Из Сибири

— Так вот, как я уже сказала, отчаяние захватит весь этот мир!.. — Очень интересно… — пробубнила Селестия, подумывая, чем бы придушить эту распиздяйку темной ночью. Лучше бы эти три дебила вернулись — как-никак одноклассники, да и Селестии сотку задолжали… А вообще, сейчас бы сидеть, с Киригиревой чай пить, жаль, что встреча на послезавтра запланирована. Во время очередной такой байки про захват вселенной Джунко повернулась к окну и заткнулась. Селестия, заинтересованная, что же могло остановить этот поток диффузии и нахуй не нужных слов, тоже повернула голову к предмету внимания. В эту же секунду весь чай, который Люденберг только что отпила, полетел в стену. — Что это, бл- Потом Селестия вспомнила, что леди не матерятся, и молча уставилась в окно на какого-то чубрика на дереве, одетого в наряд гопника девятнадцатого века. Не, ну ахуел совсем стиль у Селес плагиатить. Партия такое не прощает. — Э, у меня тут захват планеты отчаянием! — возмутилась Эношимова, — Хули мешаешь?! Но гопник лишь продолжил грозно смотреть так, словно они спиздили у него последнюю пачку дошика. Селестия наконец, как настоящая культурная девушка и представительница сословия богаче, чем среднестатистическое население России, додумалась приоткрыть окно, чтоб согнать бомжа. Как только задумка была выполнена, в нос ударил запах улицы, машин, листвы и почему-то духов из Летуаль за сорок девять рублей. — Что Вам нужно от нас? — вежливо поинтересовалась Селестия. Джунко сзади неё прыгала с табличкой «пошел нахуй». — Ты, — указал он на Эношимову, — Меня послали тебя поймать. Ты нарушаешь закон. Джунко откинула табличку, взяла сковородку и замахнулась. Этим утром весь двор хрущёвок из ноунеймовскго района Жигулëвска смог впервые в жизни узреть, как бомжи летают с деревьев.

***

Ацуши сидел на общей кухне и распивал чаи вместе со своими новоиспечёнными соседями. Каждая кружка у них была «за то, что бабка к подружкам съебалась!». Спустя минут пятнадцать они с темы «какого хуя молочка дорожает» перешли на тему жизни Накаджимова. Личной, но теперь не очень. — …Мы поехали вместе, но перед рейсом до Самары он сказал, что не собирается портить себе репутацию нахождением себя рядом со мной, и ушел в другой вагон, — горестно вздохнул Ацуши. Хотя то, что никто не харкался на соседней верхней боковушке — уже достижение, — А потом мне позвонил его коллега Тачихаров и со смехом рассказал, что Рюноскэ вместо ренгалина выпил снотворное, проспал и теперь выходит в Жигулëвске… Неистовый ржач пронесся по всеобщей кухне в коммуналке. Обстановка напоминала обеденный перерыв на машиностроительном заводе, где все пьют чифир, заедают гуталином и травят друг другу дедовские анекдоты. Отсмеявишь, Мондо вдруг вспомнил: — Точняк, у нас ведь в Жигулевске одноклассники! Если хочешь, они могут встретить твоего парня. — Коллегу! — Да похуй. На том и порешили. Пока Сакура пыталась дозвониться до своих одночмошников, Чихиро, как абсолютный айтишник, уже пробивал номер Акутагавова на своём компе, постеснявшись просто попросить телефон у Накаджимова. У Огаминой вдруг зазвонило еë устройство связи, и все обрадовались тому, что эти дебилы впервые в жизни не просрали свои поломанные самсунги, но после успокоились — это был номер Тогамова. — Алло? — Здравствуй, Сакура, — говорить «здравствуй» вместо «хай пидоры» было профессиональной привычкой Бьякуи, как и названивать с утра пораньше. — Я хотел поинтересоваться — нет ли у Вас в гостях Асахиновой, Хагакурева и Киригиревой? — А с чего они должны у нас быть? — Я не могу до них дозвониться. Подумал, что поехали к вам. — Они опять телефоны в канаве утопили? — Боюсь, не только. Вчера мы встречались с ними в Москве, и в десять вечера они улетели в Новороссийск, но недавно я созвонился с Комару и Фукавиной и узнал, что эти ебанаты не долетели. Может, они набухались и к вам поехали? — Нет, у нас не были, — Огамина задумалась, этакая мать о своих чадах, которых она отправила к бабушке в село на каникулы доить бурьян и косить корову, а те съебали автостопом на тусу в соседний город, — А Селестии с Саякой звонил? — Не берут трубку. Я и тебе звонил, ты не отвечала. — Отмечали приезд нового соседа, — Сакура пожала плечами, — Телефон на беззвучном. Скинешь денег? — Иди нахуй. И отключился. — Че там? — спросил Овадов, разливая заводской чифирчик по кружкам Чихиро и Ацуши так, что выливая через края под шепот последнего «не надо, не надо, спасибо». Фуджисакин действовал по принципу «смирись и расслабься», а потому даже рот открывать не стал. — Аой с Кёко и Ясухиро потерялись по дороге в Новороссийск. — Не, я не про это. Денег-то скинул? — Послал на три буквы. — Ну и пусть в пизду идёт… — пробубнил Мондо и принялся дальше мешать уже свой чай и пиздеть о жизни. Остальные продолжили обсуждать криминальную Россию, а Сакура пошла писать Асахиновой «ало чë игноришь». Шутка, она просто пыталась дозвониться до дебилов в тишине и покое, без перебиваний только пришедшего с собрания подъезда Киëтаки в духе «а вот у нас на ауле…». А Мукуро тем временем на вокзале уже два раза отпинали бабки с сумками, мамаши с личинками и чуть не задавила толпа, но она, как настоящий солдат, стойко все выдержала — найти и вытащить сестру из залупы превыше всего. Неожиданно на скамейке у столба заприметились три очень даже неординарные личности, чем-то явно обкурившиеся. Икусабова приняла вид главного гопника района и попиздела в сторону Кеко, Аой и Хагакурева.

***

Вчерашний вечер (а точнее уже час ночи, ибо из-за некоторых пиздоклюев самолет из Москвы полчаса не мог взлететь). Киригирева, Асахинова и Хагакурев уже прилетели в Новороссийск бухие, потому что после посиделок с двумя голубками отправились в какую-то пивнушку, чтобы обмыть приезд в Москву. «Такое вообще наравне с Новым Годом отмечать надо, я считаю!» — заявил Ясухиро, заказывая третий бокал пивасика. — Кëк-ко, смари, — воскликнула пошатывающаяся Асахинова, указывая на перрон, — Шприц валяется. Тут кто-то заболел? — Мы не будем колоться! — Киригирева покачнулась и предупреждающе замахнулась бутылкой из-под воды, как самая трезвая из пьяных, — Мне хватило вашего дебоша в само… Лете. — Каком… лете? Щас осень… — Иди нахуй, Хагахуев, — хором сказали девушки. Ну, он и пошел. Через десять минут, семь из которых Аой с Кёко вытаскивали Хагакурева с рельсов, объявили о прибытии какого-то нового поезда. Но трое обкуренных (шприц все же подобрали) школьников уже нихуя не слышали, ведь дрыхли на лавочке, решив доехать до дома в следующем столетии. Киригирева вспомнила, что вообще-то надо позвонить Токо или хотя бы Наегину, но обкуренный (на этот раз сигаретами, ведь трава для пидарасов) мозг не дал ей даже достать телефон. Про то, что свои девайсы они просрали в левой канаве еще в столице, никто из троицы даже не вспомнил.

***

— Бля, нас что, ссадили с поезда? Кëко, погугли, пожалуйста, какой это вокзал, я не хочу расцвет своей молодости встречать где-то во Владивостоке! — жаловалась Асахинова, хлебая минералку. Киригирева от похмелдылдоса уже избавилась, и на очереди оставался лишь возмущённый Ясухиро, ведь девушкам надо уступать. — Знать бы еще, в каком временном промежутке мы телефоны свои обронили… — задумчиво протянула Кеко. — Опа-на! — воскликнул Ясухиро, когда бутылка наконец оказалась у него в руках. Он залпом выпил то, что там на донышке осталось, и продолжил: — Смотрите, Икусабова! Девушки повернулись и заметили, что это не глюканы одноквасника, а сестра Отчаяния взаправду к ним пиздует. Мукуро подошла, и когда три обкурыша уже хотели поздороваться и спросить, а что данная особа забыла в данном пиздохуйске, Икусабова начала укладывать их в два приемчика — сначала Хагакурева, потом Киригиреву, потом Аой, но так как последняя была ГТОшницей, её удалось уложить только в четыре приема. Последнее, что Аой помнила — серый перрон и темноту в глазах, а также желание пожрать сухой дошик. — Здравствуйте, ваш паспорт, — Мукуро любезно протянула фальшивую картонку вместе с билетом, — А что везете в мешках? Икусабова посмотрела на три мешка размером с человека за спиной и удивленно похлопала глазками. — Гостинцы бабушкины. У нее целый шкаф Сталина закруток на зиму! Всë с собой понапихала, говорит, родителям передашь... Видимо, у проводницы тоже была такая бабушка, раз она лишь кивнула и пропустила пассажирку в вагон. Когда поезд тронулся, а билеты у Мукуро и ее соседей были еще раз проверены пьяным или просто задолбавшимся проводником, Икусабова выгнала всех из купе, слезла с верхней койки, закрыла дверь и открыла все три чёрных как негры мешка. — Ну, давайте знакомиться, — сказала она голосом мафиозника из фильмов, — похитители моей сестры. Киригирева переглянулась с Аой и Ясухиро и в очередной раз поняла, какие же её одноклассники — одноклеточные долбоебы. Кроме Селестии.

***

— И тогда мой наставник сказал, что я… — Рюноскэ лежал на полу, имитируя умирающего тюленя. — Что я… Не достоин быть гопником района! Акутагавов, всё же впустившийся на кухню после трагической истории о своей житухе, в очередной раз всхлипнул. Джунко с грустным ебалом убеждала его, что отчаяние еще изменит мир, а Селестия пила свой гринфилд и думала о том, какие же её одноклассники — пизданутые водоросли. Кроме Кёко. Ну, а Макото и Бьякуя уже бегом сходили в загс, купили трёшку в центре Москвы и теперь мирно сосались в своей спальне. Романтика.