув свободной рукой слипшиеся от засохшей крови пряди со лба, сын Аида бегом направился к костяному плоту. Загрей не мог позволить себе отвлекаться, но навязчивый вопрос не давал ему покоя. Он хорошо помнил, как Тан просил его остаться, вернуться домой по своей воле, больше не пытаться сбежать. Тогда Загрей отказал, ведь цель ещё не была достигнута. Бог смерти жил в Доме с матерью и братом. Не знал отца, но о нём ему никто не лгал. Танатос не задавал вопросов, он с рождения знал своё место. В жизни Загрея же всё было иначе, поэтому он так боялся, что друг не сможет понять, почему он хочет уйти. Но уже во время следующей попытки бегства Тан снова появился в одном из залов, будто и не было того разговора. Чего же он добивается? Решил поразвлечься? Не в его стиле. Загрей был уверен, что воплощение смерти вообще не имело представления о том, что такое «развлечение». Но при этом всякий раз, когда пространство сгущалось в одной точке с оглушающим звуком, подобным погребальному колокольному звону, появившийся бог начинал вести счёт сражённых в битве проклятых. Извращённая игра со смертью, в которой Загрей принимал участие с нескрываемым удовольствием. Не меньшее удовольствие сын Аида получал и от того, как Тан смотрел на него. Внимательно, увлечённо. Иногда Загрей принимал увеличивающие скорость дары Гермеса лишь для того, чтобы увидеть, как преображается скучающее выражение лица жнеца, когда он двигался настолько молниеносно, что Тан терял его из виду. Тот словно замирал в воздухе, забывая о клокочущем вокруг сражении, его белёсые брови сдвигались к переносице, мёд глаз превращался в медь. Никто другой бы не заметил. Не заметил бы и, как разглаживалось лицо воплощения смерти, когда Тан, наконец, находил дорожку выжженной ступнями земли. Как неумолимый бог мешкал, позволяя Принцу обрушить удар Эгиды на последнего врага, сравнивая счёт. Как напускное безразличие тут же возвращалось на своё привычное место, когда он убеждался, что Заг в порядке. Но Загрей замечал и от того не мог сдержать улыбки.

═════ ◈ ═════

С течением веков жнецу смертельно наскучил мир со всеми его обитателями, но без меры любопытный юноша всегда находил способ нарушить покой в Доме. Кому ещё могло взбрести в голову без страха ласкать грозного сторожевого пса и выяснить, что лишь две из трёх зубастых морд могли перекусить наглеца пополам? Подарить и без того дремлющему на ходу Гипносу маску для сна и тем самым вывести из себя Повелителя Подземного мира? То и дело пытаться помочь Дузе с выполнением обязанностей, от чего у вечно занятой горгоны только прибавлялось забот? В этом был весь Заг. И всё же Танатос относился к нему со всей серьёзностью. От божественной родни Принца отличала неприкрытая доброта, которой почти не встретишь ни в мире бессмертных, ни тем более среди людей. Если Мойры уготовили Загрею жизнь на Поверхности, Танатос готов был бросить судьбе вызов, не раздумывая. Пробудившиеся воспоминания померкли в то же мгновение, когда по поверхности водоёма пробежала рябь. Смерть задержала дыхание. Танатос едва мог поверить своим глазам, когда из Купальни вышел он. Фигура обрела столь знакомые очертания… Повелителя Аида?! Прежде лишь Мегера выбиралась из вод Стикса с подобным оскалом, злобно шипя всевозможные проклятия в адрес одолевшего её противника. Теперь же юный Принц посмел бросить вызов тому, кому не следовало перечить даже под страхом смерти. И что ещё хуже, из схватки он вышел победителем. Выражение лица хозяина этих мест не следовало видеть никому. Казалось, Аид готов спалить дотла любого, кто попадётся на пути. Владыка, скрипя зубами в немой ярости, сделал твёрдый шаг навстречу своему трону, впервые не разозлившись при виде спящего у стены Гипноса. А мог ли он вообще злиться ещё сильнее? Орфей, поднимая голову, впервые путается в струнах лиры и давится неспетой нотой. Дуза издаёт писк на порядок выше и устремляется к потолочным балкам почти со свистом. Ахиллеса внезапно заинтересовала мозаика на полу. Никто и никогда не видел бога мёртвых таким. Побеждённым. Вечно скрещенные перед грудью руки ещё одного наблюдателя этой, казалось бы, нереальной картины опустились. Непрошенный вздох вырвался из груди. Вздох отчаяния. А внутри начала разрастаться незнакомая ранее пустота. «Не может быть. Неужели он…»

═════ ◈ ═════

«…Сбежал?» Загрей всё ещё занимал боевую стойку, не опуская меч, и тяжело вдыхал обжигающий морозный воздух. Тишина. Он заслужил право знать правду. Он вырвал победу зубами. Он смог отсюда сбежать. Сын Аида медленно опустил оружие и выпрямился. В этот раз бог мёртвых не скрывался в тенях, готовясь нанести удар. На взрыхлённом их смертельным танцем снегу не появлялось выдающих грозного противника следов. И причина была одна. – Я справился, отец. Гордое заявление разрушило воцарившуюся тишину. Теперь, когда шум сражения стих, воздух наполнился звуками, имеющими нечто общее с пением Орфея. Короткие и звонкие трели, издаваемые небольшими существами, прячущимися среди усыпанных снегом голых ветвей, заинтересовали Принца Подземного мира. Неумолкающие создания были покрыты перьями, совсем как орёл Зевса и сова Афины. Загрей вспомнил, что в детстве Никта показывала их изображения на вазах. Кажется, они назывались «птицами». Загрей сейчас и сам был похож на неоперившегося птенца, впервые выбравшегося из гнезда в неизведанный мир. Снег, о котором с пренебрежением поведал отец перед схваткой, с шипением таял под ногами. Уже нельзя было разобрать, откуда тянулась вереница следов – их заметало летящими с небес хлопьями. Затаив дыхание, он шёл по описанному Никтой маршруту к утёсу, под которым раскинулось подвластное дяде Посейдону синее море. Краешек круглого диска, ослепительно яркого даже для уже, казалось бы, привыкших к свету глаз, показался на границе владений бога морей и царственного повелителя небес Зевса. Рассветные лучи мягко ложились на волны, облака окрасились теплом, цвета смешались и образовали на поверхности воды сверкающую дорожку. Загрей уже тогда знал, что увиденный пейзаж навсегда отпечатается в памяти. Теперь он мог понять, почему смертные так горько сожалели о том, что им было не суждено больше насладиться рассветами и закатами, сидя на берегу моря. Вид был поистине потрясающий. Но Загрей проделал столь долгий путь не в поиске новых ощущений. Он искал совсем не это. Умирал болезненно и многократно не ради любования надземным миром. Он всё ещё не нашёл её.

═════ ◈ ═════

Танатос ждал. Не в силах пошевелиться, он стоял на балконе и ждал, вперив взгляд в воду. Тёмную, вязкую, холодную. Кроваво-красную. Лишь цветом напоминающую радужку правого глаза того, кто из неё больше не выйдет. Он опустился на пол. Сложил крылья. В движении не было элегантности, только тяжесть. Сердце сковало железом. Он ждал. Ждал. Ждал. Ждал. Танатос прикрыл глаза. На миг, не больше. Заг со смешком выходит из воды, – ни ран, ни шрамов, лишь ухмылка. Уже знает, в чём ошибся. Попробует ещё раз. Бежит, но не в покои. Приветствует Гипноса, дерзит Аиду, хвастается Орфею, улыбается Никте, хвалит Дузу, гладит Цербера, подмигивает Ахиллесу. И бежит. К нему. – Эй, Тан! Ни звука. Веки опущены. Ресницы подрагивают. Он знает, что откроет глаза и ничего не увидит. Не хочет. Не уверен, что справится. Ещё немного. Со стороны Купальни доносится шорох. Едва пробивается через гул в голове. Заг?.. Через силу открыл глаза. Иллюзорная картинка распалась. Кровь и тьма – вот всё, что у него осталось. У воды стоит не он. Мегера. Едва шевелит кожистым крылом. Поднимает голову, оглядывается через плечо, смотрит прямо на него. Она тоже поняла. Не приняла. Не может. Но разворачивается и уходит. Ему тоже стоит уйти. Не возвращаться. Коса скользнула в руку. Зачем он помогал ему сбежать? Капюшон лёг на пепельные волосы. Почему отпустил его? Воздух задрожал. Что теперь? Теперь он повергнет мир в хаос. Сломает, нарушит порядок. Как делал он. Но Танатос так не умеет. И никогда не научится. Внутри всё горело, мысли путались. Ему надо идти. Возвращаться в мир смертных. Час пробил уже для нескольких десятков душ, а он не замечал. Раньше мрачный жнец мог отложить свои обязанности только ради Зага. С болью приходит осознание, – теперь причин отвлекаться не было. Методично, бесстрастно, как прежде, он будет выполнять свою работу, которой нет конца. Являться к тем, чья нить жизни прервалась ловким движением одной из его сестёр. А может, начнёт забирать не только тех, на кого укажут. Будет выбирать сам. Бог смерти никогда не спрашивал, заслужил ли человек умереть, лишь безропотно исполнял приказ. И так Мойры отплатили ему за верность? Смертные гибнут постоянно. Танатос погиб сейчас, но его страдания прервать было некому. Никто не отправит за ним жнеца, чтобы упокоить душу. Он найдёт Загрея, даже если для этого придется выкосить весь мир.

═════ ◈ ═════

Он умирал. Это было ясно как день, особенно здесь, на Поверхности. За что Мойры так его ненавидели? Они же не могут отобрать то, к чему он стремился с таким трудом? Только не сейчас. Нежные руки прижимали его к тёплому телу, которое с очередным слабым ударом сердца казалось лишь горячее. Он слышал ласковый шёпот над ухом, но не мог разобрать ни слова. Лёгкие жгло, воздуха было слишком много, но будто не хватало. Зелень сада, прежде словно нарисованная акварельными мазками, теперь смешалась в грязное пятно. Не сейчас. Он хотел позвать её по имени, но горло саднило, из груди вырвался лишь сдавленный хрип. Руки сжали его сильнее. Он столько не успел спросить, о стольком рассказать, столько услышать. Почему сейчас? Он умирал сотни раз. Лучники пробивали его грудь стрелами, мечники отрубали конечности, колесницы делили тело на части, магия испепеляла изнутри, он сгорал заживо. Но ещё никогда ему не было так больно. Почему Стикс не забирает его? Почему смерть не приходит изумрудной вспышкой? Почему он умирает так медленно? На лицо падает горячая слеза той, ради кого всё это было. Она жива. Она ещё может вернуться домой. Нужно только… Цветная мозаика складывается, чтобы вновь разбиться на осколки, но он успевает запечатлеть её образ. Глаза – цвета травы у её домика, его собственное отражение. Они искрятся, будто по побледневшим щекам бежит роса, а не солёная вода. Волосы непослушные, напоминают колосья пшеницы, что теперь поникли у его ног, не выдержав горя богини плодородия. Её кожа – цвета мёда, словно впитала в себя само солнце. Она не может снова потерять сына. Он не может снова лишиться матери. – Заг?.. Он не слышит. Не понимает, чей голос позвал его, не уверен, что его вообще кто-то звал. Его ноги – лёд. От этого страшно. Кровь стала гуще, неохотно и лениво течет по венам, совсем как его мысли. Спутались в клубок, не расплести. Он молит о смерти. Губы что-то шепчут, не разобрать. Глаза, как два цветных стёклышка, почти застыли. Это… конец?

═════ ◈ ═════

Он чувствовал холод. Впервые за многие века касался кого-то, кто был холоднее его самого. Впервые он не знал, что делать. С рождения он осознавал своё предназначение. Поступал так, будто все правила выгравированы на подкорке. Поддаться зову, распахнуть крылья, лезвием косы срезать нити, связывающие душу с телом, забрать её в Подземный мир. Ничто, кроме этого, не имело значения. Теперь значение имело всё, кроме этого. Он не знал, как забрать его душу. Ни с одним из миров Загрея ничто не связывало. Будто тот умер непозволительное количество раз. Будто он и не должен был жить. Или был чем-то бо́льшим, чем сама жизнь. Он никогда прежде не отнимал жизнь у бога. И всё равно был уверен, что дело не в этом. Почему с Загом всегда всё было по-другому? Его почти трясло от бессилия. Он с таким не сталкивался. Он должен был сделать хоть что-то, но впервые не понимал, что именно. Заг умирал. Но это невозможно. Бог смерти не позволял ему умирать. Он не погиб в битве, причины естественные. Это в пределах его полномочий, его и только его. Всё с самого начала шло не так. Не сестра Атропос возвестила о его участи. Загрей… как будто сам позвал его. Он привык лицезреть смерть. Это очевидно. Он неоднократно был свидетелем и гибели Зага, но никогда не был её участником. Никогда не имел права вмешиваться. В этот раз всё было иначе. Он обязан был что-то сделать, прервать его страдания, но как? Уверенность в том, что Заг вернётся домой, растворилась в воздухе с его последним вздохом. Его сердце недостаточно часто разрывалось на куски? Почему он вынужден вновь и вновь сторонней тенью наблюдать за смертью любимого? Да, он любил его. Любил. Больше всего на свете. Он знал это всегда, но понял только сейчас. Только рядом с ним был самим собой. Никогда не признавался в этом ни себе, ни тем более ему. Больше не признáется. Судьба отняла эту возможность. Он касался его шеи кончиками пальцев, но не чувствовал пульса. Молил поймать улыбку, но губы были мертвенно-бледны. Заглядывал в стеклянные глаза, но видел лишь смерть. Вот бы Стикс забрал их. Он отдался бы в кровавые объятия его вод без тени раздумий, лишь бы Заг вернулся. Как возвращался сотни раз до этого. Он не отпустил бы его больше. Он умер бы вместе с ним, лишь бы быть рядом в момент пробуждения и каждую минуту после этого. Хотел бы запустить ледяные пальцы в непослушную тьму волос, почувствовать тепло его ладони своей кожей, заметить подёрнутый сонливой дымкой прищур глаз, когда Заг распахнёт их, и стать первым, что тот увидит… Но почему вместо течения реки его уносит боль? Он безжалостно обрывал узы семьи и дружбы. Он отворачивался от слёз и жестоко карал тех, кто пытался отсрочить смертный приговор. Теперь же он чувствовал, как всё то, что копилось веками, с тысячекратной силой обрушилось на него, не давая возможности вздохнуть. Когда смертные познаю́т лишения, они проклинают богов. Кого должен проклинать он? Себя? За то, что некому принести себя в жертву ради его спасения? – Он проклят. Незнакомый голос со знакомыми нотками обдал его ледяной водой. Он забылся. Перестал замечать, что кроме них двоих существовало что-то ещё, как только появился в саду. Танатос тяжело сглотнул. – Простите, моя Царица? – Мой сын проклят, – дрожащим голосом прошелестела Персефона. – Загрей не должен был родиться. Он умер на моих глазах, ещё когда… – богиня заплакала, до сих пор не выпуская холодные пальцы сына из своих рук. Заг обманул смерть. Вот почему он не мог умереть. Его не должно было существовать. Никто не прял нить его жизни, ведь она давным-давно была оборвана, даже не начавшись. Он мог попытаться… Время ещё было... Он должен… – Я должен забрать Заг… простите, Вашего сына с Поверхности, – сердце Танатоса почти выпрыгивало из груди. – Вернуть его в Подземный мир как можно скорее. Пока не поздно… Не договорив, он ещё ниже склонился над бездыханным телом в попытке оторвать его от промёрзшей земли, но встретился взглядом с Персефоной. Она всё ещё держала сына за руку. – Царица?.. – Ты не заберёшь его у меня, – в голосе сталь и отчаяние. – Мой сын не должен погибнуть! Только не на моих руках. Я помогу ему. Оставь нас, молю… Он только сейчас заметил, что богиня больше не тратила силы на сдерживание зимней стужи. Солнце заслонили серые тучи, цветы и деревья гибли, покрываясь ледяной коркой, порыв ветра уколол обнажённые плечи острыми иглами, почти срывая кожу. Она стояла в умирающем саду на коленях перед склонившимся над её умирающим сыном богом смерти, но верила, что её возможностей хватит на то, чтобы вернуть Загрея к жизни. – Он не должен быть здесь. Заг не должен был покидать границы Подземного мира. Ему здесь не место. Ещё есть надежда… – Надежда? Ты смеешь говорить мне о надежде? – её губы мелко подрагивали. – Я десятилетиями жила надеждой, что Загрей погиб не из-за моего эгоистичного желания. А теперь, увидев сына, я должна добровольно передать его в руки Смерти? Ты понимаешь, о чём просишь?! Персефона часто дышала, смотрела на бога смерти сквозь слёзы. Он смотрел на неё в ответ. Её пальцы разжались. Танатос лишь выпрямился, прижимая к груди тело Зага. – Если это конец, прошу… никогда не возвращайся, чтобы сказать мне об этом.

═════ ◈ ═════

Танатос потерял счёт времени. Если бы Атлас сбросил с плеч небосвод и весь мир рухнул в бездну, он бы даже не заметил. Он почти не моргал. Боялся, что если потеряет его из вида хоть на миг, то сойдёт с ума. Заг дышал. Медленно, но дышал. Сердце билось едва ощутимо, но Тан жадно ловил каждый слабый импульс. Кожа вновь обрела цвет и больше не сливалась с белизной простыней, от ступней шло слабое тепло. Смерть отступала, остальное было не важно. Танатос никогда прежде не был в его покоях и потому позволил себе оглядеться. Повсюду царил беспорядок – неизменный спутник неугомонного бога, но при других обстоятельствах здесь было бы по-своему уютно. На полу раскинулся ковёр, до мягкого ворса которого едва доставали пальцы ног, стены были украшены гобеленами и черепами чудовищ, свитки и хитоны свалены в аккуратные кучи у гадальной чаши и постели с бархатными подушками. В полумраке горящих свечей он разглядел лиру, одиноко расположившуюся в углу комнаты. Он никогда не слышал, как Заг играл, но отдал бы всё, чтобы сейчас его пальцы коснулись струн. Чтобы тот склонился над инструментом, сосредоточенно закусив нижнюю губу, и робкими щипками дотронулся до них, извлекая ноты. Он впитал бы их все. Хотел, чтобы после Заг взглянул на него с тёплой улыбкой, с блеском в глазах, и остановил мгновение навеки. Он уже должен был очнуться. Казалось, что он просто спит. Но Заг не просыпался. Что если бог смерти опоздал? Что если делал только хуже? Вдруг тратит драгоценное время впустую? Нужно сообщить матери Никте. Её силы не безграничны, но она может попробовать… Он почти обернулся, чтобы позвать её. – Тан?.. На губах слабо ощущался вкус амброзии. На кончике языка – вкус его имени. Пальцы мягко оплели запястье. В отражении Зеркала ночи сплелись два взгляда. – Что ты?.. Как я?.. Тан не дал ему договорить. Не думая ни секунды, накрыл его губы поцелуем. Невесомым, нежным, словно крылья бабочки. Осторожным. Будто боялся, что, надавив чуточку сильнее, отпугнет его, поранит. Тана обдало горячим дыханием, жарким, испепеляющим, как воды Флегетона. Тепло разливалось по телу, как если бы кровь только что закипела, а само оно плавилось подобно воску. Прошел миг? Минута? Вечность? Тан отстранился лишь потому, что в лёгких уже давно закончился воздух. Заг лежал под ним, широко распахнув глаза. Непозволительно близко. Смотрел как никогда серьёзно. Пристально. Он жадно скользил по лицу Тана, словно видел его впервые. И молчал. Боги, что он наделал? Глупец. Ему хотелось прямо сейчас оказаться на другом краю мира, спрятаться за крыльями, исчезнуть вспышкой, как делал это всегда рядом с ним, когда чувствовал, что ещё немного, и он не сдержится. Как не сдержался сейчас. Но Тан не мог сконцентрироваться ни на чём другом, кроме пары так странно подходящих друг другу внимательных глаз, прошивающих насквозь. Заглядывающих в душу, и ещё глубже, прямиком в сердце. Считывающих каждую несформировавшуюся мысль. Следящих за каждым едва уловимым движением. Заг подался вперёд, словно ждал этого всю жизнь. Очертил костяшками пальцев выступающую скулу, бережно коснулся спадающих на лоб пепельных прядей. Ладонь легла на шею, скользнула на затылок, зарывшись в коротких волосах. Он притянул Тана к себе, увлекая в новый поцелуй. Более требовательный, несдержанный, глубокий. Тот ответил. Не мог не ответить. Руки порхали по телу, изучая. Спускались на тонкие ключицы, широкие плечи и грудь, оглаживая торс и перебираясь на поясницу. Избавляя от лишней ткани, мешающей насладиться теплом прикосновений. Пальцы Тана случайно задели одну из царапин, всё ещё покрывающих тело юного бога. Заг рвано выдохнул, гортанной вибрацией пробуждая в партнёре что-то тёмное. С трудом оторвавшись от истерзанных губ, Тан выпрямился. Горящими глазами поймал растерянный взгляд из-под нахмуренных бровей. Заг оставался Принцем даже сейчас, несдержанно демонстрируя возмущение. Тан твёрдо отвёл в сторону его руку, потянувшуюся, чтобы продолжить прерванные ласки. Подушечками пальцев проследил ровную красную линию. Заг тихо зашипел. Ему нравилось. Ему нравилось всё, что делал с ним Тан. Почему он не делал этого раньше? Под действием амброзии раны затягивались, но слишком медленно, Тан мягко целовал каждую. Цвет спелого граната вызывающе контрастировал с бледной кожей Зага, от терпкого запаха железа кружило голову. Его сбивчивое дыхание было почти осязаемо, и Тан задыхался вместе с ним. Заг нетерпеливо прогибался навстречу прикосновениям. Его пальцы – льдинки на коже. Тан же сгорал изнутри. Сильные руки потянули на себя в стремлении быть ещё ближе. Заг увлечённо оставлял поцелуи везде, куда только мог дотянуться. Но этого уже давно было мало. Вдруг в его глазах проскочила бешеная искра, и Заг настойчиво надавил на грудь нависшего над ним ангела смерти, заставляя того откинуться назад. Тан, наконец, поймал его улыбку. Она, как и всегда, не сулила ничего хорошего, но когда он был против? Ради этой улыбки Тан был готов на что угодно. Он, затаив дыхание и не отрывая взгляд, следил за тем, как эта хитрая улыбка обнажила ровный ряд белоснежных зубов, коротко сверкнувших во мраке, прежде чем те мягко сомкнулись на его горле в отместку за потревоженные раны. Тан не смог сдержать стон. И не хотел сдерживать. Заг снова с удовольствием принимал навязанную теперь уже больше, чем просто другом игру, но на этот раз сам устанавливал правила. Самозабвенно возвращая тому боль, граничащую с наслаждением, когда жарким дыханием опалял его и без того разгорячённую кожу. Влажные губы остановились у самого уха, сбивчиво шепча что-то неразборчивое… Они стали единым целым, всегда им были. Огонь и лёд. Жизнь и смерть. Кровь и тьма.