Любовь рождается сверху и снизу

— И давно ты куришь? Нечаев сделал последнюю затяжку и, потушив сигарету, бросил ее в урну. Отряхнул руки, поправил одежду, чуть провисавшую на исхудавшем после долгой больничной диеты теле, похлопал по карманам, проверяя, всё ли на месте, и только потом повернулся в сторону человека, терпеливо ожидавшего его ответа. — К чему такие интимные вопросы, товарищ полковник? — Нечаев не пытался выглядеть намеренно равнодушным, просто вопрос Кузнецова показался ему странным. Ну курит и курит, у всех людей бывают вредные привычки. — Раньше ты ненавидел запах дыма. — Может быть, — уклончиво произнес Нечаев, не желая поднимать тему провалов в памяти. Кузнецов уловил намек и, хмыкнув, захлопнул рот. Они редко могли позволить себе вот такие непринужденные разговоры, когда времени хватало не только на кивок при случайной встрече и сухое беглое приветствие. Сеченов не желал возвращать Нечаева в отряд Аргентум, создав для него псевдобезопасную должность личного телохранителя (для чего тогда, спрашивается, нужны две металлические куклы, вечно маячащие у товарища академика за спиной?), и Кузнецову ради простой возможности поговорить приходилось буквально брать штурмом кабинет Сеченова. Нечаев переступил с ноги на ногу, чувствуя себя не очень уютно в этой давящей тишине, и потянулся за новой сигаретой. Не лучшее средство для того, чтобы занять руки и снять накопившийся стресс, но вполне действенное. Кузнецов проследил взглядом за крошечным огоньком, что опалил сигарету, поджигая ее, и поборол иррациональное желание отобрать у Нечаева чертову пачку. — Ты ведь позвал меня не просто так, верно? — сказал Кузнецов, отмахнувшись от серого облачка дыма, тут же растаявшего под порывом ветра. Хотелось добавить что-нибудь колкое, язвительное, показать, что на Предприятии достаточного одного карманного пса. — Я слышал, что академик Сеченов отправился в командировку. Мол, в Москве ждут его личного присутствия ради консультации по некоему важному делу. А еще я слышал, что такие просьбы о консультациях в последнее время случаются всё реже и реже. — Товарищ полковник, обратитесь к товарищу Захарову, если вам нужна помощь по сцеживанию яда. Он наверняка оценит ваше красноречие, — Нечаев смерил Кузнецова рассерженным взглядом, явно недовольный тем, как в его присутствии смеют отзываться о Сеченове. — И всё же, — улыбнулся Кузнецов, отметив про себя взрывоопасность этого нового Нечаева, — я уверен, что под пристальным взглядом товарища академика ты бы не осмелился на тайную встречу со мной и интимных разговоров заводить бы не стал. Тогда, быть может, это приказ Сеченова? Мысль о том, что Дмитрий Сергеевич отправил его шпионить за бывшими коллегами, была настолько абсурдной, что Нечаев сперва даже не нашелся с ответом. — Никакой это не приказ. Это, — тут Нечаев запнулся, понимая, что произнесенная вслух истинная причина для встречи будет звучать настолько же глупо, как и предположение о шпионстве. Нет, намного, намного хуже. — Это моя собственная инициатива, Саша. Кузнецов почувствовал себя так, будто его с размаху ударили под дых. Нечаев редко обращался к нему по имени, предпочитая нейтральное «товарищ полковник», и вот такой резкий переход от холодности к практически нежному «Саша» заставил Кузнецова потерять весь боевой настрой. И когда только его наивный мальчик успел научиться играть со словами и сердцами? К несчастью, обезоруживающий прием мгновенно обернулся против Нечаева. Мысли о Сеченове заставили Кузнецова вновь подобраться и ощетиниться иголками. — Тогда чего ты хочешь? Чтобы я отлизал тебе прямо посреди улицы? — Кузнецов хмыкнул, понимая, насколько мерзко звучат его собственные слова, однако извиняться не стал. Это было чем-то, что лежало намного глубже любых моральных принципов и заботы о человеческом достоинстве. — Товарищ полковник, следите за выражениями. — Нечаев вздрогнул, чувствуя, как то ли от сомнительного предложения, то ли от ироничного флирта начинает сладко дрожать внутри и тянуть в паху. Вновь проявился неожиданный побочный эффект от пересадки матки и гормонального сбоя — Нечаева в любой момент могло накрыть волной неестественного возбуждения. Вернее, теперь вполне себе естественного, ведь гормоны вырабатывались собственным организмом Нечаева. Однако привыкнуть к этому и уж тем более побороть желание было трудно. — К тому же на улице холодно, — добавил он, пытаясь разбавить напряжение шуткой. — Не думаю, что в этой ситуации холод — главная причина для отказа, — Кузнецов рассмеялся и покачал головой. Почему-то мысль о том, чтобы опуститься перед Нечаевым на колени и зарыться лицом в его плоский и гладкий как у девственницы после имтимной депиляции пах, после некоторых раздумий показалась Кузнецову довольно возбуждающей. Заниматься этим прямо на улице было стыдно даже для бравого вояки, а заниматься этим с мужчиной — жертвой странных извращенных наклонностей товарища Сеченова — было стыдно вдвойне, но среди этой стыдливости скрывалось очевидное желание украсть чужое и сделать его своим. Нечаев повернул голову в сторону Кузнецова, будто пытаясь разглядеть что-то одному ему ведомое в выражении лица бывшего командира. Медленно тлеющая сигарета грозила вот-вот переломиться от того, как крепко Нечаев сжимал ее пальцами, и похабные шутки про заботу о здоровье будущих детей сами собой просились на ум. — Я просто хотел поговорить с тобой, — наконец сказал Нечаев и, поддавшись импульсивному порыву, раздавил вторую сигарету о запыленный бортик урны. Во рту горчило от привкуса дешевого табака и крутившихся на языке вопросов без ответа. — Вспомнить, каким человеком ты был. «Дерьмовым, да?» — мысленно произнес Кузнецов. — Что ж, полагаю, ты увидел достаточно, чтобы сделать вывод.