Могло бы

      Маргери знала, что Ходоки должны прийти. Они ожидали их каждый день, готовясь к неизбежному сражению, только юная роза не присутствовала на военных советах, так как толку от нее там было мало. Она была леди, она была воспитана, как королева, но не как полководец, да и без нее было много людей, что могли распланировать войну. Дейенерис Таргариен, которой Маргери присягнула на верность, Джон Сноу, у которого уже был опыт войны, даже Санса, внезапно оказавшаяся мудрым человеком, умеющим давать важные советы. Маргери заботилась только о своих людях, так как в Винтерфелле была все же гостьей, по сути, одной из множества беженцев, только по положению гораздо выше. Но у леди Тирелл не было опыта даже в таком простом вопросе, как распределение продовольствия. Этим тоже занималась Санса, и в Маргери проснулось уважение к подруге — раньше юная роза считала себя сильнее и старше нее, но оказалось, что Санса вовсе не такая пугливая и невинная пташка. Она пережила гораздо больше, чем сама Маргери, и теперь уже Маргери училась у нее многому и грелась в лучах ее заботы.       Но был и у леди Тирелл талант в своей области — она умела врачевать раны не хуже мейстера. Однажды научилась этому искусству, чтобы при случае помочь раненым братьям — еще с тех пор, как Уилласа ранили на турнире, и он едва не потерял ногу. Тогда Маргери задалась целью научиться врачебному делу — вдруг лекаря не окажется рядом вовремя? Она приставала к мейстеру Хайгардена, пока тот не научил ее всему, что знал сам. В итоге, оказавшись на Севере, Маргери совершенно случайно стала кем-то вроде местного лекаря, той, кто руководил действиями мейстера Уолкана. В воинах-то недостатка в Винтерфелле не было, а вот лекарей — раз-два и обчелся, так что Маргери неожиданно почувствовала себя важным человеком, вносящим свой вклад в общее дело. Этим леди Тирелл невероятно гордилась. Она не хотела быть грузом на плечах друзей — очаровательным, но все же балластом, и поэтому с энтузиазмом бралась за дело, перевязывая чужие мелкие травмы вроде порезов или ссадин, прикладывая лед к ушибам (благо, во льде недостатка не было), и заваривая травяные отвары от боли в желудке.       Поэтому, когда армия мертвых все же оказалась у стен Винтерфелла, Маргери оберегали даже больше Сансы и Арьи — ее не пустили на Стену, хотя она хотела и своими глазами увидеть мертвецов (интересно же, кто ее убьет) и просто постоять рядом с подругами, ощутив себя причастной к великой войне между жизнью и смертью. Но ее люди буквально окружили леди Тирелл, не давая ей пройти, и смотрели умоляюще: вы — это все, что у нас осталось, мы здесь ради вас, вы не должны пострадать! В итоге Маргери сдалась, понимая, что они правы — там от нее никакого толку. Здесь она может пригодиться. Когда война закончится их победой… если она закончится их победой! — будут раненые, и их должен будет кто-то лечить. Маргери осталась в крипте с теми из своих людей, что не были в общей армии — с теми, что составляли ее личную охрану. Сир Мормонт, что встречал ее на Севере, естественно, был на передовой. Он отчаянно стремился любой ценой защитить свою королеву, и Маргери его понимала — у нее тоже были такие же люди, те, что не пустили леди Тирелл на стены. Но все же она за него волновалась, сама не зная, почему именно за него — рыцарей здесь хватало, хотя бы Золотой Лев Джейме Ланнистер, который мог бы стать ее родственником, или леди-рыцарь Бриенна, что когда-то была влюблена в Ренли… Но именно Джорах стал первым, кого она увидела в Винтерфелле, и он отнесся к ней с участием, так что сердце Маргери не могло не дрогнуть. В таких случаях — когда леди волнуется за рыцаря — принято находить его в толпе и дарить что-то на память, платок или локон своих волос, обвязанный шелковой лентой, но Маргери не успела найти Джораха. Да и какой толк от ее подарков?       В крипте было темно, только тусклые факелы освещали все вокруг. Сначала тут были лишь Маргери, Тирион, Миссандея да Варис, да женщины, дети и старики, неспособные сражаться, но потом появилась Санса, бледная настолько, что казалась бы одной из вихтов, если бы не взволнованное дыхание. Маргери по ее лицу поняла, что дела плохи, очень плохи — возможно, они и правда все умрут?       К ней прижался какой-то ребенок, и Маргери рассеянно гладила его жесткие кудряшки, говоря что-то глупое и утешительное, и не сводя глаз с кинжала в руках Сансы — у Маргери и того не было. Она не умела сражаться. Ее оружием были ее же люди — равно как и живыми щитами.       Они и стали щитами — проломилась стена крипты, полезли туда отвратительные мертвые руки, кто-то закричал, и внутрь ворвались голубоглазые вихты. Маргери тут же подхватили ее защитники, потащив подальше, и все смазалось у нее перед глазами, превратившись в безумный калейдоскоп. Лязг мечей и крики смешались в голове, отвратительно запахло кровью, среди голосов Маргери различила сдавленный хрип Энтони, одного их рыцарей Хайгардена, хотела потянуться к нему, но Адриан — другой — помешал ей, уводя дальше, не тратя времени на слова, а просто желая спасти последнюю ценность Королевы Шипов.       Маргери не успела понять, когда все началось, и не успела же понять, когда же все закончилось. Но, как ни странно, все закончилось. Она была невредима, если не считать пары царапин, а мертвые… испарились? Рассыпались в прах.       Живые победили.

***

      Кончилась война солдат — и началась война лекарей. Они были точно такими же воинами, но их противника нельзя было ударить мечом или пронзить стрелой. Их противником была сама Смерть, неосязаемая, и от того еще более страшная. Не стоит вам такое видеть, говорили ее люди, но на этот раз леди Тирелл не послушалась, упрямо ответив, что вид ранений ее не убьет, и принялась за работу вместе с остальными, кто что-то смыслил в оказании помощи. Раны и правда были страшными, и люди, получившие их, умирали на руках Маргери, а она закрывала им глаза замерзшими пальцами, не пролив ни слезы — внезапно чувствительность и впечатлительность Золотой Розы притупились, сменившись отвагой и решимостью. Но долго среди лежащих прямо на полу раненых Маргери не пробыла — ее тронули за руку, и она увидела заплаканное лицо королевы Дейенерис, которая проговорила:       — Леди Тирелл, могу я просить вас об услуге? Умоляю, займитесь одним человеком… Он должен выжить, несмотря ни на что! Вы могли бы… Вы можете…       Никогда еще Маргери не видела матерь драконов такой испуганной и потерянной. Она поначалу решила, что ранен Джон Сноу, но королева продолжила:       — Вы ведь знаете сира Джораха?       У Маргери неожиданно оборвалось что-то внутри, и она кивнула, немедленно соглашаясь. Оставив остальных на попечение других, леди Тирелл прошла за Дейенерис к отдельной комнате, где стояла кровать, а на ней лежал израненный человек — он еще дышал. Маргери тут же принялась за работу, перевязывая его раны и давая пить воду вместе с лекарством для восстановления крови, стараясь не думать, как он получил свои раны, стараясь не думать и о том, что у нее может не получиться. Он сражался там, у стен замка — теперь она сражалась здесь. А Тиреллы не привыкли отступать перед врагами — ни Уиллас, ни Гарлан, ни Лорас, и ни их младшая сестра. Она упрямо действовала, не боясь испачкаться чужой кровью, смешивала мази и отвары, и не заметила, как наступил рассвет — здесь все равно было темно из-за завешенного окна. Яркий свет мог повредить больному.       Ему стало лучше. Маргери поняла, что, в любом случае, жизнь Мормонта вне опасности — она видела это по его лицу, и отошла в сторону, чтобы достать макового молока — когда рыцарь придет в себя, ему будет очень больно. Но, стоило Маргери скрыться в углу, где стоял стол с лекарствами, она услышала хриплый голос, и едва не рассмеялась от радости: он жив! Маргери победила!       Налив в чашу вместо макового молока пока что просто воды, она поднесла к губам сира Джораха питье.       — Вот, — сказала Маргери. — Это поможет. А потом я дам вам маковое молоко, и боль уйдет. Поспите, раны затянутся… Кровь уже остановилась… Все будет хорошо, — она улыбнулась, проведя ладонью по лбу рыцаря, проверяя, не горячий ли он. — Вы меня узнаете? — спросила она. — Я — Маргери Тирелл.       В полумраке ее лица можно было и не разглядеть, да и платье Маргери надела не такое, как всегда, и то уже испачкалось в крови ее пациентов, пока она лечила их в большом зале. Обычно идеально уложенные волосы тоже спутались, под уставшими глазами залегли тени, губы побледнели. Вряд ли Маргери сейчас была красивой. Вряд ли она была даже хорошенькой.       Но это ее совершенно не волновало.