Изумруд и лёд

      Её скромных навыков целительницы явно было недостаточно. Понимая, что эта хворь просто так не пройдёт, Нина чуть свет отправила весточку Зое и ничуть не удивилась, когда в обед к ним пришёл старый лекарь-гриш, доверенное лицо. Почта шквальных работала просто безупречно. Старичок осмотрел Матиаса, дал ему какое-то снадобье и полечил наложением рук. Сообщил, что недуг этот опасный, поэтому ни о какой транспортировке и речи быть не может. Хотя бы до того времени, когда он встанет на ноги. Нина снова отрапортовала во дворец, а с утра получила ответ: её через несколько дней сменит Ханна.       Целительница ворвалась в комнату как зимний вихрь, ту же осмотрела мужа, который всё ещё находился в полубредовом состоянии. Обнялась с Ниной. Коротко переговорили, северянка сказала, что на улице ждёт экипаж. Зеник только кивнула. Вещей у неё с собой не было, поэтому и сборов никаких. Попросила Ханну писать каждый день. Снова обнялись.       Вернувшись во дворец, Нина не находила себе места. В конце концов поняла, что нужно сделать. Постучалась в дверь соседней комнаты. Брум был удивлён.       – Нужно поговорить.       Нина в общих чертах рассказала о предполагаемых ею причинах болезни Матиаса и потребовала мужа рассказать, что он делал с ним после поимки в Кеттердаме. С каждой новой подробностью лицо её становилось всё бледнее. Почему-то в этот раз Ярл решил быть с ней откровенным. Она поблагодарила его за честность и убежала к себе, чтобы прорыдаться и поругаться матом на весь мир. Странно, но после этой исповеди она стала относиться к нему чуть спокойнее (хотя это и было жутко нелогично).       Шёл уже февраль. Ханна исправно писала и радовала хорошими новостями. Матиас шёл на поправку. Уже не было жара. Уже начал потихоньку есть. Уже ходит по комнате. В День влюблённых они получили новость о том, что Ханна и Матиас выдвигаются в сторону Ос Альты. В этот же день царь и генеральша объявили о помолвке и скорой свадьбе. Хоть кто-то счастлив в этом чёртовом дворце!       За этот неполный месяц Нина осознала кое-что важное для себя. Она смертельно устала, вот что. От всего. От всех. Особенно от сердечных переживаний. Равнодушие проникало всё глубже в самое её нутро. Она много думала о том, какой была в прошлом. Та Нина нравилась гораздо больше; она проще относилась к происходящему, меньше думала, больше веселилась.       В один из вечеров освободился от бесконечных дежурств Федя, которого Зеник тут же вытащила в трактир. Они давно не выбирались вместе. Сердцебит бурчал что-то об их с Иваном родителях, Нина искусно делала вид, что ей не всё равно. Любимый вишнёвый сидр не лез в горло. Через час она соврала другу, что неважно себя чувствует, и оставила его в тут же найденной компании сослуживцев. Зеник вышла в февральский мороз. Сегодня было ветрено, кружилась позёмка и скрипел под сапогами снег. Даже через капюшон она ощущала лютую стужу.       Когда она занырнула в тепло дворца через двадцать минут вынужденной прогулки, её тут же выцепил мальчишка-посыльный.       – Вас ищет командер Назяленская.       Нина чертыхнулась и направилась прямиком в царские покои. Там обреталась привычная компания.       – Зеник, – широко улыбнулся царь. – Все в такую стужу по домам сидят, а ты бродишь снаружи.       Её выдавал покрасневший нос и щёки.       – Привыкла уже к морозу. В чём дело?       – Хочу позвать тебя в подружки невесты, – с несвойственной ей весёлостью произнесла Зоя. – Обычно замужних женщин не берут, но для тебя я сделаю исключение.       – Какая честь. А как же святоши из церкви? Они будут бдеть.       – Оставь свой сарказм, – отмахнулся Николай. – Со служителями договоримся как-нибудь. Это же царская свадьба, в конце концов.       – Как хотите, – равнодушно пожала плечами Нина.       – Никакого энтузиазма, Зеник.       Зоя цокнула языком, а Женя подхватила:       – В последнее время она всегда такая. Ничего, скоро Матиас вернётся во дворец.       – Не делайте вид, что знаете всё обо мне и моих чувствах. Я не страдаю по нему.       Зоя приподняла брови, а Женя закатила единственный глаз. Нина наблюдала за ними, не выказывая никаких эмоций.       – Я могу идти?       – Завтра с утра на примерку загляни, придут портнихи.       Когда за Ниной закрылась дверь, Давид задумчиво протянул:       – Она явно не в себе… Как бы не натворила чего.       Зоя строго взглянула на главу фабрикаторов:       – Ей хватит ума держать себя в руках.       – Даже с Хельваром?       – Надеюсь.

***

      Через пару дней по дороге, ведущей во дворец, пронеслись сани, запряжённые двойкой. Ханна лихо заправляла лошадьми, а Матиас обнимал её за талию и улыбался. Они промчали аккурат перед носом Нины, которая вывела своих младших учеников на прогулку, чтобы обсудить с ними группу слов, которой фьерданцы описывают снег. Ребятишки завопили и завизжали, когда их чуть не снесло мощным потоком воздуха.       – Hest og slede, – отчетливо произнесла мисс Зеник. – Сани, запряжённые лошадьми. Саша, повтори, что я назвала?       Зазевавшемуся ученику кто-то подсказал, все отвлеклись и пошли дальше.       Матиас приметил её, ещё когда они стояли на пропускном пункте у шлагбаума. Стайка детей носилась вокруг своей мисс Зеник. Она быстро организовала их; ребята начали кидать друг другу снежок и выкрикивать фьерданские слова. Поразительно, но даже у этих малышей почти не было акцента. С такой учительницей это было неудивительно. Её плащ алел на белоснежном фоне, а громкий голос с особой интонацией как-то осаживал. Сразу становилось понятно, что она тут главная. Ханна что-то прохихикала, он бездумно кивнул.       В стенах дворца его радостно встретили дрюскели. Одни отдавали честь, другие пожимали руки и хлопали по плечу. Ярл Брум ждал в их с Ханной покоях.       – Надеюсь, эта равкианская хворь оставила тебя навсегда.       – Думаю, что да. Надеюсь, что и ваше прошлогоднее лечение испарилось вместе с ней.       Брум побледнел и стал похож на призрака.       – Отец, оставь нас.       К обеду молодая чета спустилась рука об руку; чинно подошли на поклон к царю Николаю. Тот, казалось, совершенно искренне поинтересовался самочувствием Матиаса и пригласил его к себе на пару слов после трапезы. Они заняли свои привычные места, где уже нервничал седовласый Брум. Матиас озирался по сторонам.       – Где Нина? – вполголоса спросил он.       – На кухне, скорее всего. Ей теперь разрешено не присутствовать на обеде.       Похудевший молодой фьерданец коротко кивнул, быстро, по-армейски прикончил свою порцию и выскочил из-за стола.       – Кажется, всё полетело в тартарары, – заметил Брум, тревожно поглядывая на дочь.       – Ничего не полетело, – пожала плечами Ханна. – Это не твоя забота.       – Я хочу, чтобы ты была счастлива.       – Кто сказал, что я несчастна? – прищурилась девушка.       – Теперь он будет бегать к ней.       – Ты случайно не ревнуешь ли её? И это не твоя забота. К тому же, везде гриши и люди. На глазах у них ничего не произойдёт. Мы же должны играть свои роли. Ты ведь к этому и готовил его в своих пыточных? К роли своего преемника и моего идеального мужа?       Брум по-ястребиному огляделся по сторонам.       – Здесь мы не будем это обсуждать. И нигде вообще.       – Прекрасно. Тогда и ты не спрашивай меня про них с Ниной. Про нас с Ниной.       Ярл поперхнулся мёдом. В голове вспыхнули самые неприличные картинки. Ханна довольно усмехнулась.

***

      Нина стояла в уголке между шкафом с утварью и стеной и торопливо поедала обжигающий суп. То и дело на неё натыкались поварята.       – Нинка, – старая повариха всегда звала её Нинкой. – Сядь и поешь по-божески! Ни себе ни людям, ну? Встала, что баржа в порту; все борта тебе уже помяли. А кто-то и нарочно мнёт ведь, вот окаянный!       Старуха шутливо стеганула полотенцем одного из особо усердно трущихся возле Нины поварят. А сердцебитка только скорчила рожицу, но всё же расположилась за столом. На фразы Леночки – именно так все называли эту приземистую пышную кухарку, которой было далеко за семьдесят – она ничуть не обижалась. Наваристый бульон согревал нутро, Нина так и разомлела от этого тепла и аппетитного духа. Леночка размашистым движением бацнула перед девушкой кружку чая и тарелку с яблочным пирогом, щедро посыпанным сахарной пудрой.       – На-ко, вот; а то совсем с лица сошла. Больно уж работа у тебя нервозная, вот чего. Учительствовать – это тебе не стряпать; это надо мозгами шевелить.       Нина благодарно улыбнулась и одёрнула себя: её смятение не должно быть заметным. Из-за двери, ведущей в коридор, через который блюда носили в обеденный зал, послышался шум. Леночка уперла руки в боки и воинственно наморщила нос. В кухню ворвался (иначе не скажешь), чуть не вынеся дверь, Матиас Хельвар. Он тяжело дышал, ко лбу прилипла светлая прядь. Поварята замерли и приготовились к представлению: такой дерзости их главная повариха не терпела. Ждать долго не пришлось. Матиас тут же отыскал Нину взглядом на противоположной стороне огромной кухни.       – Нам надо поговорить, Зеник, – пророкотал он на родном языке.       Гриш не успела ничего сказать, потому что на северянина начала наступать Леночка.       – Эт-то что тут за верзила нарисовался, поглядите-ка! – громогласно возопила она, приближаясь к мужчине, который был вдвое выше неё и втрое младше. – В грязной обутке запёрся в кухню ко мне! А ну-ка на выход, молодчик! И чтобы больше тут не видела тебя!       Матиас растерянно опустил глаза на свои идеально начищенные сапоги, потом с надеждой посмотрел на Нину, надеясь на её поддержку, но та пила себе чай, пряча улыбку в кружке. «Ату его, ату, Леночка!» Отступающий великан и старуха с половником в боевой позе веселили не хуже заезжих балаганов. Фьерданец был выдворен из вотчины старой поварихи так же быстро, как и влетел сюда. Поварята и помощники разразились смехом и овациями, чем ещё больше вогнали Леночку, и без того всегда красную, в краску. Она довольно поправила передник и пригрозила им шутливо:       – То-то жа! А с вас так и вообще три шкуры спущу. За работу, негодники!       Грозная повариха никого в жизни ни разу не ударила (и даже не поругала без причины), но все тут же вернулись к своим делам. Её здесь уважали сверх всякой меры. Она зашла на эту кухню ещё девятилетней девчушкой, готовила сначала для деда Николая, потом для его отца, а сейчас и для него самого. И никакая мода на заграничных поваров не заставила бы чету Ланцовых отправить Леночку с её наваристыми щами, воздушными меренгами и терпким самодельным квасом в отставку. За годы работы на царскую семью она успела обеспечить своей семье безбедное существование, а себе – честное имя и уважение. Старуха села рядом с Ниной, чтобы расправиться и со своим обедом.       – Хорош молодец, неча сказать... – со знанием дела рассудила она, поглядывая на Нину. – Худо, что северянин. А так… Мило дело, Нинка!       – Я замужем, дорогая Леночка. И тоже за северянином, – вымученно улыбнулась Зеник и тут же снова задумалась.       Намётанный глаз старухи замечал всё:       – Тю, та разве ж это беда? Как говорится, старый хрыч – спать, а ты к молодому в кровать. Этот-то для тебя уж как гож будет; как обнимет, дык все косточки сладко прохрустят.       – Леночка, – смутившись, просмеялась Нина. – Ведь ты же замужем. Как можешь рассуждать так?       – Милая моя, замуж-то я пошла, почитай, в двадцать с лишним годков. А на сеновале-то меня первый раз оприходовали – только четырнадцать исполнилось. Вот такой же высокий, чернявый только был. Ух! Молодость одна у нас, уж поверь мне, старухе.       Искорки в мутных глазах поварихи недвусмысленно давали понять, что огонь она умела поддерживать не только на кухне, но и в своей личной жизни. Удивительное дело; но в Леночке жизненной энергии явно было больше, чем в Нине. Они поболтали ещё о чём-то, сердцебитка расцеловала всегда привечающую её старуху и отправилась во дворец, стараясь обходить места, где ей бы мог встретиться Матиас.