исполнять не спеша

Азирафаэль, задевая неровными клыками губы, улыбался, смотря, как с Кроули стаскивают верёвку и подталкивают вперёд. Смотрел, как ангел не вздрагивал от прикосновений к пояснице, смотрел, как мнётся под его пальцами белый хлопок на спине. — Соскучился, золотце? Кроули не любил скучать, только тосковал по Земле так, что больше боли боялся только забыть, как выглядят на закате облака. — Конечно, соскучился, иначе и быть не может. Ты уже узнаешь новую тему? Или я тебя сейчас обрадую? От камеры до зала около ста вдохов, около двухсот ударов в грудной клетке. Азирафаэль сильнее сжал его напряженные плечи и подмял клыком нижнюю губу. Он был на Земле три дня, и Кроули едва мог размять затёкшие руки. В зале холодно, как и во всём Аду. Наверное, только пальцы у его хозяина такие горячие, что прожигали сквозь белый хлопок и оставляли ожоги, которые на суде никак не удастся показать. В зале шумно, и Кроули устало смотрел, как подслужные демоны разворачивали плакат с новой темой. Конечно же, на демоническом енохианском. Азирафаэль всегда любил выбирать себе место подальше от остальных — Кроули уже давно перестал отворачиваться от бесконечных прилипших друг другу тел, и демон плюхнулся в своё любимое кресло. Стягивая белую, почему-то не прожжённую на спине рубашку, ангел видел, что у демона в этот раз стояк выглядел гораздо больше, чем обычно. Так вот оно что. Наверное, на Земле сейчас закат, и Кроули опускался на колени, чтобы расстегнуть ширинку демона. Наверное, вымоченные тепло-розовым облака наваливаются на дома, улицы и подъезды, и Кроули мешковато падал на чужие колени, не смотря вниз. Наверное, там, на этих громких и оставленных небом улицах хочется плакать так же, как здесь, и Кроули заводил за спину руки, плавно двигая бёдрами. За столько зачёркнутых дней здесь он уже хорошо выучил, как чувствуется член его хозяина. Слишком массивная влажная головка прошлась по его раскрытой заднице, и Кроули вжал язык в нёбо, смотря поверх синего пиджака, на пару размеров больше, чем его собственный. Забытый на вечереющей Земле. Демоническое чудо слишком холодное, колкое, как электростатическое напряжение. Кроули почувствовал тянущее ощущение растянутости, липкости и пустоты, которую не хотелось заполнять. Небольшой подарок, чтобы принимать обновлённый член демона было не так больно. — Я хочу видеть твои глаза. Только не плаксивые, ясно? Наверное, эти глаза трижды видели закат, но не обратили внимание. — Да, хозяин, я понял. Я буду смотреть в ваши глаза. Это не самое сложное — просто расфокусировать взгляд, и так чуть больше кажется, что глаза просто голубые. Без росчерков, оставшихся от слишком сильного удара о землю много веков назад. Он вытерпит, а потом больше никто не будет приказывать поднимать глаза. Кроули сам сможет выбирать, сам сможет жить. Сам сможет спать чуть дольше, чтобы время с его серафимом стремилось к вечности. Насаживаться самому сложнее, насаживаться самому больнее — и Азирафаэль знал это. А ещё знал, что немного боли нельзя приравнять к полноценному насилию — это всего лишь покажет в очередной раз, в какой степени демону позволено обладать рабом. Кроули прекрасно знал, что Азирафаэль скажет ему расслабиться, а потом будет смотреть прямо и нагло, запрещая отводить глаза, скажет не торопиться, а потом сам поддаст бёдрами, чтобы вогнать член до конца. Растянуть, завладеть, подчинить. Если у него ничего не получится, его вечностью станут эти большие с непроходящими мозолями ладони. Этот момент никогда не получается оттянуть. У Азирафаэля есть терпение, но Ад всегда раздражался, когда заставляли ждать слишком долго. Кроули сипло выдохнул и сжал в длинноватых пальцах локти, расставляя колени ещё шире. Во снах он никогда не медлил, прежде чем вжаться щекой в эти покатые белые плечи, и Азирафаэль, улыбнувшись, дёрнул тазом вперёд. Кроули так и не научился терпеть боль — как и привыкать к ней. Наверное, это тот самый небрежный подарок Небес, дополнение к его статусу. И Кроули, вспоминая, как розовели первые созданные им облака, сдавил языком сиплый вскрик. Азирафаэль медленно растягивал губы по обе стороны от клыков, опуская бёдра, но не позволяя члену выскользнуть из сжавшегося тела. Давал пару минут, чтобы привыкнуть к растяжке и не испортить глупыми ненужными слезами взгляд. Двигаться, опираясь на плечи, чуть легче. Только от ладоней до сердца гораздо ближе — во снах Кроули уже давно понял это. А его глупое, испачканное многовековой службой на Земле, сердце вымоталось, тоскуя и кашляя от того, насколько похожи эти лица. Кроули напрягал ноги, приподнимаясь, и думал, что те мягко-голубые глаза больше подходят этому лицу. Кроули на пару секунд замирал наверху, чтобы насадиться плотнее, и думал, что сны размягчают губы и улыбки выходят куда плавнее, теплее, роднее. Кроули чувствовал, как непривычно и тянуще ощущается слишком большой член внутри, и думал, поместится ли в этих загрубевших демонических руках его скукоженное сердце. — Куколка, прогнись сильнее, тебе это так идёт. И ускорься. Я так соскучился по твоей красоте. Давай поактивнее. И Кроули выгибался, двигая корпусом размашисто, позволяя грудной клетке таскать за собой воздух всё быстрее и быстрее. Пытался догнать сердце — но ангел всё равно за ним не поспевал. Цеплялся за подлокотники, когда насаживался, тут же отталкивался и практически не задерживался наверху. Азирафаэль протянул ладонь и обвёл пальцами место, где Кроули был так плотно растянут вокруг него. Ангел вздрогнул и замер — только сердце не замерло. Всё билось под слишком большим давлением. — Не бойся, не буду. Ты и так сегодня трудишься на высший балл. Продолжай, что ты замер, золотце. И Кроули сжал пальцы на локтях сильнее, когда Азирафаэль протянул и вторую руку, цепляясь за его бёдра и устанавливая свой слишком быстрый для ангела темп. Покрасневшая кожа натиралась слишком быстро, и ангел больше не чувствовал каждый толчок по отдельности. Только ноющую тяжесть над вяло вздрагивающим членом. За его спиной хрипло стонал десяток демонов, растягивая вымотанные тела слишком большими вздутыми членами и неумело сжимая в руках мягкую влажную кожу. Серафим никогда не спрашивал его сам, почему Кроули так хочется плакать, когда во сне его тело не выглядело таким вымотанным. Когда Азирафаэль наконец снял ангела со своего члена, он снова долго рассматривал испачканные сероватой остывающей спермой бёдра, сжимал их, чтобы лучше почувствовать, как сильно они дрожат. А Кроули почти даже не дёргался. Только наконец опустил руки и не тянулся растирать исполосованные полумесяцами от коротких ногтей локти. Впихивая ангела в руки сменщика, Азирафаэль коротко бросил ему, что сегодня можно, и Кроули едва не задохнулся от прилипшего к горлу сердца. Можно — значит, что этой ночью серафим положит в его несвязанные руки пятое чёрное перо, снова не сказав, откуда его взял.