Хоть мрак всё гуще

Под венец Пепа пошла в восемнадцать, аж на шесть лет раньше сестры, зато Хульета надеялась раньше выдать замуж дочек. Всё к тому и шло: Мирабель пусть и была ещё маленькой, но за Луисой который год бегал Мануэль Поланко, мальчик добрый и заботливый, а среди многочисленных поклонников красавицы Исабелы Венерой на предрассветном небе светился Мариано Гузман. Только вот Мариано стал мужем вовсе не Исы. Пока племянница, вся в свою мать, замуж не торопится, Пепина крохотная птичка Лола веточка за веточкой вьёт семейное гнёздышко, в котором вот-вот из скорлупы должен проклюнуться птенчик. Ребёнок под её сердцем Долорес как будто бы не волнует, спокойствие её невозмутимо, и даже новостью о беременности она делится лишь на третий месяц, так, между делом, отрезая себе кусочек от стейка. Зато будущая бабушка волнуется за четверых: за себя, за мужа, за дочь и за зятя. Разум бегает по грани обезумевшим коати, что даже с места встать без чёрных кругов перед глазами Пепа не может. Феликс видит усталость супруги, потому и ведёт её на прогулки на воздухе по совету Хульеты, всё время уделяет жене. Дочери тоже не легко, но у той есть свой муж, который с неё пылинки сдувает. За Антонио проследит его зверьё, а за старшим сыном нужен, конечно, глаз да глаз, чтобы не выкинул своих фокусов, но Пепе он всё же нужнее. Они лежат в тени, оперевшись на ствол дерева. Вокруг ни души, только вьюрки поют и щебечут в тишине, когда пролетают мимо. Пепа прислоняется к нему головой, кладёт руку ему на грудь, а он гладит её плечо — всё совсем как в молодости. — Смотри, это облако похоже на младенца. — Пальцем Феликс указывает наверх, на словно поделённое на множество маленьких ячеек небо, в каждой из которых сумчатые облака округлыми формами напоминают фигуру младенца. — И это тоже. И это. Пепи, amor, тебе не кажется, что небо сегодня странное? — И правда странное… — Пепа разглядывает сизое небесное покрывало поначалу отрешённо-задумчиво, в расслабленной неге от прикосновений мужа, но после её догоняет смысл сказанных им слов. — Феликс, это знак! Они все похожи на детей, вдруг, небо хочет сказать, что у Лолы будет не один ребёнок, а два? Или три? Или, святая дева, вдруг она исполнит мечту мужа и пятерых сразу родит? Она встаёт и хватается за волосы, ходит кругами, взад и вперёд, задирает голову ввысь, пытаясь сосчитать, сколько младенцев ей чудится на небе. Пожалев о своём наблюдении, Феликс всё же не унывает и оптимистично отвечает на все её вопросы. Нет, дорогая, вряд ли хоть какая-то женщина может за раз понести тридцать семь детей. Да, из нас с тобой выйдут неплохие бабуля с дедулей. Нет, мы с тобой не старые, Пепита, разве ты не слышала: говорят, что в сорок пять — баба ягодка опять. Не разлюбит он её, mi vida, где это видано, разлюбить девушку из семьи Мадригаль? И нет, мы, конечно, поможем, но они сами управятся с ребёнком, мы своих вырастили. Да, с одним-одним, я уверен, хочешь, у твоего брата узнаем наверняка? Так он потихоньку доводит Пепу до дома, втайне гордясь собой за избежание бури. — Это явление называется вымеобразные облака, вы знали? — отмечает Агустин, когда они все собираются вечером. — Они предвестники тропических циклонов или, проще говоря, ураганов. Одного лишь слова на букву «у» с лихвой хватает, чтобы возбудить фантазию — и вот уже не надо ждать никаких ураганов с востока, он закручивается прямо внутри Каситы, и в сердце его Пепа, которая совершенно точно истрепала сама себе нервы в последнее время. Долорес с Мариано выбирают имена, и когда наряду с именами других бабушек и дедушек, которых молодые родители хотели бы почтить, называют её собственное, у Пепы скачет давление. Ох, всё же не молодеют, как бы не подбадривал её Феликс. Кости ломит, живот скручивает от боли, сколько не питайся целебной едой и знобит её, знобит, а бьющиеся о землю градом льдины никак не помогают. Только с ними ничего поделать ей не в силу, и Пепа смущённо улыбается и уходит к себе поспать посередине дня, приговаривая, мол, старость не радость. На следующей неделе Пепе кусок в горло не лезет. Вроде еда как еда — вкусная, разумеется, другой у Леты не бывает — вроде и пахнет хорошо, сама же помогала готовить, но аппетит никак не приходит. Долорес тоже ест неохотно, на кукурузу глядит с лёгким отвращением, точно у неё черви на тарелке, а не её любимые овощи с кукурузой. В какой-то момент она просто сбегает из-за стола — тошнота подступает. Зато Пепа неожиданно для себя доедает за дочерью почти нетронутую еду. Кукуруза прямо тает во рту, Пепа улетает её в обе щёки, что странно, потому что раньше ей жёлтые зёрна казались противными на вкус. За одной добавкой следует другая, пока Хульета не говорит: — Ты ещё не наелась? Смотри, Пепа, поправишься. — Да мне кажется она уже, — вставляет свои пять копеек Бруно, на что средняя сестра мрачно зыркает в его сторону. — Нет-нет, я без шуток, Пепа, ты случаем не… — Даже знать не хочу, о чём ты подумал. Чем больше разговоров о детях, тем больше Пепе кажется, что она сходит с ума и погода сходит с ума вместе с ней. Ураганы, метели и грады по пустяковым поводам превращаются в привычное дело, её настроение меняется быстрее, чем происходят сюжетные повороты в крысиных теленовеллах Брунито. Долорес слышит сердцебиение своего ребёнка, Пепа слышит, как кровь стучит в висках, собирается туча. Долорес даёт ей потрогать живот, Пепа чувствует, как — о Господь — её внук пинает её ладонь, идёт дождь. Или это не внук, а внучка? Уж лучше это будет девочка, что Бруно, что Камило, как бы она обоих не любила, доказывают, что мужчины в их семье вырастают балбесами, на одного Антонио надежда. А внучку Пепа сможет и забаловать, не боясь за её воспитание, и будет она и умницей, и красавицей, и… вдруг Пепа панически замечает, что мыслит как мама. И до чего мама довела Исабелу? У них сейчас что ни разговор, то ругань о замужестве. Нет-нет-нет, Пепа не повторит ошибок близких, но накрутить себя она всё же успевает. Штормит, над головой нависает тяжёлый полог из туч. Только это не дождь, не снег, не град. С неба падают другие виды осадков — живые. На последнем издыхании бьют хвостом да плавниками рыбы, с иссушённой чешуей; прыгают, квакают лягушки. Ещё одни осадки — хлористый натрий. Бруно бормочет, что это всё плохая примета, и на всякий случай щедрыми горстями сгребает соль и бросает её во все четыре стороны. — Мама, мама, мама! — Антонио дёргает её за подол юбки, привлекает внимание, как умеет. — Мама, они говорят, что их принесло сюда твоим ураганом. Им не хватает воды, мами, они умирают! Дождь из лягушек — плохая примета, всё повторяет Бруно, — оставляет Антонио грустить, особенно, когда рыбы умирают, а лягушками пируют местные птицы. Он знает, что в животном мире есть место хищникам и жертвам, но так много смерти за раз его детское сердце не выносит. А что до Пепы, то она корит себя за эмоциональную слабость. Не будь она такой истеричкой, сыну не пришлось бы слушать предсмертные крики целого озера. — Какая из меня бабушка, если из меня даже нормальной матери не выходит? — жалуется она одним вечером Хульете и Бруно, который затесался рядом. — Мой Тонито больше разговаривает со зверями и Мирабель. Камило и Долорес вместо того, чтобы обращаться за поддержкой ко мне, ходят возле меня, будто я хрупкая, сделанная из хрусталя. — Я уверена, всё совсем не та… — Так-так, — перебивает она сестру, чей второй дар — отрицать очевидное, унаследованный Мирабель. — Лола со всеми проблемами идёт к тебе, или не правда? Боится рожать — успокаиваешь её ты, с Мариано что не то — советуется с тобой, мучает дар — так вообще к тебе, Брунито, пошла жаловаться! — Она всего лишь заботится о тебе, Пепа. Не хочет тебя напрягать. Ты и без того в последнее время как на иголках, устаёшь, голова кружится, тошнит. Долорес мне сказала, что ей кажется, что это у тебя ребёнок будет вместо неё. Хульета трёт виски и думает. Бруно дело говорил, Пепа правда ведёт себя не так, как обычно, и эти её погодные аномалии… В последний раз такое было семь лет назад, до рождения Антонио. Укрепившись в своей догадке, она следующим днём ненавязчиво спрашивает, а когда у неё в последний раз была кровь… и второпях месит тесто на арепы для Бруно, который на Пепино громкое «Мой ребёнок, что, будет младше моего внука?!» совершенно не подумав о её реакции, поправляет единичное ребёнок на дети и говорит, что всеми силами пытался намекнуть на двойню последние недели три. Разумеется, в него летит десяток-другой слабеньких, но всё же болючих молний.