Мы — зодчие земли, планет декораторы

Событий было слишком много, настолько много, что неизвестно даже, с чего начать. Это как отправиться на встречу со старым другом, с которым вы виделись век назад: слишком много всего произошло, что от кондиции «самого жуткого события на свете» опустилось до «лучшего, что происходило в моей жизни», потом достигло уровня «есть у меня, ха-х, интересная история», а затем и вовсе исчезало где-то на пыльном чердаке подсознания. Странные события, и хорошие, и не очень, следовали одно за другим, словно кружась в безумном, постоянно ускоряющемся хороводе — а потому казалось, что прошло не шесть месяцев, а целая вечность.        Многие, находясь перед ликом перемен, тщетно пытаются все законспектировать в толстых коленкоровых тетрадях, чтобы потом показывать потомкам и гордиться, мол, я был биографом эпохи. Роджер не видел в этом никакого смысла: если и писать, то только что-нибудь художественное (и довольно эгоцентричное), прозу или стихи. А бесстрастно писать все события нынешнего — то одно, то другое, экстренные выпуски газет стали настолько частыми, что это уже превратилось в расхожую шутку — чтобы потом отделить нужное от ненужного, умереть можно от скуки и совершенно перестать жить своей жизнью.        А Роджеру теперь точно было, чем заняться. После того, как Рика указом избрали на место нового советника, их ячейка окончательно распалась, превратившись максимум в кружок по интересам — или, как шутил он сам, в Пиквикский клуб прилежных красных джентльменов. Собирались они теперь, правда, крайне редко.        Рик, сменив утлого вида протертую рубашку на представительный костюм с пальто сверху, адово носился по стране, мелькая то в школах, то в приютах, то на флоте, не забывая заглянуть на свои излюбленные фабрики и заглянуть во все закоулки, сверив бумаги, чертежи и оборудование. Только недавно телевизоры перестали быть такой уж роскошью, но его сутулая фигура там уже примелькалась настолько, что начинала вызывать ироническую усмешку. Часто рядом с ним видели Розмари: получив брата в целости и сохранности, она стала куда менее пугающей, и на ее лице теперь частенько можно было увидеть улыбку. Особенно, когда она торжествующе держала Рика за руку.        Дэйв Гилмор закончил этот свой университет, получил лицензию на оказание медицинской помощи — и все к чертям забросил, чтобы заниматься любимой историей искусств. Он так и продолжает работать в картинной галерее, но теперь водит огромные экскурсии, неторопливо рассказывая частым посетителям, что такое соцреализм, что такое Веймарское искусство и как отличить Мане от Моне. Теперь, когда ему не нужно было сидеть будто на пороховой бочке, он стал гораздо спокойнее и притаскивает гитару на их посиделки.        Роджер Кит и правда записался в школу — по месту жительства: после реформ в области образования практически все школы перестали быть частными. По совпадению, ма, что вернулась к преподаванию, учила детей основам грамматики именно там.        А Роджер? У него, в принципе, все сложилось вполне неплохо. Сдав вступительные экзамены — грамматику и основы физики он сдал блестяще, а вот над черчением пришлось попотеть — он все-таки поступил в Политехнический университет.        Освободившись сегодня с пар, он, стуча новыми ботинками по древней брусчатке, кинул мелочь в ящик, оплатив проезд, доехал на трамвае до Мыловаренной улицы и, улыбнувшись, проехал еще три остановки.        Джон уже ждал его во дворе: он по-прежнему сидел на лавке, только теперь в руках у него красовалась новая трость, купленная за пенсионные отчисления. — Ты закрыл квартиру? — поинтересовался Роджер и сел рядом. — Будет очень, знаешь ли, неловко, если хату обнесут. — Да там нечего красть, — Джон зевнул. — Закрыл, закрыл. И газ выключил. Точнее, даже не включал. И, вообще, чего толку таскать меня на эти занятия? Зрение все равно не вернется. — Ты будешь лучше ориентироваться, — Роджер пожал плечами. — Ну и к тому же я думал, что тебя достало сычевать дома. — А какой прок учиться этому Брайлю, если вы все равно не поймете, что я пишу?.. Проще уж сильно давить на бумагу, чтобы я щупал бороздки. — Ты просто ленишься. — Может, — Джон потянулся. — Ай, к черту, веди уже меня на эту вашу реабилитацию.        Реабилитационная программа — для рабочих, пострадавших во время смены — была при каждом заводе. Изначально Рик боялся, что денег просто-напросто не хватит (все-таки бюджет не резиновый), но, как оказалось, Джонсона можно было даже похвалить. В каком-то смысле. Он так стремился хапать прибыль любой ценой, что богатств, накопленных в сокровищнице, хватило бы на то, чтобы обеспечить не только реабилитационные кружки, но и ввести пенсии, отпускные, больничные — и еще осталось бы с лихвой.        На этих реабилитационных программах инвалидов учили обращаться с протезами, бывших правшей переучивали на левшей и наоборот, помогали разобраться с колясками, а слепых учили обращению с тростью, ориентации в пространстве и шрифту Брайля.        И, хоть Джон и ворчал, Роджер видел, что ему и правда становится лучше — хотя бы он не так мертво улыбался и постепенно все меньше и меньше кричал по ночам. — Зайди за мной вечером, — пробурчал Джон, осторожно водя тростью по холодной мраморной плитке. — А то знаю тебя, забудешь же. — Смотри сам не забудь, а то опять заболтаешься. — Как же.        Попрощавшись с братом, Роджер направился к зданию школы. Раньше, когда он был совсем маленьким, мама здесь работала — потом ее закрыли, а на месте школы поставили игорный клуб. Теперь, когда все вернулось на законное место, Роджер чувствовал странную распирающую изнутри гордость.        Так вам, сволочи. Ма все равно будет учить детей, что бы вы не придумали.        Школьники неслись по улице, крича, подбрасывая портфели и задорно обсуждая все на свете, от «идиотки-математички» до «это был хет-трик!». Если белые воротнички и были, то они смешались с веселыми фабричными ребятами, которые до сих пор не могли поверить, что им разрешили учиться бесплатно.        Роджер встал чуть поодаль и вгляделся в школьные ворота. Наконец, он увидел Роджера Кита. Тот неспешно шел с портфелем под мышкой, нарочито небрежно переговариваясь с приятелями — надо же, и когда успел?.. — О! — Роджер Кит махнул ему рукой. — Ребята, меня друг ждет. До скорого. — А как же партия в ножички? — низкий мальчик с веснушками (кажется, сын Дорис из прачечной) насупился. — Капец ты кидала.        Роджер Кит устало покачнулся на носках и обратно. — Мы вчера играли в ножички, и позавчера. Успокойся, я не кидала. Завтра поиграем. Или сгоняем к речке. — Ну, если к речке, — веснушчатый мальчик задумался. — Окей. Я скажу мамке, она нам, может, жратвы даст с собой. Бывай, Роджер!..        Они по-взрослому пожали руки и разошлись. И только когда его школьные друзья пропали из виду, Роджер Кит крепко обнял Роджера, улыбаясь, пожалуй, даже слишком счастливо. — Не жалеешь, что ушел? — они шли по дороге в спальный район, пиная камушки. Роджер, не слушая протестов, взял его портфель и размахивал во все стороны: шутка ли, сколько разных книжек, будто кирпичей кто понапихал. — Не-а, вот вообще ни разу. Роуз тоже говорила, мол, лучше бы я экстерном закончил, но, блин, — тараторил Роджер Кит, — какой смысл идти в университет, если я даже пока не понял, к чему у меня душа лежит? Ну, кроме рисования, конечно. А сидеть дома и ждать два года — скука смертная. Мне здесь нравится. Тем более, в художественный я и так прохожу: все-таки у меня были отличные учителя. — Тебе морду не набили хоть?.. — Пытались, — Роджер Кит сощурился. — Ну, один парень из класса. Но я ему засандалил по кумполу, и больше он ко мне не лез. Я еще сначала испугался, потому что дя… кое-кто говорил мне, что дерутся только дурачки, которые не могут решить все словами — мы с сестрой часто дрались в детстве, пока папа не умер. Думал, будут меня ругать — но, оказывается, этот парень много кого в классе раздражал, и теперь у меня даже появились приятели. Это так классно, ходить с кем-то до дома!.. Но ты все еще мой лучший друг, Роджер. — Я рад, правда, — Роджер зубасто улыбнулся. — Я вообще думал, что ты про меня забудешь, как только у тебя появятся свои друзья, но… Вот оно как все вышло. — Еще бы я тебя забыл, — фыркнул Роджер Кит и потер запястье. — И твоих друзей.        Беседуя о всякой важной ерунде, они дошли до набережной и уселись на балюстрады. Река все еще зеленела, но, по крайней мере, от нее теперь не пасло химикатами на десятки футов вокруг. Роджер Кит снял ботинки и, оставшись в разных носках, развернулся и смотрел на неспешное течение, болтая ногами. — Что, кстати, с твоим дя… с ним? — спросил Роджер и закурил.        Роджер Кит со слишком равнодушным лицом пожал плечами. — Понятия не имею. Его все еще не нашли. — Как он умудрился исчезнуть прямо из камеры? Ты же, вроде, собирался отправить его на исправительные работы. — А вот так. Фред уверял, что в тот день не было посторонних — и муха бы не пролетела. Но, зная… его, он мог бы дать взятку или что-то в этом роде. Другие стражники делают честные глаза. — Сознаются они, как же, — хмыкнул Роджер. — И что ты будешь с этим делать? — Ничего, — улыбнулся Роджер Кит. — Нет, правда. Я не из мстительных. Пусть живет себе, не знаю, пересекает границу, может, найдет себе дело по душе. Он из таких людей, которые всегда остаются на плаву. Мне даже все равно, будет он мучаться совестью или нет. — Разве ты не хочешь, чтобы он заплатил за все, что сделал?.. — Не-а, — Роджер Кит с той же странной улыбкой отколупал кусочек щебня, размахнулся и кинул в воду. — Зачем мне думать о нем? Я и так счастлив. Я передал ответственность тому, кто это действительно заслуживает, сделал этим множество людей гораздо счастливее и просто наслаждаюсь жизнью, пока он трясется за каждый пенни. Можно сказать, что я ему и так отомстил. Тем, что мне плевать. — Как скажешь, — Роджер пожал плечами.        Солнце светило слишком ярко для осени — наверное, решило выдать летнюю порцию в последний раз. По небу плыли редкие облака, и Роджер, не зная даже, почему, улыбнулся: давно ему не было так спокойно. — Какое, все-таки, красивое небо, — тихо сказал Роджер Кит. — Никогда такого не видел. — Конечно, не видел: раньше все было сизым от выбросов. И в воздухе больше не чувствуется привкуса мыла, чувствуешь? А всего-то и требовалось поставить пару скрубберов.        В самом деле, количество выбросов снизилось настолько, что в Сити вернулись птицы. Деревья все еще желтели, но, Роджер был уверен в этом на сто процентов из ста, как только снова придет весна, все зазеленеет — природа все равно возьмет свое, когда-нибудь, сколько бы люди не пытались ее подчинить, сколько бы не насаждали свои странноватые законы. Стало гораздо легче дышать, и кашель, душивший Роджера по утрам, постепенно уже сошел на нет — сказал бы ему об этом кто в детстве, он бы не поверил.        Роджер все сидел и сидел на балюстраде, свесив ноги, рядом с парнем, который стал его лучшим другом — самым лучшим на свете, за всю его чертову жизнь — вдыхал практически чистый воздух, жмурился под лучами солнца и улыбался, почему-то держа его за руку.        Все было хорошо, и Роджер планировал, что так будет и дальше. До конца его чертовой жизни.

Конец