Стратегическая победа

                    Вечер. Такой вечер был у Какаши вечность назад. Или никогда. Сидеть рядом, чувствовать тепло тела, не ждать никакой угрозы, просто наслаждаться – он позволил себе расслабиться. Смеяться, забыться, отдаться моменту. Откидывать голову, давясь воздухом от шуток Гая, перехватывать отёко, подставляя под прозрачную струю саке, чувствовать тепло, исходящее от Сакуры…       Сакура млела. От его раскатистого, низкого, бархатистого смеха. От того, как щурятся его глаза, устремляясь в потолок. От жара, что прожигал даже сквозь ткань — пара сантиметров, что между ними. Желание стать ближе возрастало, взгляд туманился, но печать Бьякуго начала справляться с алкоголем вне зависимости от хозяйки. Организм контролировал опьянение без её желания, она медленно, но верно трезвела. А Какаши пьянел. Было видно, как постепенно мутнеют его глаза и расширяются зрачки. Но. Сакура была трезва, а он, внезапно, пьян, и эта мысль кружила голову почище самого крепкого саке.       Его голос звучал громче, движения становились раскованней, а взгляд — горячее. Нет, Сакура не была против любого из этих проявлений, но хотелось их впитать именно в себя. Не расплёскиваясь на других. Всё больше одолевало желание сгрести Какаши в охапку, увести в тёмный безлюдный переулок и… После «и» мысли обрывались, но желание оставалось. По-прежнему тёмное, жгучее, пульсирующее внизу живота. Она незаметно подвинулась, теперь сидела почти вплотную, касаясь его колена своим. Ловила каждое слово, ловила взгляд, заливисто смеялась, не забывая подкладывать еду ему на тарелку. Хотелось увлечь разговором, перевести внимание на себя, напомнить, что рядом. Но Какаши постоянно отвлекали, не было и малейшей возможности перевести тему, вклиниться, перебить. Однако даже простого его присутствия в почти непозволительной близости было достаточно.       Плащ Хокаге, аккуратно сложенный, лежал в углу, накрытый шляпой. Волосы растрепались, прилипли к вискам чуть влажные пряди. Сакура впитывала его образ, открытый, беззаботный, думая, что слишком редко удавалось видеть его таким. Что хотела бы видеть таким всегда. Без скорбной тени в глазах, без усталости и замков, на которые запирает себя настоящего.       Шикамару тихо зверел. Он позвал Гая, чтобы расслабить вечно напряжённого в компании учеников Какаши, но о том, чтобы тот так рьяно принялся за это самое расслабление, разговора не было. Опираясь одной рукой на пол позади себя, Какаши несколько раз пытался сдвинуть её ближе к спине Сакуры, но постоянно возвращал на место. Шикамару видел, как смотрит Сакура, да что там смотрит — буквально в рот заглядывает. Как подвинулась так близко, что кончики её волос уже лежат на его плече. Но Гай упорно продолжал наливать, отвлекая от главного. Ино почти повисла на Сае, забыв обо всём на свете, Хината тихо млела рядом с Наруто, а Киба и Ли устроили состязания по армреслингу, наконец переключив внимание Гая. Воспользовавшись моментом, Шикамару кивнул Наруто, подзывая к себе, поднялся и отошёл к выходу из беседки.       — Пора? — глаза Наруто горели предвкушением.       — Думаю, когда начнётся фейерверк. Только у нас изменения в плане. Не Сакура. Какаши.       — Какаши?.. — неуверенно спросил Наруто.       — Да, — серьёзно кивнул Шикамару, покосившись на Хокаге. — Ему надо освежиться.       Крики становились всё громче, все разделились, болея за Кибу или Ли. Набравшись смелости, Сакура приподнялась и прошептала прямо на ухо Какаши:       — А за кого болеете вы?       — Я? — он даже не повернулся, но сейчас это было неважно. Она жадно смотрела на его профиль, на прядь волос, упавшую на длинные ресницы, и дышала, дышала запахом разгорячённого тела: терпким потом, саке и чем-то ещё, сладковатым, почти на грани слышимости. — Болеть за кого-то из своих шиноби не к лицу Хокаге, — наконец ответил он. Немного отстранился и повернулся. В глазах полыхало чёрным, волнующим. Зрачки затопили радужку, превращая в опасного хищника. Сакура нервно сглотнула, когда его взгляд спустился ниже, к губам, но тут же взлетел обратно. — Вы все для меня равны. А ты? — тихо выдохнул он.       Сакура моргнула — успела забыть свой вопрос. Мысли путались, разбегались в стороны, а сердце заняло всю грудную клетку. Предложить ему уйти? И к чёрту всё, что будет потом.       — Все равны? — уцепилась за фразу, пытаясь взять себя в руки. Глупо. Так глупо это всё — и вечер, и близость, и собственные желания, пугающие до сладкой дрожи.       — Почти все, — прошептал Какаши, вновь мазнув взглядом по губам. — Есть особенные.       — Правда? — Сакура рассеянно подумала, что вот-вот умрёт от тахикардии. И никакой Бьякуго не поможет.       — Правда. — Что-то в его низком голосе заставило сердце остановиться. Рухнуть в желудок, оставив после себя звенящую пустоту. — Например, ты.       Лучики брызнули из уголков глаз. Наслаждаясь её замешательством, Какаши поднял руку и взъерошил розовую макушку в надежде хоть немного ослабить натяжение внутри, но пальцы не слушались. Пришлось приложить усилие, чтобы убрать ладонь, не провести по спине, задевая позвонки.       — Какаши-сенсей, Сакура! Идите смотреть на фейерверк! — голос Наруто разорвал марево, которое их окружало. Сакура моргнула, с удивлением огляделась: остальные успели облепить перила беседки, любуясь первыми распускающимися цветами в чёрном небе. Какаши поднялся, слегка пошатнулся, но протянул руку, помогая Сакуре. Тут же отступил, пропуская, шагнул следом. Они встали рядом, но недостаточно близко.       Хотелось наблюдать, как переливаются краски на её лице, как отражается каждая вспышка в глазах, но пришлось небрежно подпереть квадратную колонну плечом и уставиться на фейерверк. Голова гудела, не сильно, но достаточно, чтобы злиться на себя за беспечность и потерю бдительности. Контроль неизбежно и неотвратимо трещал по швам и расползался на лоскуты, обнажая беззащитные чувства. Терпеть близость Сакуры было невыносимо настолько, что зудела кожа. Не смотреть на то, как её колени обтягивает светлая ткань платья. Как приподнимается грудь, когда она дышит. Как аккуратно обхватывают пальцы отёко. И не дышать, забивая лёгкие её свежим, волнующим ароматом. Он оказался не готов к эмоциям такой силы. Старался отвлечься, но мыслями уже был с ней. Обнимал, зарываясь в волосы, пробовал на вкус, касаясь шеи губами, сбивал платье к бёдрам, обнажая кожу. Ему было жарко. Горячо даже от одних картин, что подкидывало воображение. Если раньше хотел защитить, сберечь, то сейчас — только обладать. Чувствовать тяжесть её ног на своей спине, вырывать грудные стоны, двигаться, пока хватает воздуха, пока перед глазами не запляшут чёрные точки. Какаши не мог утихомирить эти мысли, всё, что мог — пообещать себе, что сразу после фейерверка уйдёт. Пока хватает сил и окончательно не покинул разум. Пока можно списать всё на алкоголь и не придётся краснеть на утро.       — Сакура, Какаши-сенсей! — Наруто навалился на них сзади, обнимая, обдал горячим пряным дыханием. — Как же я вас люблю! — Он стиснул их крепче, слегка притягивая друг к другу, но вдруг рука, державшая Сакуру за шею, скользнула вниз, Наруто повис на Какаши и с коротким криком рухнул в воду.       — Какаши! — невольно вырвалось у Сакуры. Она перегнулась, всматриваясь в воду. Остальные тоже забыли о фейерверке, хохоча и обсуждая напившегося Наруто. Когда показалась серебристая макушка, Сакура выдохнула. Тут же обругала себя — было бы от чего переживать! И не смогла не улыбнуться, встретившись с ним взглядом. Собираясь подплыть и выбраться, Какаши вдруг застыл, посмотрел вниз и едва успел крикнуть:       — Наруто, не смей!       Озеро вздыбилось прозрачной сферой, чтобы тут же взорваться, выталкивая Наруто наружу. Громко хохоча, он приземлился на воду, не обращая внимания на возмущённые крики друзей, которые моментально вымокли до нитки. Обречённо рассматривая мокрые лица, Шикамару тихо, но внятно выплюнул:       — Твою мать!       — Наруто Узумаки! — взревела Сакура, прижимая руки к груди — намокшее платье прилипло к телу и моментально стало прозрачным, выставляя напоказ молочно-белое кружево белья.       — Сто кругов вокруг Конохи и все моментально просохнут! Кто со мной? — крикнул Гай. Ли тут же вскинул руку, и остальным осталось кисло наблюдать, как исчезает из глаз команда юности.       Сакуру потряхивало. Приятный тёплый вечер оказался не таким уж и тёплым, когда тебя окатывают водой в конце сентября. Ещё и это платье — но кто бы мог подумать, что оно намокнет? Дождя никто не обещал… От стыда хотелось провалиться сквозь землю, хотя на самом деле на Сакуру никто не обращал внимания, все были заняты тем, что возмущённо кричали на Наруто. Проклиная собственную невезучесть, Сакура не заметила, как со спины подошёл Какаши. Лишь когда он накинул на её плечи плащ и повернул к себе, подняла глаза. Не опуская взгляд ниже её подбородка, Какаши быстро застегнул крючки под горлом, свёл вместе края и удовлетворённо кивнул.       — Замёрзла?       От хмеля не осталось и следа, он испарился вместе с тёмным желанием, оставив привычную нежность. Приподняв промокшую шляпу, Какаши потряс её в воздухе, пытаясь просушить.       — Нет. Спасибо, — улыбнулась Сакура, рассматривая его. Привстав на носочки, потянулась и обеими руками взъерошила волосы. — Чтобы быстрее просохли, — пояснила зачем-то.       При этом движении плащ распахнулся, но Сакура заметила не сразу, слишком увлечённая своим занятием.       — Сакура, — тихо, напряженно произнёс Какаши, — ты всё-таки замёрзла.       — Да с чего вы… — начала было она, проследила за его взглядом и смущённо запахнула ткань на груди.       Какаши хотел было сунуть руки в карманы, но в мокрых брюках это было проблематично и неудобно. Поэтому он просто сложил их на груди и повернулся к Шикамару.       — Надеюсь, теперь я могу идти домой? — спросил тихо, с насмешливым почтением. Шикамару обречённо махнул рукой, ничего не ответив. — Пойдём, — кивнул Сакуре. — Провожу, чтобы потом не пришлось тащиться через всю Коноху возвращать мне плащ. Они, знаешь ли, у Шикамару на перечёт.       — Ничего страшного, — горячо заверила Сакура. — Я принесу! Вам бы самому скорее домой! Насквозь мокрый!       — Мне не привыкать. — Какаши равнодушно пожал плечами. «И правда, без подтекста», — подумал Шикамару.       — Ага, — проворчала Сакура, окидывая его подозрительным взглядом. — Заболеете, а мне потом вас лечить.       Глаза Какаши моментально потеплели, словно кто-то зажёг внутри два крохотных огонька. Он хмыкнул и протянул:       — Так разве это плохо, Сакура, м? Может, у меня скрытая страсть к медосмотрам?       «А здесь подтекст уже есть», — понял Шикамару.       — Ну да, — скептично откликнулась Сакура, окинув его выразительным взглядом, — знаю я эту вашу страсть.       — Сакура-сама, — укоризненно покачал головой Какаши, — вы слишком многого обо мне не знаете.       И, не дожидаясь ответа, развернулся и пошёл по мосту к берегу. Сакура, возмущённо фыркнув, поспешила за ним, но Шикамару успел заметить, как вспыхнули до того бледные, как мел, щёки. Возможно, всё складывалось не так уж и безнадёжно.       — Значит, страсть к медосмотрам? — заговорила Сакура, когда они уже шли по берегу сквозь заметно поредевшую толпу, пытаясь как можно скорее скрыться с людных улиц — на них и так оборачивались и смотрели с удивлением.       — Мужские фантазии такие фантазии, — протянул Какаши, подняв глаза в небо.       — Извращенец.       — Опять оскорбляешь. Мои мысли редко выходят за рамки традиционных желаний и предпочтений.       — Извращенец, — уверенно бросила Сакура, чувствуя, как жар от щёк расползается к шее. Мстительно добавила: — К тому же старый.       — Когда тебе будет тридцать четыре, я это припомню. — В голосе отчётливо прозвучала улыбка.       — Когда мне будет тридцать четыре, вам будет сорок восемь, так что боюсь, к тому времени вы уже обзаведётесь старческим маразмом. — Сакура ехидно улыбнулась, но осеклась, стоило заметить, как окаменело его лицо. Улыбка всё ещё отражалась в глазах, но на самой их глубине стало пусто.       — Ты права. — Какаши устало усмехнулся. — Пожалуй, пора присоединяться к Гаю и проповедовать силу юности, пока ещё способен держаться на ногах.       — Я не это хотела сказать. — Сакура смутилась. Хотелось прикусить губу, но удалось сдержаться — неужели обидела?       — Я знаю, — прозвучало мягко, и на этот раз улыбка была абсолютно искренней. До дома дошли в молчании, немного натянутом, но всё-таки уютном. У двери в подъезд Сакура остановилась и подняла на него глаза, стиснув плащ на груди.       — Зайдите, вам надо согреться.       — Дома согреюсь, — тихо ответил он, склонив голову набок.       — Почему вы всё время отказываетесь зайти? — обречённо, печально спросила Сакура.       — Может, потому что ты постоянно зовёшь к себе на ночь глядя?       — А вы так переживаете за свою честь? — бровь насмешливо взлетела вверх.       — А мне стоит переживать? — заинтересованно спросил Какаши. — Хм. Тогда, пожалуй, стоит поразмыслить над твоим предложением…       — Какаши-сенсей! Ну когда вы перестанете всё опошлять!       — Когда стану сорока восьмилетним дряхлым старцем. — Какаши подмигнул и вдруг потянулся к ней, провёл кончиком пальца от переносицы вниз и покачал головой: — У тебя нос холодный. Беги домой.       Сакура тяжело вздохнула, завозилась с плащом, но он накрыл её руки своей сквозь ткань, сжал и качнул головой.       — Потом как-нибудь заберу.       — А как же Шикамару? — выдохнула Сакура, надеясь, что он не чувствует, как заходится её сердце.       — Что-нибудь придумаю, — в тон ответил Какаши, не спеша убирать руку. Большой палец нашёл выступающие косточки, провёл осторожно: мягкая ткань прошлась по коже.       — Спасибо, — голос сорвался на шёпот.       — За что? — За спиной Какаши вставала луна, серебрила почти просохшие волосы. Сделать один шаг, уткнуться носом грудь, обвить руками и не отпускать. Сказать, что без него всё равно не согреется. Рассказать о том, что рядом чувствует себя живой, нужной…       — За всё, — только и смогла выдавить Сакура, слабо улыбнувшись. — За то, что вы такой, какой есть.       — Значит, я уже не старый извращенец, который вечно всё опошляет? — ему хотелось, чтобы вопрос звучал насмешливо, но связки подвели, просели.       — Оставайтесь таким как можно дольше, — искренне ответила она.       Какаши нехотя отпустил её руки, но отойти не смог — потянулся выше, накрыл холодную щёку, нежно погладил.       — Если ты заболеешь, я не смогу тебя вылечить, Сакура, — произнёс низким голосом, проникнувшим в каждую клетку, вызвавшим дрожь в каждом нерве.       — Это вы так считаете.       Сакура смотрела с такой отчаянной мольбой, что, попроси сейчас что угодно — исполнил бы, не раздумывая. Забыл бы обо всём: о всех нельзя и всех причинах почему. Тепло её кожи в его ладони, блеск глаз, приоткрывшиеся губы… Ему было мало. Мало было знать, чего именно она хочет: слишком необходимо услышать это. Но Сакура молчала, и ладонь, мазнув по щеке, опустилась. Какаши улыбнулся глазами, прошептал:       — Иди домой, Сакура.       И сложил печать. Хлопок, и перед ней образовалась пустота. Перед ней, и в душе — тоже. Сакура горько вздохнула, сморгнула набежавшие слёзы, плотнее запахнулась в плащ и побрела к двери.