Кадуцей Вальтера

— Кора! Коралина! — кричал детский голос пронзительно, сопровождаемый топотом мягких ножек по скрипучему паркету. Паркет был старый и пыльный, стены бетонные и жуткие, а в сердце глубокая тоска по позабытому прошлому, исчезнувшему где-то в глубине этих длинных коридоров между комнатами Дома Скорби. Черноволосая девчонка резво ворвалась в одну из комнат и, наконец найдя что искала, схватила за руки свою лучшую подругу, чуть тряся ее за запястья. — Пожалуйста, спрячься! — в глазах ребенка чистый страх, ни с чем не спутаешь, а Коралина смотрит в темные глаза безучастно, уже зная, что ее ждет. Не всем в этом мире повезло. Хватали за плечи, быстро выводили её из приюта, попутно разбираясь с детьми, что цеплялись за ноги крепких мужчин в форме, плакали, умоляли оставить Коралину «дома». Синева ярких глаз меркла с каждой секундой, с каждым вскриком откинутого прочь сироты. Уже тогда, в свои восемь с половиной лет, Коралина знала, что в следующий раз она улыбнется очень нескоро, уже тогда в глазах застыло разбитое стекло, а в душе погас последний фитиль сказочного фейерверка. Метка на запястье, как клеймо на скоте. Изнурительные тренировки, каждый день по десять и более часов, невыносимый голод, от которого скручивает на холодном полу комнаты, что больше была похожа на клетку заключенного. Боль. Колени саднят от грубого льда, она не может выступать, ей так хочется к маме, к папе, к тем, кто однажды покинул ее, ведь даже там, на небесах, она желала находиться гораздо больше, чем здесь. Коралина объявляет голодовку: побои. Грубые ботинки с металлическими носами впиваются кинжалами в хрупкие ребра. Переломы и крики отчаяния, заглушаемые ладонью в кожаной перчатке. Истеричек в Корпусе не любят. А Ласточку словно бы ненавидят. Ее магия — опасность во льду, она под надзором и жестким контролем, можно только украшать шоу и держать равновесие, а если случайно вырвется больше силы… Снова побои. И слезы, и мольбы, и жуткие вопли, угасшие в темноте одиночной камеры. За что ей все это? За магию? Девушке уже вот-вот девятнадцать, а ситуация не изменилась. Ласточку красят, красивыми кистями наносят макияж и нахваливают пухлые губы, и большие глаза, которые так приятно подчеркнуть. «Улыбайся, будь доброжелательной и не вздумай просить о помощи», — отзвуком приказа звучит в ушах, и она мило кивает в ответ на комплименты. Ей сделают прическу, скроют неаккуратные синяки, а кто не падает на льду на тренировках, ведь так? Опрятная, красивая, она выскользнет на лед одним лишь движением и услышит аплодисменты. Коралина готова выступить, она покорит не одно сердце своим непревзойденным танцем. Люди, инициированные маги, все как один завороженно просмотрят полет Ласточки над убийственным льдом, охнут от очередного акселя, а ей бы коньком перерезать себе шею, ей бы упорхнуть из клетки и скрыться где-нибудь подальше от людских глаз и никогда, никогда больше не выступать на публику. Она до безумия любила кататься, быть фигуристкой, она любила эти цветы, что ей дарили, а после отбирали сотрудники. Но каждый день своей жизни, вот уже десять лет, она не видела солнца, она мерзла и мечтала, но надежда уходила, как и зрители после выступления. И закружившись на льду в последнем жесте болезненного танца, она склонит голову перед публикой, которая рассыпется в похвале. Полетят на холод льда букеты, розы, пионы, все, что угодно, все, что ассоциируется с нежностью, ведь Ласточка такая элегантная, Ласточка очень женственная, она идеал, она идол. Но стоит упасть цветкам ликориса, разбиться кровавым красным, как глаза ее потемнеют, нальются пеленой слёз, что затмит взор, ведь именно эти цветы росли вокруг всего Дома Скорби, ведь именно их она срывала, будучи маленькой, ведь именно за них получала по маленьким ручкам и смеялась, обещая больше так не делать. В голове раздастся смутная, такая далекая детская речь, но Коралина сдержит рыдания, заберет букет и поднимет взгляд на того, кто кинул цветы. Так она запомнила Его. Парень, что приходил на каждое выступление. Он смотрел на нее безучастно, словно не хотел быть здесь, но девушка чувствовала, будто от нее к нему тянется какая-то длинная, запутанная нить, которую не разорвать, не позволяющая отвести глаз, когда выступление закончится, а он медленно подойдет одним из последних, чтобы вручить ей любимые цветы. Коралина прижимала их к груди, молясь, чтобы хотя бы один букет не забрали, чтобы хоть что-то осталось в напоминание о свободе, о жизни за стенам Корпуса, о том, что большой мир существует и она его не придумала. — Большое спасибо. Приходите еще, — спокойно скажет девушка с мягкой улыбкой, пока внутри сердце начнет разрываться болью. Она сама мазала свои раны сладкой солью. Она сама втирала ее в кровоточащие колени этими цветами, ведь только боль напомнит ей о том, что она до сих пор жива. Трагичные глаза встретились с подобными ей, только золотыми, грубым прикосновением опасности, но что-то внутри сжалось так сильно, стреляя осознанием в хрупкую голову. Он может помочь. И в мыслях о нем, в мечтах о том, как у нее появится шанс жить вновь, засыпала Коралина на твердой кровати без матраса, согревая ладони горячим дыханием. Она выходила на лед, танцевала, запускала ледяные искры, взмывала в воздух птицей и производила настоящий фурор раз за разом. Всё только для того, чтобы сжать в конце в руках букет скорбных цветов. Всё только для того, чтобы следующим взглядом наконец высказать ему мольбу о помощи. Она не знала имени этого парня, не знала ничего о нем, но его глаза были так похожи на её, словно бы в зеркало смотрела девчонка, словно бы он тоже ждал, когда придет кто-то и спасет от чего-то страшного и сокровенного. Алые губы разомкнулись, когда она хотела было попросить его помочь, но резко осеклась, когда взгляд задел сотрудника Корпуса, что провожал гостей шоу, а сейчас острым взглядом следил за фигуристкой. Она улыбнулась, помахав головой. — Приходите на следующей неделе. Я... буду Вас ждать, — казалось бы, незначительная, такая же как и для всех фраза, сквозила яростью льда, собранной в хрупких ладонях. Она ощутила, что выходит из-под контроля, что руки медленно замораживают воду, все еще каплями срывающуюся со свежих цветов, оттого мгновенно развернулась и упорхнула в другой конец катка. Но не знала Коралина, что это заметят. Не знала, когда закончится избиение. — Сколько раз повторять?! Нельзя допускать даже малейшей утечки магии вне шоу! — кричал высокий мужчина, ботинком наступая на хрупкую худощавую голень девушки, пока она рыдала так, словно бы тысячи океанов разливались прямо из-под её ресниц. Ласточка не могла больше терпеть. Бог никогда не ответит ее молитвам. Только Он может помочь. Только парень с глазами цвета чистейшего заката, только парень, чьи руки сильно дрожат, а голос холодный, непроницаемый, словно занавес заброшенного театра.

***

Она не умела писать. Очень плохо читала. В приюте не сильно заботились об образовании детей, а в Корпусе никому нет дела до жизненно необходимых умений, ведь ей не выбраться отсюда, пусть только танцует, пусть развлекает прожженное население, пусть продвигает пропаганду наигранной радости и будет инструментом, как ей и положено. Она плакала, так сильно плакала, что дышать становилось почти невозможно, в лёгких — пожар, но глаза горят так же, сожженным лесами и жаждой к иной жизни. Ей бы только вырваться — а там не важно. Только бы вырваться на волю! «Пожалсто памогите мние», — все, что получилось у нее написать, пародируя ранее запомнившиеся ей силуэты букв. Она так старалась, так сильно хотела, чтобы парень понял ее. Девушка услышала грубые шаги в коридоре между такими же, как и её, комнатами-камерами за железными дверями, поспешила выбросить уголек и спрятать мельчайший клочок бумаги. Коралина запихнула записку в рукав платья для выступлений, что уже успела надеть, готовясь к сегодняшнему выходу на лед. — Ласточка! Сколько можно копошиться?! — выкрикнул охранник и девушка сорвалась с места, выбегая из комнаты. — Простите! Мне нужно было… Поправить волосы… — о достоверной отговорке она забыла позаботиться, из-за чего сотрудник Корпуса взглянул на нее с глубоким недоверием. — Рыдала опять? Истеричка ненормальная. В гримерку, бегом! — сильной рукой толкнув девушку вперед, он отправил Ласточку подготавливаться к сегодняшнему шоу. Она так хотела, чтобы оно стало последним.

***

Классическая музыка разлилась мягкими переливами струн арфы по льду с ярким сиянием. Вздымая худые руки, Ласточка вознесла частички ледяной поверхности к самому куполу помещения, украшая серый потолок мириадами звезд, пока сама не пришла в движение и свет не осыпался на нее обратно ярчайшим звездопадом. Публика аплодировала изо всех сил, никто не сравнится с этой фигуристкой — только так и нужно использовать эту опасную магию, она должна лишь радовать людской глаз, никогда не становиться оружием против честнóго народа. Распахнулись белые крылья, Ласточка на скорости пролетала сквозь бури, создаваемые собственными руками, пока музыка становилась интенсивнее, быстрее, сподвигая ее на кульминацию и завершение шоу. Новая программа была феноменальной: полетели букеты, игрушки, благодарности, засыпая фигуристку невысказанной любовью, но синие глаза искали лишь того самого, необходимого ей человека. Цепляясь пальцами за парапет катка, девушку сводил с ума вольный шаг знакомого незнакомца, пока он спускался, чтобы передать ей излюбленный ликорис. Как можно быстрее, как можно незаметнее, она выудила из рукава платья записку, вложив ее меж хрупких ледяных пальцев, невидимым движением передав последнюю надежду в его теплые ладони. Так они и расстались, так и загорелась давно потухшая свеча в сердце Коралины.

***

Как в бесконечной агонии, как в лесном пожаре, обгладывающем хрупкие кости, как в самом настоящему аду, о котором учили в Доме Скорби, провела Ласточка две последние недели. Казалось, что каждый удар по тонким запястьям рассыпал их, разрушал и ломал, пока она ждала лишь одного — спасения из бесконечного цикла пыток и истязаний. Девушка сидела в углу своей камеры, пряча лицо руками, пока на нее выливались крики и ругань за очередной раз вышедшую из-под контроля магию. Сегодня на шоу она случайно создала лишний вихрь, который чуть не улетел в публику. Ей повезло, что в зале находились инициированные маги, которые смогли совладать с ледяной стихией и остановить это вовремя. Не подозревающие о едва не произошедшей трагедии люди подумали, что это часть новой программы, и восторженно аплодировали, стирая мозолистые руки, пока Ласточка молилась, чтобы её просто не убили за эту оплошность. — Ты ставишь всех под угрозу! Теперь ты понимаешь, почему тебя держат здесь?! Ты опасная, бесполезная девка! Всё, что ты можешь, это кататься на долбанных коньках! — надзиратель был жесток и не жалел силы, когда, метя в бедро девушки, совершал один за одним жестокие удары ногами. Коралина умоляла его остановиться, но не было видно конца мучениям, пока резко не задумался каратель лишь на мгновение, а губы его не расползлись в лукавой, масляной ухмылке. — Кажется, я придумал еще один метод, которым ты сможешь принести хоть какую-то пользу… — приблизился мужчина, сев на корточки перед девочкой. Она несмело открыла лицо, чистейшим страхом встречая хищника. Его ладонь медленно проехала по только что избиваемому бедру, отозвавшись в теле Коралины яркой болью. Она взвизгнула, сразу же стараясь уйти, отодвинуться, пускай разум и не понимал, что происходит. Все инстинкты говорили девушке бежать, прятаться — всё что угодно, лишь бы не стать жертвой. Она попыталась оттолкнуть от себя руку, но в тот же момент оказалась схвачена за шею, отчего голова ее задралась вверх, и дышать стало невозможно. Мужчина со злостью сжал горло Ласточки. — Ты просто расходный материал. Другие девочки уже были благодарны, что настоящий человек, не генетическая ошибка, обращает на них внимание. Заткнись и наслаждайся, Ла-сто-чка, — рука сжала, до боли и сдавленного стона, превращающегося в хрип задыхающейся девушки, грудь Коралины. Слезы покатились по щекам. Она не знала, что мужчина хочет сделать с ней, не знала, чего лишится, если это продолжится, но смирение обваливалось на ее плечи грубыми камнями, когда он разорвал тонкую кофточку на ее груди и… Раздался громкий топот по коридорам. Бег нескольких человек сначала был далеким, но приближался стремительно. Глаза Ласточки помутнели от недостатка воздуха, от соленых слез, задвигающих обзор, но силуэт, что в следующее мгновение оказался в дверном проеме, она бы ни с чем не спутала. Он пришел за ней. Он исполнил ее желание.