Нерабочая Марсельеза

Когда Олежа показал ему Список, Дима сначала, конечно, посмеялся. Без издевки, непроизвольно. — Серьезно? То есть у тебя в списке дел на жизнь — не своя хата, тачка и прыжок с парашютом, а типа… Студенческая тусовка? Олежа пожал плечами, полулежа в общажной койке — долго сидеть ему все еще было не рекомендовано. — Это не список всего, что я хочу в жизни. Это список того, чего я не делал. И не успел бы, если бы… Сам понимаешь. — И ты не разу не был на тусовках? — Меня не приглашали, — Олежа смотрел чистыми испуганными глазами, как поднятый на руки лесной звереныш. — Я вообще не особо понимаю, как это в жизни работает. В Диминой жизни примерно все — от общажных вечеринок до травматологий — работало примерно по одной схеме: — Не то чтобы там был какой-то алгоритм. Ты с кем-то начинаешь общаться, ходишь в курилку, в нужное время в нужном месте идешь пить пиво, потом слово за слово, тебя уже берут на тусу, а там чей-то знакомый знакомого создает какой-то чатик, и… — Чистая магия. — Называется социализация. Друзья правда никогда тебя с собой не брали? — уже без смеха, сочувственно. — Он не ходил на такие мероприятия. Пошла волной Олежина футболка над ортопедическим корсетом, взгляд стал еще более угрюмым и диковатым. Нехорошая тема как в солнечное сплетение ткнула, и все тело от напряжения ужалось в жесткий мышечный ком. Дима не хотел разбираться, что у них там происходило с Антоном — знал только, что общаться перестали. И черт с ним — либо не Димино дело, либо не зажило еще у Олежи настолько, чтобы не простреливать фантомными болями от чужих попыток лезть в душу. — Это ты его не в тот момент жизни застал. Хотя, знаешь, слава богу. Когда еще думали, что полет из окна был попыткой самоубийства, к Олеже в больнице привели клинического психолога. Олежа рассказывал: пришел, значит, он, весь картинный, в кардигане под халатом и с дипломом-подстаканником, и давай спрашивать: как давно хотели себя убить, когда началось? А Олежа ему — мол, не хотел никогда, давайте лучше на пару часов сяду вам на уши по всему дерьму, что произошло в моей жизни за двадцать один год. Так Олежа получил направление к психотерапевту и пачку дурацких советов уровня руководств успешного успеха. Но в его случае бессмысленное выписывание всякой чуши столбиком на листочек — удивительно — начинало работать. Хотя нет, ничего удивительного — у него просто появился Дима. В конце октября, едва выдыхая между дедлайнами (пускай у Димы шел судьбоносный четвертый год, а у Олежи — всякая ерунда первого курса второго высшего), они заговорили о тусовке снова. — Сегодня хеллоуин, — ненавязчиво начал Дима, занеся палец над сообщением в общажном чатике. Он уже знал, что Олежу куда-то тащить надо нахрапом и за шкирку, чтобы он успел импульсивно согласиться и не успел передумать. Категорически нельзя было давать мыслям забродить в его беспокойной голове. — Я в курсе. Он мне четыре года мешал спать. — Если не можешь победить — присоединись. Погнали. Олежа обернулся — и снова посмотрел испуганно. — Во-первых, это глупо. Меня никто не ждет. — Тусы — это тебе не званые вечера, там все ждут всех. К тому же, ты будешь со мной. — Во-вторых, у меня нет костюма. — Я все придумал, — Дима торжественно вытянул из-под кровати пакет с белой простыней. — Я себе покупал как план «Б», если бы не успел найти себе костюм. Но я нашел. Сейчас дырки под глаза вырежем, сверху темные очки — и будешь лучшее в мире привидение с мотором. Дикое, но симпатишное. Олежа помолчал. Принял простыню, развернул, потеребил в руках плотный крахмально-белый хлопок. — В-третьих, мне страшно, Дим. — Это хеллоуин. Так и должно быть. — Я не об этом. У меня никогда тут друзей не было. Половина общаги… кто меня знает и кто не выпустился еще, считает меня самым скучным человеком в мире. — А кто тебя узнает-то? Подь сюды. Дима ощущал ответственность — приятную какую-то, серьезную, отеческую почти. Сестры в детстве смотрели дурацкие фильмы про американскую школу, и в половине обязательно была сцена, как популярная девчонка переодевает серую мышь, и мышь оказывается красоткой. Не то чтобы Дима чувствовал себя популярной девчонкой, но примерно так. Он накинул простыню Олеже на голову, поправил края, чтобы свисали примерно на одной высоте. — Зажмурься. Сейчас я попытаюсь отметить, где вырезать дырки, и очень не хочется ткнуть тебе в глаз. Зажмурился? — Ага. Дима наугад положил ладонь на лицо под тканью. Аккуратно провел пальцами — здесь, кажется, бровь, а здесь — гладкая полусфера глазного яблока. Аккуратная точка маркером. Вторая. — Супер, — сказал он, стягивая простыню. — Ножницы передай. Темные очки сделали из Олежи-простыни слишком крутое привидение — и отчего всегда так бывает, что костюм, придуманный за три секунды, оказывается самым эффектным? В прошлом году один из Диминых друзей написал на лбу «дедлайн» и получил раз в сто больше комплиментов, чем Дима, тридцать три часа пытавшийся повторить грим Джокера. Нет в мире справедливости. — А ты кем одеваешься? Дима пытался заправить в черные узкачи объемный вязаный свитер с буквой «Д». Получалось… сомнительно. — Дипломатором. Ну типа, он исчез же недавно, тема хайповая. Мне бабушка свитер прислала почти как у него. Только красный. Думаю, плевать. За простыней было не разобрать, считает ли Олежа эту идею хорошей или умирает от кринжа. — Думаю, он мог бы надеть красный. — Ну и супер. Я, кстати, помаду у Оли стрельнул, поможешь маску нарисовать? А то я рукожоп. Олежа молчал. — Олеж? — Я тоже рукожоп. Давай ты сам. Вышли, как Диме казалось, позже всех, зато с прихваченным из холодильника пакетом дорогущего сидра. Общагой скидывались на самый дешевый пивас, водку и химозную жижу «хуп» в двухлитровых канистрах по скидке, но Дима чувствовал — если вытаскиваешь интроверта из норы, нужно убедиться, что он не столкнется с враждебной средой. «Жигулевское» с ядрено-желтой этикеткой было вполне враждебным. — Первый квест — найти, где самая туса. Вечер только начинался, и в коридорах шуметь побаивались, зато по громыханию из-за дверей все было понятно. — И что, мы просто зайдем в чужую комнату? — Нет, конечно. Мы зайдем и скажем «кошелек или жизнь». Так они, впрочем, и сделали. — Жизнь, конечно, нам еще зачет у Глинкина сдавать, — рассмеялась девушка (кажется, Ксюша) в зеленоватом гриме зомби. — Проходи, Димас, проходи, загадочное существо с Димасом. — Это Каспер, — бросил Дима, и оба они отправились в классическое рукопожатное путешествие по всем парням компании. Олежа жал руки через простыню. — А Каспер кто? — Перваш на журфаке, — машинально ответил Дима, не ожидая от Олежи особенной расторопности. — И призрак вашей стипендии, — ответил Олежа. И компания — человек восемь уже хорошеньких представителей нечисти всех сортов — расхохоталась весело и искренне. — Социализация, сука, социализация, — прошептал Дима Олеже на ухо, открывая ужасно пидорский ягодный сидр и передавая его под простыню. — Горжусь, могешь же! Потом было пиво, случайные стаканчики водки, запитой пивом, «уно», чужие комнаты, перекуры на балконе, пять раз, когда Дима чуть не поджег сигаретой краешек простыни, крики «где наш герой» в коридорах и — сука — смешные, реально смешные Олежины шутки. С какой-то девчонкой с жура они сцепились языками минут на сорок, все обсуждали преподов и какого-то Маршалла Маклюэна, и Дима натурально охуел. Олежа — и женщина. Женщина — и Олежа. И какая-то адекватная коммуникация. Природа удивительна. — Знаешь, что Бахтин писал про карнавал? — спросил Олежа, когда они снова оказались в коридоре. — Кто? — Неважно, Дим. Короче, в карнавальной культуре именно маски позволяют быть собой. Мне отчего-то… Так легко, что меня не узнают. — Тебе от сидра легко, умник. Пошли поссым. Тогда — у мужского толчка, где редко происходят судьбоносные события, они встретили вампира. — Ебать, — вместо приветствия выдал Дима. — Крутой костюм. Вампир улыбнулся — сверкнули ладные, очевидно дорогущие клыки на несколько тонов белее остальных зубов. — Что ты тут забыл? — Сам не понял, как так вышло. Приятного праздника. — Да уж, приятнее некуда, — буркнул Дима, протягивая Олежу за собой в толчок. — Откуда он здесь? — пробубнил Олежа из-под простыни. — Звездочкин? Каждый год вампир. Хуй его знает, кто позвал. Забей на него. Он тебя все равно не узнал. Помоги лучше помаду поправить, а то я смазал чем-то. И про Антона даже удалось забыть — Олежа снова нашел каких-то то ли журналистов, то ли рекламщиков, смешно пил сидр под простыней и смеялся. И Дима, прибивая его за плечо и тихо спрашивая «Все нормально?», получая кивок, чувствовал что-то, отчаянно напоминающее радость. — Чуваки, пиздец! — трагическим голосом начал один из скелетов. — Погнали в круглос за бухлом, у нас катастрофа! — Че, всей толпой? — отозвалась какая-то ведьма. — Да хули нет? Вы думаете, у меня денег на всю компанию? — Ты пойдешь? — спросил Дима, приблизившись к простыне. — Не, — ответил Олежа, стоящий у окна на общей всему этажу кухне. — Мне бы хоть немножко… в тишине посидеть. Окей? — Точно все в порядке? — Более чем. Просто… Очень много социальных взаимодействий за раз. — Ну смотри. Сидра взять тебе? Олежа кивнул, и, даже не заглядывая за простыню, Дима мог догадаться, что он улыбается.

***

Тишина длилась недолго. Через дырки и солнечные очки было сложно что-то увидеть. Еще под простыней было душно. Еще под простыней все равно было плохо и страшно. Олежа надеялся приподнять ее хоть немного и подышать в окно, когда в кухню кто-то зашел. Пришлось остановиться, вцепившись в полупустую бутылку, как в спасательный круг. — Добрый вечер. Вы не пошли с Дмитрием за пивом? Олежа закусил язык. Антон ведь его не узнал. Это хорошо, да? Олежа на всякий случай покачал головой. Антон сел на стоящий рядом стул (на который Олежа все это время посматривал, чтобы присесть). Что ж, без стула даже лучше. Полезнее для спины. — Кажется, нас не представили друг другу. Я Антон, а вы?.. Молчать не вариант: Антон ведь знает, что он не немой. А если узнает по голосу? Последнее, чего Олеже бы хотелось, это чтобы Антон его узнал. Они ведь, вроде как, не разговаривают… Попытавшись сделать самый хириплый голос, на который он способен, Олежа «представился»: — Каспер. Антон бархатно рассмеялся. — Секрет, значит? — Да. Интересно: он подвыпил или правда не узнал его? Так быстро забыл Олежин голос или просто хрипотца в сочетании с простынёй так помогла? — Интересный костюм. — У тебя тоже, — качнулся Олежа, хотя в костюме Антона ничего интересного не было. Обычный покупной вампир. — У тебя креативный. Это здорово. — Спасибо. Какое-то время они молчали. Олежа не знал, о чем говорить. Все разговоры сегодня заводили другие, от Олежи требовалось только отвечать. Да и о чем говорить с Антоном? — Ты где учишься? — наконец спросил Антон. — Журфак. Первый курс. — Значит, твоя первая вечеринка? Или у тебя уже был посвят? Олежа нервно рассмеялся. Оба посвята он пропустил. Пытался сходить на Димин, но убежал почти сразу — это была сущая катастрофа. Нет, это была его первая вечеринка. — Я болел, — выдавил он. Отчасти, это было правдой. Какие вечеринки в его состоянии? Когда и присесть-то нельзя. — Неудачно: заболеть в первый же месяц первого курса. — У меня… Хроническое. — Ох. Сочувствую. — Ничего, я справляюсь. Еще одна неловкая пауза. Олеже было нечего спрашивать — он и так все знал. А Антон, наверное, удивлялся: впервые на него не вешаются. И теперь искал темы для разговора. — А как учеба? — Здорово. Лучше, чем я ожидал. — А откуда ты? — Из Питера. Антон понимающе кивнул — Олеже даже захотелось рассмеяться. — Как много людей из Питера стремятся в Москву. — На самом деле, не много. Интересно: Антон вообще знал, откуда Олежа? Кажется, речь у них никогда об этом не заходила. — И как тебе учеба? — Ты уже спрашивал. — Прости. Расскажи тогда сам, что хочешь. Олеже ничего не хотелось рассказывать. Но ладно. — У меня дома кот. Большой, серый, красивый. Когда мурлычет, стены трясутся. — А у меня аллергия на кошек. Олежа прикусил язык, прежде, чем сказать, что он знал. — А журфак — это мой второй выбор, — продолжил он вместо этого. — С театральным не срослось, вот я и. Но мне нравится. Я как-то даже привык редактировать тексты. Даже в школе это делал. — Звучит здорово, — Антон улыбнулся, и Олежа нашел в себе силы на него посмотреть. Потом снова отвернулся обратно. Рассказывать такие вещи Антону было странно. Это все казалось… Слишком личным. Он таким не делился. Не с Антоном. Антону никогда не было дела. Хотелось отпить сидра. Интересно, Дима поэтому пьет постоянно? Потому что внутри глупо, пусто и хочется чем-то занять руки. Пить во время разговоров было неинтересно, скучно и опасно. Пить сейчас казалось даже правильным. — А Дмитрий тебе… — Мы соседи по комнате. Это он мне костюм придумал. Он… Хороший друг. — Это здорово, когда есть хороший друг. Я вот таким никогда не был. И поэтому поссорился со своим единственным. — Это печально. — Да. Ничего, я с этим разберусь. — Надеюсь. В бутылке оставалось еще немного сидра. Олежа попытался прикинуть, на сколько его хватит, но это оказалось лишним: в коридоре уже зазвенели бутылки и смех Димы.