Октябрежное

На Ярмарке традиционно уже собирается толпа, несмотря на то, что до наступления ночи — до начала основного празднества — ещё около часа. Первыми, конечно же, приходят гоблины с их привычкой везде искать выгоду и пандарены, с момента открытия Пандарии для мира не пропустившие ещё ни одного праздника любой из фракций. Музыканты ещё только-только начинают играть — что-то мягкое и нежное, едва слышное сквозь крики зазывал и голоса уже собравшихся. Калесгосу нравится. И Таресгосе, — он чувствует это по тому, как приятно нагревается посох за его плечом, — тоже. А их куда-то испарившейся спутнице… Эльфийское ухо вздрагивает, улавливая едва слышные кошачьи шаги за его спиной. — Ишну-ала, драконёнок. …Калесгос надеется, что Майев ярмарка тоже понравится. И ещё немного надеется, что она перестанет постоянно подкрадываться, ещё более неслышимая и неуловимая сейчас, сменившая одеяние. — Доброго вечера, Мэв, — Кейлек приветственно склоняет голову перед старшей подругой. Она выглядит непривычно. Даже для него, удостоенного доверием и видевшего её не только в привычной латной броне. Кожаный доспех, коса сложного плетения и… полные руки мягких игрушек. А? — А? — выражает своё недоумение Кейлек, взглядом указывая на плюшевое счастье любого ребёнка, и неловко шутит, пытаясь сопоставить в своих мыслях суровый даже сейчас облик женщины и… И. — Что за ограбление сувенирной лавки? — Выиграла в тире. Тебе нравится такое, я помню, — её голос полон скрытого самодовольства, когда Мэв протягивает ему свою добычу, и удовлетворения, когда он забирает неожиданные подарки. Тарегоса над его ухом радостно взвизгивает, замечая маленького пушистого мишку, а сам Кейлек залипает на плюшевом драконе — нежно-розовом, с перламутровыми пуговками глаз и кремовыми гребнями. Ох. Ох. — Мэв, во имя Титанов… — стонет он, краснея. — У нас, конечно, есть разница в возрасте, но тебе не кажется, что это немного… Слишком? Эльфийка усмехается, указывая на очевидное: — Но тебе нравится, — она, очевидно, не видит никаких проблем. — И ей тоже. — Но это! — Кейлек прерывает сам себя и вздыхает. — Ох, ладно, ты действительно права. Но прошу, сделай чуть менее самодовольное лицо, это сбивает с толку. «И в принципе видеть твоё лицо сбивает с толку», мысленно добавляет он, чувствуя лёгкое веселье от мысли о реакции её брата, Кадгара и того — здесь его мысль приобретает злорадную окраску, — кель’тасова сюзерена, если бы они узнали о том, что госпожа военная-преступница-и-просто-самая-суровая-женщина-Азерота Майев Песнь Теней может быть такой открытой и, на свой лад, озорной. Тем более с кем-то, кого знает меньше пары тысячелетий. Иногда ему кажется, что она видит в них с Тари ещё пару своих младших, наравне с Джеродом. Калесгос не против. Майев немного похожа на Мадригосу, только не такую материнскую и безрассудно-заботливую. Она приподнимает бровь и одаривает Кейлека очередной, — и он готов в этом поклясться своим хвостом! — озорной ухмылкой и ускользает куда-то успевшую собраться ещё больше толпу. Не то чтобы он не сумел бы её найти, если на то будет необходимость. Калесгос в какой-то момент начинает улавливать её присутствие в любой толпе, и это становится почти привычкой. Некоторые, замечая это и множество иных мелочей, сплетничают о том, что между ними любовь, между ними романтика. Кейлек с трудом сдерживает смех в такие моменты. Его век от века безмерно веселит и умиляет тот факт, что младшие расы, даже превознося любовь платоническую, равную, возвышенную, в отношениях разнополых существ везде ищут одни лишь только людус, эрос, манию… Ему не везёт ни в том, ни в этом. А Майев… А Мэв — это Мэв, ей такая — романтическая — блажь не особо-то и интересна. Зато она умеет дружить. И Кейлек — тоже. …Хотя, возможно, иногда он не против поддержать шалость Тари и назвать Мэв сестрицей.