петля

*** ну кто же знал, не утонув: я попаду на этот остров берегу на берегу твоих волос густые волны так приятно укрывала бирюзовым одеялом я раскрылся, умирая, но к тебе опять ныряю я не знал, не утонув: меня прибьёт на эти камни издевается песок: он то ли порох, то ли сахар кровоточат мои шрамы под холодными лучами светят инопланетяне — притворяются глазами я не знал, не утонув: не захочу я сплюнуть море захлебнувшись в пене смерти, наслаждался вкусом соли закурил на берегу... пальцы, губы, порох, спички нашёл пулю я одну и коснулся моря птичкой ***

илья сидит в сугробе, чувствуя, как ему под толстый слой одежды пробираются хлопья снега, и невольно ощущает появляющиеся от холода мурашки. изредка он кидает в сторону равнодушного влада взгляды, но череватый вряд-ли это замечает. а пялиться он боится, потому что снова услышит в ответ какой-то неловкий подкол или же очередное "иди на хуй". хоть ларионов уже и привык к тому, что его друг никогда не выбирает выражения, однако всегда, слыша новую грубость в свою сторону, на сердце его скребли кошки своими острыми коготками. но сказать об этом звучало ещё более неловко, ведь в манере общения был сам влад. будет ли он собой, если попросить его выражаться менее обидно? илью больше беспокоило состояние друга, чем свое. особенно когда на его шее красовался след от веревки, такой яркий, синеватый, будто это что-то хорошее, счастливое и радостное, а не опасный флажок о самочувствии череватого. ладони так и тянулись к его горлу, чтобы нежно и аккуратно погладить поверх этой злосчастной метки, которую ларионов предпочел бы совсем не видеть, чтобы ее вообще не было на шее лучшего друга. своими прикосновениями он хотел уничтожить все эти ужасные мысли из головы влада, помочь ему избавиться от тяжкого груза, справиться со всем, что его мучает. но илье приходилось держать руки в карманах, чтобы не совершить подобной ошибки. влад такого не примет. они общались уже довольно продолжительное время, и за эти года илья научился всецело доверять другу. он с лёгкостью мог поделиться каждым своим переживанием, выплеснуть при нем любую свою эмоцию, попросить о помощи. если это понадобится, то разрыдаться на его плече, а потом, как ни в чем не бывало, пойти в его компании и испортить кому-то настроение своими неудачными приколами. никогда ещё илья не получал столько поддержки и понимания от другого человека, никогда он не был настолько уверен в человеке, о котором толком ничего не знает. никогда ещё ни один человек не вызывал в нем такие противоречивые чувства. когда только парни начинали сближаться, илья, как это заведено у других людей, пытался пробиться к владу в самое сердце. сувал свой нос, куда не стоило, и потом получал от череватого насмешливое "в следующий раз нахуй ты сходишь уже не в переносном смысле". но сколько бы раз ларионов не наступал на одни и те же грабли, влад продолжал вытаскивать его из всего дерьма, в которое он только мог влипнуть, продолжал слушать его нытье и угрозу не исполнял. и в один момент до ильи дошло, что как у обычных людей у них не будет. доверие влада проявлялось не в слезных разговорах по ночам, не во взаимопомощи и не во взаимоподдержке. влад был готов принимать все это от своего друга, но не отдавать этого в ответ. илья понял, что влад ничего не скажет даже под дулом пистолета, но это не значит, что он не доверяет и что илья ему не важен. череватый позволил ему подобраться к себе так близко, как не позволял никому другому. он, как бы это не выглядело, не переборщит с шутками в сторону ильи. он пошлет его нахуй хоть сотню раз, он назовет его "маменькиным сыночком", но ни разу, никогда он не скажет, что у ильи ничего не получится. не скажет, что страсть ильи к фокусам—бред. не скажет, что его родители правы, когда он в очередной раз пожалуется на непонимание от них. даже в шутку он никогда этого не скажет. вопрос застревает у ильи в горле. ему так сильно хочется спросить, до безумия хочется понять. почему? почему его лучший друг снова страдает и почему он не позволяет ему помочь? но ларионов знает, что это ничего не изменит. он боится, что однажды владу надоест его навязчивость. ему нравится находиться рядом, и илья очень боится, что это когда-нибудь закончится. а закончиться это может очень скоро, и зависеть оно будет совсем не от ильи и его стремления снова засунуть нос туда, куда его уже второй год отчаянно не пускают. он представлял похороны. как он стоит в первом ряду, шмыгая покрасневшим носом, а в груди зияет дырка. вместе с телом его лучшего друга в сырой земле хоронят его сердце. залезая в петлю, череватый повесил вместе с собой все чувства ильи, его воспоминания. и с этого момента илья бы каждый раз, как только в его голове всплывал бы образ череватого, чувствовал бы только грусть и скорбь, которая напоминала бы ему об образовавшейся пустоте. а думал он о владе каждую секунду, и сомневался, что когда-нибудь это изменится. он думал об этом каждый раз, когда видел на его горле новый след, и оставалось только гадать, когда появится следующий. надежды на то, что это чёртово колесо сансары когда-то остановится, у него больше не оставалось. все их общение было палкой о двух концах. и оба конца совсем не радовали илью. он пытался создать третий, хоть небольшую осечку, неровность на этой чертовой палке, более счастливый и благополучный, но все это было безрезультатно. первый вариант исхода событий: илья не опускает руки и пробует достучаться до друга, а тому все надоедает и он вновь посылает илью на хуй, только на этот раз в последний. второй: ларионов до последнего находится рядом, строит с владом огромные члены из снега, издевается над первоклассниками, кидается петардами, а потом у влада всё-таки получается покончить с собой. и в каждой из этих концовок, которые были им предначертаны, илья стоит на похоронах с пустотой в сердце и никогда о нем не забывает. между парнями образовалось неловкое молчание, пока они так и продолжали сидеть в снегу и думать. каждый о своём. и они даже не догадывались, что думают об одном и том же. илья все никак не мог определиться, какие чувства испытывает. он знал, что любит. любит до безумия, до сумасшествия, до потери смысла жизни без влада. он знал, что если бы они находились бы в другой галактике, на другой планете, или, хотя бы, в другой стране, он бы набрался всей своей решимости и в один прекрасный день поцеловал бы его. может тогда илья бы смог все исправить и залечить все его открытые раны. а может его сознание просто помутнело от происходящего и он заблуждается в корне своих чувств. может, будь они в другой стране, ларионов бы крепко обнял влада и не отпускал бы до тех пор, пока череватый не рассказал бы ему все. каждую свою травму, каждое свое переживание и каждую секунду из своей жизни. и если бы они умерли, то только от старости, в объятиях друг друга и во время бесконечного разговора по душам. влад бы хоть сейчас повалил илью в снег, прижал своей холодной ладонью к земле и, не позволяя тому осознать, что происходит, наклонился бы вперед и коснулся своими губами его губ. и плевать, что это все не правильно, что не по принципам. не плевать только на то, что испортит он не только свою жизнь, но и жизнь ильи. очернит его, опорочит своим необдуманным действием. они ведь друзья. а друзья так не делают. поэтому череватый вынужден закопать свои чувства вместе со своим дрянным телом. и он никогда не сделает того, что так хотел бы. —ну че, чем займёмся?—как-то неуверенно спросил его илья, неловко переминая свои пальцы. —нам нужно ведро!—просиял череватый, вскакивая со снега и оставляя за собой следы, —наберем туда снега, подкараулим кого-нибудь, а потом как..—влад поднял руки над своей головой, а затем со свистом опустил их вниз. —а давай сашу?—усмехнулся ларионов, медленно поднимаясь следом. —а давай! с этими словами друзья выдвинулись на поиски атрибута для исполнения их очередной пакости. и, к счастью, она не будет последней. но однажды, в один зимний день, не предвещающий беды, а может весенним утром или летним вечером они сотворят свою последнюю злую шутку над кем-то. может, это снова будет саша, может, их жертвой окажется дима или олег, а может даже все вместе. они обязательно придумают что-то особенно смешное, потом в последний раз обсудят это и обязательно придумают что-то новое. но их очередному плану уже будет не суждено воплотиться в жизнь. потому что тем вечером, а может следующим утром, или ночью через неделю у влада получится. и еще через несколько дней его похоронят, как он и хотел, с его чувствами и мыслями в одной могиле. илья будет стоять в первом ряду с раскрасневшимся носом, отчаянно шмыгать, и наблюдать, как закрывается крышка гроба. и вместе с ней закрывается и его внутренний мир, теряется его смысл и тяга к жизни. он прочитает предсмертную записку, но влад не напишет там достаточно, чтобы его понять. он до самой смерти будет хранить в себе самое сокровенное и не доверит даже илье. а может быть где-то в его комнате, под кроватью или в глубине какого-нибудь ящика, останется еще одна записка, которая предназначалась только для ильи, но ему будет не суждено ее прочитать. эту записку найдут только покупатели квартиры, когда вслед за сыном в мир иной уйдет и его отец. может, они прочитают текст этого послания, может сочтут за мусор и выкинут. но до ильи оно никогда не дойдет. и он никогда так и не узнает почему. и насколько на самом деле влад им дорожил. илья, только стоя на похоронах, облаченный в самую черную одежду, которую только найдет у себя дома, поймет, что все его сомнения были напрасны. будь они в другой галактике, на другой планете, или, хотя бы, в другой стране, он бы, без сомнений, накинулся бы на череватого с объятиями и поцелуями, сказал бы, как сильно любит. но они не были даже в другой стране, чтобы это могло произойти. а теперь, даже если ларионов и будет готов наплевать на собственные рамки, связанные с их местоположением, этому будет уже не суждено произойти. потому что его лучший друг будет мертв. и это будет неизбежно. как и неизбежно будет наконец исполниться одной из их концовок. может, они смогли бы проложить путь к третьей, если бы не окружавшие их обстоятельства, люди и они сами. но вот только не убежать от своего окружения, как бы не хотелось, и, в конце концов, не убежать от самого себя. поэтому они до последнего бы молчали, не раскрыли бы свои чувства, но до последнего бы были вместе. поэтому их никогда не смог бы постичь хороший конец.