Изумруд и лёд

      Она пробиралась по улочкам вечернего Кеттердама, мило улыбаясь прохожим и здороваясь со знакомыми. Знакомых в этом злачном месте у девушки теперь было даже слишком много.       А внутри кипела злость, которой она так и не смогла помочь найти выход. То платье она решила сменить на переливающиеся сулийские шелка. Этому художнику будет приятно.       Если честно, она так и не понимала, зачем ушла из клуба воскресным вечером, когда обычно читала у себя в комнате или писала письма знакомым. Конечно, этот тип мог предоставить какую-то важную информацию. Но ублажать его не входило в её планы. В её планы не входило ублажать никого, кроме самой себя, если честно. Все вороны видели, как чинно Нина спускается по лестнице в своём тёмно-синем плаще. Как она поправляет корону из каштановых кос и, загадочно улыбнувшись, проплывает через парадный вход клуба в нарастающий гвалт Бочки. За покачиванием её бёдер следили почти все. Как она сама сказала за обедом, все имеют право на личную жизнь. Стоял ещё теплый сентябрь, любимая её пора. Сейчас с полей в Равке уже почти убрали пшеницу, а деревья стали желтыми, оранжевыми. И красными, что её кафтан корпориала, который аккуратно висит в комнате в изголовье кровати. Девушка вздохнула, отгоняя воспоминания. Она сама не понимала, что держит её здесь, когда дома ждут, а родина на пороге войны чуть ли не со всеми соседями. Зоя тоже звала её обратно. Женя. Адрик. Штурмхонд, в последнем письме к которому она намекнула, что снова готова активно шпионить для равкианской короны в Кеттердаме. Удивительно и даже смешно, но сердцебитка не понимала, что происходит с её собственным сердцем. Она прошла университетскую площадь, парк, свернула на одну из центральных улиц. Ещё два поворота, и она на месте. Эта парадная часть города нравилась ей не больше, а то и меньше Бочки. Из приличного тут только фасад, а всё остальное, как и у обитателей бедных районов. Те же беды, страсти и проблемы.       Вдруг кто-то резко дёрнул её за полу плаща, увлекая влево. Гриш инстинктивно вскинула руки, чтобы остановить дыхание нападавшего, но увидела на его месте знакомую высокую фигуру. На них косились некоторые прохожие. Сложно отвести взгляд от такой пары: девушка-аристократка в богато отделанном плаще и светловолосый великан, облачённый в лёгкую, несмотря на осеннюю прохладу, черную форму.       – Чёрт бы тебя побрал! – выругалась она, поправляя плащ. – У меня чуть сердце не вылетело.       – Несколько часов назад ты говорила, что опасность тебя не пугает.       Он криво усмехнулся. Нина упрямо шагала в нужном ей направлении быстрым шагом, а Хельвар без труда следовал по правую руку от неё.       – Не исподтишка же.       – Мужчины с нечистыми помыслами тоже будут действовать исподтишка.       – Вот удивил. Я не первый год хожу по земле.       – Ты этого недостойна.       Она остановилась как вкопанная и с вызовом заглянула в его голубые глаза.       – О, ты каждый день даёшь мне понять, что я ничего не достойна. Потому что дрюсье и такие легкомысленные женщины, как я, ничего не достойны.       Девушка почувствовала, как злость струйками потекла вовне.       – Я такого никогда не говорил, – нахмурился фьерданец.       – Я умею читать между строк, да будет тебе известно. Она поспешила перейти дорогу. Вывеска нужной гостиницы уже интимно мерцала огнями. Матиас Хельвар не решил ничего лучше, чем просто преградить ей дорогу. Девушка попыталась обойти его справа и слева, но фьерданец двигался вместе с ней. Они будто танцевали; оба в своих резких и продуманных движениях теперь действительно стали похожи на тех, кем были в прошлой жизни – на солдат. Она поймала себя на мысли, что сейчас и не думает применить к нему свою силу сердцебитки. – Это просто смешно, – устало протянула она наконец. – Дай пройти, или я позову полицию. Фьерданец побледнел, вспомнив Хеллгейт. Но сейчас он сомневался в её намерениях. – Я сам подарю тебе изумруды, – выпалил великан. – Или что он там тебе обещал. Внезапно она расхохоталась так, что в их сторону повернулась чуть ли не вся улица. Девушка долго не могла остановиться, но заходилась уже беззвучном смехе. Слёзы текли по щекам, а живот начинал болеть. С виду могло показаться, что она плачет. Матиас инстинктивно положил руки на её округлые плечи, девушка этого вроде бы как не заметила. Успокоившись, она произнесла: – Ты действительно подумал, что я так решительно настроена из-за каких-то побрякушек? Только честно. – Тебя поди разбери. А зачем ещё тебе к нему идти? – А вдруг он мне нравится? – Ты хоть его видела? – Да, – кивнула Нина, отметив мгновенную перемену во фьерданце. – Он красив. Умеет поддержать беседу. Богат. Он целовал мне руки. Его не волнует, что я гриш. «Полная моя противоположность», – чуть было не ляпнул Матиас.       – Ты действительно так хочешь к нему?       Он всегда смущал её самыми простыми вещами. Она отвела взгляд и молчала. К горлу подступил знакомый уже комок.       – Нет. Не думаю.       – Тогда зачем?       – Почему ты вообще спрашиваешь меня о таких вещах! Того, что я уже перечислила, может быть достаточно.       – Не для тебя, дрюсье.       Она смело подняла взгляд – омутно-зелёные в льдисто-голубые – а потом приблизилась, коснувшись краем плаща его широкой груди, и прошептала:       – Может, я хочу, чтобы тебе было дело до меня, Матиас Хельвар.       А потом скинула его руки и пошла в обратную сторону.