Изумруд и лёд

      Из всех гришей среди фабрикаторов, пожалуй, было больше всего атеистов. Они, работавшие испокон веков с материей, больше других ощущали, что Малая Наука даёт совершенно конкретные, ощутимые результаты. И относились к себе, скорее, как к ремесленникам, чем как к волшебникам. Они почти никогда не надеялись на озарения свыше и помощь потусторонних сил. Только упорный труд и самосовершенствование.       Однако и в их мастерские проникал каждое воскресенье запах ладана: дымно-восковой, сладко-древесный. Священники еженедельно обходили со службой Малый и Большой Дворцы, размахивая блестящими кадилами во все стороны. Благословляли людей и гришей на новые добрые начинания. Напоминали, что не только Малая Наука, но и религия является оплотом нестабильной Николаевской монархии. Фабрикаторы относились к этому действу снисходительно; тем более что ладан хорошо разбавлял затхло-металлический воздух. Проветривали тут редко, боясь нарушить необходимый для некоторых разработок температурный режим.       Почти позавчерашний сладковатый запах смолы ещё едва уловимо витал в помещении, когда Нина Зеник, крадучись, оценивая обстановку, тенью пересекла тёмный коридор. Чуть повозившись с ключом, женщина подобрала шуршащие юбки и переступила порог подсобки. Её губы тотчас поджались, а нос наморщился. Помещение только подсобкой и можно было назвать: шкафы вдоль всех стен, сплошь забитые папками, инструментами, приборами… Ужасный бардак; но хотя бы чисто. Нина убедилась в этом, придирчиво проведя пальцем по нескольким полкам. Покрутила выключатель старого светильника, потушила свечу, которой освещала себе дорогу сюда. Вот инфернам хорошо: всегда огонь с собой. И Алине тоже…       Сейчас она была бы не против пойти по стопам солнечной заклинательницы и удалиться в какой-то далёкий от столицы город, инсценировав свою смерть. О ней и помнить-то не будут так, как помнили и почитали Алину. Никто не станет подделывать мощи Нины Зеник. Потому что она не только не святая, но и вообще не особо важная единица для обычных равкианцев. Этими раздумьями сердцебитка отвлекала себя от грядущего; от мыслей об идущем уже по коридорам Дворца Матиасе. Нина измеряла шагами комнату. Места было действительно мало, поэтому вскоре она почувствовала себя будто в одиночной камере. Сравнивать было с чем, иногда и хуже приходилось. Перед глазами возникли первые дни знакомства с Матиасом, когда молодой дрюскель сжалился над пленницей и дал воды, а потом – втайне от командира – и еды. Было дело, да… Столько времени уже утекло.       Насколько Нина по-шпионски пробиралась сюда, настолько безапелляционно и не скрываясь Матиас распахнул дверь, едва не слетевшую с петель.       – Тшшш, – со страхом, но строго Нина приложила палец к губам.       Он увидел её предостережение, поэтому закрыл дверь уже осторожно. Она отметила его тяжёлое дыхание, сбившееся с мерного ритма. Попыталась поправить немного, успокоить мужчину. Северянин тут же заметил:       – Не надо. Не колдуй.       Она кивнула, не поправив даже этот неуместный глагол. В тусклом свете единственной лампы Матиас казался старше: он устало сгорбился, черты лица огрубели и внушали ещё больше страха, чем обычно. Сердцебитке стало не по себе, когда он шагнул в её сторону: рефлексивно вскинула сложенные по-особому пальцы. Такое повторялось раз за разом, как будто отрепетированная сцена из спектакля.       – Ты хотел поговорить, так ведь?       Мужчина замер, что-то обдумывая, и произнёс:       – Да. Прости меня. За ту ночь в Ос Керво. И за остальное тоже. Сказалось… лечение, которое я во Фьерде получил. Но ответственность всё равно на мне. Что сделать, чтобы заслужить твоё прощение?       – Ох, ты снова прежний, – облегчённо сорвалось с её губ. – Ответственный, доблестный, несущий всё на своих плечах и выгораживающий Фьерду и своего командира.       Северянин сморщился. Он умел теперь различать сарказм в её словах.       – Не будем о нём. Это лишь между нами. Не будем.       – Я услышала от тебя столько слов сейчас, сколько уже давно не слышала.       – Я ведь поговорить и хотел.       Пожал плечами и неуверенно переступил с одной ноги на другую, придвигаясь чуть ближе. Нина прыснула:       – И чувство юмора появилось.       Его губы чуть дрогнули и изломались в непривычной улыбке.       – И мой равкианский улучшился.       – Кто же он такой, дамы и господа? Мы его не знаем! – игриво обратилась Нина к воображаемой публике и, наконец, дала себе волю и облегчённо захохотала.       Матиас подхватил, заходясь гавкающими смешками. Было отрадно слышать её низковатый смех, видеть ходящие ходуном плечи, обёрнутые в ткань рубахи, так близко.       – Я рада, что ты вернулся.       Она поддалась порыву и, сократив расстояние между ними, обхватила его мощную фигуру руками. Хотелось бы назвать это «сгребла в объятиях», но Матиас был просто огромный. Вековой дуб. Обняла как близкого человека, родного. Без всяких подтекстов. Было так приятно просто доверительно обнять кого-то. Фьерданец был приятно тёплым. Его повседневный чёрный мундир шероховато касался её кожи. Пара простояла так довольно долго; но вот Матиас легко повёл плечами, заставляя Нину отдалиться.       – Я кусал локти, когда ты уплыла. А потом меня вырубили и увезли во Фьерду.       – Чёртов судья…       – Я был наивен. Не подозревал, чего тебе стоила моя свобода, – горько прошептал Матиас.       – Как я уже говорила, я исправляла свои же ошибки.       – А мне разрешишь исправить свои?       Нина задышала часто и неглубоко, внутри всё замерло. Он подался вперёд, Нина отступила на шаг.       – Нечего, Матиас. Нечего исправлять. Ничего уже не вернуть назад.       – Ты меня не простишь?       – Никаких обид нет, чтобы прощать.       – А Ос Керво?       – Теперь ты прежний. И всё обошлось.       Он отвёл голову в сторону, пытаясь скрыть выступившие на глазах слёзы злости. Обошлось. Он бы ни за что не простил себя, сотвори он с Ниной то, что хотел тогда. Мужчина залился краской стыда, вспоминая своё недостойное поведение. Он не заслуживает её; снова, всегда. Фьерданец достал из кармана листок.       – Мне удалось его сохранить, – Нина узнала в истрёпанной бумаге своё прощальное письмо. – Ты пишешь тут, в конце: «Надеюсь, мы быстро выветримся из памяти друг друга».       Он взял паузу, чтобы проследить за реакцией. Сердцебитка горько усмехнулась, обвела глазами комнату – лишь бы не смотреть на него – и хрустнула костяшками указательных пальцев.       – Мы оба знаем, что не вышло, правда? – закончил он свою мысль.       Повисла тишина, которая так подходила февральской снежной ночи. Нина только и обронила:       – Ты стал много болтать, знаешь?       – Не переводи тему.       Она уставилась прямо в чертовски идеальные ледяные глаза:       – И что с того? Ты женат, я замужем.       – Ты же не веришь в Святых, для тебя это не грех.       – Не в этом дело, – она откинула длинные волосы назад, а потом начала задумчиво теребить прядь. – Это может нам слишком дорого стоить. Ты ведь сам знаешь, что прописано в мирном договоре.       – Вряд ли Николай напишет королеве и сдаст нас. Да и Брум тоже не сделает этого. Слишком гордый.       – Во Дворцах наверняка есть шпионы. Фьерде ничего не стоит снова развязать войну. Шухан тоже не дремлет.       – Сейчас, когда столько свежей крови стекается в Равку, наши вряд ли что-то решать заварить, – от волнения в быстром потоке равкианской речи проскользнула ошибка. – Потери были серьёзные, разброд в силах.       – Даже если так, всегда остаётся Ханна.       Матиас тяжело вздохнул. Знал, что она использует её как аргумент. Но не придумал, что ответить.       – Я не хочу делать ей больно. Она не заслужила такого.       – Но она знает теперь про нас, – возразил Матиас.       – Она жена твоя теперь, олух! Это в первую очередь. И, судя по тому, что я слышу и вижу, вам неплохо вместе. А у нас с тобой ничего не вышло и в лучших условиях, а сейчас-то чего ворошить…       – А если я решу вопрос с Ханной?       Нина засмеялась и аж закашлялась:       – Это как? Отравишь её?       – Не говори глупостей.       – Ты первый начал, – фыркнула она и, положив ладони на его широкие плечи, подытожила. – Матиас, пора нам повзрослеть и перестать жить в мире фантазий. У нас был шанс, мы его упустили. Теперь на кону слишком многое. Оставим всё как есть? Я была бы не против хотя бы не ненавидеть друг друга.       – Я не ненавижу! – рыкнул мужчина, стряхивая её горячие мягкие ладони.       По телу прокатывались волны жара, исходящие от мест, которых касались её руки. Он никак не мог быть с ней согласен. Он читал её язык тела; со словами тот сильно расходился. Нина беспокойно разглаживала юбку.       – Если бы не всё это… Попробовала бы ещё раз?       Нина удивлённо заглянула в неизмеримую глубину голубых глаз. Он определённо научился формулировать свои мысли. Даже слишком точно, чёрт возьми. Она закусила губу, размышляя над подходящим ответом.       – Так и знал, дрюсье. Но ты меня знаешь. Я не отступлюсь.       – Матиас, не вздумай. Если ты попробуешь что-то сделать, я доложу Ник…       Она не успела договорить, потому что буквально врезалась спиной в дверцу шкафчика, придавленная его телом и заткнутая на полуслове. Он не торопился, но действовал настойчиво. Настойчиво терзал её рот, пытаясь пробраться через зубы к языку. Настойчиво обвил талию левой рукой, прижимая к себе: он был настолько огромен, что у Нины складывалось впечатление, что она худая словно тростинка. Правую, очевидно, держал наготове; на случай, если она вздумает применить силы. Колени начинали подкашиваться, они оба стали постепенно оседать, всё ниже и ниже. Нина понимала: ещё немного, и она плюнет на всё на свете. Да и пол уже был слишком близко. Нет, этого допускать было ни в коем случае нельзя. Даже учитывая, как хорош был этот чёртов фьерданец. Она улучила момент и отвернулась, губы Матиаса жарко мазнули по щеке, и он уткнулся ей в плечо, тяжело дыша. Нина облегчённо вздохнула, насколько позволяло его медвежье объятие, твёрдо выпрямилась и отстранила мужчину.       – Не делай больше так. У этих стен есть уши и глаза.       Он молча отошёл к двери и положил лапу на ручку.       – Я что-нибудь придумаю, Нина Зеник.       Фьерданец вышел, отмечая, что от этого имени теперь голова кружилась только в самом хорошем смысле.