Марго

#Вернись_домой_Бес

Марго. Маргарет. Маргарита. Рита. Марги.

Дьявольское отродье.

Выблядок.

Они попросили брата отца помочь с вещами. С расчетом на то, что перевезут все одним днем. Одним днем — слишком громко сказано. Одним днем ничего не бывает. Только смерть. И эта смерть — неминуемая. Маргарет откидывается на сиденье и смотрит в окно. Лес сменяется полями, а поля лесом. Пустые и засыпанные снегом, с страшными лысыми деревьями и одинокими елями посреди красивого ничего. Никаких других сел, никаких других машин, никаких других людей. Ужасно хочется спать. Спать и не просыпаться. Больше никогда. Маргарет закрывает глаза. Сестры рядом громко сопят, а мать впереди перелистывает толстую маленькую библию. Отец ведет машину. На следующей — его брат и сыновья. Старшая сестрица, Мирослава, едет с ними. Мирослава, Маргарет, Варвара, Доминика. Иоан, Моисей, Ильяс. Зачем их так много? Семь чертовых детей. А чего еще семь? Семь нот. Семь ключей. Семь дней. Семь цветов радуги. Бог создал мир за семь дней. На седьмой — людей. Маргарет морщится. — Марго, — Мать поворачивается к ним назад, — достань одеяло из-за подголовника, накрой их, — Маргарет молча накидывает серое покрывало, — ужасно старое на деле, перештопанное раз сто, и страшное, — на сестер и снова отворачивается к окну. У них новый дом. Своя трехкомнатная квартира. Комнату, в которой Маргарет будет делить еще с тремя сестрами. Личное пространство? Твоя кровать — личное пространство. И то, не всегда. В квартире с порога пахло ладаном. Марг неприятно поморщилась и прошла внутрь. Вещи из их прошлого дома были перевезены еще вчера. Упакованные в тысячу коробок библии, предметы обихода, какое-то нескончаемое количество икон, с десяток свечей, и их одежда, которой в разы меньше, чем тех же свеч. Маргарет направилась к одной из комнат. Полы в квартире были ровные, без ужасных ковров и высоких порогов, перейти которые стоило особого труда. Здесь не было низкого потолка при переходе из комнаты в комнату, при которых нужно было сгибаться в три погибели и мучаться с переходами. Здесь было намного лучше. Маргарет внутри себя усмехнулась. Все, что нужно, уже стояло у них в комнате. Две двухэтажные кровати, два стола, один стоящий у окна, а второй у стены, рядом с койкой. Светлые стены, пол, столы, матрасы на кроватях. И икона прямо над входом. Прямо над головой Марг. — Марго! — Доминика, мелкая двенадцатилетняя девчонка-блондинка с ярко-голубыми глазами, — прямо как у батюшки, — влетела в комнату и в несколько движений забралась на верхнюю кровать, — я буду спать над Марго! — вопил ее детский голос. Маргарет улыбнулась, села на нижнюю кровать и выдохнула. Сестры в суматохе сношали туда-сюда, перетаскивая свои вещи из угла в угол. Успели поругаться друг с другом за вторую верхнюю койку, — в такие моменты Маргарет радовалась, что у нее нет возможности каждый день забираться туда-сюда и нет причин для еще пары ссор с сестрами, — перетаскивали коробки со шмотками, и кто-то даже принес ее рюкзак и сумку, сравнительно небольшую, в отличии от сумок сестер.

Школа 102

— Как думаешь, нас нормально примут? Во втором то полугодии. — Мирослава поправляет шапку и смотрит на Маргарет. Та в ответ лишь жмет плечами. Единственное, что ее сейчас волнует, это как не поскользнутся на подходе к зданию. Десятый класс. Детей в их семье в школу сбагривают рано, точнее, сначала ты учишься в церковной школе лет с пяти, а потом, к семи, тебя быстренько выкидывают в общеобразовательную в класс, эдак, третий. Потому, что ты уже умненький, и дроби, и проценты, и мантры-хуянты читать умеешь, и стишки отлично рассказываешь, потому что священные писания заучивал, как будто это единственное, что пригодиться тебе в жизни. Мирославу определили в параллель, еще одного в десятом «Б» не нашлось. — Это, — молодая учительница в узкой черной юбке и рубашке, с завязанным высоким хвостом, встала рядом с Марго, — Маргарет. С сегодняшнего дня она будет учиться с вами, — духами от этой молодой женщины разило, наверное, за версту, — Маргарет, я Ирина Андреевна, и я буду вашим классным руководителем. — в ответ преподавателю ничего не последовало. Исаковская просто кивнула и прошла к указанному месту на последнюю парту, разрушая тишину класса стуком своей трости. Хотелось порисовать. Хотелось занять себя чем-нибудь. Рисовать она могла только вне дома, или только когда нет родителей. Потому что рисование — бесполезная трата времени, денег, нервов, и вообще, нечего дурью маяться, иди лучше книжку почитай. Маргарет чиркает в блокноте нечто несуразное: руки, лица, глаза, мелкие наброски пейзажей и время от времени проскакивающую женскую грудь в обнаженном виде. Женская грудь — нечто особенное, то, что она любит немногим больше, чем все остальное. Хочется сказать самой себе, что женщины — лучшее, что она могла когда-либо представить, женщины — великолепны, женщины — богини, и ей хочется любить, обнимать, целовать женщин. Только женщин. На языке становится мерзко. Под ребрами неприятно скручивает и давит. Маргарет отбрасывает от себя похабные мысли и сосредотачивается на одноклассниках. Восемь девочек, не считая Марг, и десять мальчиков. Три высоких, четыре средненьких, один ужасно маленький, наверное, около ста шестидесяти, и два полных пацаненка чуть выше среднего. Отличались они не только потому, что были крупнее всех остальных, но и потому, что внешне были идентичны. Разве что, акне у них располагалось по-разному, и засаленные волосы лежали в разные стороны. Эти двое напомнили Марг о Доминике и Варваре, просто тем, что тоже были «почти близняшками». Двойняшки с разными личиками и ужасно разными характерами. Звонок выбил все мысли из головы одним махом. Маргарет начала собирать вещи на поясную сумку. С ее проблемами такое, конечно, носить не рекомендуется, но как будто ей не все равно. — Маргарет? — парта чуть двинулась и перед лицом Марго оказалась веснушчатая рыжая девчонка с пухлыми губами, и ярко сияющими зелеными глазами. Какая-нибудь стереотипная «Машка». — Я Алиса, — она улыбнулась, обнажив ровный ряд зубов. — Марго, — художница кивнула. — Пойдем, я провожу тебя по школе, — «Машка», в последствии оказавшаяся Алисой, стала первой «знакомой» в новом коллективе. Она была изрядно веселой, неумолимо энергичной и могла с кем угодно и когда угодно начать разговор. Маргарет не привыкла к такому вниманию к себе. По началу Алиса казалась надоедливой и навязчивой. Вытащить Марг из дома, конечно, не составляло труда, но гулять с ней казалось мучением. Долго ходить она не может, на вопросы отвечает односложно, изредка интересуется жизнью самой Алисы… Не у каждого получится вытерпеть такой холод к себе и продолжать упорно добиваться хоть чего-то. Но у Алисы получилось. Всего одной фразой: — Ты можешь меня нарисовать? — Марг словно током прошибло. Был уже конец апреля. Необычайно тепло для их города. — Тебя что? — Марг чуть покосилась, словно не расслышала вопроса. — Ты можешь меня нарисовать? Мне нравится, как ты рисуешь! — Алиса заулыбалась, схватилась за руку Маргарет и придвинулась ближе, — пожалуйста, — кофта под ее пальцами мялась, и вдруг Алиса почувствовала несколько глубоких и вздутых шрамов близ запястья. Горящие глаза опустились на руку. — У тебя… — чужие пальцы полезли под кофту, нащупывая еще с десяток мелких шрамиков, как Маргарет отдернулась и потянулась за блокнотом. — Да, давай я тебя нарисую. Портрет за портретом, рисунок за рисунком, пейзаж за пейзажем. Сначала два, три, потом с десяток набросоков. И на всех — Алиса. Разная Алиса. Маргарет даже и не заметила, как начала рассказывать о себе ей. Как отец бил их всех розгами за провинность одного. Даже если этот один сознавался, получали все равно все, но он — больше. Не сознавался — били вдвойне сильнее. Как приходилось заучивать священные писания, учить каждую молитву, стоят на коленях перед иконой, выслушивая проповеди, от которых уже тошнило. Как приходя домой мальчишек шманали на наличие сигарет, или о боже, алкоголя. Как Маргарет получила по лицу от матери, за то, что не захотела идти в церковь. Она не могла! Экзамен был намного важнее, чем всякие ваши проповеди. А Алиса слушала. Алиса слушала все. Каждую мелочь. Как каждый раз, возвращаясь домой, Марг выслушивает тираду о том, что она никак не помогает по дому, что только шляется, что она — дьявольское отродье, что перечить ни матери, ни отцу не смеет, что она — выблядок, мразь, и еще сто и одно оскорбление в свой адрес. А потом отец начал пить. Пить не по-божески, по началу по-красному. Это началось через, кажется, месяц-полтора после переезда в их новую квартиру. Устроился в церковь, работал. И что-то сломалось. Сломалось между ним и его женой. Сломалось между ним и семьей, которую он, наверное, любил. Говорил, что любил. Маргарет начала сбегать из дома. Сбегать, конечно, громко сказано. С ее то возможностями. Он выцеплял дочь, решившуюся пройти прогуляться, сажал рядом с собой и начинал протирать мозг, вытряхивать подробности ее жизни и куда она мотается посреди ночи. Марго отмазывалась, говорила все, что могла только придумать, думая лишь о том, как бы поскорее свалить от сюда. Алиса ждала ее. У себя в соседнем доме на кухне. Она ненавидела каждую ночь, в которую ее ловили. Ненавидела каждую минуту, проведенную с пьяным нечто перед ней. Ненавидела и ждала. Ждала, когда сможет выкрикнуть ему всю свою ненависть, когда вмажет собственным костылем и ему и матери, лишь бы больше никто из них не смел выносить ей мозг, или того хуже, пытаться заново ее воспитать. Алиса ждет. Ждет ее больше, чем должна. Она ждала ее каждую минуту. Ждала каждый день. Ждала, потому что любила. Неправильно любила. И от этого становилось так страшно и неприятно, что смотреть на себя в зеркало Алиса не смела. Боялась? Нет. Просто противно смотреть на того, кто имеет влечение к своему полу. — У тебя так сильно волосы отросли, — Алиса касается кудрей Маргарет и опускает взгляд на ее скетчбук. Карандашный набросок. Набросок самой Алисы. — Мешает, нужно постричься, — Маргарет жмет плечами и поднимает глаза с бумаги. Взгляд у Алисы кажется таким нежным. Зеленые глаза отражали ее, Маргарет. Внутри все внезапно сжалось и уперлось в кости, резко перехватило дыхание, а весь звук вокруг стал таким тихим, что Марго услышала звук собственного сердца. Или, может, просто ее сердце стучало так звук собственного сердца. Или, может, просто ее сердце стучало так громко? — А мне нравится, — Алиса опускает руку на пальцы Марго. Они молчат. Молчат и смотрят друг другу в глаза, не в силах что-либо произнести. Маргарет потому, что очарована этим зеленым. Алиса, потому что очарована Маргарет. Они бы просидели так вечность, если бы не пальцы Алисы, зацепившиеся за длинный рукав художницы. — Почему ты режешь себя, Марго?

«Марго»

«Почему»

«Режешь»

Маргарет дернулась, пришла в себя и резко убрала руку. — Спрашивать такое не этично. — Она хлопает блокнотом. — А я хочу быть не этичной, когда дело касается здоровья моей лучшей подруги. — Маргарет закусывает губу. — Алис, — Марго глубоко вздыхает мнет пальцами рукава, — это…довольно сложно объяснить на деле. Я не хочу умереть, не хочу, чтобы кто-то страдал по мне после моей смерти, нет. Мне…просто некуда девать весь свой накопившийся гнев и злость, поэтому я направляю его на себя. Это намного лучше, чем кричать на сестер или, упоси боже, на тебя. — Маргарет слабо улыбается и ложится спиной на кровать, комната Алисы намного больше, чем та, в которой живет Марго, — я…знаю, что это неправильно. Знаю, к чему это может привести. Знаю, что это может выглядеть как показательный крик о помощи, помощи, в которой я не нуждаюсь. Но мне так легче. Мне легче, когда я себя режу. Легче, когда я сижу под горячим душем и чувствую, как каждую мою царапину омывает кипяток. Легче, когда мне больно. Это лучше, чем я буду причинять вред другим людям. Лучше, чем я буду повышать на кого-то голос. Лучше, чем…грехопадение. — Грехопадение это то, что делает твой отец. А это… — Алиса укладывается рядом и смотрит на белый потолок, украшенный наклейками-звездами, — способ, к которому приходится прибегать, лишь бы тебя не выгнали из дома. — Я планирую уйти. После экзаменов. В коммуналке на окраине сдают комнаты. Оттуда же и в универ поступлю. А там как-нибудь разберусь. — Алиса многозначительно молчит и вдруг резко садится. — Меня отправляют в Москву. Внутри Марго что-то трескается. — Как в Москву? Зачем? — она садится рядом и обеспокоенно, по-особенному обеспокоенно, смотрит на Алису. — Я еду учится на режиссерку. Я хочу туда, Марго, очень хочу. Мне… жаль. — Ты боишься, что мы больше не увидимся? — Я знаю, что мы больше не увидимся. Никогда. Мои родители косо на тебя смотрят. А я не хочу их подводить. Марго, ты меня поймешь, я верю, правда, и, — голос Алисы дрожит, пробивается током, а руки, ах эти руки, длинные пальцы с ногтями, сейчас нервно теребят подол ее футболки. — Мне не нужно больше объяснений. — Марго, ужасно холодно отвечает, — просто…дай мне сделать кое что, — Алиса поворачивает голову в сторону Маргарет. Губы у Алисы пухлые, мягкие, смазанные гигиенической помадой. И щеки мягкие. Пудрой намазанные. И руки Марго теперь тоже в пудре. И ее, сухие и покусанные губы, теперь влажные и горячие. Алиса тяжело дышит и смотрит на Маргарет растерянно. — Пообещай мне кое что, — Алиса держит Маргарет за щеки. — Вся во внимании. — Ты больше никогда намеренно не нанесешь себе увечья. Хорошо? — Маргарет пару раз хлопает глазами, а после улыбается. — Хорошо. Больше они и вправду никогда не виделись. Это был действительно хороший секс. Горячие поцелуи, полумрак вечера, пальцы на десятках шрамов на теле, поцелуи свежих порезов и слезы, много слез. Слезы о том, что Алиса уедет. О том, что она боится за Марго, о том, что они никогда не увидятся. Маргарет помнит это все так отчетливо, что время от времени, когда совсем плохо, это все ей снится. Снится каждый поцелуй Алисы. Снится как после этого она рано утром вернулась домой. Как мать кидала в нее все, что можно, увидев дочь с засосами на шее. Сколько было шума.

Маргарет теперь же шлюха.

Маргарет теперь никто не любит

Маргарет теперь собирает вещи. Маргарет теперь живет одна. Маргарет…

Новый дом оказался куда лучше, чем то, что когда-то звалось ее домом. Экзамены, универ, учеба. А Алиса? Алиса ушла. Не было никакой Алисы. Маргарет смотрит на себя в зеркало и говорит, что ей все это приснилось или показалось. Алисы не было. Алиса исчезла. Алисы не существовало. Только Алиса звала Маргарет Марго. Но Алисы не существовало. — Марго… — шепот над ухом заставляет проснутся. Маргарет садится на кровать и резко дышит. Хватается за старую футболку и прижимает кулак к сердцу. — Алиса… — шепчет Маргарет, в попытке успокоить расшатавшиеся нервы. Она сдержала обещание. Жаль, Алиса этого никогда не увидит.

Алиса умерла. Через месяц прыгнула с двенадцатого этажа. Маргарет узнала об этом вчера.