Могло бы

      «Вы — королева Миэрина»       Упала с грохотом гискарская гарпия, рассыпались в прах рабские оковы, пожрало пламя дома работорговцев и господ, распята на столбах по дороге к городу здешняя знать, там, где они оставляли прибитыми мертвых детей, в насмешку над Дейенерис (не смотрите — говорил ей сир Барристан, ни к чему вам это, не для женских глаз, но она смотрела, должна была смотреть, она не просто женщина), только господа были прибиты заживо, не дарует им королева легкой смерти, как и помилования, и будут гнить их тела на столбах, как гнили тела невинных детей.       Нет причин брать Юнкай, говорит сир Джорах, но там двести тысяч рабов, а значит, у них двести тысяч причин взять Юнкай.       И вот уже славит ее толпа, и вот уже протягивают к ней руки, и кричат на разных языках, и целуют ее платье, ее ладони, даже ее сандалии, и провозглашают громко своей…       Миса.       Тато.       Катеи.       Аэлалла.       Все это значит — мать! — шепчет Миссандея, и Дейенерис торжествует, улыбаясь, подавая руку в ответ, не гнушаясь чужих прикосновений, сама прикасаясь к ним, пока сотни человек кружат ее на руках, пока кричат в небесах драконы, и в этот момент все они — ее дети, и старые, и молодые, и женщины, и мужчины. Она освободила их, она дала им надежду, она — их королева.       В Миэрине все не так, как в Юнкае, не все тут ей рады. Дейенерис чувствует неодобрение многих почти кожей, ежится, прячется за спинами армии Безупречных и сира Джораха, который (она тогда так думает) готов и убить, и умереть за нее. В Миэрине Дейенерис все та же Разрушительница Оков, но… не так, как в Астапоре или Юнкае. Здесь все чужое, но Дейенерис не видит трупов на улицах, не видит нищих, не слышит вони — она там, где ей полагается быть, в башне, на троне.       Правит.       Миэрин приносит Дени только горькие разочарования и душевную боль, что пронзает едва ли не сильнее боли физической, и, оставшись наедине с Миссандеей, она прячет лицо на коленях бывшей рабыни, тихо всхлипывает, зная, что Миссандея никому не скажет, что Миссандея — ее подруга. Смуглые пальцы перебирают серебряные волосы, Миссандея не говорит ничего утешительного, вместо этого — поет какие-то свои колыбельные, что помнит еще с Наата, или рассказывает что-то, что угодно, лишь бы отвлечь раненую в самое сердце королеву.       Сир Джорах Мормонт — предатель, и в это поверить ужасно сложно.       Даарио Нахарис дарит королеве цветы, говорит ей комплименты; Дейенерис благосклонно их принимает, улыбается, кивает, подпускает капитана Младших Сыновей к себе все ближе, пока он восхищенно смотрит, пьет вино вместе с ним, не то пьянеет, не то просто отчаянно нуждается в тепле.       «Раздевайся».       Летят на пол одежды, Даарио шагает к ней, и его глаза горят горячими, неугасимыми страстными огнями, так горели глаза у Дрого, когда Дени не позволила ему просто овладеть ею сзади, а сказала, что хочет видеть его лицо, и ночь тает в горячих прикосновениях и поцелуях, и сотне клятв со стороны наемника, что не значат ровным счетом ничего, а Дейенерис в ответ молчит, лишь стонет, и ей становится легче, но ненадолго — с рассветом возвращаются новые заботы, приходится принимать просящих, приходится выслушивать их жалобы, потому что королева должна слушать всех; и так далек от нее в это время Железный Трон, а ведь только там она хочет быть королевой, там, а не в чужом Миэрине, где солнце ярко блестит на темной коже Миссандеи, а вино такое сладкое, что становится приторно-тошно.       Но как она будет править Семью Королевствами, если не может справиться с тремя городами? Астапор и Юнкай возвращают рабство, Миэрин сопротивляется, скалится мордой гарпии, и даже то, что узурпатор и его сын мертвы, не дает Дейенерис повода бросить начатое. Она не из тех, кто отступает легко — она упрямится, отдает приказы Безупречным патрулировать город и прекращать драки, но сама в город не выезжает, скрываясь в башне, потому что было бы глупо и смешно ей, последней из Таргариенов, пасть от руки обезумевшего раба или наемника. Ее побеленный смертями, проклятый путь только начинается, простилается впереди кровавой полосой — козопас жалуется, что драконы сожрали его ребенка, вываливает перед Дейенерис обугленные тонкие детские кости, а она сдерживает тошноту, понимая, что ее дети — чудовища, и их надо держать под присмотром, а животных, которые не слушаются, сажают на цепь; драконы — те же животные, они не ее дети по-настоящему, они — в первую очередь ее оружие, залог победы, ее огневая мощь. Но сердце разрывается на части, когда их изящные шеи заковывают цепи (она — Разрушительница Оков, что она делает?), и они плачут, совсем как дети, которых отрывают от матери.       Дени приходит к Миссандее снова, снова прячет лицо в складках ее пахнущего солнцем платья и слушает дивные сказки. Когда у тебя есть друг — править легче, но Миссандея тоже может предать, предал же Джорах! — только Миссандея — женщина, и понимает Дейенерис лучше.       Серый Червь докладывает о том, что на улицах Миэрина появился подозрительный человек в плаще, слишком много расспрашивающий о королеве, и Дени хмурится — не Джорах ли? Нет, говорит Червь, не он, но все же лучше бы ее величеству обратить внимание. Дени выдыхает, думает всего пару секунд.       — Арестуйте его и приведите ко мне.       Это не Железный Трон, но она возвышается над остальными здесь, в огромном зале; кресло стоит на высоких ступеньках, рядом — Миссандея, по левую руку — сир Барристан (но он не может занять место Джораха по-настоящему), а внизу — незнакомец в капюшоне, и Дени не нравится то, что она не видит его лица. Тот самый, что расспрашивал о ней, то ли шпион, то ли просто любопытный бродячий менестрель, но менестрели могут быть шпионами, даже чаще всего ими и являются под невинной личиной певца. Миссандея без запинки произносит титулы Дейенерис, такие веские и давящие на ее плечи. Дени сидит ровно, держит голову гордо, смотрит сверху вниз — он делает шаг назад, то ли боясь ее, то ли восхищаясь ею. Дени все равно. Он просто один из многих. Если у него дурные намерения, она прикажет сиру Барристану его убить. Жестокость давно стала привычной реакцией на окружающий мир.       Слабые не выживают.       Речь незнакомца слишком дерзкая для его положения. Он не боится ее ни капельки, а Дейенерис не знает, почему вдруг должна отчитываться, но внезапно теряется, а голос мужчины будит в ней что-то очень знакомое и родное, на кого-то он похож, неуловимо, но все же.       Ты же не хочешь разбудить дракона?       Я сама — дракон, напоминает себе Дейенерис.       — Снимите капюшон и назовите свое имя.       Это приказ — не просьба. Дейенерис Таргариен могла приказать обезглавить его одним жестом тонкой руки. Могла приказать бросить обратно в темницу и лишить пищи. Могла просто отдать приказ снять с него капюшон силой. Кто бы помешал ей или возразил? Она — королева, в ее глазах пламя, на ее руках — кровь.       Дейенерис Таргариен внимательно рассматривает мужчину, что стоит на ступеньках ниже, раздумывает, как лучше с ним поступить. Она не хотела бы вести себя так, как вел себя ее покойный отец, с которым она так и не смогла познакомиться, зная об Эйерисе Безумном лишь по слухам да рассказам Визериса. Дейенерис не хочет казнить невинных, не хочет убивать людей только за то, что те не подчиняются ей. В ней все еще борются эти две стороны подброшенной богами монеты — величие и безумие, вертится зависшая монета в воздухе, кувыркаясь беспрестанно, не падая ни на одну сторону, ни даже на ребро.       Значит, ее пленник из Вестероса… Из тех земель, которые принадлежат ей. Так говорил Визерис, именуя Вестерос не иначе, как «наша земля».       Теперь Дени унаследовала от Визериса желание вернуться туда, с пламенем и кровью, и забрать то, что по праву принадлежит ей. Она должна занять Железный Трон, выкованный из тысяч мечей ее предком, Эйегоном Завоевателем, Трон ее отца, Трон, что мог принадлежать ее брату Рейегару. Сидеть на нем наверняка неудобно и неприятно, но здесь, на троне Миэрина, не лучше, и тело болит наверняка не меньше под конец дня, когда закат полыхает в небе, и оканчиваются прошения да обращения к королеве-завоевательнице, что пришла незваной, но все же смогла подарить свободу и надежду многим.       Дейенерис учится верить и в это — в свое предназначение разрушать оковы.       Видя улыбку Миссандеи, она понимает, что совершала это не зря.