Ледяная рыбка

***

      Эти три кошмарных года дались Чуе не легко, время тянулось очень долго и давящие — постоянное нервное напряжение при общении с опекуном вошло в привычку лишь спустя некоторое время, но легче от того не стало; ненавязчивые мысли заполонили его голову, не оставив места дли других забот, мальчик стал нервным и дерганным.       Первые дни, проведенные с Огаем, были наполнены страхом и склизкой паникой — ни разу не было спокойного дня без дрожи или без навязчивых мыслей. Чуя ждал, опасливо ожидал, когда же ему перережут глотку, когда он умрет, и как труп своей матери, бездушно падет на холодный пол, но смерть так и не приходила к нему, и это не успокаивало, а лишь трепало голову мальчику.       Накахара даже смирился с тем, что мужчина убил его мать для того, чтобы забрать к себе — мальчику ничего попросту не оставалось, как только смириться и жить по чужим не таким дурным правилам. Чуя был всегда одет с иголочки — хорошая и качественная, видимо дорогая, одежда, должный уход и хорошее питание, опекун всем его обеспечивал, не жалея ничего. Мори старался баловать своего любимчика различными игрушками, сладостями и книгами. Огай не мог отказать Чуе с просьбами купить конфету, ведь он видел как у его маленького мальчика горят глаза в этот момент. Мужчина искренне старался понравиться и подружиться с Чуей, он делал абсолютно все, чтоб наладить с ним отношения, но выходило не так хорошо, как предполагалось…       Два года подряд, Чуя, не пропустив и дня, вскакивал ночью и долго стоял на кухне с ножом в руках, с одним и тем же ножом; Чуе он понравился. Его трясло и Накахара смотрел своими холодными глазами, которые днём были наполнены красочными эмоциями, на красиво блестящую сталь и не мог наглядеться.       Рыжик всегда останавливал самого себя, когда порывался пойти и вскрыть горло Мори, но каждый раз, что-то липкое шептало внутри: «Не сегодня…»       И он подчинялся этому голосу. Накахара не задумывался о том, что это за голос, кому он принадлежит и почему он появляется только тогда, когда Чуя полностью уверен, что сегодня именно тот день? Он просто его слушался…       Ощутив свою беспомощность, он сдался, да и привык он к Огаю, и даже в какой-то степени привязался…       Мори видел, что у Чуи проблемы, и он порывался отправиться к квалифицированным специалистам, но вечно что-то отвлекало его от этих мыслей, что решил оставить все как есть и окружить ребенка любовью и заботой.       Спустя время, спустя столько мыслей они привыкли к друг другу, стали жить почти как семья, если такой термин можно отнести к предполагаемому убийце…       Все было нормально до одного злополучного момента…

***

      На улице стояла хорошая погода — солнце светило приемлемо ярко, принося миру несусветную жару, небо было кристально чистым, не единого облачка, от асфальта поднимался горячий воздух, обжигая голые лодыжки испарением жары.       Чуя и Мори, общим решением старшего, решили остаться сегодня дома.       Рыжик развалился около вентилятора, плавясь от неимоверной духоты, лениво слушая звуки квартиры, с прикрытыми глазами и потным телом — как же неприятно. Юноша вздрагивает и приоткрывает глаза — слышит шаги за дверью и напрягается от того, что эти шаги показались ему знакомыми.       Голубые глаза испуганно расширяются, когда он слышит звук открывающиеся двери и приветствия. Чуя вскакивает с насиженного места, вскидывая усталую голову к верху. Ребёнок узнал голос человека с которым разговаривал Мори.       Накахара бросился к себе в комнату, спотыкаясь и чуть ли не падая, но увы он не успел скрыться из гостиной быстрее, чем в неё войдут взрослые. — А вот и мой воспитаник… — немного гордо говорит Огай, пристально сверля замершего Чую взглядом алых глаз. Мальчик стоял спиной к ним; его рыжие волосы были растрёпанны, из-за вентелятора рядом с которым он сидел до этого, у него холодели руки и тяжелело ускоренное дыхание. — Милый рыжий мальчик, повернись к нам лицом… — обратился званый гость его опекуна — Федор, как мог услышать Чуя, когда отец обратился к знакомому по имени. Мальчик, подчиняясь, не смея противостоять этому голову, поворачивается. Его зрачки боязливо сужаются и маленькое тельце чуть подрагивает, с замиранием сердце смотря на худощавого и высокого мужчину.       Тонкие пальцы Федора были похожи на маленькие пальчики Чуи, такие же длинные и худые, в какой-то мере величественные. Черноволосый лукаво блеснул глазами, поправив фиолетовую рубашку, усмехается, видя страх ребенка. Его глаза отливали синиватым, в глубине фиолетового, оттенком. Это был тот блеск острых глаз, который Чуя видит в зеркале. — Папа! — тихо воцклицает Накахара, переводя взгляд с Достоевского на Мори. — Можно я пойду к себе? –Рыжий смущённо потупил взгляд, — он смотрелся самым невинным ребенком, каких ещё отыскать надо. — Конечно, милый, если хочешь, то мы можем заказать пиццу. — Мори с ярким блеском в глазах смотрит на рыжее чудо, не удержав довольной и мягкой улыбки, от тепла, разливающегося внутри — это был первый раз, когда подопечный назвал его «папой».       Чуя мило улыбнулся, смотря куда угодно, только не на Фёдора, который лишь своим видом заставлял мальчика паниковать и боятся. — Спасибо, но я не хочу — Он чуть поклонился и сразу же скрылся за кремовой дверью, закрывая её изнутри, от греха подальше…       Чуя прислонился спиной к деревяшке, закрывающей его комнату на замок, дыша слишком быстро, словно он пробежал кросс и взял золотую медаль в одной, и бутылку спиртного, во второй руке. Маленькое тело сползло по двери и Накахара уткнулся носом в свои колени, содрогаясь каждой клеточкой тела.       Голубые глаза наполнились солёной влагой и рыжик сморгнул предательские слёзы. Чуя тихо шмыгнул носом, слушая свое сердце, как то жалобно и жалко стучит. В его голове кружились картинки воспоминаний, которые мальчик так старательно запихивал в самую глубь своего сознания, но лишь одна встреча потревожила расшатанные нервы ребенка и вскрыла опытно замаскированные раны…

***

      Двое мужчин сидели в креслах друг против друга, и их разделял лишь крохотный кофейный столик. Федор закинул одну ногу на другую, деловито положив на колено замок из пальцев рук, — он надменно и загадочно смотрел в глаза напротив, не запретив себе слабо ухмыляться, гладкой, что-то задумавшей ухмылкой. Мори глядел непробиваемо в ответ, смиряя непрошенного гостя спокойным и холодным взглядом, а холод шел из глубины старых обид. — И как давно ты обзавёлся рыжим мальчиком? — Федор продолжал создавать атмосферу встречи двух друзей, спросив у Огач простую, кажется, ничего в себе не стоющую весть, спустя напряженную тишину, мягуим тоном. — Тебе-то зачем это, Федь? — устало тянет хозяин дома, скрестив в недовольстве руки на груди в закрытой позе, в которой человек не намерен никого слушать. Он не ведётся на радушный тон друга, неодобрительно сощурив глаза. — Мы оба понимаем, что тебе все равно, как давно я его взял.       Мори непоколебимо и стойко, что достойно уважения Федора, выдерживает долгий взгляд сиреневых глаз. — Мне нужно это знать — твердо говорит Фёдор, и Мори тяжело вздыхает, растирая переносицу двумя пальцами. — Три года назад я забрал его из приюта. — Тихо говорит Огай, хмурясь. — Он мой сын, и я не позволю тебе строить на него свои планы. –довольно резко отвечает Мори, видя, как взгляд Фёдора потемнел, а его губы исказились в злокозненной ухмылке.       Федор поднимает стальной взгляд на товарища и поправляет по плечи отстриженные, смольные, как и у Огая, волосы. — Ты думаешь, что сможешь помешать мне? Серьёзно? Тебя ничему не учит жизнь, милый, милый Огай… — издеваясь, тянет Федор, усмехаясь от глупости друга. — Ты не смог помешать мне тогда, не сможешь и сейчас. Ты жалок, если думаешь, что у тебя… всё получится… — это звучало грозно.       Под тяжёлым взглядом винных и рассерженных глаз Федор налегке встает и хлопает Огая по плечу.       Мори сжимает кулаки и твердо скидывает чужую руку с плеча, поднимая недобрый взгляд. — Пошел вон из моего дома, Федор…–Мори говорил тихо и до ужаса спокойно, словно его не колышило то, что вежливо напомнил ему Достоевский: — Папочка! Помоги мне! Пожалуйста, папа! — слёзно кричал мальчик, срывая свой голос и надрывая горло, прося спасения у отца, смотря в его глаза… в красные глаза Огая.       Черноволосого потряхивало и кулаки его чесались набить ебало его другу, который взял ребенка к себе на выходные. — Папа! Я буду хорошим мальчиком! Не позволь дяде сделать мне больно, прошу! — это были последние слова рыжеволосого мальчика, который был чем-то похож на Чую, перед своей погибелю на глазах любящего отца.       Мори до сих пор чувствует вину за смерть своего сына, за то, что не смог уберечь…       Винные глаза заволокла пелена холодного гнева, он был готов грохнуть Достоевского прямо здесь и сейчас, но тот, как ни в чем не бывало, подошёл к двери детской комнаты и коротко постучал. — Малыш Чуя, выходи, я бы хотел поговорить с тобой — мягкий баритон окутывал ребенка сидящего за дверью, заставляя того затрястись с новой силой.       Огай вскакивает и в два шага подходит к Федору. Мужчина испугался, что его подопечный купится на образ хорошего доброго дяди этого мерзкого выблядка. — Уйди, Достоевский, ты же видишь, он обычный ребёнок! Прямо как и мой сын! — с каждым восклицанием Мори отодвигал Федора к входной двери, пока не выгнал гостя за неё, захлопывая дверь.       В тишине подъезда лишь было слышно зловещее обещание того, что это не конец, как в любом мультфильме, где главный злодей обещает добраться до главного героя…       Чуя, поняв, что мужчина ушел, зарыдал сильнее, — он старался унять их, вытирал, стирал, но они продолжали капать из потерянных глаз. Маленькое тело тряслось, голубые глаза лихорадочно блестели, и весь его вид выдавал панику.       Мори, замерший до этого на пороге, рванул к двери в комнату Чуи, тихо стуча и пытаясь её открыть — он был сильно обеспокоен. — Чуя! Милый мой ребенок! Злой мужчина ушел, тише… Открой папе дверь — просит Огай на грани безумства.       Самым важным шагом для отношения этих двоих станет, если рыжий мальчик откроет дверь.       Это будет проявлением доверия со стороны Чуи, но увы Накахара сомневался, он боялся открыть, и увидеть мужчину в фиолетовой рубашке.       Голубоглазый оглушенный собственным собственным сердцем, оно громко просило довериться, словно чувствовало, что Огай не позволит навредить ему, и поэтому он неловко встал, чувствуя слёзы и распахнул дверь, встречая мужчину с опущенным в пол взглядом и опухшем от слез лицом.       Огай же глянул на ребёнка, и его сердце защемило.       Малыш был так похож на его родного сына, которого он не смог уберечь. Черноволосый мужчина притянул ребенка к себе, бережно и любящие обнимая — он не выдержит потерять еще и Накахару… — Тише маленький ангел, папа с тобой… — Мори нежно перебирал рыжие кудри, шептал ему на ухо ласковые слова, он успокаивал содрогающегося мальчишку.       Чуя долго стоял в тишине, прерывая её всхлипами и короткими хлюпами, а затем неловко обнял отца в ответ.       Этот день считается официальным появлением у Накахары Чуи настоящего отца, а не просто опекун, который был до этого…