Могло бы

      Нельзя замочить тетиву, поэтому нельзя плакать. Нельзя-нельзя-нельзя, пусть на ее глазах погибают люди, пусть ей самой приходится убивать, пусть они все понимают, что битва эта — последняя, что они все обречены, в Хлеву вместо безобидного ослика — жуткое чудовище, нарнийские гномы словно сошли с ума, и даже если каким-то чудом удастся все исправить, Нарнии уже не будет… не будет той, знакомой Джилл веселой и юной страны, где живыми были даже деревья.       Нарния погибала.       — Выше и дальше! — вскрикнул кто-то рядом; вдали из глубин Подземья встал Отец Время, затрубив в рог, звезды осыпались с небес, становясь людьми, чудовищные звери поднялись из-под земли и вновь легли в нее белыми костьми…       — Выше и дальше!       Джилл не двигалась, когда толпа недавно отчаянно сражающихся помчалась к двери Хлева — застыла, как вкопанная, вцепившись в шею Недотепы, но и тот вырвался, устремившись к влекущему всех дверному проему. Почему-то эта дверь пугала, а не манила Джилл, и она боялась, что ее потащит за собой Юстас, но Юстас словно забыл о подруге, помчавшись на всеобщий зов.       Земля под ее ногами начала дрожать, и в тот же миг перед глазами сверкнуло золотое сияние — Джилл увидела Аслана. Великий Лев молчал и смотрел на нее, как в их первую встречу — пристально и изучающе, но уже без укоризны, скорее — с гордостью.       — Ты боишься? — спросил он.       Страх казался Джилл чем-то постыдным, и она ни за что бы не призналась в этом ни Юстасу, ни Тириану, ни Хмуру, ни собственным родителям, ни даже бедняжке Недотепе, но под внимательным взглядом львиных глаз шепнула:       — Ужасно боюсь.       Лев кивнул с одобрением. Оглянулся на дверь Хлева, куда ушли уже все, и снова перевел взгляд на Джилл.       — Ты же не ехала на поезде с Певенси?       — Нет, — сказала она, и у нее вырвалось горькое-скрытое, — С чего бы?