Вернись, пожалуйста, я так больше не могу

* * *

      Что же стало с обджектами после того, как они поселились в городе, оставив свою родную поляну и Испытание На Миллион Тысяч позади? Что ж, жизнь каждого из ребят сложилась по-разному. Городская суета затянула в свои сети всех до единого, и выбраться теперь из этих самый сетей было практически невозможно. Хотя… как всех до единого? Почти…       Но обо всём по порядку.       Начнём с того, что часть денег Ёшка всё же оставил себе, однако ребята заметили это уже потом, после того, как купили жильё и устроились на работу. Впрочем, они и не жаловались. Им ведь на всё хватало, зачем им так много денег? Жили обджекты в квартирах вместе со своими самыми близкими друзьями. К примеру, Стёрка поселилась вместе с Замазычем, Брялок — с Бутылычем, Кнайф — с Клеви и Пикчером, и так далее…       К слову о Клеви и Пикчере, ещё в первые дни своего пребывания в городе Кнайф рассказал им всё, что произошло за последнее время: про истинные характеры Краткого и Ёшки, про Аза, Садовника, Ижека и «Конкурс на Миллиард», про закрытие шоу и, конечно же, про то, как они с Курасаном снова стали лучшими друзьями. — Да уж, вот как всё сложно было, оказывается… — пробормотал в ответ Пикчер, в первый раз выслушав всю эту запутанную историю. — Даже не верится, как вспомнишь… — Как всегда, я пропустил всё самое интересное… — досадливо вздохнул Клеви. — Да, нам с Брялком и Курасаном там уж точно было не соскучиться… — хмыкнул ему в ответ Кнайфи. — Честно говоря, я никогда не думал, что снова стану с ними близок. Долгое время мы были готовы друг дружку заживо загрызть. А сейчас… — он задумался, сделал небольшую паузу, а после произнёс, — Не отпускает меня эта ситуация. Вроде в город переселился, вроде вас наконец воскресили… вроде ничего такого и не случилось… а ситуация не отпускает всё равно.       И это было сущей правдой. Кнайф действительно не мог отпустить то, что происходило на протяжении последних нескольких дней между ним, Курасаном, Брялком, Кратким и Ёшкой, и скучал по родной поляне. Безумно скучал…       Что ж, Кнайф не был одинок в подобных ощущениях. Все обджекты, без исключения, очень скучали по своей поляне, по острову. Одурманенные слепым интересом к чему-то новому и неизведанному, они наивно побросали то, с чем провели всю свою жизнь, и побежали навстречу приключениям. За что и поплатились. И пускай очарование города ещё действовало на ребят в течение первой недели пребывания в нём, впоследствии оно развеялось так же быстро, как и возникло, и на его месте появились лишь отвращение к повседневной жизни и тяжёлая, разрывающая сердце в клочья тоска по Родине, коей для обджектов являлся их остров…       Рутина засосала ребят с головой. У каждого из них появились свои обязанности, работа, домашние хлопоты, и времени у них на прошлое праздное и безмятежное существование практически не оставалось. Однако это не означает, что обджекты перестали друг с другом общаться! К счастью, это было отнюдь не так. Просто общения этого стало куда меньше, чем в былые времена.       По выходным ребята собирались в парке на окраине города и все вместе обсуждали, как у кого идут дела. Парк этот, к слову, местами походил на остров, где раньше жили обджекты, что придавало их встречам ещё больше уютной, но в то же время какой-то тоскливой атмосферы. Ребята выросли. Они чувствовали, будто стали теми самыми противными взрослыми, которые вечно ноют о том, что раньше было лучше, и в которых ребята сами ещё не так давно боялись превратиться. Им не нравилось это чувство. Им не нравилось то, во что превратилось их общение, однако поделать что-либо с этим они не имели ни малейшей возможности. — Зря мы всё-таки уехали тогда… — обязательно кто-нибудь да произносил хоть раз за каждую их встречу. И все присутствующие соглашались с этим кем-нибудь, даже если очень боялись себе в этом признаться.       Может, останься они у себя на острове, сейчас всё бы было хорошо? Может, Аз бы и вовсе про них забыл и не стал бы превращать их в «чучела»? Да даже если бы и превратил, может, это не так уж и страшно? С чего они решили, что такая смерть на своей родной поляне хуже серой и бессмысленной жизни в громадном, но таком скучном и однообразном городишке? Непонятно. Все вопросы оставались без ответа, и обджектам приходилось только гадать, как бы сложилась их жизнь, если бы они всё же остались на своём острове, вопреки указаниям Ёшки.       Время полетело заметно быстрее. Проходили дни, недели, месяцы… И постепенно, однако, ребята всё же отдалялись друг от друга. Их жизнь так или иначе постоянно менялась: кто-то заводил новые знакомства, кто-то вступал друг с другом в брак, а кто-то, наоборот, съезжал на другой конец города, лишь бы его никто не доставал. И всех их можно было понять — нельзя же вечно жить прошлым, в самом-то деле! Как бы тяжело это ни было, нужно стараться начинать жить с совершенно чистого листа, несмотря на все неурядицы…       И всё же, у троих ребят привыкание к этой самой новой обстановке проходило гораздо медленнее, чем у всех остальных. А если быть точнее, не проходило вообще. Прошлое, как бы они ни старались о нём позабыть, не отпускало их ни на секунду. Слишком уж много они в своё время отдали сил во благо шоу, во благо Краткого, во благо своей поляны. И все их старания оказались по итогу тщетны. Кнайф, Брялок и Курасан. Трое ребят, что стали напоследок лучшими друзьями Краткого, до последнего старавшиеся уберечь его от самого себя…       Со временем Кнайф перестал даже думать о том, чтобы порезать вены у себя на теле. Как раз наоборот, острых предметов он стал бояться как огня. Однако морально ему от этого сильно лучше не становилось. Даже несмотря на то что Клеви и Пикчер, его давние друзья, некогда исключённые Кратким, наконец воскресли и простили Кнайфу все его былые грехи, Краткий, Ёшка и Садовник всё равно не отпускали ножика. Не отпускала его и Лампчка. Да, Лампчка, его весёлая и жизнерадостная подруга, про которую все ребята в компании дружно забыли под конец её несчастной жизни, и которая была безжалостно убита Азом и его подопечным, несмотря на то что сама она ничего плохого ему никогда не делала. Нет, Кнайф ни в коем случае не мог забыть о Лампчке. Пускай порой его и раздражало её поведение, он всё равно очень её любил. Любил светлой, дружеской любовью и искренне скорбил из-за того, что Лампчка ушла из этой жизни так рано. «Она не заслужила этого!» — часто ловил Кнайф себя на мысли. И мысль эта заставляла его винить себя в произошедшем ещё сильнее. Да, безусловно, в смерти Лампчки и Краткого был виноват не кто иной, как Кнайф! Ведь Аз использовал Лампчку исключительно как средство давления на Краткого, ничего более. И если бы Кнайф вместе с другими обджектами не перестал уделять Лампчке должного внимания, сейчас были бы живы и Лампчка, и Краткий!.. Однако же, всё обернулось иначе. Совершенно иначе. И во всём этом, без сомнения, была вина Кнайфа. Или хотя бы доля его вины…       Кнайф часто пребывал в состоянии меланхолии. Бывало, что он, не обращая ни на что внимания, мог подолгу смотреть в окошко и размышлять о чём-нибудь своём. Поначалу Пикчер и Клеви пытались всячески вывести его из этой прострации, однако попытки их успехом, как правило, не венчались, и ребята в конечном итоге сдались. Ну, сидит и сидит, ну и пускай. Это ведь не мешает никому, в конце-то концов…       Однако всё же находился тот, кому подобные «выпадания из реальности» были небезразличны, несмотря ни на что. И этим кем-то, как ни странно, оказывался Курасан. Теперь он стал захаживать к Кнайфу гораздо чаще, старался проводить с ним как можно больше времени, и если Курик заставал Кнайфа в той самой меланхоличной прострации, он всегда пытался вывести его из неё всеми возможными способами. Даже если у него самого в тот момент настроение было самое что ни на есть паршивое. — Ну, Кнайфик, чего ты снова разгрустился? — по-доброму посмеивался Курасан над ножиком, дружески хлопая его по плечу. — Да так, ерунда, не обращай внимания… — вздыхая, всякий раз отмахивался от него Кнайф. — Ну уж нет! — качал в ответ головой Курасан. — Ты либо рассказывай, либо бросай грустить и пойдём веселиться! А? Что у тебя опять случилось? — Не случилось ничего. — бурчал на него Кнайф. — Вспоминаю просто, что было с нами раньше… — Лампчку? — уточнял Курасан. — И её тоже заодно… — кивал головой Кнайф. — Ну, Кнайф, послушай… — уже чуть более серьёзным тоном обращался к нему Курасан. — Я понимаю, что ты тоскуешь по прошлому. Признаюсь честно, сам страдаю от подобного. Накрывает иногда, не буду врать… Но дело в том, что… Это просто нужно пережить. Нужно всё это отпустить. Не забывать прошлое, не отказываться от него. Именно отпустить и зажить новой жизнью. Всё это, как ни крути, уже в прошлом, и с этим ничего не поделаешь. Мне бы тоже многое хотелось бы вернуть, изменить, чтоб сейчас всё было немножко иначе… Однако это, увы, невозможно. И разве… стоит себя убивать из-за этого? Нет! Вовсе нет! Да, в жизни есть много ужасных вещей. Жизнь сама по себе довольно-таки жестокая штука. Но ведь есть же и много хороших моментов! Нужно ценить то, что имеется у тебя сейчас, а не слепо ностальгировать по прошлому. Найди то, что тебе по душе, и занимайся этим! А не сиди в прошлом. Так ты делаешь себе только хуже… — Ты прав, пожалуй… — вздыхал в ответ Кнайфи, измученно улыбаясь. — Спасибо тебе, Курасан… — Да ладно тебе, не за что! — посмеивался Кура, вновь хлопая Кнайфа по плечу. — Да уж есть за что. — возражал Кнайф. — Ты… пытаешься меня приободрить и поддержать, в то время как другие плюют на меня с высокой колокольни. Не будь тебя рядом, даже не знаю, что бы стало сейчас со мной. Спасибо тебе за всё. — Ой, ну ладно тебе, нашёл, за что благодарить! — польщённо хихикал Курасан.       И после этого ребята начинали вести оживлённую, весёлую беседу, забывая обо всех невзгодах, что когда-либо вставали у них на пути. А вот надолго ли — уже совсем другой вопрос…       Однако же, тогда, в далёком прошлом, когда ребята ещё жили на поляне и безуспешно пытались спасти Краткого от суицида, у Курасана и Кнайфа была ещё одна подруга. Подруга, которая старалась всегда и над всеми одержать лидерство. Которая, несмотря на свой вспыльчивый и властолюбивый характер, оставалась доброй и отзывчивой по отношению к окружающим. Брялок. Как же шли дела у неё?..       Брялок, прежде довольно общительная, постепенно полностью ото всех отстранилась. Общение с Кнайфом, Курасаном и всеми остальными обджектами медленно, но верно сошло на нет. На совместных встречах она появлялась всё реже и реже, а если всё же удосуживалась прийти на одну из них, сидела молча в стороне, словно это были и не её друзья вовсе. Словно это были друзья Бутылыча, к которым тот насильно притащил Брялка, нагло наплевав на её чувство собственного комфорта. И как-либо наладить с ними контакт вновь она ни за одну из встреч ни разу не попыталась…       К слову о Бутылыче, теперь он был единственным, кто продолжал общаться с Брялком на постоянной основе. И то лишь потому, наверное, что жили они в одной квартире. Но даже их общение было не таким близким и многословным, каким оно было раньше. Говорили они по чуть-чуть, как правило, происходило это за завтраком и за ужином, когда ребята пересекались друг с другом. И Бутылычу это совершенно не нравилось. Он скучал по старой Брялку и сильно жаждал вернуть ту самую крепкую дружескую связь, что соединяла их раньше. — Брялочек… — однажды, не выдержав коллективного молчания, заговорил с ней Бутылыч. — Скажи, пожалуйста, что случилось? Я же вижу, что ты… как-то изменилась. Скажи честно, дело во мне? — Не в тебе… — тяжело вздохнув, ответила Брялок. — Не морочь себе голову. — Тогда в чём же дело? — не унимался Бутылыч. — Пожалуйста, расскажи мне! Я устал молча смотреть на то, как ты страдаешь. Я не знаю, смогу ли я тебе помочь, но… я готов сделать для тебя всё что угодно! Что я могу сделать? — Ничего. — холодно бросила Брялок. — Ну, а… — поначалу слегка растерявшись, протянул Бутылыч. — как ты себя чувствуешь? Тебе грустно?       Брялок устало подняла глаза на Бутылыча и окинула взглядом комнату, будто бы в поиске ответа на вопрос. — Нет, мне не грустно… — заговорила она наконец. — Точнее… я не знаю, если честно. Просто… эмоций не стало как будто. Странное чувство… — Мне очень жаль, что ты себя так чувствуешь… — тяжело вздыхал Бутылыч в попытке хоть как-то утешить Брялка, однако у него ничего не получалось. В его жизни, к сожалению или к счастью, ещё не было подобного опыта, и Брялку он совершенно ничем не мог помочь.       Брялок в ответ на его утешения лишь горько посмеивалась, ничего не говоря.       Однако же, так было далеко не всегда. И далеко не сразу Брялок пришла к такому состоянию. Наоборот, в первые месяцы она старалась вести активное общение ребят, искала работу, поддерживала связь с Ёшкой. У неё ведь осталась та рация, которую Ё ей наколдовал. И первое время пребывания в городе Брялок общалась с Ёшкой именно по этой рации. Других способов поддерживать связь у них, так или иначе, не было.       Вначале Брялок время от времени звала Ё на встречи с ребятами в парке. Более того, иногда он на них даже приходил, однако каждый раз находил их скучными и унылыми, отчего присутствовать на них пропало всякое желание. Поэтому впоследствии Ёшка и Брялок встречались исключительно вдвоём, на самой окраине города, где их никто бы не сумел обнаружить…       Со временем даже такие их встречи становились всё тоскливее и тоскливее, а разговоры начинали носить всё более и более тревожный характер. На последней такой их встрече Ё был сам не свой: говорил какими-то урывками, со странным холодом в голосе. Сам Ёшка вёл себя более дёрганно. Его движения были резче обычного, а во взгляде стало заметно нечто звериное и отчаявшееся. Будто все положительные качества в Ёшке умерли, и тот их безуспешно пытался реанимировать, находясь при этом на войне с собственными чувствами и былыми моральными принципами. — Ё, ты… — вдруг не выдержав, задала ему вопрос Брялок, — ты как себя чувствуешь? Что у тебя случилось, расскажи, пожалуйста? Я же вижу, что что-то не так. — Да ладно тебе! — усмехнулся в ответ Ёшка. — Будто бы у тебя никаких проблем нету. — Ну… — нерешительно запнулась Брялок. Что же такого увидел Ёшка, раз он говорит, что у Брялка хватает и своих проблем? — Вот видишь! — горько ухмыльнувшись, вздохнул Ёшка. — Ты ведь не думаешь, что ты тут одна такая «ясновидящая»? Я тоже вижу, что тебе здесь тяжело. Крайне тяжело. И я тебя понимаю.       Ё дружески потрепал Брялка по спине. — Перестроиться на новый лад действительно сложно. Однако ты выстоишь. В этом я точно уверен.       После чего они вдвоём замолчали. Ё молчал вполне уверенно, уставившись куда-то вдаль и нежно поглаживая Брялка своей ладонью по спине. Брялок же ощущала себя максимально неловко. Молчание это ей отнюдь не нравилось, и она безумно хотела скрасить его хоть чем-нибудь. — Ё… — снова обратилась она к букве. — И всё-таки, что у тебя случилось? Ты… скучаешь по Краткому, я верно тебя понимаю? — Скучаю, понятное дело… — печально улыбнулся Ёшка. — Жалко его до сих пор. Очень жалко. И ведь если бы не моя глупость тогда, сейчас Краткий вполне мог бы быть живым… — он на мгновение затих, тяжело вздохнул, а затем добавил, — Этого ублюдка я теперь вижу каждый день. Он надо мной смеётся, я это чувствую. — Ты про Аза? — уточнила Брялок. — А про кого ж ещё… — протянул Ё в ответ. — Гнида. Удивлён, что у такого, как он, ещё остались хоть какие-то сторонники. Странно, что он до сих пор не получил по заслугам. Он ведь такой чёрствый… Единственное, что он умеет — радоваться чужому горю. Краткого убил, обджектов бежать вынудил, Садовника довёл до ручки… И его жалкая душонка на большее не способна… Не способна ни на что хорошее. Он может лишь портить всем окружающим жизнь.       На миг ребята опять затихли, и в воздухе снова повисло молчание. — Он поплатится за это. — твёрдо произнёс Ё, вновь нарушив тишину. — Будь уверена, он за всё это поплатится. Безнаказанным я его не оставлю…       И это был последний раз, когда Брялок разговаривала с Ёшкой. После этой встречи, сколько бы Брялок ни пыталась до него достучаться хоть каким-нибудь образом, связаться с ним было невозможно. Ё как сквозь землю провалился! И больше ничего о нём не было известно ни Брялку, ни остальным обджектам…       Эта ситуация окончательно сломала Брялка. «Может, Ёшки больше уже и нет в живых…» — думала она. Ей оставалось лишь надеяться на то, что Ё когда-нибудь вернётся обратно и снова с ней заговорит. Однако надежда эта с каждым днём становилась всё слабее и слабее.       Брялок и сама не заметила, как изолировалась ото всех, как практически перестала выходить на улицу и общаться со всем своим окружением. Она бросила работу, на которую ей с горем пополам удалось устроиться, перестала ходить в ближайший к дому магазин. Если ей и доводилось выйти наружу самостоятельно, то только посреди глубокой ночи, когда никто бы не посмел её побеспокоить. Она не желала ни есть, ни пить, и Бутылычу буквально приходилось насильно запихивать в неё еду, чтобы она не умерла от голода. Брялку это не нравилось, однако поделать с этим она ничего не могла. Бутылыч слишком сильно её любил, чтобы бросить на произвол судьбы. Из-за этого Брялок чувствовала себя обузой для своего лучшего друга, и свести счёты с жизнью ей, благодаря этому чувству, день ото дня хотелось всё сильнее.       Брялок уже несколько раз пыталась уйти из жизни. Как правило, она наедалась первых попавшихся таблеток из аптечки, что находилась в доме у них с Бутылычем, однако такие попытки самоубийства успехом не увенчались. Очевидно, этого было недостаточно. Необходимо было нечто большее…       Во время своих ночных похождений Брялок нередко захаживала на мост, лежавший через широкую реку, главную в этом городке. Мост этот был достаточно большим и высоким. Пшика рассказывала, что с него однажды спрыгнула одна её знакомая, желавшая свести счёты с жизнью. И излишне будет говорить, что у неё это тогда получилось. Ведь об истории этой наслышаны были уже, кажется, абсолютно все.       Брялку эта идея показалась очень даже заманчивой. В самом деле, раз получилось у кого-то другого, значит, должно получиться и у неё! Чем она хуже других? Брялок стала всё чаще гулять по этому мосту, всматриваться в водную гладь и думать, стоит ли прыгать сейчас или, может, лучше подождать до лучших времён. Каждый раз она выбирала второе, однако первый вариант казался ей куда более приятным. Ведь если она всё же решится прыгнуть вниз, ничто больше не будет так её тяготить. Верно?..       И в один прекрасный день произошло событие, поставившее твёрдую точку в судьбе Брялка. День, когда она приняла окончательное решение — прыгать или всё же не прыгать…       В тот злополучный вечер Бутылыч вернулся домой с работы непривычно злой и расстроенный. Казалось, он был готов зарубить всех и вся вокруг на мелкие кусочки. Но сделать он этого, к сожалению, не мог, отчего всю злость и обиду оставалось держать при себе, изо всех своих сил стараясь не излить её наружу потоком на первого попавшегося. Брялок заметила это. Она не совсем понимала, как ей стоит реагировать в данной ситуации: Бутылыча в столь дурном настроении ей приходилось наблюдать впервые, и было тяжело понять, как его успокоить. Наконец, всё-таки решившись проявить некоторую смелость, она подошла к нему и спросила: — Бутылыч, что стряслось? — Да гниды эти с работы… — прошипел сквозь зубы ей в ответ Бутылыч, больно впившись ногтями в свою кожу. — Твари! Выродки! Ублюдки! Чтоб их заживо сожгли, уродов…       Брялок от услышанного впала в состояние небольшого шока. Ей не верилось, что Бутылыч может говорить так про кого бы то ни было. Он ведь всегда и ко всем был добр и приветлив, несмотря ни на что… Нет, он не может ни про кого так говорить! Это просто-напросто невообразимо!.. — Что они такого сделали тебе? — обомлела Брялок. — Не хочу это здесь обсуждать. — грубо отрезал Бутылыч и отвернулся от Брялка в другую сторону. — Тогда зачем ты такое говоришь про них? — всё никак не отставала от него Брялок.       И в этот момент Бутылыч потерял всякий контроль над собой. — Захлопни свою варежку и отвали от меня! — закричал он на Брялка.       Брялок, глядя на него, недоумевающе захлопала глазами. Внутри, однако, у неё в тот же миг всё сжалось и похолодело. — Почему ты на меня-то кричишь? — изумилась она. — Да потому что из-за тебя мне всё это приходится терпеть! — завопил на неё Бутылыч, уже отнюдь не своим голосом. — Из-за тебя мне приходится пахать там за двоих! Чтобы содержать тебя! И ты сидишь всё это время у меня на шее и отказываешься при этом даже банально пожрать! Тебе совершенно на меня плевать! Тебе похер на всех! Кроме себя! И так было всегда! Всегда, мать твою ети! Ты никого не любишь! Никого! Ни меня, ни других! И я всё равно вынужден с тобой носиться! Потому что некому больше! Я уже застрелиться из-за тебя хочу! Застрелиться, мать твою! И из-за всех этих уродов тоже! Расстрелял бы их! Расстрелял!.. Поганые гниды! Мерзкие гадёныши!..       Бутылыч не удержался, упал на колени и разразился слезами. Он плакал навзрыд, время от времени бился головой об пол. Брялок стояла рядом и совершенно не понимала, что ей делать. Она была в ужасе от слов Бутылыча. Значит, она и вправду обуза. Да что уж там, не просто обуза! Она настолько достала Бутылыча, что он хочет умереть из-за неё. Ну уж нет! Ни за что! Пускай лучше умрёт она сама, чем он! Она не допустит, чтобы её лучший друг чувствовал себя таким образом…       В скором времени Бутылыч немного успокоился и сел на полу, поджав колени под себя. Он всё ещё плакал, но уже не навзрыд. Лишь изредка он громко всхлипывал, бросая на Брялка свой многозначительный заплаканный взгляд. — Прости… — шептал он Брялку сквозь слёзы. — Прости меня, пожалуйста… Я такой идиот… Боже, я такой идиот…       Бутылыч поднялся на ноги и, оглядываясь по сторонам, зашагал в сторону своей комнаты. — Я хочу пока побыть один. — бросил он Брялку напоследок. — Извини меня за всё это, пожалуйста. Я правда не хотел.       Бутылыч перешагнул порог своей комнаты. Дверь за ним захлопнулась. Брялок же ещё где-то с минуту стояла в полнейшей прострации. Неужели она причиняет Бутылычу настолько серьёзный вред?.. А ведь она об этом даже не догадывалась! Почему он молчал всё это время?.. Неужели Брялок и впрямь настолько ужасная подруга, что доводит самого близкого, кто у неё остался, до нервного срыва?..       Однако затем Брялок встрепенулась и развернулась в сторону двери. Быстрыми, размеренными шагами она пошла в сторону выхода из квартиры. Она перешагнула порог дома, вышла из подъезда, уверенно зашагала по улице. Она знала свою цель. И теперь её уже ничем было не остановить.       Через полчаса на горизонте таки показался тот самый злосчастный мост. Брялок ломанулась на него, как сумасшедшая. Забравшись наконец на мост, она огляделась. Народу вокруг не было. А значит, помешать её планам сейчас и вправду будет некому…       Одним ловким движением Брялок запрыгнула на ограждение моста. Напоследок она смерила взглядом водную гладь, красиво переливавшеюся под светом солнца, заходящего за горизонт. Красиво. Идеальное место, чтобы закончить свою никчёмную жизнь.       Вздохнув в последний раз, Брялок оторвала одну свою ногу от перекладины, на которой она стояла, и протянула её вперёд, как бы в нерешительности. После чего двинулась вперёд и всем своим телом. И полетела с размаху вниз…       На деле полёт занял от силы всего пару секунд, однако для Брялка он показался целой вечностью. В лицо дул приятный, бодрящий ветерок. Неужели конец выглядит именно так? Почему же ей не страшно? Почему она не жалеет о содеянном? Разве сейчас не наступит тот самый конец?.. Такой долгожданный и сладостный конец…       Вся жизнь пролетела у Брялка перед глазами. Все хорошие и плохие моменты. Но хороших было всё же больше. На мгновение в голове Брялка мелькнула искра сомнения. Точно ли она сделала правильный выбор? Может, всё ещё можно было исправить? Может, надо было остаться с Бутылычем в такой тяжёлый для него момент, адекватно его поддержать? Как он отреагирует на смерть Брялка? Не уйдёт ли вслед за ней? А как отреагируют остальные? Вдруг они будут по ней скучать? Вдруг они будут чувствовать себя точно так же, как и она в последнее время? Может, ещё возможно исправить хоть что-то? Может, стоит вернуться обратно домой? Может, ну его, этот суицид? Может, в другой раз?.. Только ситуацию эту осложняло одно обстоятельство: Брялок уже летела вниз с моста, навстречу собственной судьбе…       Последнее, что видела Брялок — это водная гладь реки, в которой отражалось тёмно-оранжевое закатное солнце…