По извилинам к безумию

      Разумовский просто хочет расслабиться. Его голова кружилась от мыслей, как бешеная карусель в пространстве, где всё было заполнено разными голосами. От напряжения, его зрение не фокусировалось даже на крупных предметах. Они размывались, сливаясь с вечером. Невероятно длинный день заканчивается, когда иностранные инвесторы в дорогих пиджаках и с белоснежными улыбками уезжают из особняка молодого программиста. Сергей выдыхает и закрыв глаза, каждой клеточкой своего тела чувствует усталость. Единственное, что ему сейчас нужно — это горячая ванна.       Раздевшись, он опускается в горячую воду. Соприкосновения тепла и тела заставили Сергея тихо простонать от удовольствия. Смотря в мраморный потолок невидящим взглядом, он, не думая ни о чём, расплылся в блаженной улыбке и расслабился. Утомленный долгим днём, парень лежал и не смел пошевелиться. Отдаваясь этому чувству полностью, он хотел, как можно дольше сохранить его — это приятное чувства тепла.       Вода успокаивала и убаюкивала. Парень готов был провалиться в сон, но краем глаза заметил чёрное пятно чуть ниже крана. Это озадачило его, ведь еще пять минут назад, ничего не было. Пятно возникло внезапно. Любопытство Сережи разгорелось, толкая сон на второй план. Он медленно потянулся к пятну, разглядывая его со всех сторон. Осторожно касаясь его, парень неожиданно отпрянул. Пятно, подобно змее, превратилось в трещину и медленно, но прерывисто поползло по всей ванне. На дне трещина стала слишком массивной, а дойдя до противоположного края, послышался треск. От страха его зрачки расширились, и, не успев выдохнуть, парень провалился сквозь трещину.       Но удара не последовало. Он очутился в невесомом пространстве, где на тысячи миль не было ничего, кроме темноты. Однако, темнота не казалась ему пустой, наоборот, он почувствовал себя уверено, он ориентировался в ней. Он парил, словно в космосе. Он и был в космосе.       Сережа едва дышал. Его сердце билось настолько слабо, что было еле различимо среди громкого шёпота тёмной материи. Было как-то спокойно. И холодно. Звезды, похожие на мелкий разноцветный бисер, были так далеко, что тепло, от ядерных реакций в их недрах, попросту не доходило до парня. Ему стало зябко до костей. И даже одежда не смогла бы спасти от этого чувства.       Внезапно, он стал центром гравитации для темноты. Она, став такой же осязаемой и реальной, как и парень, обволакивала его тело, словно нефть, оставляя на коже ощущение неприятной липкости, чего-то тяжелого. Сложная консистенция не давала ему пошевелиться, обездвиживая каждую попытку парня стряхнуть её. Сергей больше не сопротивлялся ей. Это было бесполезно. Она заставила его подчиниться. Тёмная материя плавно сгущалась на его теле, пролезая через рот и глотку внутрь. Она была везде: в каждом органе, в каждом сантиметре, в каждой клетке, на стенках черепной коробки, в глазах. Она душила его. Она поглотила его. Он перестал дышать.       Сергей находился в фиолетовой комнате, походящую на куб. Здесь не было ничего, и только одна лампочка на потолке мигала красным светом, придавая комнате неоновый отблеск. Кажется, здесь даже нет двери. Сережа опустил голову, оглядывая себя. Непонятно было какого цвета его одежда, она отражалась красным. Ноги были босые и он чётко ощущал шершавые полы — краску, непокрытую лаком. Коже было неприятно.       Здесь было очень тихо, настолько, что Сергей слышал собственное кровообращение. Тишина была давящая, не такая как в космосе. Она не наводила спокойствие. В космосе ты не слышишь из-за отсутствия материи, ты не слышишь ничего, будто теряешь слух вовсе. Но здесь… В этой комнате мысли становятся оглушающими, сводят с ума. В этой комнате, ты слышишь биение своего сердца, расширение легких при вдохе, бегущие фотоны в лампочке. Это превращается в безумие. Разумовский больше не может вынести эту тишину. Он начал кричать, но отразившийся о стенки крик, вернулся к нему, заполняя его голову, которая разболелась от такого натиска звука. Разумовскому стало страшно. Сердцебиение участилось, тело начала бить мелкая дрожь, а зрачки расширились до максимальных размеров. Спиной он наткнулся на стену и сползая по ней вниз, зарыдал. Это был нервный, истерический плач человека, загнанного в угол, беспомощного. Он обнял себя в надежде хоть немного успокоиться, но это не помогло. Тонкая струйка крови лениво ползет вниз из левого уха. Он начинает терять сознание…       Он стоит посреди площади в льняной рубахе и цитрой в руках. Люди вокруг него приветливо улыбаются ему и клонятся. Своими руками он извлекает прекрасную музыку на музыкальном инструменте. Очень странно, ведь Сергей не умеет играть на ней. Он идет вдоль площади, благословляя всех невероятно красивой мелодией, которая способна превратить самого алчного и жадного человека в настоящего благодетеля. Эпоха Ренессанса — самая замечательная эпоха, по мнению Сережи. Он точно ощущает изысканность дам, одетых в свои лучшие платья, от джентльменов, целующие нежнейшие ручки в перчатках, веет высокой нравственной моралью, даже сирень пахнет иначе — свежее, слаще. И только в этой красоте могли родиться самые величайшие произведения искусства: от картин до людей.       Сережа чувствует радость и веселье. Он счастлив. Ему нравится смотреть на всех этих людей, на городскую архитектуру, на проезжающие мимо экипажи карет, даже стук лошадиных копыт кажется ему приятной музыкой, так гармонично сочетающийся с восхитительной мелодией цитры. Он даже чувствует себя в своей тарелке, здесь, рядом со всем этим. Его добрые мысли парят высоко над головой, словно купидоны со стрелами любви. Этот мир кажется ему кладезем искусства и великого творения, называемым человечество.       Но вот к нему направляется мужчина. Черный костюм со шляпой-котелком на голове очень подходит ему по стилю. Он серьезен. На его лице не балуется улыбка, в его глазах нет той возвышенности, присущая всем людям на площади, его походка тяжелая, решительная. Его стеклянный, жесткий взгляд упирается прямо в Сергея. От него невозможно спрятаться. Парню становится не по себе.       Подойдя к Сергею, мужчина положил свою руку ему на плечо, не отводя пару черных глаз от парня. Он смотрел в душу. Он сеял в ней подчинение. Он мог заставить людей подчиниться его воле. Сергей не может выдержать этого: цитра падает из рук парня и разбивается вдребезги. Музыка больше не заполняет каменную площадь: люди падают со своих высоких надежд и стремлений. Картонные стены высокого мира рушатся. Сергей осматривается по сторонам. Город становится сер и скуп. Жители больше не совершают те добрые дела, на которые их подвигала музыка, прекрасные дамы оказались безобразными женщинами, а джентльмены в костюмах — кучка невоспитанных, грубых мужланов; лошади оказались полудохлыми. Даже солнце потускнело.       Убрав руку, мужчина в котелке направился куда-то дальше. Сергей опускается на колени перед разбитым инструментом. Одинокая слеза бежит с его глаза. Повернув голову, он смотрит в след грубому мужчине. Он хочет отомстить.       «Спички — детям не игрушка», но это правило относилось только к детям, взрослых оно не касалось. Разумовский стоял на крыше пекарни Томаса Фарриенера на маленькой улочке Паддинг-лейн. В Лондоне была эпидемия чумы и доктора ходили в специальных масках, чтобы зараза не липла к ним. Разумовский тоже был Чумным Доктором. Он смотрел на этот пропитанный смертью город через маску, кривясь от вида трупов и больных людей. Он хотел помочь городу избавиться от болезни и очистить его. Чиркнув спичкой и, задержав взгляд на маленьком буйном пламени, кинул её. Не успело маленькое пламя потухнуть, спичка упала на сухую траву рядом с пекарней, заставляя ту резко вспыхнуть. Пламя росло, все быстрее и быстрее набирая обороты, захватывая всё пространство вокруг себя, забираясь внутрь здания. Послышались отчаянные крики людей, которые стихли через минуту. Запахло жаренным мясом.       Ночь Великого Лондонского пожара в истории города была самой яркой. Красно-оранжевый цвет очень сочетался с безгласной темнотой и сладкими снами людей. Разумовского охватил безумный смех. Он смеялся над людьми, над городом, над чумой. Пламя добрилась и до крыши, опоясывая недвижимого парня, что через минуту, все также смеясь в истерическом смехе, сгорел заживо.       Сережа не ощущает землю под ногами. Он парит. Открыв глаза, он действительно видит под собой очертания города. Он летит над землей. Они летят над землёй. Он держит девушку в своих объятиях, она так ласково смотрит ему в глаза, что желание поцеловать её становится сильнее. Сережа её не знает, но он точно ощущает любовь и нежность к ней. Они ничего не говорят друг другу, только смеются от восторга над полетом. Беззаботно кружась над Витебском, Сережа гладит её по темным волосам, а её ясные голубые глаза заставляют его дыхание замирать. Он влюблен, он окрылен, он счастлив. Закрывая глаза, он тянется к её губам и…       Он проваливается и падает во что-то упругое. Мир вокруг него сыпется на кусочки, которые, сливаясь в единый белый цвет, превращается в твердую поверхность. Её очень стремительно заполняет липкая прозрачная жидкость и чуть густое желтое вещество. Сергей находится внутри последней. Он понимает, что находится внутри огромного яйца.       Отсюда нужно выбираться. Дышать было очень трудно и при каждом вздохе в груди неприятно покалывало. Тяжело плыть в такой густой массе неразвитого эмбриона. Спустя долгое и усердное путешествие, он наконец выбрался из желтка и окунулся в белок. Тут стало легче, сопротивление вещества было меньше. Отдохнув пару минут, он продолжил свой путь. Казалось, он не выберется отсюда никогда, ведь он плыл уже достаточно долго, но конца и края видно не было. Силы Сергея были на исходе, он остановился передохнуть. Неожиданно, его спина столкнулась с чем-то твердым. Скорлупа. Надежда на спасение снова вспыхнула в нем и собрав последние силы, он принялся разбивать скорлупу. Трещина. Еще одна. Третья. Он пробил небольшое отверстие. Яйцо разбилось пополам и с последней волной белковой жидкости, его вынесло на волю. Он находится на горячей поверхности, разбитое яйцо начинает шипеть и жарится. Пахнет яичницей.       Он откашливается, и от яркого солнечного света, который бьет своими лучами прямо в лицо, щурится. Парень встает и с облегчением отмечает, что его одежда и кожа сухи и чисты. Неприятно липкое послевкусия от плавания в яйце исчезает, и он бесконечно этому рад. Сережа огляделся в новой представленной ему локации. Это была широкая, с высокими мраморными потолками и большими окнами, через которых проходило невероятно огромное количество дневного света, комната. На противоположной стороне сидел на деревянном стуле маленький старичок, склонившись над большим полотном. Сережа потерял дар речи, глаза округлились от изумления и восторга, его дыхание участилось. Этот человек писал любимую картину парня — «Рождение Венеры», и безусловно, это был сам Сандро Боттичелли. Художник, полностью погруженный в работу, не замечал ничего, кроме своего творения. Опуская кисточку в золотую краску, он плавными и медленными движениями рисовал тонкие линии её волос. Сережа млел. Он тихонько подошел ближе следя за каждым движением художника. Казалось художник и его творение были единым целым, дополнявшие друг друга своей любовью. Венера, такая чистая, такая непорочная, и Боттичелли — её отец, были связанны невидимыми нитями, проходящие через многие года в будущее. Венера жила. Она смотрела прямо на Сережу, отдаваясь отблеском девственности в его душе. Сережа восхищался ей, простояв долгое время молча, в тишине, издалека наблюдая за работай творца над своим творением. Он подошёл ближе к художнику с желанием заговорить, но тот, наконец, замечает присутствие Сережи, поворачивается к нему. На каждой из его морщинистых щек по пять глаз. Шесть пар глаз смотрят в упор на Сергея не моргая. Ему становится не по себе. Он хочет скрыться от этих глаз. Его взгляд скользит по стенам, но и на них глаза. Глаза везде, глаза повсюду. Они смотрят на Сергея, они внимательно следят за ним. Они следят…       Он поворачивается и начинает убегать от этих глаз. Он бежит в неизвестность, не оглядываясь назад, бежит, словно хочет выиграть марафон, бежит, чтобы скрыться. Но через какое-то время прибегает в эту же комнату. Он снова бежит в темень. Он снова прибегает сюда. Он снова убегает в никуда. Останавливаясь на пол пути, Сергей смотрит вниз. Под ним множество перекладин, замыкающие огромный круг. Он смотрит назад и видит железный изгиб дуги. Всё это время он был подопытной крысой, крутящейся в колесе, стараясь выбраться из этого грёбанного места. Глаза наблюдали за ним. Он был предметом их опыта.       Дойдя до края колеса, парень спрыгивает вниз. Твердая поверхность придает ему уверенности. Колесо начало шататься. Едва Сергей отошел на безопасное расстояние, огромная махина рухнула на пол. Грохот тяжелого железа был слышан за километры, а барабанные перепонки парня уже готовы были лопнуть. Подойдя чуть ближе к колесу, он невольно прислушивается. В середине что-то было, был слышен тихий стук. Через мгновения стук прекратился и из середины колеса вылетает стая белых бабочек. Мертвых бабочек. Отступив назад, он боком упирается в торчащую железку. Только спустя время понимая, что столкновение не произошло без последствий. Его бок расцарапан до крови, сильно саднит. Ему больно.       Он долго идет в никуда. Перед ним нескончаемые синие стены. На каждом шагу его преследуют две огромные пары глаз. Они расписаны на всю стену. Поначалу Сергею не уютно, но вскоре он свыкается с ними и привыкает к глазам. Больше, он не обращает на них внимание. Идет дальше. Наверное, он снова ходит по кругу, потому что бесконечные синие стены не заканчиваются. На долго его не хватит. Он прошел уже километров пять, если не больше, и еще чуть-чуть и он упадет. Бок тупо болит, в голове начинает бурлить, ноги подкашиваются. Да и есть хочется…       Изнемождённый от усталости и голода, он падает на колени, упираясь руками в пол. Отрешенный мыслями и туманностью сознания, парень не сразу замечает, что пол полностью залит жёлтой краской. Она доходит ему до щиколотки. Машинально, Сергей ложится в неё. Краска мигом омывает его, пачкая одежду. Жёлтое море резко выделяется среди темноты синих стен. Парень оглядывает стены — глаза исчезли. Он, впервые за пару часов, облегченно улыбается и закрывает глаза, позволяя краске утопить его.       Его атаковала стая ворон. Несколько десятков птиц разом накинулись на парня, клюя в лицо и шею, острыми когтями отрывая одежду клочками и царапая белую кожу, дергая за волосы, злобно каркая. Он пытается отбиться от них, закрывает лицо руками, но их слишком много. У него не хватит сил отбиться от такой стаи. Сергей почти готов сдаться. Надрывистый стон слетает с его губ, и парень жмурится.       Он чувствует, как чьи-то руки обнимают его сзади. Вороны отлетают на метр, недовольно размахивая крыльями, но не улетают далеко, лишь злобно каркают, не смея приблизиться. Они все еще надеются, что их добыча останется без защитника и невидимый барьер, сдерживающий их, рухнет. Сережа дрожит. От прикосновения чёрных, перьевых рук с длинными когтями, ему становится спокойнее. Хотя бы вороны не нападают, а значит, можно облегченно выдохнуть, не опасаясь за свою жизнь. Птичьи руки, обнимают его, горячо дыша ему в шею, давая понять, что он жив. Они живы. Такие родные птичьи руки…       Сережа слышит звонкий вороний крик, не похожий на карканье этих чёрных ворон, который становится все громче и громче. Он смотрит на верх, сквозь густую тучку чёрных существ и замечает вдалеке белое пятно. Оно приближается и уже через миг видно четкое очертание белых крыльев. — Марго! — радостно восклицает Сережа и, открыв глаза, рывком выбирается из воды, откашливая её из легких. Протерев глаза, он непонимающим взглядом смотрит на свою родную ворону, с интересом поглядывающую на парня. Сергей осматривается. Он в теплой ванне, в своем доме. Никакой трещины и черного пятна на и черного пятна на ней нет. Она идеально белая.       Сережа выдыхает и немного нервно смеется. Это были всего лишь проделки Птицы. Но по позвоночнику пробегают тысячи маленьких жуков, заставляя его дернуться.