-Шершень,блин

Глава 4. Прозвенел звонок. Динь–дон, динь-дон. В глубине старой двухкомнатной квартирки, что-то зашуршало и слышно было как кто-то шаркает ногами. Далее щелкнул замок, и Роза почувствовал родной запах котлет и пирогов с капустой. Пред его взором раскрылась квартира его бабушки. Ковры на стенах, старая мебель, скрипучие половицы пола – все это было так родно и привычно, что Роза даже невольно поежился от накативших воспоминаний детства, но тут же пришёл в себя, когда увидел низенькую старушку в дверном проеме. У неё были седые длинные волосы, собранные в низкий пучок, морщинистое, немного строгое лицо, прямоугольные очки, водружённые на нос и конечно фартук в крапинку. Её морщинки на лбу на мгновение как будто разгладились, и она удивленно посмотрела на внука. Кажется, она не ожидала, что он все-таки придет по её многочисленным просьбам. Марина Геннадьевна была строгой, но в тоже время доброй женщиной. К своим восьмидесяти годам она выглядела очень даже ничего, что очень радовало. Жила старая женщина одна, из-за весьма несуразного мужа-моряка, который потонул с его же кораблем примерно двадцать лет назад. Марина недолго оплакивала мужа, ведь была достаточно сильной и мужественной для слез и быстро воспрянув духом стала воспитывать родного внука, после того как её дочка чуть-ли не сдала бедного мальчика в детский дом. Дуреха была достаточно молода и будучи ненавистником всех детей на планете, все равно залетела от физрука из её школы. Ух, тогда скандалу было. Хоть физрука и уволили, он все равно уговорил одиннадцатиклассницу оставить плод ссылаясь, на здоровье молодой мамаши и когда тона все-таки родила, наглец взял все деньги и свалил восвояси, а новоиспеченная мама, поняв, что ребенок ей даром не сдался, отдала его в руки её маме даже не удосужившись дать ребенку имя. И вот, шестидесятилетняя вдова, еще даже не успевшая переварить смерть мужа, принялась вновь покупать на отложенные деньги с похорон мужа еду и коляску для малыша. Судьба у Марины была тяжёлая, но детство на севере и суровые родители приучили её не выражать эмоции и чувства и примерно такое же воспитание она передала внуку. Строгое и твердое словно железные советские поезда, но в то же время она никогда не перебарщивала и не порола внука. Этого ей хватило и в детстве, когда каждый день её, сестер, и братьев пороли родители. С тех пор она не терпела гримасы боли и истошные крики о пощаде. Роза вырос таким, каким она ожидала его увидеть – и ей было плевать на его рокерские причуды, постоянную веселость (понятно дело возраста) и странные слова- паразиты, которые постоянно проскакивали в его речи – главное, что силён и крепк духом и что ни одна ситуация не выведет его из строя. А остальное мелочи. Честно сказать, Марина Геннадьевна не всегда была такой. Она не выражала эмоции лишь тогда, когда у неё не было времени. Ведь она постоянно в работе, постоянно в делах. У неё не было времени на эмоции. Она можно сказать, их даже не чувствовала. Но когда у неё было время… Это уже другое дело. Марина Геннадьевна до сих пор помнит чудное студенческое время. Когда она, молодая девушка, с красным платьем в горошек и двумя блондинистыми косами озорно бегала по селу от Витьки из соседнего дома, за гаражами. Тогда было лето, они были только с пляжа, купались в речке, где вода была чистая-чистая... Помнится, как рыбаки ловили неподалеку рыбу, а на том же озере плескались деревенские ребятишки. Тогда Марина Геннадьевна, а в это время просто Маринка переехала из севера, к двоюродной тетке, наперекор всем, кому не лень. Тогда-то она и познакомилась с Витькой, с которым позже гонялась за гусями, убегала от старого алкаша дяди Коли, как они впервые вместе попробовали алкоголь и потом не понимали почему они голые, пробуют доить бедную кошку Муську. В воспоминаниях четко запомнился их первый поцелуй, но не такой как в кино. Тогда они оба отдыхали на поле, лежали на сене и смотрели на облака, представляя разные образы. А потом бац – и поцеловались. Тогда- то и Марина почувствовала, как ей тут хорошо, не то что на севере. Она впервые тогда открылась кому-то рассказала о своей жесткой жизни, там, далеко, далеко, где прошло её детство. Тогда она начала смеяться и плакать, тогда она начала вновь чувствовать эмоции и понимать какого это, жить полноценной жизнью. Потом они с Витькой поженились. Свадьбу сыграли красиво, все село пришло на свадьбу и даже родители Марины прислали письмо с поздравлением. Средств у них на дорогу не было. Ну и ладно. Марине было хорошо и без них. Она была счастлива с любимым человеком. Она чувствовала счастье. Впервые за много, много лет. Молодая пара решила подождать с рождением ребенка. Витя, а в то время Виктор Иванович подался в военно-морской флот, а Марина пошла в педагогический университет, в Москве. Они вместе переехали в Москву, для расширения возможностей. Тогда не было роскошных квартир, да если и были, то были такими дорогущими, что не каждый миллионер смог бы себе позволить. А что уж там говорить про молодоженов с Подмосковье. Но все равно скопленных заранее средств хватило на маленькую двухкомнатную квартирку рядом с Царицыно. Они все обустроили под свой вкус – сами покрасили стены, повесили ковры для звукоизоляции и им было необычайно весело вместе. Марина задорно смеялась с каждой шутки Вити и обиженно сопела, когда тот как бы в шутку отнимал у неё малярную кисть. Они как дети восторгались над победами и смеялись над неудачами смешно показывая им язык. Хорошее было тогда время. Очень хорошее… Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Виктор Иванович все чаще стал пропадать на военных экспедициях, за которые ему даже очень хорошо платили. В конце концов он накопил на свой же корабль. И вот он приехал домой. Жена радостно распахивает объятия, стынет приготовленный борщ и на подоконнике стоит ваза с весенними ромашками. Витя удивляется какая же красивая его супруга. Они не могли нацеловаться и наобниматься после дороги и радостно друг другу улыбались, не веря, что они вновь вместе. Так случалось каждый раз, когда Витя уходил на неопределенный срок. В этот раз он ушел на три года. Долго, но пережить можно. Но как же это было долго для двух безумно любящих друг друга сердца, которые почти каждый день писали друг другу телеграммы и неважно сколько они доходили. И вот наконец Витя дома. Все это было так волнительно. Наконец Марина выдвинула предложение завести ребенка. Она зажмурилась даже, будто не хотела видеть реакцию мужа, совсем как маленькая. Витя же радостно затискал уже вовсе не молодые щеки и радостно вымолвил: «Давай Маринка, конечно! Ты еще и спрашиваешь, ну чушь, ну ты че?!». А еще через месяц и Марина, и Витя радостно кричали «ПОЛУЧИЛОСЬ» и радовались как ненормальные, обнимая друг друга и улыбались до боли в лице. А потом беременность, рождение ребенка, черно-белые фотографии с выписки, где оба родителя были в счастливом шоке, даже не осознавая, что это их ребенок. Они сделали. Они смогли. Воспитание ребенка дело сложное, особенно в одиночку. Все чаще военные экспедиции, все чаще Марина оставалась одна. Вот она вырастила девочку, которой уже почти пятнадцать, а муж появляется только раз в четыре года. Марина Геннадьевна уже давно не девочка, морщин у неё на лице все больше, а телеграмм все меньше с каждым днем. И вот… Последняя экспедиция. Муж приехал на полгода, которые они провели так себе. Все это было связано с девочкой, которая портилась у них на глазах. Ей было уже пятнадцать, она прогуливала учебу, не собираясь ничего делать и лишь разгуливала по мальчикам, да по вечеринкам. В конце, перед самой экспедицией Марина и Витя даже поругались по этому поводу. Никто не поцеловал Марину в щечку, никто в шутку не дал подзатыльник Вите, говоря: «Осторожнее». Они лишь промолвили друг другу сухое «Пока», даже не перебросившись взглядами, словно и не были никогда знакомы. Чтож, зря. Последняя телеграмма и извещение о смерти. Сердце билось так редко, что казалось, что оно сейчас остановится и никогда не заработает вновь. Марина Геннадьевна была разбита. Она больше никогда не чувствовала искреннего счастья. Она больше никогда не улыбалась. Она почувствовала себя снова там – на севере. Где чувства леденеют и становятся твердыми как лед. Она сама стала твердой. Она уронила лишь единственную слезу на последнюю телеграмму мужа: «Прости меня Маринка, не умерли мы в один день, как я тебе обещал. Помни меня и сеновал, меня и сеновал. Шторм настигает, да и чернила заканчиваются. Я тебя люблю Марин, очень сильно люблю. Пока).» И на эту последнюю скобочку была уронена единственная слеза Марины Геннадьевны. Она больше не чувствовала. Она больше не могла чувствовать. Ну, а мы вернемся к истории. Старая женщина опять удивленно посмотрела на внука, но снова нахмурившись сказала лишь сухое: «Проходи». Она была немного на него обижена, ведь навещать внук стал все реже и реже. А она ведь волновалась. Роза аккуратно снял ботинки и молча прошёл на кухню. Все как раньше - те же ковры на стенах, фото дедушки в золотой рамке над кроватью с черной лентой, старые престарые обои, которые Роза много раз предлагал переклеить, но бабушка отказывалась, вообщем Роза не заметил особых изменений, разве что тут стало более как-то одиноко… Никто не ходил по коридорам, не говорил во весь голос , ничего такого… Это было даже как-то непривычно. Но Роза пришёл сюда не затем, чтобы ностальгировать. Он пришел по делу.