Статус-кво

Чимин, прикрыв глаза, делает глубокий вдох во все лёгкие и медленно выдыхает, собираясь с мыслями и силами. Он сидит за небольшим столом в номере отеля, завесив все окна шторами и включив только настольную лампу, склоняясь над своим блокнотом, перелистывая все заметки по этому делу от самого начала до конца. — … фан-встреча год назад, перчатка, мои слова про изначальную задумку о собрании анонимных наркоманов… — бормочет себе под нос, хмуря брови, ведь привык всегда проговаривать всё со своим детективом вслух. — Все убийства вплоть до мелких деталей выполнены в точности с книгой… «Гнев» после «жадности» — это отличается… должно было ещё быть два других греха перед ним… «гнев» и «зависть» последние… последние… «зависть». «Вы когда-нибудь завидовали, детектив Чон? Я — да» — в голове проскальзывают слова Брайана, оседая неприятной холодной дрожью по телу, засеяв в голову ещё одну догадку. Жуткую и ужасную, о которой думать не хочется. Догадку о том, почему этот психопат решил отойти от сюжета и поменять местами убийства, почему он бросил Чонгуку подобную фразу и забрал его с собой: видимо, он собирается сделать последним грехом собственную зависть, а жертвой выбрать того, кому он завидует. Брайан явно помешался не только на популярной детективной книге, но и на её авторе. Восхищается им и хочет, чтобы тот восхищался им в ответ, хочет быть на месте детектива Чона как в жизни, так и в творчестве: быть музой и прототипом главного героя. И он завидует Чонгуку. Видимо, завидовал с той самой встречи, когда писатель подписывал книги, ведь тогда Чимин прибыл вместе со своим возлюбленным, открыто держал его за руку и смотрел на него самым влюбленным и гордым взглядом. К тому же, тогда вскользь была озвучена фраза, смысл которой буквально: «Мой любимый мужчина — моё восхищение, вдохновение и муза»… Внезапно в номер отеля раздаётся глухой стук, от которого Чимин вздрагивает и тут же хватается за пистолет. Задерживает дыхание, пока сердцебиение непроизвольно учащается, но не трусит, а медленно приближается к двери, чтобы с резкостью распахнуть её и направить дуло на того, кто бы ни стоял там. Мужчина за порогом вздрагивает от неожиданности такого приветствия, вскидывая брови и округляя глаза, переводя взгляд с решительных глаз на огнестрельное оружие. — Мать твою, Фрид, — судорожно выдыхает журналист, быстро втягивая обомлевшего мужчину внутрь и закрываясь на замок, — я уже и забыл, что позвал тебя. — Ты на взводе. — Ахренеть, серьёзно? Ты так считаешь? — огрызается Чимин натянутым голосом, предательски ломающимся дальше: — Может потому, что моего любимого взял в плен настоящий психопат-маньяк и изранил его на моих глазах?! — Ты же знаешь Чонгука — он и не такое проходил и всё выдержит, — утешающе проговаривает тот, хотя у самого ком тревоги в горле и страх в груди за некогда своего босса, которого уважал всем сердцем и был предан ему, обязан жизнью, и до сих пор так относится к нему. — Мы обязательно спасём его. Он ставит на стол картонную коробку с документами из досье на детектива Луиса Брайана, которое Фрид собрал впопыхах по просьбе журналиста, что благодарно кивает ему. — Что конкретно ты хочешь найти? Ты ведь прекрасно знаешь, как человек может подчистить свою подноготную. — О, это точно: одни мафиозники и психбольные в американской полиции, — хмыкает Пак, принимаясь просматривать материал. — Больше всего меня интересует его психическое состояние и открывал ли он какие-то «клубы» или просто посещал собрания анонимных наркоманов. В полиции ведь есть практика посещения подобных мероприятий, но на то они и анонимные, что даже учёт не ведётся, однако может и удастся что-то найти. Он то и дело тяжело вздыхает, нервно дёргая ногой, не переставая думать о Чонгуке и о том, как мало у них может остаться времени. Конечно, как и сказал Фрид: досье чистое и без подводных камней вплоть до медицинской карты. Родился в штате Аризона, окончил в Финиксе Региональную Академию Полиции и после обучения сразу же перевёлся в Лос-Анджелес — на посту детектива он уже почти как семь лет, до этого имел звание сержанта и, судя по имеющимся данным, он мог смело идти на звание выше. В официальном заявлении о переведении его в детективы, он написал «на добровольной основе». — От повышения в должности будет отказываться либо тот, кто преследует какую-то личную цель, либо тот, кто должен уж больно любить заниматься именно этим, — задумывается Пак, зацепившись за этот момент, пока что больше всего привлёкший его внимание. — Хм, он ведь уже собирался подавать заявку на тестирование для лейтенанта, так почему же так резко передумал? Почему… Почему…? Он бормочет себе под нос, ещё быстрее перебирая документы из этой папки, внимательно сверяя даты, что немало важно, никак не понимая столь неожиданное решение о собственной переквалификации. Дата внесения запроса о повышении 12.11.2***, а после письмо с заявлением о переходе в детективы 15.11.2*** — уж слишком маленький срок для того, чтобы так кардинально поменять взгляды на жизнь. — Может, это случайность? — предполагает Фрид, не понимая, почему же тот так заинтересовался именно датами. — У журналистов нет случайностей — только факты. Факты, вытекающие из обстоятельств и звучащие от первых источников. И наша обязанность докопаться до этих фактов, а после правильно истолковать в статье и предоставить общественности. — Но ведь некоторые журналисты предоставляют лживые факты, абсурдную фальшь. — А некоторые полицейские прикрывают мафию и являются серийными убийцами, не говоря уже обо всём остальном, — пожимает плечами Чимин, устало потирая лицо ладонью. — Люди, что пляшут под чужие дудки — либо слабые, либо запуганные, либо гнилые. Ну а те, кто им верит — просто безмозглые идиоты, не думающие своей головой или не желающие думать. — Если бы только все журналисты были такими, как ты, — вздыхает мужчина, перебирая другие полицейские файлы. — О, тогда случился бы социальный коллапс, — хмыкает Пак, представляя себе эту картину, что больше похожа на фантастическую утопию. — Дезинтеграция фундаментальных институтов тебе не шутка. — Звучит как худший вариант развитий событий, в лучшем же будет написано больше прекрасных книг. — Да, написано больше книг… написано книг… — тихо повторяет Чимин, стуча пальцами по документам в руках, как вдруг в голове нечто щелкает, и он замирает. А в следующее мгновение хватает телефон, чтобы кое-что проверить. Чтобы убедиться окончательно. И действительно. Вот почему он зацепился за эти даты, вот почему это не давало ему покоя, вот почему что-то знакомое всплыло в голове при взгляде на эти числа. Четырнадцатого числа того же года почти семь лет назад, в год, когда Чонгук оставил его, уехав в Токио, Пак Чимин выпустил в свет свою первую книгу про детектива и журналиста. А следующим днём Брайан подал заявление на то, чтобы его перевели в должность детектива. — Грёбаный, поехавший на голову ублюдок, — хрипит Чимин, громко сглатывая и сжимая челюсти, пока у самого мелкая дрожь по телу. Он вспоминает слова Чона о том, что этот психопат мог планировать эти убийства на протяжении года, но, кажется, он планировал это ещё раньше. Намного раньше. С самого начала. У журналиста капля холодного пота стекает вдоль позвоночника от этой жуткой мысли, а живот неприятно скручивает в спазме. И ему становится плохо от осознания, что он сам послужил вдохновением такому человеку, которого он восхищает и заставляет желать, чтобы им в ответ восхищались. И ещё ужаснее от того, что Чонгук в руках такого человека. — Что? Что ты нашёл? — встревожено спрашивает Фрид, увидев побледневшее лицо и расширенные глаза парня. Тот же не отвечает, вновь что-то ищет в телефоне, пока взгляд его мечется из стороны в сторону, от строчки к строчке, а брови сводятся больше к переносице. Внезапно он подскакивает на ноги, начиная нервно ходить по комнате, по привычке проговаривая всё вслух. — Ну конечно: моя первая книга так восхитила его, что он решил стать детективом. Может, тогда у него ещё не оторвало крышу, и он действительно добросовестно занимался этим делом. Либо это был накопительный эффект, либо что-то послужило толчком, триггером к его сдвигу… — он хмурится, грызёт большой палец и не понимает, в каком направлении зацепиться дальше. — Но имеет ли это значение? Может, всё на поверхности, прямо под носом, как и было всё это время?.. Может, всё очевидно?.. Думай, Чимин, думай, как психопат: что бы я сделал вместо него? И тут он замирает, взгляд останавливается на экране телефона с открытой электронной версией его книги. Самой первой книги, с которой всё началось. Будь Пак таким же повёрнутым на каком-то писателе типом, он бы точно решил завершить серию убийств и финальный акт таким образом, чтобы это совпадало с чем-то особенным и значимым. В голове тут же прокручивается цветным калейдоскопом сюжет первой книги, и Чимин кидается к столу, хватая ручку и делая много неряшливых, быстрых записей туда. Выплёскивает свои мысли на бумагу, соединяя ниточки истории этого детектива вместе с нынешним делом: Мои слова на фан-встрече «на самом деле, изначально я хотел сделать так, чтобы убийцей был человек из клуба анонимных наркоманов» = в первой книге как раз сюжет завязан на мафии и наркотических веществах, на людях с зависимостью… Брайан — сам организовал САН — иначе ему бы так хорошо не доверяли жертвы; есть приспешники, один бы он не справился (когда забирали Чонгука, кто-то был за рулём и в машине) САН = мафия в книге? Аллегория? Они скрываются, но не прячутся… — «Всё очевидное — явно, ведь люди смотрят, но не видят. И, чтобы отвести от себя подозрительные взгляды, стоит просто позволить им смотреть», — шепчет Чимин слова из своей же книги, сейчас остановившись в телефоне на этой самой фразе, скользя взглядом от экрана к своим заметкам. — Фрид, есть ли под зданием Лос-Анджелесского отдела убийств пустующие подвальные помещения? — Есть, но они заброшены и закрыты, вход только через соседнее здание, а там по подземным коридором идти минут десять, и доступ лишь у… — отвечает было спокойно тот, как запинается, ругается себе под нос и резко принимается что-то искать среди принесённых документов, находя среди них отчёт безопасности по пропускам. — Детектив Брайан. Как ты вообще поня…? — Я ухожу, нельзя терять ни минуты, — резко бросает Пак, пряча у себя пистолет и направляясь в сторону выхода, как его задерживают за руку. — Я вызову отряд, мы ликвидируем преступника и спасём… — К чёрту отряд, — рычит сквозь сжатые зубы тот, с силой вырываясь. — Это не преступник — это больной маньяк, к тому же и полицейский. Думаешь, тебе поверят вот так быстро без предоставленных доказательств? Думаешь, он не услышит или не увидит полицейский отряд? Да он воспользуется своим положением, зная, что в него не будут стрелять, а вот ему выстрелить в Чонгука ничего не стоит! — И что, ты собираешься идти туда совсем один? — Да, — решительно кивает парень, сверкнув уверенностью во взгляде. — Он не убьёт меня, у меня есть шанс подобраться ближе к нему и всё это прекратить. — Это слишком опасно, я не позволю тебе так рисковать, — твёрдо заявляет мужчина, загораживая ему путь. — Хах, ещё бы я спрашивал твоего разрешения, — огрызается Чимин, начиная злиться. — Уйди с дороги, Рапунцель. — Нет, ты пойдешь только со мной или останешься здесь. — С какого это хера ты решаешь такое?! — Знаешь, что неоднократно повторял мне Чонгук и когда вы ещё даже не были вместе, и после, когда он уехал в Токио? — всё так же неприступно проговаривает Фрид, не прерывая с ним зрительного контакта. — Он просил, что, если вдруг с ним что-то случится, то я должен буду защищать тебя. Что, если его ранят или убьют, а ты будешь рядом в момент опасности, я должен обязательно забрать тебя и отвести в безопасное место, даже силой против твоей воли. Он просил заботиться о тебе тогда, когда он не может этого делать. У Чимина сердце разрывается от его слов, обливается горячей кровью и крепкой любовью к своему мужчине, к которому в данный момент больше всего в мире хочет крепко-крепко прижаться и утонуть в чувстве безопасности и комфорта, которое испытывает только в его руках. — Но ты больше не его подчинённый, а он не твой босс… — сипит Пак, чувствуя, как слёзный, будто из острого стекла, ком прорезает горло. — Я надеюсь, что имею право и честь называться его другом. — Чёрт бы тебя побрал, Рапунцель, — фырчит растрогавшийся журналист и кивает несколько раз, затем обходит его, обращая на него благодарный взгляд: — Ты действительно очень хороший друг. Идём.

***

Последнее, что Чонгук помнит — бледное полотно лица своего возлюбленного, на котором изображен испуг и ужас. Чимин же был и тем, о ком мужчина впервые думает, начиная приходить в себя. Вместе с тем через вакуумную дымку слышит монотонный голос и приглушённые всхлипы рядом. Глаза разрезает яркий свет лампы, и приходится щуриться и приложить усилие, чтобы приподнять голову и осмотреться. Довольно просторное помещение, похожее на подвал, но ухоженное, в середине которого кругом стоят по меньшей мере ещё шесть стульев. Только на двух из них сидят люди, но стоит лишь бросить взгляд, как становится ясно — они не просто сидят, а точно так же, как и сам мужчина, были связаны, да ещё и с заклеенными ртами. — Ну наконец наш дорогой гость очнулся, — с мерзкой ухмылкой проговаривают за спиной, обходя его и становясь напротив, махнув книгой в руках. — А я как раз зачитываю участникам этого собрания прекрасное произведение твоего молодого человека. — Ублюдок, — только и выплёвывает Чонгук, дёргаясь было к нему вперёд, но из-за звякнувших позади наручников только делает себе больнее. — Тише-тише, я и так остановил кровь, залатал твои раны и даже вколол обезбол, чтобы ты не окочурился раньше времени, — хмыкает Брайан, а после неожиданно меняется в лице, делает вдруг рывок и оказывается близко к лицу мужчины, впиваясь в него расширенными глазами с действительно сумасшедшим взглядом, от которого не по себе. — Ты, блять, представляешь, как сложно было всё это сделать? Как сложно было притворяться бедненьким детективом, что просто желает взять под арест Пак Чимина и препятствовать другому детективу, которому хотелось вгрызться в глотку при первой же встрече? — затем он резко хватает Чона за горло и начинает душить, продолжая уже тише, с нездоровой, кривой улыбкой. — Ты хоть представляешь, как я хотел быть на твоём месте? Как я мечтал о том, чтобы быть тобой, быть рядом с ним, работать с ним, спать с ним… Чонгук издаёт опасное рычание, его глаза наливаются яростью, и он делает резкое движение головой, ударяя мужчину лбом так сильно, что тот заходится в ругани и отшатывается назад, закрывая руками лицо. Из его носа течёт кровь, а он начинает смеяться. Заходится приступом бездумного смеха, пока Чон продумывает, как бы ему освободиться и избавиться от этого психа прежде, чем тот доберётся до Чимина. — А силы тебе не занимать даже раненому, но ты всё равно жалок сейчас! — рявкает Брайан, вытирая кровь о свой пиджак, и, будто забыв о его существовании, расстроено ломает брови, глядя на себя: — О нет, я снова испачкался… Какой же неподобающий вид для встречи со своим восхищением… Продолжая ещё что-то бессвязно бормотать под нос, он уходит куда-то в сторону, пропадая в темноте открытой двери в этом подвальном помещении. У Чонгука внутренности скручиваются от презрения к этому человеку, а притупленная ранее уже физическая боль начинает накрывать с новой силой. Он хаотично осматривает собственные оковы и пространство вокруг себя в поисках того, что может ему помочь освободиться. Сталкивается взглядом с плачущей и трясущейся девушкой, привязанной на соседнем стуле, и утешающе хрипит: — Мисс, я из полиции, не переживайте, вас совсем скоро спасут. Всё будет в порядке, доверьтесь мне, всё будет хорошо, хорошо. Та громко всхлипывает, что-то мычит сквозь изоленту на своём рте, но тревожно кивая и жмурясь, начиная дышать медленнее. Но только Чон начинает сильнее дёргаться, испытывая на прочность вроде бы старые верёвки, как чувствует дуло пистолета прямо в свой затылок, и незнакомый мужской голос сзади недружелюбно произносит: — Не советую. Луис очень долго к этому шёл, ты должен быть именно в таком положении, когда придёт писатель, и убит только на его глазах. — Вы все больные на голову выродки, думаете, вам сойдёт это с рук? — мрачно спрашивает детектив, тут же метнув взгляд в сторону стены и противоположной к ней, у которых прислонились ещё двое грозных на вид мужчин с оружием, и понимает сразу: наёмники. А это ещё больше усложняет задачу, ставшую ещё опаснее, если Чимин окажется настолько безрассудным, в чём Чонгук не сомневается, что придёт за ним. Теряя счёт времени, он почти что вновь теряет сознание, но держится изо всех сил, незаметно стирая верёвки о неровность гвоздя железного стула и прожигая уничтожительным взглядом нервно ходящего из стороны в сторону Луиса Брайана, то хихикающего, то злящегося на плачущих пленников, то с восторгом раз за разом прочитывая несколько страниц из книги Чимина. А Чон чувствует, что его путы поддаются, что скоро он сможет избавиться от верёвок и тогда даже в наручниках справится с тремя противниками и одним психом, ему нужно только немного времени… — Блять! — как вдруг раздаётся вместе со звуками борьбы и грохотом падения каких-то тяжёлых вещей, а затем голос, от которого сердце Чонгука замирает и болезненно обливается кровью, продолжает: — Отпусти меня, обезьянье отродье, иначе пожалеешь…! И уже через мгновение вырывающегося и огрызающегося парня приводит за шкирку один из подопечных Брайана, удерживая его руки в захвате за спиной, грубо толкая вперёд. Опасения Чона подтвердились — ну конечно, Чимин пришёл за ним. Конечно, он не бросил бы его, как бы ни желал того Чонгук, чтобы уберечь и обезопасить его. К сожалению или к счастью, мужчина знал это, потому что слишком хорошо знает своего любимого, потому что сам пошёл бы за ним на край света. «Нет, малыш... ну зачем ты пришёл? Дурачок...» — жалостливо проносится в голове, а выдавить из себя получается лишь хрип. — Чонгук~а… — одними губами шевелит тот, когда они сталкиваются чувственными взглядами, которыми передают друг другу все свои эмоции и не высказанные слова. Журналиста, ещё раз злостно ругнувшегося, бесцеремонно выталкивают в самый центр круга из стульев, явно давая ему понять, что пути назад нет. Он и оглядеться не успевает и повернуться к своему любимому, как к нему тут же выходит уж больно взволнованный мужчина, теребя пальцы и облизывая пересохшие губы, обращая на него расширенные глаза, в которых треплет столько отталкивающее восхищение, граничащее с зависимостью. — Пак Чимин, о, мистер Пак, вы здесь, вы правда так быстро пришли ко мне, — с широкой улыбкой, наводящей ледяной ужас, начинает Брайан, совсем не моргая и дыша через раз. — Вы так быстро поняли, где я, вы ещё раз восхитили меня… — Отпусти невинных людей, — не отвечая на его нездоровые любезности, Чимин сжимает кулаки, суровым взглядом просверливая в нём дыру. — Я же здесь, прямо в твоих руках: отпусти их всех, они ни в чём не виноваты. И отпусти Чонгука. Луис в лице меняется, его глаз дёргается вместе с уголком губ, брови влезают вверх и снова приземляются, сдвигаясь к переносице. Он издаёт судорожный вздох, затем звук, похожий на всхлип, когда сгибается почти в девяносто градусов, и вдруг начинает громко смеяться. — Чонгука… Чонгук, Чонгук, Чонгук! — продолжает смеяться и задыхаться тот, брызжа слюной, почти что пеной, и Чимин тут же делает шаг влево, чтобы закрыть от него привязанного к стулу возлюбленного за своей спиной. — Зависть! О, мой самый большой грех, причиной которой является этот человек! Только вот жертвой буду не я, не я расплачусь за грех, а его первоисточник — тот, зависть к которому прожгла меня изнутри! Зависть! Зависть! Он кричит, рвёт на себе волосы и точно бешеным животным кидается вперёд. Чимин успевает только вытащить спрятанный в штанах пистолет, как его заваливают на пол и нависают сверху, а оружие, лязгнув о пол, отскакивает в сторону. В этот же момент слышатся другие выстрелы — Фрид, тайно пробравшийся в подвальное помещение с другого, заброшенного входа, втихаря прирезал одного громилу, второго прямо сейчас пристреливает, а последний же реагирует быстро и открывает по нему огонь, и между ними начинается схватка. Пленные люди начинают визжать и кричать, насколько это возможно с заклеенными ртами, а Чонгук прикладывает больше сил, чтобы порвать проклятые верёвки. — Я хотел, чтобы вы так же восхищались мной, как я восхищаюсь вами! — вместо смеха от Луиса Брайана теперь исходят рыдания, пока он впивается пальцами в шею сопротивляющегося парня, вдавливая его в бетонный пол. — Разве я многого хотел?! Всего-то вашего восторга?! — Т-ты перешёл черту, — с надрывом хрипит Чимин, еле удерживая его руки от удушья. — Убийствами восхищение не вызвать… — Но… вы же писали… — вдруг немеет в искренней растерянности мужчина, на мгновение колеблясь. — Какая разница, что я писал?! — и этого мгновения хватает, чтобы высвободить руку, ударить ему кулаком по челюсти, но скинуть с себя не удаётся. — Книги это одно, а реальная жизнь — совсем другое! В глазах Луиса словно бы пелена забвения трещит, расходится по швам вся его вера, всё то, о чём он так мечтал, сейчас кажется одновременно близким и далёким. Все его стремления в ту же минуту вспыхивают ярким пламенем, только вот он сам не понимает: они сгорают в уничтожении или распаляются с новым рвением. Он заносит было руку для удара, другой болезненно надавливая на чужой кадык, как вдруг его грубо отшвыривает от закашлявшегося журналиста уже справившийся с последним противником Фрид. — Ты цел? — спрашивает тот и норовит помочь ему встать, но его так же внезапно хватают сзади за шкирку и откидывают назад. Чимин хватает ртом воздух, хаотично ищет свой пистолет, что некогда ему дал Чонгук для самообороны, слышит сзади звуки борьбы и краем глаза замечает, как Фрида вбивают в стену. — Журналист! — с рёвом гремит надвигающийся на него Брайан, в глазах которого пляшут самые настоящие безумные бесы. — Писатель! Вы, кажется, ещё не поняли, как сильно я восхищаюсь вами — то, что я сделал, было недостаточно, чтобы вы прочувствовали это?! Так я сделаю ещё больше! Ещё грандиознее! И в этот самый момент остолбеневшего Чимина крепко обхватывают за талию сзади и тянут в противоположную от этого психа сторону, а ногой мощно ударяют Брайана в живот, чтобы оттолкнуть его назад. После чего рука Чонгука накрывает ледяные ладони своего возлюбленного, в которых сжат пистолет, поднимая его выше, и вместе с пальцем журналиста давит, нажимая на курок. Раздаётся выстрел — пуля попадает предельно точно в грудную клетку убийцы. В смертельную точку, где больше не забьётся сердце. На губах Брайана застывает до жути безумная улыбка, заставляющая внутренности неприятно сжаться, в глазах так и остаётся тлеющее пламя собственного помешательства, а вместо предсмертного вздоха — сдавленный смешок: «Зависть…». И бездыханное тело валится в центре круга из семи стульев. На мгновение в подвальном помещении нависает удручающая тишина, которую прерывают периодические всхлипы бедных невинных людей и тяжёлые шаги Фрида. — Чонгук! Господи, милый… — за секунду меняется в лице аж подскочивший Чимин, вышвырнувший пистолет, разворачиваясь и кидаясь на мужчину с крепкими объятиями, прижимает его голову к себе, гладит по волосам и по щекам, осматривая его с трепетом в слезящихся глазах, которые расширяются в ужасе при виде его жутких ран и особенно неестественно выгнутой кисти, пока на другой, целой, болтаются наручники: — Т-твои раны… Чонгук! Твоя рука и…! — Это что, паника на твоём лице, журналист? — ухмыляется детектив, глядя на своего любимого с очаровывающей нежностью, ласково проведя пальцами здоровой руки по его скуле. Эта фраза. Этот взгляд. Это прикосновение. И очередное препятствие, через которое они прошли — у Чимина слёзы из глаз крупными каплями и сердце сжимается в комочек, желая, чтобы его лелеял его возлюбленный. Мужчина тепло улыбается и обнимает его, в облегчении глаза прикрывая. Они вместе, а значит в безопасности и всё позади. — Моя смелая, маленькая игрунка, такая храбрая и сильная, спасибо, что спас меня, спасибо тебе большое,— шепчет Чон, прислоняясь губами к его лбу. — Не переживай, я всего-то сломал себе кисть, чтобы высвободиться из наручников. — Всего-то кисть он себе сломал, болван, — ворчит тот ему в грудь, шмыгнув носом. — Мой глупый, старый дед, уже точно хватку теряешь. И они оба беззаботно смеются, чуть отстраняются, чтобы посмотреть друг другу в глаза и слиться в нежном поцелуе. Их прерывает скрип стула о пол, пока Фрид помогает оставшимся гражданским и просит следовать за ним, попутно вызывая своих коллег полицейских, кратко объяснив им ситуацию. — Скорая помощь доставит тебя в больницу, ты только продержись ещё, — он наконец подходит к прилипшей друг к другу паре, обращаясь к Чонгуку. А тот благодарно кивает ему, приподнимает уголки губ и внезапно обнимает на его удивление. Чимин тихо хихикает от выражения лица Фрида, на котором смешиваются чувства радости, уважения и гордости, и он в ответ так же дружески обнимает его. — Большое спасибо, Фрид, я так тебе благодарен, ты правда надёжный и верный друг, — с искренностью проговаривает Чон, а тот и вовсе чуть не плачет от того, как сильно растрогался, ведь для него это многое значит. — Ну и тебе придётся помочь дотянуть меня до скорой… — Иди сюда, мой здоровяк, я тоже помогу, — с другой стороны прижимается и парень, поднимая его руку и перекидывая через свои плечи, придерживая его за пояс, чувствуя, что у него подкашиваются ноги. Они уходят из этого злорадного подвала вместе с освобождёнными пленниками, которых не постигла участь своих «товарищей» по клубу анонимных наркоманов, которые не поплатились за свои грехи… — … «но самого убийцу постигла участь собственного греха. Последнего греха, "зависти", символично завершившего череду убийств как и в книге "Седьмой порок" писателя Пак Чимина, так и цепочку трупов в городе Лос-Анджелес» и бла-бла-бла, — журналист прекращает читать собственную статью и широко зевает, плюхаясь на живот на шелковых смятых простынях. — Свой же текст мозолит глаза, ужас, мне уже любое словосочетание кажется бессвязным и бессмысленным. — Всё прекрасно, как и всегда, не будь к себе так строг — ты умница, — спокойно и честно отвечает Чонгук, уже привыкший слушать самокритику своего возлюбленного, пока сам читает какую-то книгу, перелистывая страницу. Чимин же скептически фырчит на это и, подперев рукой подбородок, скучающе смотрит на минималистическую обложку в руках мужчины, болтая ногами в воздухе. Несколько дней назад они действительно отправились в заслуженный отпуск, чтобы хорошенько отдохнуть, восстановиться, набраться сил и, конечно, провести драгоценное время друг с другом в прекрасной романтической обстановке острова Лаукала на Фиджи. Собственная маленькая вилла с соломенной крышей, бассейн и сад с подсветками, прекрасный вид на океан и, самое главное, тишина вокруг, полное умиротворение. Никакого криминала, никаких мыслей об убийствах, трупах, уликах или даже написания статей или книги. Полная идиллия, гармония с природой, настоящий рай на Земле. Чимин плавно переводит взгляд с книги на Чонгука, на его расслабленное, такое красивое и родное лицо, на подрагивающие ресницы и плотно сжатые губы. На его мощную шею со следами страсти прошедшей ночи, на ещё заживающую перебинтованную рану плеча, упивается рельефом мышц тела, которое совсем недавно выцеловывал. Скользит дальше по его сильной, крепкой груди и рукам, уже наизусть зная татуировки на них, но всё равно чувствуя удовлетворение при их разглядывании. Далее сердце сжимается от небольшого гипса на запястье, что невольно всё равно приковывает взгляд, а ниже пояса, под одеялом, тоже рану на бедре закрывает бинт. Парень закусывает губу и очаровательно подлезает ближе к нему. Сначала просто умещается у его бока, ждёт, пока Чонгук начнёт поглаживать пальцами его оголенную спину, после прислоняется щекой к его груди, а затем и вовсе почти полностью ложится на его торс, вызывая хриплый смех, от которого трепетные мурашки по всему телу. — Ты чего? Мешаешь мне читать. — Как ты можешь спокойно уткнуться в книгу, когда рядом лежит такой скучающий, сексуальный, соблазнительный, сводящий с ума… — Скромный, — кратко добавляет Чонгук с ухмылкой, медленно откладывая книгу. — … и обнажённый я?! Я понимаю, что возраст берёт своё, но от импотенции ещё никто не умирал и я буду любить тебя любым, даже с эректильной дисфункцией — кстати, я же писал по этому научную статью! — так вот… На его затылок вдруг опускается широкая ладонь и притягивает к себе, чтобы мужчина впился в его пухлые, постоянно болтливые губы глубоким поцелуем, зная, что это единственный проверенный способ для того, чтобы остановить словесный поток. Он чувствует, как Чимин улыбается, и прикусывает его губы прямо в поцелуе, чтобы после языком облизать их и толкнуться в полость его рта, вновь вбирая каждую губу по очереди. Тот уже взбирается на сильное тело, перекинув через него ногу, и выгибается грациозной кошкой прямо на Чонгуке, когда одна рука мужчины жадно сминает его талию и ягодицу, оттягивая её с особой страстью. Чимин животом чувствует упирающийся в него твёрдый член и победно ухмыляется, уж слишком радостно отрываясь от любимых губ, чтобы выпрямиться. — Только посмей что-то сказать, мелкий засранец, — прищуривается Чонгук, чувствуя, как тот вот-вот собирался было пошутить насчёт его возбуждения. — Ну что ты, ворчливый старикан, пенсионеров надо уважать! — с чувством заявляет Чимин и чуть привстаёт, чтобы обхватить крупный член и направить головку в свою достаточно растянутую ещё с ночи дырочку. — Мне уже не терпится действительно уйти на пенсию, чтобы ты работал весь день, а я пребывал в блаженном спокойствии один дома. — Ну-ну, и не мечтай даже об этом, — хихикает тот, опускаясь на его плоти, в унисон с мужчиной сладостно простонав, царапая ногтями его пресс, в который упирается пальцами. — Агх, чёрт, малыш, ты уже такой узкий, — хрипит Чонгук и опускает одну руку на его талию, а другую, с гипсом, на его мягкое бедро. — Может, тебя ещё растя…? Но тут он давится громким стоном, когда Чимин резко опускается на всю длину органа, вбирая его в себя целиком. Красные стеночки мышц с жадностью принимают горячую, твёрдую плоть, сжимают её, обволакивают заставляя одного мужчину продрогнуть, а другого изогнуться в пояснице и от удовольствия запрокинуть назад голову с протяжённым стоном. — М-м, как же хорошо, — шепчет Пак, начиная двигаться. Он раскачивается на члене Чонгука, приподнимается и опускается, скользит вперёд-назад, сам регулируя, до какой точки будет вбиваться головка, чтобы доставить им двоим блаженное удовольствие. И ускоряется, когда горячая ладонь обхватывает его же плоть, при толчках ударяющуюся о чужой пресс, и принимается удовлетворять его. Сам Чон старается не двигать тазом, лишь слегка раскачивается в такт толчкам, прекрасно зная, что Чимин оторвёт ему член, если он попытается перехватить инициативу — было уже такое не раз. Если тот хочет вести, то детектив будет покорно подчиняться и позволять ему делать с собой всё, что он пожелает. Так и сейчас Чимин явно ещё больше наслаждается происходящим в этой позиции, немного наклоняется назад, чтобы больше опереться на колени в постель и ладонями задержаться за накаченные ноги мужчины, начиная насаживаться ещё быстрее. Оба забываются, утопают в удовольствии, в этом чувстве наслаждения и любви друг к другу, сливаясь в одно целое и телом, и душой. Чонгук сминает его бёдра и ягодицы, глядя на него томным, чувственным взглядом, наполненным нежностью и желанием, сильной любовью и преданностью. Только от одного этого взгляда Чимин растекается в сентиментальных чувствах и ни секунды не жалеет о том, что однажды прибился к горячему детективу, что влюбился в опасного главаря мафии, и, несмотря на все испытания и боль, что им довелось пройти, он знает, что оно того стоило и рядом с этим мужчиной, бок о бок, рука об руку, они всё преодолеют. — Я люблю тебя, — внезапно шепчет он, глядя наверняка точно таким же взглядом в наполнившиеся счастьем глаза Чонгука, который расплывается в улыбке, притягивая его ближе к себе. — Я люблю тебя ещё сильнее, — шёпотом опаляет приоткрытые губы и накрывает их своими. Шило в заднице — оно и на острове шило. Не то, чтобы Чонгук удивился, узнав, что Чимин каким-то образом успел всунуть свой нос в ссору пары актёров, и пришлось вмешиваться самому, своим грозным видом давая понять знаменитостям, что с ним шутки плохи и лучше им не обижать его любимого журналиста, которого затянул за свою спину в самый разгар поднявшегося шума. И ещё ту самую задницу парень умудрился уколоть о какой-то странный куст возле берега океана во время их прогулки перед закатом — теперь Чонгук сидит на корточках перед его пятой точкой и пристально рассматривает её, даже щурясь, пока оттягивает его шорты и плавки. — Да нет здесь ничего… — Очень болит, Чонгук~а! — хнычет Чимин, поворачивая голову через плечо, желая сам посмотреть, что же там такое, но мужчина легонько его встряхивает, крепче сжав бёдра и вторую ягодицу. — Не дёргайся, — хмурится тот, всегда ответственно и серьёзно подходя к тому, что приносит своему любимому боль и дискомфорт, наконец найдя причину этого и избавляясь от неё. — Вот видишь, у тебя лишь маленькая иголочка здесь всего-то пару минут, а ты моя большая заноза в заднице… — На всю твою жизнь, ага, — бурчит со смешком парень, немного ещё кривясь от неприятных ощущений, вот только в следующее же мгновение то самое место накрывают ласковые, тёплые губы, сразу же унимая всю боль. — Ай-ай, куда это ты свои шаловливые губы распустил в общественном месте, извращенный старикан? — Это осмотр с пристрастиями, надоедливая игрунка, — ухмыляется детектив, ещё раз чмокая покрасневшее место на попе засмущавшегося и покрасневшего Чимина. И Чонгук уже не может ничего с собой поделать, просто не может больше сдерживать свои чувства и мысли, что охватывают его сердце и голову на протяжении последнего времени, особенно после всех недавних событий и размышлений. Он приводит в порядок нижнюю одежду Чимина, и только тот разворачивается к нему с широкой улыбкой, как вдруг видит уже вставшего на одно колено мужчину, доставшего из кармана бархатную коробочку. Улыбка тут же тает в самом настоящем шоке, округлённые глаза начинают дрожать, пока сердце, пропустившее один трепетный удар, забивается в несколько раз быстрее, норовя выпрыгнуть из клетки груди в руки своей любви. — Кхм-кхм… Чонгук прочищает горло, явно нервничая, растерявшись и волнительно забегав глазами по парню напротив: уже с первого взгляда очевидно, что все подготовленные слова вылетели из головы этого на самом деле сентиментального мужчины, который теперь не знает, куда себя. — Эй, это что, паника на твоём лице, детектив? — нежно спрашивает Чимин, желая расслабить обстановку и, посчитав, что им уж точно ни к чему больше слащавые речи, просто налетает на него с крепкими объятиями, повалив его на тёплый белый песок. — Да, чёрт возьми, да, Чонгук~и, я согласен быть твоей занозой в заднице всю твою жизнь! Ну и романтичный же ты выбрал момент для предложения — без колючки и целований попы не могло обойтись? И они беззаботно смеются, сияют изнутри, прижимаются друг к другу в трепетных объятиях, улыбаясь искренне, от самого сжимающегося сердца, наполняющегося ещё большим счастьем и любовью, пока глаза застилает пелена трогательных слёз. — Тогда позволишь? — Чонгук всё ещё волнительно, но так бережно берёт его ладонь, как самую большую драгоценность, и почти благоговейно надевает золотое кольцо с бриллиантами на его очаровательно пухлый пальчик, который трепетно целует. — Уже совсем скоро ты сможешь угрожать мне разводом. — Да как ты смеешь так плохо думать обо мне?! — театрально охает Чимин, хотя сам же неоднократно раньше над этим злорадно задумывался. — Ну может быть. Чуть-чуть. Чонгук закатывает глаза и собирается было увести его в наполненный глубиной чувств поцелуй, как парень тем же пальцем с колечком останавливает его губы, хитро улыбаясь: — Ты тут мою попу целовал, а теперь в губы лезешь целоваться? Ты ещё даже не мой муж, а я буду целоваться только со своим законным супругом! — Я тебя точно когда-нибудь прибью. И Чимин вмиг срывается с места в сопровождении громкого смеха, зная, что мужчина побежит в следующую же секунду за ним. И догонит ещё через несколько секунд уже в океане, подхватив на руки и закружив, расплескивая воду, окрашенную пастельным закатом. Они всегда будут бежать вместе и следовать друг за другом, всегда будут защищать, беречь, любить друг друга. Кажется, неусидчивость журналиста и его желание находить приключения передаётся половым путём — иначе детектив Чон этого объяснить не может. Ведь на седьмой день райского отпуска они одновременно говорят: «Пора браться за новое дело, мистер Холмс/доктор Ватсон!». — Но только после загса! — выкрикивает из ванной комнаты журналист. — Что, уже не терпится со мной развестись? — хмыкает детектив, как прямо в его лицо прилетает нижнее бельё.