Враг за стеной

Знойная осень

За время работы в шахтах своего отца Бик, казалось, перепробовал все разновидности шахтерских специальностей. Сначала он работал помощником стволового — следил за исправностью транспортной кабины, на которой спускали в преисподнюю, а вечером возвращали на божий свет шахтёров и материалы. Затем он набрался лет и храбрости спускаться вниз сам — сделался доставщиком инструментов и оборудования. К пятнадцати годам его повысили до проходчика, и его работа стала заключаться в том, чтобы рубить породу и сооружать крепления, предотвращая обвал почвы. Отсюда пошел новый виток его шахтерской карьеры — Бик превратился в мастера-взрывника. Заниматься подрывами ему было веселее всего. Старшие рабочие переживали за него пуще отца родного, и не зря, поскольку в один прекрасный день при монтаже взрывной сети произошла накладка — взрыв прогремел недостаточно далеко, и Бика контузило. Пока парень валялся в лазарете, произошел очередной армейский призыв, на который он естественно не поехал, так как отец проплатил за все пять лет вперёд. Это было невиданной роскошью — не каждый богач мог позволить себе оплату вперёд более, чем на два года. Но Нам Гулай, мужчина пятидесяти лет, вдовец, умел с толком приумножать капитал и до эпидемии цитригуса, и после. Отвод от армии — единственное, что получал Бик от богатого отца. Остальное приходилось добывать самостоятельно. Кров, пропитание, даже страховку Бик оплачивал из своего кармана. На отца никогда не роптал, все же он дал сыну «удочку», когда уловил наличие таланта и позволил работать в своих шахтах. После того неудачного взрыва врачи, обследовав парня как следует, запретили возвращаться к прежней жизни — у него начал развиваться пневмокониоз. — Что это? — спросил Бик удивленно. Чувствовал он себя хорошо, дышал легко, только голова болела. — А вот что, — ответил ему высоченный, но худой седеющий врач. — Ещё годок подышишь своей шахтерской пылью, и на лёгких пиши пропало… Бик написал отцу письмо с просьбой разрешить ему пожить в его доме, пока он ищет новую работу. Вместо ответа отец приехал в больницу, чему Бик, не видевший его уже много лет, невероятно удивился. Казалось, в палате для них было мало места. Широкоплечий, коренастый, пусть и не отличающийся высоким ростом мужчина и его сын, не менее дородный и сильный. Оба смотрели друг на друга так, как смотрят звери в поделенном на зоны влияния лесу. — Привет, пап, — сказал Бик приподнимаясь с койки. — Лежи, — поспешил остановить его отец. — Ты получил мое письмо? — Получил. Поедешь со мной. Было в голосе отца что-то такое, отчего Бику казалось, будто он не особо рад грядущему воссоединению с сыном. А когда они прибыли в семейную резиденцию, Бик увидел, что отец живет с новой молодой женой. Марита, так звали мачеху, была родом из какой-то деревни. Разница в возрасте между молодоженами казалась подозрительной — тридцать с хвостиком лет. Все взрослые обитатели резиденции, коими были повара, садовники, дворецкий и другие, понимали, что к чему. Однако Бик, умом все еще ребенок в свои шестнадцать лет, верил, что светловолосая и пышногрудая Марита просто любит его седеющего отца и лишь от этого согласилась в своем юном возрасте выйти за него замуж. Необычайно жаркая осень пленила чувством так и не закончившегося лета. Ее жар передался и Марите, что пламенно влюбилась в пасынка, и от своих неправильных чувств потеряла голову и самоконтроль. Дни Бик проводил в мастерской, а вечера коротал помогая рабочим: отец нанял бригаду для реконструкции летней веранды. Сначала те смущались от присутствия наследника богатого рода, но вскоре свыклись, а Бик будто и не замечал никакой неловкости вовсе: ему нужно было хоть какое-то занятие. Не замечал он и томящихся от желания глаз мачехи. А один из рабочих заметил. — Сынмин, — обратился трудяга к парню по его настоящему имени, — госпожа сама не своя, когда приходит посмотреть на работу. Между вами что-то есть? Бик опешил от удивления, но вскоре рассмеялся. — Ты под солнышком перегрелся, друг? Рабочий понял, что тот правда слеп как крот, и поспешил предостеречь. — Тут это… Недавно повар у нас один скончался. Бик непонимающе глядел на него. — Отец твой с ним сцепился, да и в пылу драки толкнул в стену, а тот споткнулся и головой о край полки… — Что?! Когда это случилось? Почему?! — Тихо ты, — оборвал его парень, отводя в тень. — Месяца два назад то было, ты еще не приехал. А виной, мы думаем, мачеха твоя! Ходила ему глазки строила… Не знаю, было ль что у них или нет, но факт фактом, она женщина опасная! А теперь на тебя, вон, как тигрица поглядывает… Осторожней с ней… Пусть твой отец тебе и отец, но уж больно суров норов у него, не простит. Бик кипел злостью, глядя на парня. Тот после своей недолгой речи наконец заметил злобный взгляд, направленный к нему и стушевался: — Ты чего? — Не неси ерунды, — сквозь зубы процедил Бик и угрюмо направился прочь. Тем вечером он еще немного посердился на рабочего, позволившего себе поливать грязью его семью, а, проснувшись рано утром, уже обо всем забыл и вновь отправился мастерить всякое. Дверь непривычно для такого раннего утра скрипнула и в дверь просунулась миниатюрная головка. Бик обернулся и увидел свою кузину Юджин. Она отпихнула дверь, чтобы та наконец раскрылась полностью, широко раскинула руки, беззвучно открыла рот и радостно выпучила глаза. — Братишка! — воскликнула она наконец. — Юджин-ни! — заорал Бик, не видевший старшую двоюродную сестру уже лет пять. Они ринулись друг другу на встречу, и Бик, подхватив сестру за талию, высоко ее поднял. — Когда мы последний раз виделись, я была выше! — с наигранной обидой заканючила она, деланно ударяя брата кулачком по плечу. Бик усмехнулся, поставил Юджин на пол и подтянул деревянный стул к рабочему месту, чтобы она могла сесть. Своей огромной ладонью он смел пыль и знаком показал дорогой гостье присаживаться. Юджин с улыбкой села, а Бик не мог на нее наглядеться. Он помнил ее озорным сорванцом с короткой стрижкой, теперь же она стала совсем девушкой: ее длинные черные волосы красиво обрамляли маленькое бледное лицо с яркими глазками. Бик радовался, что в них был свет, хоть и с горечью понимал — сестра умирает. С подросткового возраста у нее появились проблемы с легкими, а затем она колесила по всей стране в поисках надлежащего лечения, но даже деньги ее богатого дяди не способны были остановить апокалипсис и дать ученым возможность создать для нее давно утраченное лекарство. В один из последних приемов ей сообщили, что до следующей весны она не протянет. Так Юджин решила вернуться к семье, где никого, кроме дяди и брата у нее не осталось. О своем приезде эта вечно энергичная и позитивная особа никому не сообщила, поэтому Бик, увидев гостью, обрадовался как песик. — Ну что, как твое житье-бытье? — спросил он ненавязчиво, хотя все новости о ее здоровье уже знал. — Все отлично! Я дописываю свою книгу! Вот решила вернуться домой, к истокам, так сказать, чтобы подпитать силы и вызвать вдохновение. — Здорово! А о чем она, твоя книга? — О моих путешествиях, — улыбнулась девушка, — о моей жизни, моем окружении, моих друзьях… Там даже про тебя есть! — Правда? Дашь почитать? — Только когда опубликую! — А когда это случится? — К концу года, думаю, допишу, а опубликовать планирую лет через пять-десять. Там секреты, о которых нашим согражданам лучше пока не знать, — хитро прищурилась Юджин, а Бик, как не сдерживался, все же опустил голову, и улыбка, сияющая на его лице, вдруг затухла. Он знал, что дальше конца года она не проживет, и публикацией будет заниматься уже не она. — А ты как? — поспешила спросить Юджин, не желая погружать брата в горестные переживания о своей судьбе. — Я?.. — опомнился Бик и вновь надел улыбку, хоть и грустную. — Да вот, тоже силы дома восстанавливаю. Меня тут пришибло немножко, но ты наверно знаешь. Юджин кивнула головой. — Ага, дядя писал. А что дальше будешь делать, как поправишься? — Эх… — нерадостно вздохнул Бик. — Даже не знаю… В шахтах мне работать больше нельзя, а мне там нравилось… — Да уж… — приняла задумчивый вид Юджин. — Это, конечно, грустно. Но ты не переживай, твое предназначение все равно тебя найдет. Бик думал о ее словах весь оставшийся день, а ночью не мог уснуть. Ему было жаль сестру, а тот факт, что ей самой нужно еще успеть выполнить свое предназначение, добивал его мягкое сердце. Он решил всеми силами помочь Юджин, чтобы она выполнила свою цель — написала книгу до последней точки. Сестра с благодарностью отнеслась к его предложению, и дни знойной осени они уже проводили вдвоем. Бик помогал ей взбираться на горы, и вместе они искали прекрасные виды, что наполняли Юджин вдохновением. Вместе со знакомым плотником он выстругал ей прекрасный стол для работы, отделав его дорогими материалами. Носился по каждому ее поручению, лишь бы она не отвлекалась от создания книги. Через плечо не заглядывал — знал, что пока нельзя. С дядей у Юджин были теплые отношения, хоть с ее приезда они виделись и не часто, ведь у главы семейства было много производств по стране, для проверки которых он часто отлучался из дома. А вот с мачехой Бика у девушки сразу не заладилось. Марита вела себя надменно, неуважительно, хоть и Юджин ей была почти что ровесница. Юджин, поняв, что не получит от общения с новоиспеченной хозяйкой резиденции никаких созидательных эмоций, свела его на нет. Бика это мало заботило до той поры, когда однажды он, стянув пару кексов с кухни и направляясь с ними к кузине, не столкнулся в одном из коридоров лоб в лоб с мачехой. Та выглядела злющей. Белые кудри разметались по глубокому декольте, а густо накрашенные губы сжались в упреке. Ее бесило, что парень все время носится с Юджин, а ее отчаянные попытки привлечь его внимание своим внешним видом все время терпят неудачу. За окном хлестал дождь и время от времени сверкала молния, сопровождаемая, немного погодя, увесистыми раскатами грома. Свет из-за сильного ветра вырубило, и никто не решался починить его в такую погоду. Мачеха недовольно оглядела Бика. — Сестра твоя в моей комнате раму расковыряла. Теперь там протекает из-за дождя. — Что? Зачем ей это? — удивился Бик. — Вот у нее и спросим! А пока пойди посмотри, что можно сделать. Иначе отцу расскажу, когда он приедет. Бик неприятно удивился поведению мачехи. Раньше она говорила с ним ласковее, никогда ни о чем не просила и, тем более, не приказывала. Как бы то ни было, Бик решил проверить оконную раму и постараться скорее починить ее, чтобы не отвлекать сестру от работы неуместными разъяснениями. Он поспешил в комнату мачехи, а когда зашел, тучи совсем закрыли и без того угасающие лучи вечернего солнца. Свет сквозь оконные стекла едва проникал. Бик опустился рядом с окном и попросил у мачехи свечу. — Сейчас, — неохотно сказала она, но судя по звукам, так и осталась стоять у него за спиной. Бик немного подождал, но, поняв, что кроме каких-то мелких шорохов ничего не происходит, сам уже хотел пойти поискать свечу. Он встал, обернулся, и в этот момент ослепительно яркая молния сверкнула за окном, на миг осветив комнату. Этот миг предстал перед Биком абсолютно голой Маритой, которая, видимо, успела скинуть свой халат, пока он вглядывался в раму. Бик с обескураженным видом попытался сделать шаг назад, но ступать было некуда — дальше было лишь окно. Комната вновь погрузилась во мрак, но мачеха никуда не исчезла. Напротив, она уверенно ступила к нему, словно проделывала так ни один раз. — Что же ты, — сверкая редкими слезинками в отчаянных глазах, произнесла она, — не замечаешь ничего? Или прикидываешься? Ее руки резко оказались на его плечах, и Бик своим помутившимся рассудком вдруг осознал, что его грубо развернули и швырнули на кровать. Откуда в хрупкой с виду мачехе столько силы, он не понимал. — Аааа! — закричал он, но горячая ладонь тут же крепко запечатала ему рот, а вторая, такая же, уже проворно разбиралась с ремнем на потертых джинсах. — Просто лежи… — выдохнула Марита ему в лицо. Бик вспомнил о словах того работяги. Вспомнил, как холоден был с ним отец при первой за несколько лет встрече. Вспомнил, как язвительно относилась Марита к его кузине, стоило ей завидеть его с ней вместе. На глазах выступили мелкие слезинки, но тут Бик наконец вспомнил, что он еще и очень сильный. Ему не стоило больших усилий схватить за запястья и отшвырнуть неверную отцовскую жену куда-то вбок. Она взвыла от досады, но как тигрица ловко отпружинила от кровати. С боевым кличем Марита кинулась на парня, явно намереваясь своими ногтями-когтями разодрать тому лицо, хоть и в такой темноте не видно было ни зги. Бик увернулся, но все же она смогла оставить ему глубокую царапину на шее. Парень вскочил, подтянул спавшие от мачехиных усилий штаны и опрометью бросился прочь под аккомпанемент громких женских рыданий, заглушавших даже шум дождя. Тогда он еще не понимал, чем слезы Мариты ему обернутся. На всех парах Бик несся к сестре. Злополучные кексы забыл в покоях мачехи, но ни за какие коврижки бы туда не вернулся. Дверь в комнату кузины чуть ли не выбил свои бегущим телом. — Юджин! — воскликнул он, оказываясь на пороге. — Боже, — сморщилась она, увидев брата через плечо. — Ты за гвоздь зацепился что ли? Шея вся в крови… Парень непонимающе похлопал себя по воротнику, холодными пальцами ощущая что-то липкое на них. Мягкий свет от свеч в комнате вдруг заплясал дикарем. — Меня… меня мачеха… чуть не изнасиловала, — как робот произнес он, но округлял глаза с каждым словом, словно только сейчас осознавал, что это было явью. — Тебя… что?! — Юджин вскочила с места. — Что ты, мать твою, несешь такое? Бик немного стушевался — первый раз видел Юджин разъяренной. Она с какой-то грозной энергией прошагала к нему и взяла за подбородок, крутя его так, чтобы лучше было видно царапину. — Вот же шлюха… — прошипела она гневно. — Я так и знала. — Это я виноват? — жалко спросил Бик. — Нет, мой хороший, — сменила вдруг тон Юджин. — Ты ни в чем не виноват. Она обняла брата за шею, а тот заплакал. — Что же теперь будет?.. — Тс… Тише, тише… — ласково произносила Юджин, гладя брата по спине. — Мы расскажем все дяде завтра, да же? Девушка отклонилась от Бика, чтобы взглянуть ему в лицо. Он коротко закивал, утирая слезы. — Все, не переживай. Заночуй у меня. Я закрою дверь, чтобы эта дура к нам не попала. А утром вернется твой отец и вытурит ее отсюда куда подальше. На удивление, Бик быстро заснул на маленьком и оттого неудобном диванчике сестры. Последней мыслью была мысль о том, как же отцу будет больно, когда он все узнает. Бик распахнул глаза, стоило звукам яростного стука в дверь проникнуть в его сознание. 5:45 на часах. Солнце еще едва-едва творит свои алые художества на черном небе. А в дверь стучат. Колотят, будто за ней сотня обозленных гоблинов. Бик видит, что за своим балдахином тут же зашевелилась старшая сестра и уже через секунду села прямо как свечка с широко распахнутыми глазами. Из-за грохота кулаков в дверь Бик не слышит, что она говорит, но, если бы умел читать по губам, понял бы. «Мы не успели», — шепчет Юджин. — Открывай! Я знаю, что он у тебя! — ревет разъяренный глава семейства, колотя в дверь еще сильнее. Бик уже давно стоит у дивана. Даже не понял, как поднялся с постели. — Брат, — говорит вмиг оказавшаяся рядом Юджин, беря его ладонями за лицо. — Прошу тебя, будь кроток. Не дерзи ему, даже если он не прав. Она оклеветала тебя, не дай его подозрению разрастись. — Придется открыть, — невесело заключил Бик, кивая на дверь. Сердце его колотилось в такт каждому грозному удару. — Я не дам тебя в обиду, — сказала Юджин, на ватных ногах направляясь к двери. Бик протянул было к ней руку, но задел лишь воздух. — Дядюшкааа! — воскликнула Юджин в попытках перекричать громкие стуки. Шум утих. — Не пугайте меня, пожалуйста. Нельзя мне так нервничать. — Открой дверь. Твой брат совершил мерзость. — Не открою, пока не буду уверена, что вы не причините ему вреда. А так, колотите хоть до вечера, я у двери встану и, если выбьете ее, то со мной. — Не лезь! — рыкнул Гулай. — Не нервничайте так. Давайте все обсудим. — Что тут обсуждать! Я все дал ему! Кров, работу, свободу! А он отплатил мне тем, что накинулся на мою жену! За дверью послышались приглушенные рыдания Мариты. — Дядя, давайте поговорим, — продолжала Юджин. — Возможно, имело место быть какое-то недоразумение. На миг стало тихо. Так тихо, что от страха и у Бика, и у его кузины сжалось все нутро. Никто не мог ожидать, что произойдет в следующую секунду. От страха словно сжался и воздух — хоть режь его. — Ладно, — совершенно неожиданно для всех, особенно для своей супруги, произнес Гулай. — Обещаю его не трогать. Открой дверь, дочка. Юджин обернулась к брату, словно спрашивала разрешения. Он с готовностью кивнул, а сам к пущей печали заметил, что кузина бледнее мертвеца. Нехороший знак. Юджин дрожащими руками вставила ключ в скважину. Плечом подперла дверь, что уже повело от старости, и прокрутила ключ ровно… три… раза… Она предусмотрительно отошла, поскольку дверь распахнули молниеносно, и подскочила к Бику, закрывая его собой. Гулай вошел опасно, как зверь на разведке. Морщины на его лице подрагивали от напряжения. За ним стояла зареванная Марита. Она не решалась оторвать рук от красного лица и зайти в комнату. Гулай, обращаясь только к Юджин, указал на синеющие запястья супруги. — Это что, по-твоему? — А это? — показала Юджин на царапину на шее Бика, что покрылась неаккуратной коростой, но от этого вида Гулай рассвирепел еще больше и уже грозно шагнул к сыну, как Юджин вдруг резко преградила ему путь, хоть и еле стояла на ногах. — Дядя… — тяжело дыша, произнесла она. — Не так все было… Ее хрупкая фигурка затряслась, и она вдруг без сил упала на грудь дяде. Тот инстинктивно схватил ее за плечи не давая соскользнуть на пол. — Прошу вас… — молвила Юджин остатками стремительно покидающих ее сил. — Позвольте ему… уйти. Он не виноват…не… не… бейте его. Юджин от перенесенного напряжения ожидаемо потеряла сознание. Гулай все еще держал ее в руках, как тряпичную куклу, и ненавидяще смотрел на сына. — До чего ты сестру довел, недоносок, — процедил он, бережно укладывая Юджин на кровать. — Папа… — тихо сказал Бик, вжимаясь в шкаф, возле которого стоял. — Ей нужно врача. А я… Я уйду… Сегодня же вечером. Марита, вы… Вы простите меня. Та, злобно сверкнув глазами, круто развернулась и стремительно зашагала по коридору, клича доктора. Они остались наедине. То, что случилось с племянницей, остудило пыл Гулая. — Папа, прости меня. Не стоило мне так долго быть здесь. — Уезжай, — горестно произнес его отец. — Уезжай сегодня же. Пока я держу себя в руках. Он приложил ладонь ко лбу и размашистыми шагами покинул комнату Юджин. К слову, сама она очнулась парой минут позднее. Пришел врач, дал ей успокоительное, а Бик остался рядом, намереваясь украсть с сестрой еще пару часов до того, как покинет этот дом навсегда. После визита доктора она вновь впала в забытье. Бик уже начал было волноваться, видя, как все слабее и слабее вздымается ее грудная клетка в попытке втянуть в себя такой драгоценный кислород, но тут Юджин распахнула глаза и зашлась жестоким кашлем. Бик проворно просунул руку между ее головой и подушкой, как нередко делал в детстве, и приподнял затылок сестры. -Аггх!!! Арргхх!!! Сынмин!!! — разражалась она нечеловеческим голосом, словно была нежитью. — Сожги! Рукопись, сожги…ее! — Ты чего? — ааа… — уже как рыба, выброшенная на берег, открывала рот Юджин, сопя. — Братик… никому нельзя знать, что там…пожа… По ее стремительно синеющему лицу, Бик понял, что дело хуже, чем обычно. Он заревел на всю округу: — Юджин плохо! В этом крыле в коридоре как раз убиралась горничная, которая, услышав громкий вопль Бика, тут же понеслась за их врачом. Юджин умирала страшно. Не в силах сказать больше ничего связного, она лишь с ужасом в глазах глядела на брата, который мог дышать, мог говорить. Она била себя по горлу, груди, словно подавилась, а Бик ничего не мог сделать, он лишь перехватывал ее руки, отчаянно пытавшиеся разорвать необъяснимое удушье, цепко сжавшее девичью шею. Комната вдруг наполнилась людьми, и Бика оттеснили в самый дальний угол. Он уперся в стол. Красивый стол, который сам сделал. Обернулся. Увидел рукописи Юджин, стянутые алой ленточкой. — Поздно, — заключил врач где-то вдалеке, словно в тумане. — Умерла?.. — ахнул кто-то из женщин. Бик зажмурился. Взял со стола рукопись и пошел из комнаты прочь. Позже, когда был уже в армии, куда подался, узнав от рекрутеров, что его навыки там могут быть полезны, Бик исполнил желание сестры, хоть и до последнего не хотел расставаться с такой драгоценной для него вещью, последним напоминанием о Юджин. Страницы горели в печи, желтея, чернея, превращаясь в пепел. Не постигни их такая участь, может быть кто-нибудь и прочитал бы одну интересную зарисовку на шестьдесят восьмой странице: «Так здорово, быть богатой. Деньги открыли бесчисленное множество дорог для меня. И пусть они не даровали мне здоровье, однако именно благодаря деньгам (неприлично большой сумме!) я смогла попасть за стену в рядах нелегальной туристической группы таких же богачей. Помню, это было поздним летом, когда после очередной ничего не обещающей ремиссии такая скука на меня напала… Я изъездила страну вдоль и поперек, не было ни одной деревеньки, ни одного городка, в который бы я не заглянула… Поэтому предложение смотаться на денек за стены, узреть местные красоты и «монстроты» меня очень взволновало. Экскурсия (какое невинное слово для этого мероприятия!) была назначена на утро двадцать шестого августа. Мне было велено приехать в руины заброшенного метро на окраине города. Если честно, не так я представляла себе вход в запретную зону, но сейчас понимаю, что идеальнее и не придумаешь. Гид воровски собрал нас всех с разных уголков окрестностей, так как конкретное место встречи обозначить было сложно. До первого потайного хода мы шли около часа. Рюкзаков с собой почти никто не взял (я в том числе). Приблизившись к нужному месту, мы даже не сразу заметили его. А вот помощники гида тут же принялись тягать булыжники, куски арматуры и дерева с одного участка на земле. С каждой секундой все чётче приобретала очертания дыра внизу. Когда с размаскировкой было покончено, гид без обиняков махнул нам рукой, мол «Лезьте, ребята!». Нашему возмущению не было предела! Видели бы вы, какими красивенькими и чистенькими на это дело мы отправились! А теперь что, лезть в какую-то непонятную, наверняка грязнущую, пыльную яму? В общем, проспорили мы с гидом добрых пять минут, пока его товарищи не зашикали на нас, знаками показывая, что где-то неподалёку от нас ходит патруль. Правда это была, или наработанная схема, никто задумываться не стал — все попрыгали вниз. Помощники остались снаружи, наскоро заваливая ход. Туннель извивался все ниже и ниже, мы шли полусогнувшись, а гид светил впереди, бодро шагая. Он профессионально что-то вещал о ветке метро, в которую мы должны были вот-вот попасть. Никто не слушал, все озабоченно смотрели под ноги, чтобы не навернутся и не запачкать дорогие туфли. И только тогда до меня начало доходить, что я действительно делаю это. Я иду в другой мир! Вскоре мы пришли к своему назначению, что стало понятно по фигурке нашего сопровождающего, который развернулся к нам лицом, опустился ладонями на землю и молодцевато спустил ноги куда-то вниз, а затем и сам исчез. — Мы почти пришли! — раздался его ликующий голос внизу. — Пока не идите вперёд. Все послушно застыли. За время кротовьего похода все эти высокопоставленные, властные и обеспеченные люди превратились в утят, которых мама-утка бойко переводит через дорогу. В полной темноте мы смотрели туда, где последний раз видели нашего гида. Вдруг что-то щелкнуло и вдали появился свет. Он разливался снаружи дыры, которая теперь виделась нашим выходом из этого причудливого туннеля. — Уважаемые гости, прошу ступить ближе! Мы продвинулись вперёд, и мужчина с большим животиком, стоявший теперь во главе нашей процессии ахнул. — Прыгать что ли? — опешив, спросил упитанный утенок. — Да! — бодро отозвался гид, которого я уже мысленно прозвала мамой-уткой. — Повернитесь к отверстию спиной, присядьте, свесите ноги вниз и опускайтесь! Тут совсем не высоко! — Ну на хрен! — буркнул толстячок. — Сам прыгай! Я больше не собираюсь участвовать в этом безобразии! Я не видела лица мамы-утки в этот момент, так как стояла аж пятая от незадачливого мужчины, но будто бы чувствовала, что он ехидно улыбается. — Дамы и господа! — обратился он из неизведанного измерения ко всем. — Прошу не забывать о подписании договора! Вы ведь помните, что экскурсию нельзя закончить раньше срока? Я помнила. Это меня и подкупило. Мне не нравится, когда что-то заканчивается раньше срока. Толстячок ухнул и уступил первенство шедшему за ним пареньку — все, что я помню о нём, это то, что у него на затылке болталась соломенная шляпа. Понемногу мы начали спускаться, опускаясь на дрожащие от страха неизведанного ступни. Я, как самая неуклюжая богачка, разодрала себе ногу, зацепившись за какую-то щепку, торчавшую из здоровенного ящика неподалёку от места моего приземления. Лениво выступила кровь. Одета я была конечно… «по ситуации». Как сейчас помню: алое летнее платье с черными вишенками на нем, длинное, но с разрезом сбоку. Солнечные очки, которые за ненадобностью переместились на голову на манер ободка. Лёгкие сандалии с ремешком сзади. Волосы я день тому назад немного подстригла, и теперь они приятно щекотали меня под ключицами. — Девушка, сможете идти? — обратился ко мне тот парень с дурацкой шляпой. — Если не смогу, понесете? — улыбнулась ему я. — Не отстаем, уважаемые! — отчеканил мама-утка, и мы снова двинулись в путь. Шли мы довольно-таки долго, но никто не спросил, откуда здесь электричество. Наверно, не хотели показаться невеждами. Стыдно признаться, но у меня вообще было ощущение, будто бы мы сейчас дойдем до какой-нибудь станции, а оттуда поедем в вагоне… Этого не случилось, мы просто уперлись в тупик — представились нашему виду развороченные словно взрывом плиты, торчащий из них покореженный и накренившийся вниз вагон… Забраться в него все-таки пришлось. От шагов пятнадцати человек он начал недовольно ныть, покачиваясь и поскрипывая. Мама-утка энергично прошагал вперёд, и рывком поднял одно из сидений, обнажая очередной потайной ход, благодаря которому мы потом и смогли успешно миновать завал, а ещё через полчаса добраться до солнечного света… Когда писк жирных крыс сменился нежным шорохом сочно-зеленой листвы, покачивавшейся на ветру, я наконец смогла вдохнуть полной грудью… Конечно, я тут же зашлась продолжительным кашлем, но не стоит об этом. Природа там, за стеной мало отличалась от нашей, но впечатление производила грандиозное. Нас встретили двое низкорослых парней с непропорционально большими головами на плечах — Бинго и Минго. У обоих в руках были дробовики, а на поясе — скрученные в кольцо стальные лески (не помню, как они называются). После небольшого пикника на лоне природы, нам выдали невероятно неудобные и плотные маски, посадили в автобус (наконец-то!) и повезли на «сафари». Часа два мы ехали на запад от стены. Гид говорил, что патрулей здесь нет, поскольку в окрестностях на многие километры вперёд раскидывалась одна лишь бесплодная степь, в которой закладывать опорные пункты было бы делом слишком ресурсозатратным. В старом автобусе было невероятно жарко. Мои спутники ныли без остановки, и это угнетало ещё больше. Наконец, один из нас прильнул к стеклу и воскликнул: — Смотрите!.. Мы все обернулись в ту сторону, кто-то даже повставал со своих мест из-за чего старенький автобус, возмущаясь, слегка заскрипел на скором ходу. Вдалеке, небольшой полосочкой мы видели бегущую по жёлтой траве лису или другого зверька, её напоминающего. За ней бешенной тенью мчалось существо на двух ногах. Мне этого никогда не забыть. Зрение у меня хорошее. Существо было в одежде — обычной человеческой одежде, в футболке и джинсах. Вот только и то, и другое было рваное, грязное и окровавленное. Одна из рук у существа отсутствовала до локтя. А на шее… На шее вместо головы у него выросло что-то невообразимое. Лицо, если оно и было когда-то, совсем потеряло свои очертания. На нем, словно проказа, прижилась коричнево-багровая чешуя. Уверена, что она ещё и была чертовски твёрдой. Голова будто разломилась на две части, и каждая половинка тянулась вверх, возбуждено соприкасаясь со второй, клацая… Как оно видело лису? Об этом я размышляла весь оставшийся до привала путь, а потом мне суждено было опытным путём удовлетворить своё любопытство, но сейчас не время раскрывать карты. Мы остановились у какой-то лачуги. Гид сказал, что после очередного приёма пищи мы отправимся в пещеры, посмотреть на споры. Мысль о том, чтобы придется-таки надеть эту вонючую маску в тридцатиградусную жару, меня ужаснула. Зайдись я в приступе кашля, маску пришлось бы снять, отравиться, обратиться (тест я делала, иммунитета к цитригусу нет) и перекусать всех вокруг. Я решила остаться в лагере, а окружающие, узнав о причине, горячо меня поддержали, пусть некоторые и подумали, что я просто-напросто струсила. Все ушли, а ваша покорная слуга Юджин-ни осталась одна. От нечего делать я стала размышлять об истории покосившегося домика, ненадолго ставшего моим убежищем. Пусть ветхий и трухлявый, но он располагался на участке за высоким, по необходимости вовремя укрепляемым забором. Наверно, десятки дет назад здесь когда-то жил фермер и его немногочисленная семья. Я присела на прохладную табуретку, закрыла глаза и стала прошептывать про себя все то, что позже напишу. С письменными принадлежностями меня бы не пропустили — как никак мы подписывали обязательство о неразглашении. Но что оно для человека, который одной ногой уже на том свете! По заверениям наших сопровождающих пещера со спорами находилась в получасе ходьбы от нашего лагеря, поэтому я ждала их возвращения не ранее, чем через полтора-два часика и решила вздремнуть, улегшись на чью-то пропахшую сыростью старую кровать (я никогда не была особо брезгливой, хех). Мне приснился чудесный сон, где я была… Блогером! Да, да! Вы еще помните это слово? Эх, жаль, что мне никогда не доведется увидеть то, что раньше называли Интернетом… Даже если его когда-нибудь воскресят, навряд ли я все еще буду в том прекрасном будущем, чтобы создать свой Ютуб канал. Мой сон оборвал звук выстрела, раздавшийся вдалеке. Я не из пугливых, но это было слишком громко на фоне мертвой тишины, чтобы не вздрогнуть. Я распахнула глаза в ужасе. «Может мне послышалось?» — подумала я. Но выстрел повторился. Я подошла к окну и не увидела ничего, кроме трехметрового забора. Ноги мои дрожали. Умом я понимала, что что-то случилось, и самым первым импульсом, к стыду своему, было забаррикадироваться в той крошечной комнате, где я стояла, окутанная в чистый ужас. Какое-то время ничего не происходило. Я мерила комнату шагами минут пятнадцать в нетерпении, и бесконечно думала, думала, в кого же стреляли. А вскоре, такой одинокий, раздался жалобный вскрик где-то в поле за спасительным забором. Тоскливо и безнадежно звучал чей-то голос. Что я могла сделать? Подуй ветерок сильнее обычного, меня унесет. Но все же, тот, кому нечего терять, пугается меньше, нежели человек хоть с какими-то планами на будущее. Не знаю, что двигало мною, животная потребность спасти представителей своего рода, губительное любопытство или желание поскорее со всем этим покончить, но я вышла… Вышла из домика, чтобы увидеть, как под сильнейшим напором ни одной пары тел открывается калитка во двор. Почему эти существа, мои бывшие спутники, примчались именно сюда, ко мне? Неужели они сохраняли память, даже после того, как обратились? В толпе новообращённых я заметила Бинго (или Минго?). Голубая футболка его запятнана свежей кровью. Среди остальных был тот толстенький мужчина, что не хотел спускаться в метро первым, две женщины старше меня лет на десять и парень подросток. Увидев, во что превратились участники похода в мое отсутствие, я негромко ахнула. Они резко повернули ко мне свои ужасающие морды, и тут нашелся ответ сразу на два моих вопроса. Как тот монстр видел лису? Ничего он не видел, глаз у них нет. А вот слух… Отменный. Стрекочут они неспроста — звуки отстреливают от поверхностей, предметов, даже от моей тонкой кожи… И я становлюсь видимой для них. Как эта компашка, распрощавшись с человеческим сознанием, смогла меня найти? Когда существа неуклюже, но стремительно проследовали в мою сторону, я увидела тело парнишки с соломенной шляпой, которым непринужденно лакомился Минго (или Бинго?) прямо за забором. Видимо, он стремился скрыться в этой лачуге, но монстры нагнали его, а теперь обнаружили и меня. Масок ни на ком из них не было, значит, добраться до пещеры не успели. «Что остановило их?», — думала я, а существам, двинувшимся на меня, оставалось ступить лишь шаг, чтобы разорвать Юджин в клочья. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, холодок пробегает по коже, и я не понимаю, откуда у меня тогда вообще были силы на вопросы и удивление. Они бежали наперегонки, толкаясь и ревя, словно каждый хотел первым откусить лакомый кусочек. Первым был тот дядечка с лишним весом. Он повалил меня на землю своим огромным и вонючим телом, а я пискнула словно малюсенькая мышка и инстинктивно закрыла глаза. Толстячок вдруг фыркнул, неаккуратно поднялся и стал беспокойно бегать вокруг. Так делали и остальные, а я будто в одночасье стала для них каким-то неприятным препятствием, на которое они все время натыкались. Я в ужасе отползла подальше, чтобы они меня совсем не растоптали. Вскоре им стало неинтересно, и они пошли доедать парня у ворот. Видимо он обладал иммунитетом, раз будучи неоднократно укушенным, не обратился. Это все, конечно, очень интересно, но наверняка вам известно, что-я-то иммунитетом ни к чему не обладаю, и отсюда вопрос: Юджин, какого хрена? Что ты нам тут заливаешь? На что я вам отвечу: все так и было! Да, они просто занимались своими делами, пока живой, дышащий человек был в паре метров от них! Мне даже обидно стало, на секунду… Неужели я насколько невкусная? От досады я пошла за ключами от автобуса, которые висели на ремне у Бинго (в этот раз сомнений не было в том, что это именно он, а не близнец). Тот сидел на корточках и лакомился кишочками, от которых пока шёл пар. Возле него сгрудилось ещё с десяток таких же уродцев. — Пошли отсюда! — заорала я на них и стала бить их по спинам своим маленьким черным клатчем. Они завизжали и разбежались от меня кто-куда, о чем я немало пожалела, поскольку пришлось изнурительно догонять Бинго и его ключи, а дыхалка у меня не очень для таких мероприятий. Ключи я-таки достала, сосчитала монстриков и погибшего парня, поняла, что судьба минимум четырех человек, включая гида, мне неизвестна. Я решила отправиться по направлению к пещере (примерно я видела, в какую сторону они пошли) и поискать их там. Путь был абсолютно тихий и гладкий. Коротенькая трава шелестела у меня под сандалиями, а на одежду то и дело садились букашки. Я на них не роптала, ведь после пережитого их прикосновения казались Божьей лаской. По пути к скале у меня сложилось и укрепилось предположение, почему они мало того, что не тронули меня, так ещё и бежали прочь, стоило мне к ним приблизиться. Не знаю, что бы вы почувствовали на моем месте, поняв это, но я вот очень расстроилась. Склоняюсь ко мнению: мои внутренности настолько прогнили, что монстры почувствовали это, побрезговали мной, так ещё и бежали от меня, лишь бы не нахвататься таких же болячек! «Больных не трогают. Точнее смертельно больных», — подумала я и уже набрала воздуха побольше, чтобы покричать остальных, но вовремя спохватилась, потому что у подножия скалы увидела занятых чем-то… людей! Фиолетовые маски закрывали их лица. Я спряталась за ближайший валун, потому что поняла — дело не чисто. Четверо моих спутников нашлись — все как на подбор стрекочут, связанные верёвками в одно буйное кольцо. А люди вдруг начали уводить их в пещеру… Я поняла, что ехать придется одной и резко обернулась, чуть ли не впечатываясь в грудь долговязого паренька, который, Бог знает сколько, вот так вот стоял позади меня. Я обомлела и побледнела до прозрачности. — Тетенька, они и вас обратят, — сказал подросток, глядя на меня отчего-то грустными и безучастными глазами. — Вы знаете, как сбежать отсюда? — Я… Я… — начала я, заикаясь. Страху натерпелась немалого, так ещё и парень был невероятно красив! Соберешься тут с мыслями! — Если знаете, возьмите меня с собой. Я хочу покинуть это место. Мне тут очень плохо. … Близится конец этого странного, но от начала до конца правдивого эпизода из моей жизни. Буду кратка: с пареньком мы уехали на автобусе до разрушенной станции метро. Всю дорогу он был молчалив и ни слова не сказал мне о том, кто эти фиолетовые люди, несмотря на все мои заверения, что его тайну я сохраню. (А может и сказал? Просто я храню действительно храню ее?) Мы смогли пройти тем же путём, что я шла утром с группой; благо, в первом лагере мы нашли запасной фонарь и немного подкрепились. Основная проблема возникла, когда нужно было выбираться наружу, поскольку вход в секретный лаз был, как вы помните, завален. Спасибо пареньку, что был со мной! Пусть он и выглядел тощим, все же сила в нём скрывалась недюжинная… Уважаемые сограждане! Пусть этот небольшой отрывок не смутит вашу душу. Больше всего на свете я боюсь, что, узнав о моем чудесном спасении, вы специально будете вводить себе штаммы неизлечимых болезней, чтобы стать невидимыми для этих существ и так расправляться с ними… Будучи одной ногой в могиле, я уверенно могу сказать, что жизнь — это самый прекрасный дар, что дала нам Вселенная, и приносить её в жертву ради призрачного шанса спасения мира однозначно не стоит. К тому же, я теперь уверена, что настоящий враг за стеной — это отнюдь не живые мертвецы, лишённые разума…»

Неожиданное лето

Холодной ночью Чанбин лежит на койке в казарме и клянет себя на чем свет стоит за то, что вчера подписал-таки контракт. «Был бы ум, поехал бы на волю, как все нормальные люди», — невесело размышляет он, недавно отслуживший свой положенный кадету срок. Чанбину двадцать. С подписанием контракта ему дали звание младшего сержанта (через неделю приедут звездочки и приказ), а также жалование за первый месяц службы авансом. Чэён — его боевая подруга — две трети полученных денег сразу же положила на вклад, на котором решила копить деньги на отвод сёстрам, а остальную часть отправила родителям, ни монетки себе не оставив. — Зачем мне тут деньги? — удивлялась Чэён на закономерно возникшие у сослуживцев вопросы. — Нас кормят, поят, снаряжение дают, спать есть где. Моим они нужнее. Чанбин не имел никого, кому бы можно было отправить жалование. Родители давно умерли от старости, старший брат погиб в поножовщине, а старшая сестра жила где-то на окраине страны и совсем не поддерживала связь с младшим, ведь вместе они толком и не росли. Первый год контрактной службы ничем особо не запомнился. Они много тренировались, жили в окрестностях опорных пунктов, ходили на вылазки за ресурсами, зачищали группы щелкунов, когда на то была необходимость. В серьёзные экспедиции в том году их не отправляли — у армии были проблемы с финансированием продолжительных операций. Поэтому Чанбин и Чэён ненапряженно дослужили до лета, а затем пошли в свой законный отпуск. Чанбину ехать было некуда, и он хотел остаться в военчасти, но Чэён неожиданно предложила съездить в деревню к её семье, развеяться. — У нас там дом большой, найдем для тебя комнату. Свежий воздух, природа и никаких щелкунов. Поехали! Со скрываемой дрожью в теле Чанбин согласился и все оставшиеся до отъезда дни о чем-то сильно волновался. Несколько лет назад, ещё по кадетству, Чэён невероятно его раздражала. Он пришёл в армию задиристым пацаном, смотрящим на всех, особенно на девчонок, нарочито свысока. Чэён сразу привлекла его внимание своей огненной натурой (под стать цвету волос), своим до натуги сильным перфекционизмом, своей яростной самоотверженностью. Все у неё получалось — и в стрельбе она метче всех, и в рукопашном бою самая ловкая, и прыгает она далеко, и лассо у неё ложится четко и туда, куда надо, ещё и сама иммун, а если подвыпьет так вообще, в дэнс машину превращается. Каждый день она будто сгорала в своём огненосном запале. Такие девчонки Чанбину были не по нраву, они ведь могут и сдачи дать, если им что не так скажешь! Все начало понемногу меняться, когда он сдружился с Минхо. Не в пример Чанбину, тот очень уважительно и внимательно относился к противоположному полу, что неудивительно, ведь у него дома росли две младшие сестренки. Совсем как у Чэён. С которой Минхо вскоре стал встречаться. Так Чанбин стал больше времени проводить в её компании вместе с Минхо, и понемногу его злость к ней рассасывалась, оставляя место уважению и дружеским чувствам. Ему даже стало не хватать её, когда Чэён и Минхо расстались из-за того, что не сошлись характерами. А после, когда лучший друг был объявлен без вести пропавшим, Чанбин и сам не заметил, как стал все стремительнее сближаться с Чэён. И так, первый отпуск. Они едут до окружного центра в повозке, оттуда как почётным военнослужащим им дают пару лошадей под расписку до конца пребывания на гражданке. На этих лошадях они едут день, второй; пятые точки нещадно болят от утомительной езды, но в конце концов это того стоит — Чанбин видит неподдельную радость в глазах подруги, когда она бежит обниматься с родителями и сёстрами. К Чанбину смешно подпрыгивает маленький тёмно-коричневый щенок и передними лапками встает ему на ногу, не дотягиваясь до коленей. Лето пролетает изумительно быстро и впечатляюще — каждый их день наполнен радостью и любовью к жизни. Это первый раз, когда Чанбин чувствует нечто подобное. Он без будильника встает в шесть утра, выпускает скотину, помогает матери Чэён наносить воды, в отдельной постройке ставит вариться кашу для многочисленных собак и, возвращаясь в старый, но крепкий двухэтажный дом к завтраку, с болью в душе думает, как же тяжело родителям подруги, ведь хозяин семейства еле ходит после перенесённой травмы. До обеда Чанбин с девчонками успевает ещё немного помочь по огороду и после очередной вкуснейшей домашней трапезы они пару часов прячутся от жары, а после все вчетвером идут на речку купаться. Чэён носит черный слитный купальник, который так ей к лицу; Черён, будучи ещё стеснительным и замкнутым подростком, купается в длинной футболке и шортах, а маленькая Чимин строит Чанбину глазки в своём оранжевом купальном топике с юбочкой. На берегу к ним присоединяются друзья Чэён со школы, которые в прошлом году отслужили в другом гарнизоне и вернулись на родину. Это Чанбину не очень нравится, поскольку в компании минимум пара парней смотрит на Чэён очень уж горящими глазами, слепит пуще солнца. В голове он делает пометочку, с кем быть построже, а молодежь все подкалывает их двоих, думая, что они встречаются. Думают так и родители Чэён, Чимин и даже, наверное, Черён, а старшую Ли это раздражает неимоверно, и она на всех срывается время от времени. — Почему они так думают? — спрашивает рыжеволосая у Чанбина когда они (наконец одни) возвращаются вечером домой по просёлочной дороге. — Мы что, так похожи на парочку? — Да не обращай внимания, — бесстрастно говорит Чанбин, а у самого поджилки дрожат, — здешние у вас не слишком-то прогрессивные, не знают, что мужчина и женщина могут просто быть друзьями. — Вот и я о чем! Как им такой вздор вообще в голову пришёл… Чанбин не из стеснительных, давно бы уже признался, если бы не был уверен, что все этим не разрушит… Она ведь его не любит. А может и любит, но совсем не так, как он хочет. В начале августа наступил самый грустный день — день отъезда. Чэён держалась молодцом, не плакала, поцеловала матери и отцу руки, прижала к себе девчонок, погладила их по голове (хоть Черён и фыркала от таких «нежностей»), а у Чанбина сердце кровью обливалось — настолько милым стал ему этот дом, так больно было оставлять стариков здесь без помощи и заботы. Грусти прибавлял тот факт, что и Черён вскоре пришлось бы уехать, а малышка Чимин ввиду юных лет ещё не в силах была ощутимо помогать родителям по хозяйству. — Чанбин, спасибо тебе. Приезжай к нам еще. Мы всегда тебе рады, — сказал глава семейства, одной рукой пожимая парню ладонь, а второй опираясь на трость. Чанбин от нахлынувших чувств поспешил обнять отца Чэён, чтобы тот не заметил скопившихся в чёрных глазах слезинок. Стоило им выехать за пределы деревни на казенных лошадях, как Чэён расплакалась, как маленькая. Чанбину даже пришлось спешиться и снять её с коня, чтобы её успокоить. И там, на просёлочной дороге среди бурно растущих трав и цветов, Чанбин крепко прижимал её к себе и понимал, что влип безвозвратно и теперь навеки связан с её судьбой, хочет она того или нет. Впрочем, судьба распорядилась иначе, и вскоре у Чанбина появилась девушка, которую по чистой случайности тоже звали Чэён. Она была ниже Чанбина на пару голов, её сухие осветленные волосы всегда были заколоты крабиком, глаза были как у куклы: огромные и круглые, но с вечным упреком в них; носик вздернутый, губы крепко сжаты и надуты, как если бы она все время на кого-то обижалась; на предплечьях, лопатках и кое-каких других местах красовались мало что значащие тату. Эта Чэён работала в армии медсестрой и в отличие от рыжей Чэён работу свою выполняла из рук вон плохо. Пациенты жаловались на её грубый норов, а врачи то и дело гоняли ее за лень. Всё, что её интересовало, это деньги, которые Чанбин мог ей дать. Все друзья твердили ему, что она лишь высасывает из него силы и ресурсы, но он упрямо оставался со своей Чэён. Пару лет спустя отряд контрактников отправили в экспедицию на юг. Стояла склизкая осень. Чанбин не знает, что пошло не так, но вскоре обнаруживает себя в заброшенном ботаническом саду, отрезанным от основной группы, бегущим по крыше здоровенной теплицы от толпы щелкунов, среди которых и спористые. Чэён впереди, бежит ловко, движениями подсказывает путь. На лицах у обоих маски — необходимая мера безопасности даже для иммуна. Сзади опасно близко раздаются свирепые рыки щелкунов и топот их конечностей по замшелой крыше. Нечего и думать о том, чтобы остановиться и разобраться с ними. Вдруг крыша под Чэён с грохотом обваливается, и девушка, взмахнув руками, с визгом летит вниз. Чанбин, не сбавляя хода, кричит ее имя и с максимальной для сегодняшнего побега скоростью подлетает к пролому, опускается на корточки и тщетно пытается рассмотреть хоть что-то. — Чэён! — шипит он и, не дождавшись ответа, прыгает вниз. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Щелкуны не поняли, куда он исчез, и все как один пробежали мимо. Однако в падении он гулко ударился лицом о кусок доски, наклонно свешивавшийся сверху, и, если бы не твердость маски, то лицо бы его выглядело как кусочек недотертой морковки. Приземлился не мягко, но без ощутимого ущерба для конечностей и спины. В лицо тут же ударил свет фонаря Чэён, и Чанбин облегченно выдохнул, но заметил, что в ярких лучах пританцовывают достаточно крупные споры. — Не дыши! — испуганно воскликнула Чэён, которую он еще не видел за шторой света. Весь воздух он выдохнул секунду назад, и сейчас эта команда выглядела как издевка. Нос привычно приподнялся для втягивания кислорода, но тут Чэён резко впечатала ладонь ему на маску, а другой рукой возилась на у себя на затылке в попытке стянуть свою. — У тебя маска треснула! — дрожащим голосом произнесла она, все еще борясь с завязками. — Не вздумай вдохнуть! Чабин, видя, что она собирается сделать, хотел было запротестовать, но вдруг понял, что стоит ему обратиться в этом замкнутом пространстве — она обречена. Поэтому он послушно задержал дыхание и зажмурил глаза, а голова, как казалось ему, начала раздуваться до фантастических масштабов. Но это было лишь плодом его воображения, ведь благодаря ловкости рук Чэён он достаточно быстро для задыхающегося смог получить спасительную маску. С дикой жадностью он заглотил кусок воздуха, охнув от ужаса произошедшего. — Ты цела? — спросил он, сипя. До этого Чэён ни в каком виде не контактировала с цитригусом — ни через укус, ни через споры. Поэтому она с хриплым кашлем согнулась надвое от невыносимой боли, которая прострелила ее дыхательные пути, стоило первый раз вдохнуть. Казалось, что в легкие через нос попала вертлявая колючая змея и уходить не собиралась. Чанбин привстал, не решаясь перенести вес всего тела на левую ступню, которая, судя по резким отголоскам ощущений, как-то травмировалась при падении, и заковылял к Чэён. Она держала руки на коленях и боязно втягивала воздух, поборов первый приступ боли. Он положил руку ей на спину. — Спасибо, Чэён. Ты спасла мне жизнь. — Пойдем отсюда, — захрипела она и выпрямилась. Свет ее фонарика вновь затанцевал в темноте, ища путь к выходу. К спасению. А Чанбин, видя ее силуэт, вдруг четко осознал, что по возвращению, ему нужно первым делом расстаться со своей девушкой.

Жестокая зима

Небеса были серы, и начал накрапывать мелкий дождь. Айрин стояла на посту, не шевелясь, в каске и с автоматом наперевес. Обычный четверг в обычном городе-милионнике. За ограждением машины сновали туда-сюда, куда-то спешили люди, уткнувшись в свои смартфоны. Некоторые из них изредка бросали взгляды на молодую военную, охраняющую штаб, но, разглядев получше, тут же смущались и отводили глаза. А дело было не иначе, как в ее простреливающей насквозь красоте и холодном, как лед взгляде. У Айрин маленькое овальное лицо, небольшие, но ладно посаженные глаза, которые, словно коршуны над гнездом, охраняют темные брови, строго изогнутые. Губы алые, кожа белее снега, а блестящие черные волосы, слегка выбивающиеся из-под каски, придают еще больше яркости ее холодному лицу. Она знает, что красива, знает, что другие это замечают, но сей факт отнюдь ее не радует. Ведь всю жизнь люди смотрели на нее как на красивый фантик, совсем не интересуясь, что скрыто за оберткой. Холодало. Ноябрь с каждым днем все увереннее переходил в статус зимнего месяца. Высокая влажность придавала ему еще больше силы морозить горожан. Айрин думала о подарках на новый год для своих двойняшек. Она билась над этим вопросом с начала ноября, ведь не так-то просто найти в интернете или магазине подарок, который двухлетки запомнят. Тем не менее, ей хотелось как можно ощутимее окутать сына и дочку праздничной атмосферой, ведь в её собственном детстве никогда ничего подобного не было. Вот очередная женщина, проходящая мимо штаба, коротко взглянула на Айрин. Взглянула и тут же отвела взгляд, будто бы устыдилась своей собственной внешности. Выражение лица незнакомки тут же стало враждебным, а в глазах заискрилась зависть. Айрин считала лицемерами всех тех, кто говорил, что красота упрощает жизнь. Ей вот далеко не просто было. Подруг у неё никогда не водилось. Одноклассники и одногруппники считали, что оценки она зарабатывает явно не умом. Но страшнее всего было отбиваться от настойчивых ухаживаний представителей руководства военного училища, в котором она обучалась несколько лет. Особо нетерпеливые могли даже угрожать тем, что подстроят какую-нибудь неприятность, и девушку отчислят. Она не могла этого позволить, так как поступить в самое престижное учебное заведение страны, выпускающее элитных солдат, было невероятно сложно, особенно для простой девушки из бедной семьи. Но и ложиться в постель к шантажистам она не собиралась. Все висело на волоске, и, кто знает, что стряслось бы с неприступной Айрин, не выйди она замуж за неказистого, невзрачного студента с исторического факультета, что располагался напротив их училища. Новый статус смог даровать ей хоть какую-то защиту от похотливых мужчин, несмотря на то, что все диву давались, глядя на такую необычную пару. До выпуска из училища оставалась пара лет, когда Айрин забеременела. Увидев две полоски, она почувствовала искреннее изумление, а за ним на сердце разлилось невиданное раньше тепло. Она на трясущихся ногах побрела из ванной комнаты и смущенно сообщила новость взволнованному мужу, что стоял за дверью, а после позвонила матери в деревню. Радость грядущего материнства заставила девушку забыть обо всем другом… Воспоминания заплясали перед Айрин, на миг заслоняя городской пейзаж перед глазами. Девушка слегка дернулась, чтобы прогнать отголоски прошлого, в котором было как радостное, так и печальное: как долгожданная встреча с двойней, так и неожиданный, подобный грому среди ясного неба, развод. Айрин была слишком горда, чтобы признать свою вину, но все же в минуты слабости болезненно точила себя предположениями: «А что было бы, если бы я не уехала к матери в деревню с детьми, пока они были маленькие?» Жизнь в городе с малютками на руках изматывала ее, к тому же от мужа помощи не было никакой, ведь он все еще учился, вдобавок подрабатывал в свободное от учебы время, чтобы хоть как-то улучшить финансовое положение своей семьи, которая в один миг увеличилась аж вдвое. Холодный ум и обостренное чутье всегда позволяли Айрин совершать расчетливые решения, но тогда она впервые просчиталась. Однако, просчиталась ли? Можно ли назвать своим просчетом предательство другого человека?.. О случившейся измене можно было и не сообщать. Она почувствовала это на другом конце провода за пару дней до того, как живший далеко от семьи муж впервые стал неверен ей. С тех пор что-то оборвалось внутри. На пару недель пропало молоко, и Айрин не знает, как бы она выкарабкалась из этого омута обиды, самобичевания и тоски, если бы не помощь матери. Женщине было далеко за пятьдесят, и всю свою жизнь она растила Айрин одна, в глухой деревне, без какой-либо помощи со стороны, тем не менее материнское сердце ее не озлобилось и оставалось мягким, добрым. Дочь же выросла суровой и только матери могла показать свое истинное ранимое нутро. — Доченька… Ты бы поела, — говорила мать, осторожно усаживаясь на краешек кровати. — Карина с Усоком уже воем ревут от смесей этих… Что-то тихо вещал диктор по телевизору. Айрин ни на что не реагировала. Лишь пустыми глазами глядела в потолок. Роскошные волосы спутались от многодневного нахождения на подушке и теперь напоминали всклокоченную метелку. — Мама… — прошептала она и заплакала. — Что же теперь делать?.. Как мне после такого жить? Мне было так тяжело выносить наших детей и дать им жизнь. Как он мог со мной так поступить?.. Стоило мне ненадолго уехать… Женщина положила прохладную руку ей на лоб, затем отняла, и лицо ее вдруг впервые ожесточилось. — Не могу поверить, что это моя дочь говорит. Ты вообще знаешь свою силу? Да ты и не такое можешь пережить! Для такого человека, как ты, познать несчастье — значит стать еще сильнее. А у тебя, не забывай, двое детей на руках! Так что вытри сопли, поднимай свою задницу и иди поешь, потому что силы тебе нужны, как никому! Хочешь, не хочешь, вернуться в город придется, доучиться обязательно нужно! А о двойняшках я пригляжу, покуда в городе хорошо не устроишься… Речь матери устыдила Айрин, но и воскресила ее от природы воинственный дух. Она оклемалась и по прошествии академического отпуска действительно вернулась в училище. Ее старые однокурсники уже выпустились, и последний год ей суждено было провести в компании других людей. Впрочем, особой разницы Айрин не ощутила, поскольку в любом коллективе к ней относились одинаково настороженно и неприязненно. Однако спустя несколько дней учебы в лекционный зал непринужденно завалился один опоздун. — Сыльги! — зашипела староста на вошедшую. — Ты где была все эти дни? Почему я твою задницу прикрывать должна? Айрин на автомате повернула голову к девушке, что на возмущения старосты лишь отмахнулась. — Дела у меня были, Йеричка. Я только вчера с Америки прилетела. — А ничего, что мы уже тут неделю учимся?! — Неделей раньше, неделей позже. Какая, нахрен, разница? — Ну, Сыльги… Чтоб я еще когда-то тебя отмечала… Сыльги невозмутимо прошла вверх по едва ощутимому склону аудитории, покручивая головой то влево, то вправо, присматривая себе местечко, куда бы плюхнуться. Ее коричневые волосы, отдающие рыжиной и постриженные каскадом, метались по плечам. Айрин немного прищурилась, чтобы рассмотреть незнакомку получше. Нельзя сказать, что она была особенно красива. Лицо большое, скулы грубые, а вот глаза узенькие, как две щелочки, посажены друг от друга далеко, что подчеркивало неаккуратный нос. Одежда на ней была пусть и не грязная, но все же не особо опрятная, с очевидными помятостями. Коричневая сумка через плечо с блеклыми пятнами то там, то там, явно пережила уже не один десяток лет. Но все же, и уродиной ее не назовешь. Было в ее озорных карих глазах что-то привлекательное, что-то, что делает все остальное несущественным… Искрящаяся в них жизнь. — У тебя такие глаза, будто ты видела некоторое дерьмо, — тем временем говорит Сыльги, бесцеремонно усаживаясь рядом с Айрин. У брюнетки аж дух перехватило от такой наглости, и она хотела справедливо возмутиться (рядом с ней никто никогда не садился), но тут, по движениям девушки, совершенно спокойно вытаскивавшей из сумки тетрадь и учебник совсем по другому предмету, Айрин поняла, что Сыльги ее ни чуточки не боится и никогда бояться не будет. Противоположности притягиваются, так и эти двое быстро примагнитились друг к другу. Айрин льстило внимание Сыльги направленное на ее внутренний мир, а Сыльги нравилось, что такая с виду суровая женщина делает для нее одной исключение, подпуская к себе. Вдобавок, обе были начитанными и имели общие интересы, особенно если дело касалось оружия, обмундирования и воинской иерархии. Айрин хотела в будущем построить стремящуюся вверх карьеру на руководящих должностях, а Сыльги мечтала стать элитным солдатом, прямо как бойцы из подразделения Морских Котиков в США. Однако после выпуска из училища обе осознали, что реальность куда более жестока и несправедлива. Им, офицерам, приходилось охранять разные стратегически важные объекты на территории города, тогда как их бывшие сокурсники мужского пола уже вовсю занимали должности в руководящем аппарате. — Сексизм в действии! — беззлобно возмущалась Сыльги на кухне их с Айрин съемной квартиры. — Все равно я своего добьюсь, — сквозь зубы произнесла брюнетка. — Я должна подняться, ради детей. Сыльги притихла и посмотрела на нее, склонив голову. — Знаешь, я тебе завидую. — С чего это, — незаинтересованно сказала Айрин, смахивая крошки со стола. — Что я всего один раз развелась, а не три, как ты? — У меня никогда не будет детей. Айрин замерла, рука так и осталась на столе, накрывая кухонную тряпку. — Почему раньше не говорила? — подняла она на нее глаза. Сыльги пожала плечами, грустно глядя на подругу. — Не была уверена. Сегодня пошла на контрольный прием… Показала врачу результаты обследований. Бесплодие окончательно подтвердилось. Айрин серьёзно поглядела на нее. — Мне жаль, — сухо сказала она. — Я знаю, — ответила Сыльги. В конец соскучившись по своим малюткам, Айрин смогла выбить себе пару дней выходных с правом выезда за границы военчасти, за ней без особого труда увязалась и Сыльги. Проведенные с малышами часы, показались Айрин самыми драгоценными. Усок и Карина забавно дрались за внимание матери, во весь беззубый рот улыбались бабушке и тете Сыльги. — А что их отец? — спросила та, держа Карину на руках. — Платит алименты? — Я не подавала, — бесстрастно ответила Айрин. — Не нужен нам ни он, ни его деньги. Которых у него, впрочем, и нет, — усмехнулась она. — Ясно… А кто это у нас такой красивенький? — засюсюкала Сыльги с девочкой. — У кого такие глащки? Мамины глазуси, ууууу! С теплотой в душе наблюдала Айрин за этой картиной. А полчаса спустя измученная детскими шалостями Сыльги уже спала на полу, приоткрыв рот. Карина удобно устроилась у нее на животе, а Усок улегся на плечо. Все трое мирно посапывали. Айрин с матерью, убедившись, что двоим малолетним детям и одному великовозрастному ребенку не угрожают никакие предметы в комнате, вышли на крыльцо. Каждая думала о своем, поэтому разговор все не начинался. Наконец мать сказала: — Я рада, что у тебя появилась подруга. Она ничего. — Да. Если так подумать, это моя первая подруга. — Здорово. Береги ее. — Буду, мам. — Известно что-нибудь по поводу повышения? У Айрин кольнуло в груди. Мать не знала, насколько мал был шанс в ближайшее время получить достойную прибавку к зарплате, чтобы перевезти детей в город, устроить их в сад или нанять няню, обеспечить их всем необходимым. — Скоро, мама. Нужно только еще немного потерпеть. Прости, что вынудила тебя заботиться о моих детях, ты наверно так устаешь… — Что ты говоришь! — взмахнула руками ее мать. — Для меня счастье заботиться о них, да я еще и не старая совсем, чтобы уставать. Единственное за что я переживаю, что вы мало видитесь. Было бы здорово, если бы у тебя получилось приезжать почаще… Айрин все также стоит у штаба. Она еще не знает, что в следующий раз приедет в деревню, томясь от ужаса и невыносимого чувства неизвестности… Они с Сыльги спят на одном диване, разложенном по типу книжки, потому что в их маленьком жилище нет места для еще одного спального места, да и денег на него нет. Ночь закрадывается в каждый угол сырой от капризов ноября комнаты, когда Айрин просыпается от того, что телефон под подушкой неистово вибрирует. Девушка нехотя залазит рукой под подушку и вытаскивает смартфон. На экране номер Сыльги. Самой ее нет рядом, так как она на смене. Но на смене нельзя звонить с личного телефона… Сон как рукой сняло. — Да? — с опаской берет трубку Айрин, приподнимаясь на локте. Тут же слышен звук взрыва за окном, судя по дальности, из соседнего микрорайона. Не опаздывая, заорала сигнализация на всех машинах, стоявших во дворе. — Это у тебя?! — истерично кричит Сыльги. Айрин уже у окна. Она видит, как заполыхал огонь вдали, пожирая здание круглосуточного торгового центра. — «Дондамын» горит… — задумчиво произнесла брюнетка, а потом опомнилась. — Сыльги, ты почему с телефона звонишь? Тебя же накажут. — Ты спишь, коза, ничего не знаешь! Что-то страшное происходит… Надо тебе убираться из города! — Что?.. Что происходит? — Люди безумствуют. Зомби апокалипсис, мать твою! — голос подруги дрожит. — Все, пора идти! Гудки. Айрин была совершенно сбита с толку словами Сыльги. И на какое-то время она даже посчитала их розыгрышем, ведь это так в стиле подруги, но вдруг услышала устрашающий визг и рев на улице, а подскочив к окну, стала свидетелем ужасающей картины. Свет уличного фонаря мягко освещал заезд к подъездам соседнего дома. Иностранка, судя по всему работавшая ночью, спокойно ждала такси, как из подворотни на нее напало нечто… Оно повалило ее и немилостиво разрывало на куски, подбираясь к плоти через толстую шубку. Девушка орала и визжала пока… пока стремительно сама не стала такой же, как монстр, убивший ее. Телефон снова завибрировал. Айрин увидела номер своего дежурного отдела. — Всех поднимаем по тревоге, — сказала дежурная девушка на другом конце провода. Что было дальше, Айрин помнила смутно. Она надела форму, за ней приехал служебный транспорт, пробирались к месту сбора уже через ад. Получив оружие, она узнала, что Сыльги в самом котле, эвакуирует гражданских со своей группой. Группа, в которой была Айрин, перекрывала шоссе, чтобы не допустить перекидывание инфекции в другие населенные пункты. Связь накрылась, поэтому мало кто знал, что странный вирус уже бушует чуть ли не во всей стране. В эту ночь она впервые убивала. Выстрелы не могли прикончить зараженных, проявлявших особую жестокость и бесчеловечность, пока по рации не пришла наводка, что нейтрализовать их можно прострелив позвоночник в районе шеи или огнем. Вместе с этой информацией пришел и приказ ликвидировать укушенных незамедлительно… Этот ад продолжался без малого три дня. Чудом удалось Айрин выжить. Какого было ее счастье, когда она увидела Сыльги живой и невредимой. — Ведьма! — воскликнула Сыльги и обняла брюнетку покрепче, а на ухо шепнула: — Надо валить отсюда. Айрин отстранилась, огляделась по сторонам, взяла подругу за локоть и утащила подальше от людских глаз. — Ты о чем говоришь? Под трибунал захотела? — Ты не видела того, что видела я. Эта дрянь распространяется быстрее поноса. Надо вытаскивать твоих родных. — Но ведь вспышка только у нас! Мы сдержали ее распространение, оцепили город… С ними все хорошо, — залепетала Айрин, которая была абсолютно уверена в том, что уже защитила свою семью. Сыльги на это лишь отрицательно помотала головой. — Нам нагло врут. На юге уже начали строить стену, оставили там только местных и пускают лишь важных шишек. Думаешь, наше большежопое начальство останется тут с нами? Да они свалят при первой же возможности, а на нас кинут бомбу какую-нибудь! Я говорю тебе, надо драть когти, забирать твоих и всеми правдами неправдами попасть на юг, пока они совсем от нас не отгородились. В голове у Айрин все смешалось. Она знала, что если уж Сыльги становится серьезной, то и дело серьезное. В то же время сама Айрин была образцовым солдатом неспособным пойти на предательство. — Я остаюсь. Буду защищать их отсюда. — Ой, дура! Оставайся, хрен с тобой! А я поеду в деревню! И попробуй сдай меня! Она отвернулась и стремительно пошла прочь. Айрин, поколебавшись секунду, таки ринулась к ней и схватила за запястье. Во время очередной зачистки они имитировали свою смерть под завалами и сбежали, угнав чей-то беспризорный старенький Хендай. До деревни добрались не без приключений: были и посты, и рейдеры, стремящиеся завладеть транспортом и ими самими с их добром, но девушкам просто нещадно везло… Вечерние улицы деревни были непривычно пусты и тихи. Ехали с включенным светом, так как уже поняли, что мертвецы реагируют на слух, не на свет. У Айрин щемило в груди от мысли, что она могла опоздать. Родной дом одиноко выпирал давно покосившейся крышей из-за забора. Непривычно серо он выглядел. Подъехав к нему плотнее, девушки заметили, что вход на участок закрыт большим замком. — Есть ключ у тебя? — озираясь по сторонам, негромко спросила Сыльги. — Есть… Айрин нашарила небольшой ключ в кармане и расправилась с замком. Скрипуче открылась калитка. — Может они уехали? — опасливо спросила Сыльги. Окна были заколочены. Дверь в дом закрыта на все замки и засовы. — Надо все здесь обыскать. Не без усилий девушки попали в дом. Холод в нем стоял невероятный, значит, давно не топили печь. Попытались включить свет — электричество появиться не соизволило. С помощью почти севших фонариков осматривали дом и не нашли почти ничего, за что можно было бы зацепиться. И тут Айрин вспомнила, как в детстве они с мамой играли в записки. Та уходила на работу раньше зари, а Айрин еще спала и редко провожала маму. Но мама всегда оставляла ей записки под подушкой, чтобы девочка была умницей и сильно не скучала. Айрин бросилась к своей кровати и затолкала руку под подушку. Пальцы сразу нащупали что-то бумажное. С дрожью в теле она навела фонарь на записку. «Дочка, если ты вернулась к нам, ищи нас в здании администрации. Глава поселка поможет нам и тем, кто уцелел. По деревне шастают шальные люди, жадные до наживы, так что будь осторожна. Пароль для входа в убежище — Черная мамба». Рядом стояла дата — два дня назад. — Что будем делать? — сказала Сыльги, бесстыдно прочитавшая послание через плечо. — Поедем туда. Но надо смотреть по сторонам, тут могут быть мародеры. Сыльги похлопала по кобуре. — Не бойся. Об этом я позабочусь. Веди. Айрин выдохнула и непроизвольно задалась вопросом, отчего Сыльги ей так вовлечено помогает. — Ты звонила своим? — Куда? В Америку-то? Связь сразу слетела. Не знаю, что с ними. Но надеюсь, до них не добралось. А если и добралось, то уверена, о них позаботились лучше, чем о нас. Вообще, пусть америкосы придут и всех спасут, как в фильмах. Добрались до здания администрации без происшествий, но в округе было пугающе тихо. Своими зоркими кошачьими глазами Сыльги выцепила мужчину, скрывающегося за козырьком крыши. Видимо, звук приближающегося автомобиля его немало напугал. — Вон там… — показала Сыльги подруге. — Выходим. Они вышли на морозную улицу, заглушив авто. — Черная мамба, — произнесла Айрин, недостаточно громко, чтобы поднять эхо, но достаточно громко, чтобы человек на крыше услышал… Счастью не было предела, когда Айрин увидела своих родных. Все трое оказались живы и укрывались в подвале вместе с двадцатью односельчанами, которым также повезло. А дальше было все. Было заражение одного из выживших. Побег. Голод. Мороз. Сыльги чуть не убили военные, охранявшие выезд из их муниципального района, когда она отправилась на разведку. Они были в кольце безысходности. Путь на юг оказался перекрыт. Без слов становилось ясно, что в число избранных им явно путь заказан. Скитались по подвалам, лишь бы не попасться на глаза военным, щелкунам или чокнувшимся мародерам. Дети беспрерывно болели, а у их бабушки пошаливали почки. Айрин не помнила другой такой жестокой зимы… За ней наступила весна. И Айрин по-другому взглянула на Сыльги. Они не разговаривали уже десять дней после того, как Айрин узнала, что та была укушена в первые дни эпидемии и ничего об этом не сказала. Айрин кричала подруге в лицо, как безответственно та поступает, находясь рядом с ней и ее семьей. Пусть она не обратилась до сего дня, но ведь это может случиться в любой момент, правда? Сыльги не оправдывалась. Она сдержанно взглянула на подругу, опустила голову и поплелась к выходу из их очередного убежища. Если бы не мать, так бы они и разлучились. Женщина ни под каким предлогом не отпускала Сыльги, отругала свою дочь за проявленную ей неблагодарность и вообще сказала, что если Сыльги и прогонят, то она пойдет за ней. Сыльги осталась, но не решалась первой заговорить со своенравной Айрин, которая, в свою очередь, была и уязвлена, и устыжена из-за случившегося. Дни игры в молчанку порядком измотали обеих, но идти сдаваться первой никто не хотел. В итоге Айрин все-таки не выдержала. Ведь без Сыльги она бы точно ни за что не увидела бы родных живыми. На ватных ногах она поплелась на прорубь, где Сыльги набирала воду из полыньи. Заслышав приближающиеся шаги, девушка даже не обернулась — по походке знала, кто идет. Однако плечи ее порядком напряглись. — Прости меня, а? — сдавленно произнесла Айрин, которая в своей голове уже придумала пламенную речь, но вырвалось то, что вырвалось. Сыльги молчала, чувствуя себя отчего-то неловко. Айрин, видимо, восприняла это на свой счет и подсела рядом, отчаянно пытаясь заглянуть подруге в глаза. — Сыльсыльгушка моя… Не стоило мне на тебя так кидаться. Я испугалась, понимаешь? Дура я… Ты ведь… Ты ведь столько для меня сделала… Сыльги все еще не произносила ни звука, потуплено глядя перед собой. — Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила, а? Сыльги кашлянула, прочищая горло. — Ну, вообще-то есть кое-что… — сказала она, а сама покраснела как рак, и глаза ее округлись от изумления, что ей такое в голову вообще пришло. — Что? — невинно спросила Айрин, еще не зная, как сейчас офигеет. Сыльги посмотрела по сторонам, убедилась, что никого из знакомых поблизости нет, и что-то шепнула подруге на ухо. У Айрин глаза на лоб полезли от услышанного. Она оторопело посмотрела на Сыльги. — Ты… Ты же прикалываешься, да? Сыльги отрицательно помотала головой. Напряжение мучило ее уже долгие недели, а рядом не было ни одного достойного мужчины, способного ей помочь. Айрин обхватила голову руками, испытывая глубочайшее потрясение. — Ладно… — сухо сказала она. — Пошли. В итоге то, что для Сыльги было лишь несерьезным способом снятия стресса, для Айрин оказалось чем-то сокровенным, доступным ей только с Сыльги. В своих отношениях с бывшим мужем она никогда ничего подобного не испытывала и даже не знала, что с кем-то может быть так хорошо. Маленькая община, в которой они обитали и в которой Айрин была негласным лидером, благополучно дожила до лета, благодаря находчивости Сыльги и дальновидности Айрин. Вскоре все пришли к выводу, что им нужно больше людей, чтобы выжить, так как скудные запасы пропитания и лекарств подходили к концу, а лето могло даровать шанс что-то посеять, а затем и пожать. Кроме того, оно создавало больше возможностей для поиска нового места, где можно было бы осесть. Этим и хотела заняться Сыльги, починив тот самый старый седан, который они угнали из города по зиме. — Я с тобой поеду, — сказала Айрин, когда увидела собиравшую рюкзак подругу. — Ага, а малыши тебя так взяли и отпустили? И Карина, и Усок непоседливо бегали вокруг мамочки и тянули к ней ручки, смешно роняя друг друга на ковер. — Ничего, пусть поскучают немножко. — Как знаешь, — спокойно сказала Сыльги, пожав плечами. Она уже жалела о том своем примирительном предложении, поскольку понимала, что для подруги, пусть она это и не озвучивала, все оказалось намного серьезнее, чем для самой Сыльги. Они уехали после обеда, решили проверить одно из крупных поселений на границе их района с соседним. Военных патрулей к тому времени поубавилось: либо их, как и обещали, перетянули за стену, либо мертвецы — на свою сторону. Девушки весь день были в пути, пока не обнаружили затаившуюся в холмах ферму. — Будем осторожны, — сказала Сыльги, припарковав машину рядом с воротами. — И дружелюбны, — добавила она, положив руку на кобуру. Айрин с готовностью кивнула, и обе вышли из машины. — Есть кто живой? — спросила Айрин громко, сложив ладони у рта. — Мы набираем людей! Ответом была лишь тишина. Девушки еще понаблюдали за окнами, за застоявшимися стогами сена, изгородью, но так и не обнаружили никаких телодвижений. — Пошли, — сказала Сыльги, снимая пистолет с предохранителя. Удивление их было велико, когда они обнаружили дом заброшенным. Объяснение нашлось в гостиной, из которой исходил дикий смрад. Сыльги ступила туда первая, но когда увидела то, что увидела, то оттолкнула Айрин подальше, а сама закрыла нос и рот ладонью. На люстре повис труп фермера. В углу комнаты лежала его мертвая жена и дети, монстровидные головы которых были простреляны, судя по всему из дробовика, валявшегося здесь же, а от самих тел исходило едва заметное спороотделение… Сыльги ступила назад и решительно закрыла комнату. — Не суйся туда, — предупредила она подругу. Айрин все поняла. Большой находкой стало содержимое погреба. Видимо, жена фермера была очень запасливой женщиной, судя по количеству всевозможных заготовок с хорошим сроком годности, что они там нашли. Радостные, Сыльги и Айрин, стали быстренько носить припасы из погреба в машину. Они уже почти заполнили и багажник, и задние сиденья, как вдруг услышали звук вращающихся лопастей в небе. — Вертолет? Вертолет! — воскликнула Айрин. — Америкосы, что ль? — Вон еще один, смотри! — Да я уже и третий вижу! И был бы всем бедам конец, но тут девушки поняли, что с вертолетов что-то распыляют… Как обычно, первая нашлась Сыльги. — А ну-ка… Живо в погреб! — Что? — смутилась Айрин, но Сыльги уже во всю толкала ее обратно в дом, а затем и вниз, в эту холодную яму, из которой они уже почти все вынесли. — Ну и что это было? — недовольно спросила старшая в темноту, стоило Сыльги захлопнуть крышку у них над головой. — Ты… Ты правда не понимаешь? — раздался ее растерянный голос. И тут до Айрин дошло. Через пару мгновений она уже верещала, вырываясь из цепкого захвата Сыльги, что схватила ее крепко и не давала вылезти наружу. — Отпусти меня! Там же мои дети! — Поздно! — обливалась слезами Сыльги. — Мы не успеем доехать… Пожалуйста, прекрати… Я не могу и тебя потерять! Айрин выла волком, колотила подругу по плечам, но та держала крепко и тоже выла. Когда они вышли, была уже ночь второго дня. С порога их встретил жирный щелкун, которого Сыльги проткнула вилами. — Твари… Лучше бы от них оружие придумали. Айрин выглядела невероятно бледной и бесчувственной. — Поехали, — обреченно сказала Сыльги. — Может обошлось все. Не обошлось. Все жители общины были мертвы. Айрин никогда не забудет удивленное посмертное лицо матери, покрытое волдырями. Малыши, мирно спавшие у нее на груди, были настолько красными, будто сваренными заживо. Сыльги упала в обморок, увидев, что с ними стало, и Айрин, не дрогнув ни мускулом, пришлось приводить ее в чувство. — Ты… Ты чего? — сведя брови от боли, спросила Сыльги, когда очнулась и увидела ее каменное лицо. Для нее не было хуже реакции, чем эта. Выжил один лишь дед, спавший во время отравления с неба в стогу сена. Прожил недолго, успел что-то прохрипеть в ответ на нескончаемый поток вопросов от Сыльги и был таков. Похоронили его вместе с остальными на следующий день. А потом Айрин, или то, что от нее осталось, предложила Сыльги: — А пошли на нашу старую военную базу в пригороде? Все равно там никого не осталось. Сыльги все еще глубоко скорбела, и предложение Айрин, точнее тон, с которым она его произносила, взбесили ее до глубины души. Она посмотрела на нее ненавидящими глазами, глубоко задышала, стиснула зубы и вдруг кинулась на брюнетку, впиваясь цепкими пальцами ей в шею. Голова Айрин гулко бухнула о деревянный пол. Сама она даже не вскрикнула, лишь на автомате прижала свои руки к рукам Сыльги, от натуги свела брови. — Проживи же ты эту боль! — кричала Сыльги, брызгая слюной и слезами, катившимися из глаз. — Не будь такой сукой! Это же твоя семья!.. Она продолжала душить ее и бить головой о пол, но Айрин… Она уже смиренно опустила руки и… ухмылялась. Сыльги, опешив, отпустила ее, отползла прочь, подальше в угол и закрыла лицо руками, продолжая плакать. — Боже… — гудела она в ладони. — Ты просто монстр. Айрин поднялась, подошла к подруге и протянула ей руку. — Пойдем, Сыльги, — как робот произнесла она. — Найдем других выживших и обоснуемся на военной базе. Будет нам имя — «Черные мамбы». Окрепнем и отомстим. Сыльги отняла руки от лица и взглянула в глаза своей подруге. Лицо, глаза, улыбка — все стало камнем. … Айрин была права, база оказалась пустой. Но не потому, что военные погибли от химического оружия, распыленного с неба. А потому, что они ушли оттуда, будучи предупрежденными о начале операции по уничтожению жизни за стеной. Именно жизни, потому что щелкунам хоть бы хны. Был ли это просчет лабораторий или намеренное убийство гражданских с целью недопущения перенаселения в их идеальном мире, Айрин не знала, но точно знала, что придет день расплаты. Первый десяток выживших бедолаг они отыскали вдвоем, затем вербовкой занималась одна Сыльги, поскольку Айрин была занята построением идеологии своей коммуны и обеспечением ее необходимыми ресурсами. Она стала больше читать и непомерно удивлялась, видя, как хорошо ненавистные ей когда-то антиутопии работают в ее стане. Подчиненным нужны были жесткие, армейские условия, нужен был и общий враг, а самое главное — время. Время на то, чтобы разрастись, окрепнуть и дать бой. Айрин понимала, что это займет не один десяток лет, и самой большой ее отдушиной было думать, что она доживет до того дня, когда возмездие совершится. Но на случай если она умрет раньше, она позаботилась о том, чтобы ее альфы смогли завершить дело ее жизни. Лидерские способности и педагогический талант помогли Айрин построить идеальное, преданное ей общество избранных, которым предана была и она, пусть жестокость и шла с ней рука об руку. Так они прожили целых пять лет, когда Сыльги поняла, что идеология Черных мамб высасывает из нее последние крупицы человечности. — Айрин, я ухожу, — заявила она ей однажды серым вечером. Та усмехнулась. — В четвертый раз замуж собралась? Не старовата? — Мне плохо с тобой. Айрин оторвала взгляд от книги и грозно посмотрела на подругу. — И куда ты собралась? В Америку свою? — Может и в Америку… — буркнула Сыльги. — Бунт поднимать не буду, не переживай. Спокойно уйду. Скажешь, что замуж вышла. За кого-нибудь из Пустоши, например. — Ты понимаешь, что одна не протянешь и месяца? — Да какая тебя разница? — вспылила Сыльги. — Альфы, беты, омеги, чутьё…чистильщики, страховщики… Достало меня это все! Может тебе и по душе твоя диктатура, а я в этой акции запланированного отмщения участвовать не намерена. — Я поняла, — спокойно сказала Айрин, а у самой дергался глаз. — Не буду тебя держать. Но знай, уйдешь отсюда, обратно дороги не будет. — Я не вернусь, — сказала та и ушла собирать вещи. Отчего-то Айрин знала, что она вернется. Прошло еще несколько лет, и Сыльги действительно вернулась. Но не одна. С очаровательной двухлетней девчушкой и круглым животом. Нашел их Кино, который был тогда еще подростком, едва научившимся читать, но уже неплохо владевшим оружием. Сыльги была беременна и больна, она вела свою дочь к мамбам, чтобы спасти хотя бы ее. Уже рядом с базой, она потеряла сознание, и, кто знает, что было бы с ними, не найди их совершавший обход мальчик. Сыльги доставили в бункер на носилках, девочку же сразу увели на кухню, чтобы хорошенько покормить. Сыльги распласталась на кушетке и чувствовала, что вот-вот разрешится от бремени. В палату зашла ни капли не постаревшая Айрин. — Привет, подруга. Помирать собралась? — Типа того, — сморщившись, произнесла Сыльги. — И тебе привет. Где моя дочка? — Не волнуйся. Она в столовой. Уплетает за обе щеки. Милая, кстати. Как зовут? — Карина, — виновато произнесла Сыльги. Айрин опешила и отстранилась. — Зачем?.. — шипя спросила она так, словно ошпарилась о давно забытые воспоминания. — Ой, давай без расспросов, я сейчас рожу тут, блин! Айрин позвала медиков, стоявших за дверью. — Позаботься о моей дочери, — сказала Сыльги провожая ее умоляющими глазами. — Обязательно, — твердо сказала Айрин и вышла из палаты. Девочку привели к ней через полчаса, когда накормили, отмыли и одели в красивую черную форму. Детей в стане Мамб было много. Айрин особенно пристально следила за демографией и старалась ставить уход за новым поколением и его воспитание в приоритет. Поэтому к новому ребенку все отнеслись необычайно чутко. Девочка имела гладкие черные волосы. Умные, спокойные глаза, готовые видеть, понимать и запоминать. — Эта с хорошим чутьем вырастет, — сказал альфа-мамбовец, приведший Карину к главе. — Посмотрела на других детей, сразу поняла, что у нас шуметь и бедокурить не положено. — Что странно, учитывая, что ее воспитывала Сыльги. — Да, она будто на вас больше похожа. Айрин несмело улыбнулась, а девочка медленно приближалась к ней, заглядывая в глаза, внимательно изучая. — Интересно, — произнесла Айрин, все также обращаясь к подчиненному, — кого Сыльги родит в этот раз? Сыльги родила мальчика. Она не умерла вопреки своему предчувствию и даже успела наречь мальчика Усоком, что врачи, не знавшие всей подноготной, сразу же записали в регистрационную запись. Айрин, конечно, была в бешенстве, поскольку искренне считала, что нельзя называть новорожденных в честь мертвых, даже если существовала к ним привязанность. Тем не менее сделать с выбором Сыльги ничего не могла. Когда той стало лучше, Айрин наконец отправилась к ней, чтобы поговорить и кое о чем напомнить. Они разговаривали до зари. Оказалось, что Сыльги обнаружила еще две фракции — религиозных фанатиков, именующих себя гашиновцами, и поселение вольных людей без имени (имя им будет дано позже теми же мамбовцами), чьим основным досугом являлось выращивание особых растений и изготовление из них изделий, изменяющих сознание… — И от кого дети? — хмыкнула Айрин. — Карину я зачала у гашиновцев, но тот парень уже мертв, добровольно себя принес в жертву… Кто отец Усока, я не знаю, обкуренная была, — слабо улыбнулась женщина. — Фи, — скорчилась Айрин, — ну ты и шалавунья. Но я рада, что ты все-таки не бесплодна. — Ага. Видимо медицина у нас хреновая была, раз проглядели. — Да и сейчас не лучше. По крайней мере за стеной. — Откуда ты знаешь? — напряглась Сыльги, широко распахнув глаза. — Я все знаю, моя хорошая. И про гашиновцев твоих знаю, из них, бывает, неплохие шпионы получаются, ведь нужно же кому-то за врагом за стеной следить. А вот про наркош впервые слышу. Но оно и неудивительно, горстка хипстеров, что мне до них. Сыльги прикусила язык, потому что еще чуть-чуть и она бы по глупости сболтнула, что у «хипстеров» там не одна сотня человек, и что все они, несмотря на вредные привычки, неплохо управляются знойной молодой лидершей по имени Джесси. — Ты все еще одержима планом мести? — обреченно спросила Сыльги. — Одержима? Не нравится мне такое слово. Скорее это то, к чему я… то есть, мы, так упорно идем. А у тебя, часом, не возникало желание сходить к армейским и все им рассказать? — Я не дура, Айрин. Я помню, чем нам все далось. — Вот и молодец. А в качестве гарантии, что ты не сбрендишь, и не раскроешь секрет всех местных, твоих детей я оставляю у себя. Нет ведь нужды напоминать, что тебя я обратно не приму? Айрин морально готовилась к перепалке, но ее не последовало. Сыльги лишь задрала повыше футболку и показала Айрин большую шишку под грудью. — Я их сама к тебе вела. Не получилось из меня матери. И не получится. Айрин, потупив глаза, смотрела на опухоль. — Давно?.. — Может и давно, но боли появились во время беременности. Бывает так накатит, что и себя, и дочку хочется убить, лишь бы не страдала рядом с моим мертвым телом. Я могла ко многим их привести, но выбрала тебя. Из тебя получится лучше мать, хоть ты и двинулась умом. — Ну и на этом спасибо, — усмехнулась Айрин. — Но если ты думаешь, что твои дети заменят мне моих, и я откажусь от своих планов, то спешу тебя разочаровать. На следующий день Сыльги уже не было в стане мамб. Никто не знал, куда она подевалась.

Ненаступившая весна

Югём весь мир проклинал, когда узнал, что любимая наставила ему рога. Так еще и с кем, с двоюродным Югёмовым братцем! С тем самым, с которым Югём вместе превращался из подростка в здоровенного лба, вместе тратил заработанные взрослыми деньги, вместе дебоширил по клубам, прогуливал занятия в лицее и гонял пьяный по ночным улицам на древнем кабриолете. — Вот же мразь! — выругался Югём, крепче сжимая в кармане коричневой кожаной куртки ледяной ствол, на своём пути к мотелю, где, по словам его друзей, засели ни о чем не подозревающие голубки. — И давно вы так, а? — раздосадовано обращался он в воздух, а глаза его нервно бегали, не различая пустой дороги в городе, в котором уже вот-вот должно было наступить шесть часов утра. — Убью! — ругнулся он и ударил себя свободной рукой по коленке. — Я же все для неё! И бухло бросил, и подарки дарил, цветы эти вонючие… Бэмбэм сученыш, ох! Чем же ты её, такую правильную, зацепил-то?! Мордой своей смазливой! Ну так и я ничего! Чем больше своими словами, он накручивал себя, тем сильнее наливались кровью глаза. Он упрямо шёл по безлюдном проулкам, время от времени натыкаясь на ряды мусорных контейнеров, знаменующих собой тупик. Дорога заводила его в никуда и выводила обратно. Казалось, ничто не могло помешать скорому исполнению задуманного. Отправляясь в путь, Югём лишь бездумно взял пистолет, наверно с целью попугать, но чем дальше он шёл, тем необратимее становилось кровавое будущее. Он не думал о чувствах своих приемных родителей, что взяли его в семью несколько лет назад, не думал он о ярости дяди — отца Бэмбэма, и уж подавно не думал он о родных своей неверной девушки. Честно говоря, ничего он о них и не знал — слишком бедны они были, чтобы находиться в его окружении. — Расстреляю! — прорычал он, увидев на обочине дороги покосившийся от старости козырёк не самого дорогого мотеля в городе. Приблизившись ко входу, он перевёл дух. Нужно было как-то узнать, в какой они комнате, и под любым предлогом проникнуть туда незамеченным. Он положил ладонь на холодную ручку входной двери, шумно выдохнул и потянул на себя, открывая. К счастью (для него), никаких колокольчиков с потолка не свешивалось, а дверь видимо недавно смазывали. Мирно посапывавшая на ресепшене девушка даже не шелохнулась. Югём, крадучись, приблизился к стойке администратора, тихо и неслышно, как научила его жизнь когда-то в прошлом. Где-то в боковых помещениях, судя по звукам, возилась уборщица. Югём обогнул стойку как кот на бесшумных лапках и увидел открытый журнал посещений. Зрение у него было отменное, поэтому нужды нагибаться за тем, чтобы разглядеть цифры и буквы не возникло. Увидев знакомое имя, написанное размашистым почерком, он вздернул ноздри, весь резко сморщился от отвращения, а взор от горькой обиды вдруг застелила пелена щиплющих слез. Если до этого момента надежда, что все это гнусная неправда, грязные слухи, ещё брезжила перед Югёмом, то теперь, когда он своими глазами увидел номер их комнаты, пути к отступлению у него совсем не осталось. «Нужен ключ», — подумал он, справедливо рассудив, что двое сейчас заперлись у себя в номере, закрыли шторы и наслаждаются друг другом, либо уже спят без задних ног после бурной ночи. Югём смахнул слезы, огляделся по сторонам. На стене за креслом администратора висела пробковая доска с тонкой решёткой, приколоченной к ней, на которой аккуратно висели ключи, кое-где по две пары. Номера комнат, написанные над каждой ячейкой, уже подстерлись, и ослепленному яростью Югёму не так-то просто было сразу заметить нужный ключ. Когда он увидел его, то жадно дёрнулся рукой и немного задел другие связки, от чего одиноко и коротко брякнуло. Югём замер. Администратор все так же спала, а вот ненавязчивый шорох в боковом помещении вдруг резко прекратился. Югём не стал терять драгоценного времени и быстро рванул к лестнице наверх, а сердце его колотилось бешено. Добравшись до второго этажа, он остановился и отдышался. Полы были устланы выцветшими темно-зелеными ковровыми дорожками со следами грязи. «Почему в такой дыре? — подумал Югём. — Да чтобы точно никто знакомый не увидел! Сволочи!» Он крался на цыпочках вдоль стен, по нумерации понимая, что комната предательства находиться в самом конце коридора. У него было ещё с десяток шагов, чтобы наконец разжать руку в кармане, оставить смертоносное оружие нетронутым, отказаться от своего плана… Но в голове лишь плясали буквы имени его названного кузена в тетради администратора, да слова друзей, что насмешливо сообщили, как видели Бэмбэма и Биан целующихся и уходящих в сторону мотеля. Навстречу шла горничная. К удивлению Югёма, она его не остановила, лишь смерила презрительным взглядом — наверно приняла его за очередного неблагополучного посетителя. Когда он наконец добрался до двери, кровь ударила в лицо, в ушах оглушительно зашумело, и Югём оперся рукой о стену, чтобы не упасть. Стоило тишине вновь воцариться в пространстве, а шагам горничной утихнуть, Югём аккуратно приложил ухо к двери, прислушался. Как ни пытался он контролировать своё дыхание, оно все равно было шумным, отрывистым, тяжёлым. Капли пота градом стекали на лоб с волос, небрежно укрытых шапкой. Он достал ключ и из-за сильнейшего волнения не сразу попал в скважину, пару раз скребнул по пластине. Наконец, он открыл замок и ещё пару мгновений в нерешительности стоял у податливой двери. В душу закрался… Стыд? Впрочем, Югём от него быстро отмахнулся, стоило представить картину ужасного предательства в голове. Он легонько толкнул дверь и полный решимости вошёл. Предатели мирно спали. Биан своей аккуратной головкой лежала на волосатой груди Бэмбэма. Одеяло съехало на пол, оставляя их полностью обнажёнными, и несмотря на то, что стояла всего лишь середина марта, а окна в мотеле были прохудившиеся и старые, этим двоим, казалось, холодно отнюдь не было. Югём скривил губы, глядя на эту картину. — Так утрахались, что не слышали, как я вошёл?! — воскликнул он, все ещё держа одну руку в кармане. Девушка, вздрогнув, проснулась и распахнула глаза в ужасе. Бэмбэм пусть и медленнее, но тоже очнулся ото сна и нехотя разлепил веки. — Югём… — прошептала девушка. — Это не… — Заткнись! Ты, — зарычал Югём на Бэмбэма, — как ты мог, дрянь! Я думал, мы братья! Парень, лениво возлежащий на подушках, был высок. Волосы у него были светлые, короткие. Брови язвительно изогнулись, а губы улыбнулись ядовито. — Спасибо скажи, — как ни в чем не бывало произнёс он. — Барышня твоя слаба на передок оказалась, а я тебя избавил от лишней траты времени… — Бэмбэм… — оторопело произнесла девушка, поворачиваясь к нему. — Не слушай его, Югём! Он меня заставил! Ты же знаешь, что он может заставить! Бэмбэм на это лишь рассмеялся. Так отчаянно девушка стала заливаться слезами, что Югём ей на миг даже поверил, но потом вспомнил, как мирно покоилась её голова у брата на груди, и снова вскипел, доставая пистолет… Два резких выстрела и звук грубо распахнутого окна. Югём на удачу спрыгнул со второго этажа и остался жив, пусть повредил при этом голень. Держась за ушибленную ногу, он попрыгал наутек, осознавая, что ему невероятно полегчало. Словно он вновь обрёл возможность стать человеком, а не униженным пресмыкающимся существом. Стыда он не испытывал, думал, как спасти свою шкуру. Странно, но пусть он и действовал импульсивно, план у него нарисовался сам собой. «Поеду в армию! Оттуда хрен меня кто выкурит», — решил Югём. До дома он добрался быстрее полиции, которой, наверняка было бы сложно установить личность погибших, учитывая, что документов у них с собой скорее всего не было (раз копы ещё не подоспели), а имя брата в книге посещений было ничем иным как его домашним прозвищем. Родители ещё мирно спали, даже не подозревая, что натворил их приёмный сын. Пока Югём быстро скидывал вещи и документы в рюкзак, сердце на миг защемило — все же, эти люди хорошо заботились о нём, хоть он попал к ним уже подростком. И по сравнению с его прошлой жизнью, жизнь здесь была просто раем. Югём откинул мысли прочь и продолжил экстренные сборы. Не забыл взять побольше денег и еды. Добираться решил на коне, так как понимал, что машина такой путь не выдержит… На третьи сутки он уже был на полдороги от военчасти. За это время Югём передумал разные мысли, испытал разные чувства, но в основном мучили его угрызения совести — холодной головой он понимал, что боль, нанесенная ему, не равнозначна жизням предателей и слезам их родственников. Однако на такие свои чувства Югём реагировал с позиции агрессивной защиты своего эго — отрицал их, переиначивал и становился ещё грубее и злее по отношению к себе и другим. Так, в глухом трактирчике, в который он с опаской заехал пообедать, Югём наорал на хозяина за то, что еда была недостаточно разогрета и недосолена. Когда недостатки устранили, Югём благополучно доел своё блюдо, вытер губы салфеткой, демонстративно бросил её на пол. — Я за это платить не буду, — заносчиво сказал он, глядя хозяину прямо в глаза. — Мне не понравилось. Мужчина, вытиравший стаканы, выдержал его взгляд достойно. — Чего же вы, юноша, — сказал он, — все съели тогда? — А не твое дело, — с чувством полной безнаказанности сказал попробовавший на вкус кровь Югём. — Парни! — молодцевато кликнул хозяин, поворачивая голову назад, в сторону лестницы. Такого поворота событий Югём не предусмотрел. Со второго этажа спустились двое крепких парней. Кем они приходились хозяину, по похожести черт догадаться было не сложно. Они тут же взяли Югёма за шкирку и поволокли на улицу. — Денег с него не берите! — крикнул хозяин им вслед. — Уроком отдаст… На заднем дворе трактира его били и пинали так, что умереть захотелось. Он чувствовал, что близок к этому, когда очередной удар, прилетевший в печень ненадолго лишил его сознания. Он распахнул глаза парой мгновений после, и его уже не пинали. — Через пять минут чтобы тебя тут не было, понэл? — сказал один из сыновей трактирщика, плюя на спину Югёму. Они ушли, и тот долго не мог встать. Один из жизненно важных органов определенно был повреждён. Так бы он и пролежал до ночи, если бы из стога сена напротив вдруг не высунулась любопытная мордочка. Югём повернул голову на шорох и увидел в куче соломы паренька, чумазого и худого, как смерть, в ободранной одежде. Парнишка неторопливо вылез и деловито подошёл к нему в своих рваных башмаках. «Сейчас ещё этот бомж меня залутает… И пиши — пропало». К его удивлению, тот не стал шарить по карманам. Он перевернул Югёма на спину и осмотрел живот, приподняв рубашку. Тот был весь в кровоподтеках и начинавшихся синяках. — Ты кто такой? — прохрипел Югём. Тот не ответил, лишь посмотрел на него пронзительно и открыто, надеясь, что тот и так все поймет. Но Югём не понимал. Тогда незнакомец указал на свой рот и отрицательно помотал головой. — Немой, что ли? — разочарованно произнёс побитый. Парень кивнул. — Но хоть не глухой, — сипло произнёс Югём и попытался приподняться на локте, но это у него не получилось, и он снова упал на холодную, совсем не весеннюю землю. — Твою мать! — вскрикнул он от боли. — Все брюхо мне отбили, сволочи! Парень испуганно замахал руками, мол «Молчи! Они могут вернуться!», и Югём недовольно повиновался. Незнакомец помог ему встать, а Югём указал на коня, которого, к его огромному счастью, не увели и не освободили от поклажи. С большим трудом и опасливо оглядываясь, парнишка, который был ростом с Югёма, но телом в два раза тоще, дотащил бедолагу до коня и помог забраться. — Спасибо, брат, — сказал он, и уже начал неловко оборачиваться к сумке, чтобы достать своему худому до костей спасителю чего-нибудь съестного в знак благодарности, но вдруг сильнейшая боль прострелила ему позвоночник. … Очнулся он в углу какой-то покосившейся хибары, стены которой отчётливо пахли сыростью. Чувствовалось, что эта ветхая постройка не раз подвергалась затоплению. Адским огнём болели ребра, внутренности, голова просто раскалывалась. Югём обнаружил себя раскинутым на полу на остатках какого-то рассыпающегося от старости покрывала. Его спаситель сидел к нему спиной и, судя по звукам, чем-то шуршал у себя на коленях. Югём кашлянул. Парень тут же боязливо обернулся, и Югём увидел, что уголки губ у него измазаны в шоколаде. «Наверное, все конфеты мои сожрал», — подумал он раздосадовано, но ругаться не стал — наверняка ведь жив еще только благодаря ему. — Пить хочу… — просипел он, а незнакомец кивнул головой и вышел, оставляя на полу один, два, три…шесть фантиков. Югём успел оглядеться, но лучше бы этого не делал. Балки, казалось, только и ждут, чтобы на них дунули до полного рассыпания. Ветер, гудевший за стеной, проникал и в разбитые окна хибары, принося с собой шум реки. Вскоре немой вернулся и поднес Югёму воду в деревянной миске. — Я не отравлюсь? — без особой надежды спросил он, на что парень слабо улыбнулся и пожал плечами. — Эх, была не была. Он морщился, но пил, пил ледяную воду со вкусом возмездия за свои грехи. Затем парень по указке Югёма достал ему из его сумки калорийные пластины и неловко протянул, обнажив край запястья. Югём увидел на коже частые шрамы, но спросить, из-за чего это, не решился. — Спасибо, парень, — сказал он ему, наевшись. — Вот только далеко я по-прежнему не уйду. Немой в ответ на это примирительно замахал руками, словно говоря: «Оставайся, сколько потребуется». У Югёма из глаз покатилась слезинка. Он оставался недвижим три дня. Все это время немой исправно носил воду, помогал с туалетом, и вдвоём они потихоньку уничтожали припасы Югёмова легчающего с каждым днем рюкзака. Разговаривать с немым было одно удовольствие — он внимательно слушал, участливо кивал и смотрел на Югёма не отрываясь. О себе, в силу физического недуга, парень рассказать не мог и, как выяснилось позже, писать тоже не умел. Методом задавания «да-нет» вопросов, Югём узнал, что немой такой с рождения и что он сирота, что прячется людей, способных упечь его в приют, и побирается объедками, достающимися ему из мусорных баков местных трактиров. Югём спрашивал о его возрасте, перебирая все возможные двузначные цифры, но парень лишь пожимал плечами, не зная ответ. В итоге сошлись на том, что ему 14-17 лет. Вскоре самым тяжёлым предметом в рюкзаке Югёма стала книга, которая валялась там еще до вынужденного побега. Это был роман русского классика Достоевского под названием «Преступление и наказание». Югём хмыкнул, осознавая, как изощренно вселенная над ним измывается своими двусмысленными знаками. От нечего делать Югём стал читать книгу вслух и для себя, и для немого. Тот слушал, открыв рот, пусть и не понимал значения некоторых слов. Однажды Югём захлопнул книгу и болезненно зажмурился. Немой, осознавший, что что-то не так, аккуратно оказался рядом и несмело притронулся к рукаву. Югём открыл глаза и благодарно посмотрел на него. В глазах стояли слезы. — Судьба послала мне тебя не просто так… — начал Югём, всхлипывая от нахлынувших чувств. — Ты мое искупление… Парень вопросительно вскинул брови, словно спрашивая, что навело Югёма на такие мысли. — Знаешь, я ведь как Раскольников. Убил двоих. Это пожирает меня. Парень не шелохнулся. — Я расскажу тебе… … Парень завороженно смотрел на документы Югёма. Имя, написанное на корейском, он не различал, но под ним была транслитерация. Тощим пальцем юноша раз за разом любовно обводил первую букву — букву Y. — Югём… — сказал вчерашний немой чистым, ровным и твёрдым голосом. Ким Югём не откликнулся. Он оставался на своей лежанке, синий, вздувшийся и зловонный, с кривым ножом в животе. За разбитым окном стремительно теплело, таял снег. Но для Югёма эта весна так и не наступила.