Клуб по интересам

Мелкое ростом существо лежало на кровати, укутавшись в одеяло. Пальцы быстро, по возможности, набирали текст. Существо кашляло. Горло драло, сосательные леденцы не помогали. Раздался оглушительный чих. — Ооой... — протяжно выдохнуло существо, потирая офигевший от подобного напора нос. — Спасибо, что хотя бы температуры нет. Ёбаная простуда, пошла она на хуй. — хриплый голос тут же сменяется кашлем. — Добрый день. — раздаётся ехидный голос. Автор вздрагивает, нервно оборачивается. — Ёмаё, бля, чё пугаешь? Чуть до сердечного приступа не довела! — Ромашка расслабляется, утыкается обратно в экран, дописывая предложение. — Чё хочу? — она смотрит на Теруко вопросительно, ожидая её ответа. — Мы пришли решать кому присуждается право дать тебе по жопе. — рядом с Теруко встаёт Дзёшико. Автор изгибает бровь, а после хрипло смеётся. Усаживается на кровати, оглядывает своих детей насмешливым взглядом. — Ну давайте разбираться. — на губах усмешка. — Но сначала подождём остальных. Такаюки уселся рядом с Автором. — Как себя чувствуешь? — Жить можно. — на губах усмешка. Тёплая ладонь зарывается в короткие вьющиеся волосы. Ромашка улыбается, прижимается щекой к чужому плечу. — Тёплый камушек. — она улыбается. — Тоже хочешь дать по заднице бедному автору? — со смешинками в глазах спрашивает девушка. — Нет. Разве что только за то, что не заботишься о себе. Но ты исправляешься. — Такаюки вновь гладит по голове. — Жаль. Очень жаль. — грустно выдыхает Автор. — Уууу как много желающих дать мне по жопе. — прыскает она. — Теруко, Дзёшико, — Ромашка кивает девчонкам. — Михэль, говнюк такой. А ты чё припёрся? — возмущается девушка. — А тебе напомнить? Во-первых: чё это за дурацкое имя? Во-вторых: усын... — Автор закрывает юноше рот ладонью. — Цыц. Моя жопа не выдержит, если будешь слишком много болтать. — она хмурится. Михэль убирает руку, смотрит недовольно. — Во-вторых: Эльф? Серьёзно? — Да, серьёзно. В той работе ты эльф, хочешь ты или нет. И вообще. Чё возмущаешься? — А тебе напомнить как ты меня мерзким дядькой и стеком для лошадей выпорола?! — вскричал Михэль. — Или как на меня отшмётки зомби полетели, что я потом в истерике бился?! — Не ори на меня. — у Автора дёрнулась бровь. — Автор злой и сердитый как и все его дети. Дети, не злите Автора. — Ты меня при каждом удобном случае бьёшь! — возмутился Михэль. — Тебя бьют?! — вскричали одновременно девушки. — Меня в каждой работе ожидает порка! В каждой! Этой бестии нравится меня пороть! И рисовать это нравится! — Теруко обвинительно ткнула в Ромашку пальцем. — Не говоря уже о тонне стекла, которое есть в её задумках! Чего стоит задумка, в которой мне меняют сущность и настраивают против Кэури, а я использую её как свою игрушку и издеваюсь над ней! — лицо Фудзи Ёмей побраговело от ярости, вокруг заплясало пламя. — В каждой работе у тебя любящий старший брат и родители, любящая девушка. И вообще всё у вас всегда хорошо заканчивается! — раздражённо отмахивается Автор. — Ну да с Михэлем сложнее, но счастливый финал и у тебя есть. — Вас хотя бы просто порят. А меня избивают. Ей нравится меня избивать. — Дзёшико пронзительно посмотрела на Ромашку. — Ну да с тобой тоже сложнее. В своё оправдание скажу, что тебе нравится и ты сама. — попыталась оправдаться Автор. — И вообще у тебя много друзей, возлюбленный и две семьи, которая считает тебя своей частью. Не говоря уже о том, что тебя тоже ожидает счастливый финал. — Слушай, а кто это? — спрашивает Михэль, указывая пальцем на девушку, сидящую в углу комнаты и что-то увлечённо набирающая в телефоне. — Это Танька. Она тоже писатель и поэт. — выдыхает Автор. — Встань с пола и сядь на кровать. Заболеть хочешь? Пол холодный. — ворчит Ромашка, наблюдая, как Танька нехотя поднимается и усаживается на стул, но в том же углу. — И не закатывай глаза. У тебя потом болеть всё будет. — Да, мамочка. — фыркает девушка и вновь печатает и печатает. — А она чё не решает кому присуждается право? — А мне без разницы кто и чем будет её пороть. Я только посмотреть. Мне для работы нужно. — не отрываясь от экрана, произносит Танька. — Моя девочка. — умиляется Ромашка. Теруко хмыкает и отворачивается. Автор обнимает её со спины, прижимает к себе. — И ты моя девочка. — она целует её в макушку. — И ты тоже моя девочка. — Ромашка прижимает Дзёшико к себе, целует в макушку. — А ты мой мальчик. — Михэль пытается убежать, но от любви Автора не так-то просто скрыться. — Бациллы свои размазала по мне. — фыркает он, но ему было приятно от такого проявления чувств. — Мои бациллы вам не передадутся. — фыркает Ромашка и награждает поцелуем усмехающегося Такаюки. В дверь постучали. — Да? На пол падает письмо. Автор вскрывает конверт и читает вслух. — Претензий к автору не имею, а если и имею, то как-нибудь переживу. — Это кто? — любопытствует Теруко. — Это Александра. Не тётя Влада, другая. Она одна из моих первых детей в принципе. Правда я не дописала её историю. — Автор неловко смотрит на своих детей. Те одновременно фыркают и Ромашка снова умиляется. — Добрый день. — Автор замирает. Этот голос она не спутает ни с кем. Медленно оборачивается. На неё смотрит взрослая женщина. Её одежда закрывает всё тело, но Автор знает, что под одеждой скрываются страшные шрамы. — Здравствуй, А́нка. — лицо приобретает холодный оттенок, беспристрастный. — Зачем пришла? — как бы невзначай интересуется она. — Ты звала и я пришла. — пожимает плечами А́нка. — А ты кто? — Теруко смотрит вопросительно, разглядывая незнакомку, переводит взгляд на автора. — Ты нас всех под копирку делала что ли? Мы все почти одинаковые. — Не совсем, просто мне нравится этот тип внешности, да и вам по характеру подходит. — не сводя взгляда с А́нки, ответила Автор. — Я твоя старшая сестра. — спокойно поясняет пришедшая. — Я была создана позднее Александры. Моя история даже была на фикбуке пару месяцев, но она её скрыла в черновики. — спокойный, беспристрастный голос. — Я просто хотела переписать кое-что, сделать тебе нормальное детство и юность. — виновато отвечает Ромашка. — Да, я смотрю наш Автор грешит забрасыванием историй. — усмехается Дзёшико. — Отличный обоснуй. — бурчит под нос Танька, что-то увлечённо печатая. А́нка усмехается, усаживается на кровати, хлопает по своему колену. — Э, а почему ты? — Теруко хмурится. Не то, чтобы она так сильно желала причинить боль Автору, скорее хотела немного проучить. — Я тут старше всех вместе взятых. Оставляю это право по старшенству. — спокойно отвечает А́нка и переводит взгляд на Ромашку. Та мнётся, переступает с ноги на ногу, а после медленно подходит и устраивается на чужих коленях. Дело не в страхе перед поркой, дело в чужих, полузабытых чертах, дело в чужом запахе, успевшим действительно стать чужим. Автор просто чувствовала неловкость перед своим Творением. Неловкость смешивалась со стыдом и виной. А́нка спускает штаны и бельё до колен, сразу шлёпает, без предупреждения, на ягодице расцветает розовый след. Ромашка выдыхает вытягивается на кровати и замирает. Новые шлепки опаляют ягодицы. Автор грустно вздыхает, дёргается. — И как твоя жизнь? Как муж, дети? — как бы невзначай интересуется она. А́нка усмехается. — Нормально. Ханна с Каем встречаются. — Да, про них я помню. А остальные?.. — Ромашка вздрагивает от очередного шлепка и пытается вспомнить давно забытые имена. — Эрнест, Харди, Кацу и Пайро — четверняшки. Твой аналог черепашек-ниндзя. — выдыхает А́нка, задумчиво шлёпая девушку. — У них всё хорошо: тренируются, взрослеют, становятся сильнее. Их способности, доставшиеся им побочным действием от меня, с ними не враждуют. В воздухе осталась висеть недоговоренная фраза "В отличие от меня". Ромашка шипит от нового шлепка и жмурится. — А близнецы? Которые третьи по старшенству? — Цуёи и Рю. — подсказывает А́нка. — Нормально. Устраивают небольшие переполохи дома и в городе, тренируются с Курапикой. — в голосе проскальзывает грусть, удары становятся сильнее. — А малышка Хотару? Всё ещё бегает с плюшевым слоником? — шипит Автор, жмуря глаза, чтобы с них не скатились слёзы. — Осликом. — машинально поправляет А́нка. Отворачивается и снова опускает руку на покрасневшие ягодицы. Остальные сидят тихо, боясь пошевелиться, понимают насколько открывшаяся сцена — интимна. Это уже переходит грань между наказанием из-за забрасывания работ, это нечто глубокое, личное. Такаюки тихо встаёт и уводит подростков, что-то шепчет возмутившейся Таньке, у которой вдохновение и которая уже давно не слушает и не смотрит на окружающих. Для неё сейчас существует свой мир. Но выслушав юношу, девушка серьёзно кивает и выходит с остальными. Ромашка зарывается лицом в плед с бурым тигром, которым, на манер покрывала, застелена кровать. Зарывается и дышит, пытаясь прогнать проступившие слёзы, но они скатываются из глаз и душат. Она стирает их тыльной стороной ладони. Сзади и внутри всё горит. А́нка на мгновение останавливается, берёт в руки расчёску, брошенную ещё утром на кровати. У Автора в принципе много лишних вещей на ней. В углу кровати, ближе к окну, кучка вещей, из под неё выглядывает зонтик. Одеяло скомкано, край валяется на грязном полу. Возле подушки тоже валяются вещи: шапка, полотенце для рук, куча носовых платочков и бумажных салфеток, упаковка пакетов для мусора, наушники. В углу три плюшевых игрушки: Кот-батон, белая кошка в розовой вязанной кофточке и тигр в пшеничной вязанной накидке, так похожая на те, что носит её муж. А́нка смотрит на это всё, чтобы отвлечься, чтобы не смотреть на Автора. Хлопок расчёской вышел яростный. Ромашка дёргается, вскрикивает. Но быстро молодеющая женщина не останавливается, на ягодицы обрушивается новый шлепок. Автор молчит, лишь содрогается. А в груди у А́нки букет из забытых чувств: обида, злость, непонимание. Она молча шлёпает, хотя ей есть что сказать, она молчит, хотя ей хочется кричать. — "Ты уделяешь им всем больше времени, больше внимания, хотя все они родились по моему подобию!" — невысказанные слова вбиваются шлепками. — "Огонь, что бушует внутри них! Русые волосы и карие глаза!" — с губ вылетает вскрик, но А́нка держит крепко. — "Кучу воплощений! Характер! Ведьминский дух!" — губы девушки дрожат. — "Ты разобрала меня на части! Отдала всё им!" — с глаз падают слёзы, А́нка не замечает их. — А я?! — слетает с губ. Девушка думает, что она кричит, что эти две буквы звенят в воздухе, но на самом деле с губ слетел хриплый шёпот. — А я?.. — холодные слёзы падают на чужую поясницу. Автор молчит, от её слёз намокает плед. В груди бушует обида и боль. А́нка смотрит на пунцовые ягодицы. Откладывает расчёску. — Вставай. — голос дрожит и звенит. Ромашка поднимается с колен подростка, возвращает одежду на место. С болью и сожалением смотрит на своё Творение. Она забыла много важных моментов в её жизни, но она помнит с каким энтузиазмом и восторгом создавала её и её историю. Автор выдыхает, приближается и обнимает А́нку за плечи. Та недовольно дышит, но утыкается лбом в чужой живот. — За что ты так со мной? — тихо и угрюмо спрашивает она. — Я безответственный автор. Прости меня. — Ромашка поглаживает чужие плечи, спину, макушку. — Я скучала. Правда. А́нка выдыхает, обнимает, прижимается. — Я тоже. Губы автора трогает улыбка: — Моя девочка. На макушку опускается нежный поцелуй.