Хорошие девочки делают это лучше

Кофе горчит практически так же, как и в то утро. Кате безотчетно хочется вылить его под ноги официантке, которая его принесла. Но, во-первых, Васька была хорошей, а, во-вторых, причиной её злости был вовсе не кофе. Не то чтоб она правда злилась. Всё было справедливо и логично: они пили кофе вместе, завтракали яичницей, потому что готовка Кате не давалась никогда, раз сто целовались, пока мыли посуду. Пока она собиралась домой, а Александр провожал её до такси. Было мило, но. Но, в понедельник Катя пришла на работу в привычном мышином образе, Воропаев делал вид, что ничего не произошло, а она представляла бизнес-план Жданова, цепляясь бульдожьей хваткой за должность. Александр язвил и бросался колкостями, а у неё, как назло, не находилось ни одного ответа — может, из-за начальства рядом, а может от легкой обиды, что вот такой он мудак. » — И тебе это нравится.» Чёрт бы побрал этих призраков той роковой ночи. Ладно, она немного злилась. Конечно, не надеялась, что всё превратится в ванильную сказку с «долго и счастливо». И опять это, но. С той ночи прошло полтора месяца. Она окончательно испортила отношения с Кирой, зато Жданов доверял ей безоговорочно, (особенно после его триумфального спасения с Лариной, «Техноколором» и почти уволенной Пушкаревой). Тогда Жданов на пару с Малиновским, почему-то, решили, что такое рвение помогать у Кати из-за трогательной и стереотипной влюбленности в начальника. Забавно, но вариант того, что Кате просто банально нужна была эта работа, они не рассматривали. Затем, в компании повалили провалы один за одним, начиная с проваленной коллекции, заканчивая с тканями. Катерина приносила чай с ромашкой, гладила Жданова по плечу, успокаивая, отбивалась буквально ото всех банков — в знак благодарности Жданов, почему-то, решил не перевести её в нормальный кабинет, или повысить зарплату, а нелепо броситься целовать в каком-то захолустье. А потом в машине. Во внезапную любовь и переоценку ценностей у Андрея Катя не верила. В конце концов, когда она огромными трудами разубедила их создавать подставную фирму, чтобы окончательно увязнуть в махинациях, они её даже не поблагодарили. Так что, причину внезапных ухаживаний Катерина искала в другом, и преуспела. Интересно, как один подслушанный разговор может развернуть твою жизнь так кардинально. Пушкарева однажды пережила Дениса с его спором, пережила Воропаева и их эту ночь, после которой хотелось в петлю лезть, а вот пережить предательство начальства было труднее всего. Ведь, после холодного игнора Воропаева, Катя расценила это единственно-правильным решением — раз они в разных командах, значит и союзники у неё теперь вот такие. К сожалению, решения мозгов сердцем не учитывались — Катя всё еще вспоминала по ночам и легкие касания его ладоней, и невесомые поцелуи в шею, укусы губ и грубую несдержанность, когда он терял контроль. Воропаев ей нравился. Очень сильно. Но, увы, это не имело никакого смысла. — … и как добраться из Рая в Ад? — слышит Катя голос Светы. — Очень похоже на дорогу из дома на работу, — язвит Амура, поправляя шарф на шее, когда они собираются возвращаться обратно с обеда. Девочки хихикают, вылетая толпой на улицу. Ноябрь был тёплым и солнечным, отчего раздражал сильнее, чем дожди и слякоть. Катя поправляет выбившуюся прядку обратно в пучок, а потом плюёт и распускает волосы, удовлетворенно вздыхая. — У Амуры день рождение послезавтра, — тихо говорит Кате на ухо Ольга Вячеславовна, хватая её под руку, — мы думаем устроить сюрприз. Катя задумчиво смотрит Буйо в след и расплывается в улыбке. Теперь они часто гостили друг у друга, питаясь вредной доставкой, или выпивая пиво по вечерам, конечно, обсуждая всё на свете. У Кати был Коля, но он, как и водится мальчишкам, не всегда мог понять тонкую душевную организацию женщин. Амура часто шутила над ним, и Зорькин сам по себе перестал приходить часто, теперь предпочитая встречи исключительно, когда она приходила к родителям. Наверное, стоило навестить их сегодня. Из лифта она выходит слишком спешно, путается в каблуках (отец часто ворчал, что они у неё теперь слишком высокие, да и в целом, зачем ей те изменения нужны были?), и, конечно, привычно падает, заваливаясь набок. Девочки охают, но отчего-то помогать не спешат. — Опять вы? — грохочет знакомый голос сверху, и Катя проклинает вообще всё на свете за свою везучесть, — И что вы делаете на полу? — Полежать прилегла, — фыркнула Катя, поднимаясь с пола. — Вот, отдохнула, иду к себе. Воропаев хмыкает и скользит взглядом по её фигуре. Как-то со временем Катя осмелилась вылезать из скорлупы, хрен знает, что повлияло — скабрёзности Малиновского, когда он уговаривал Жданова её соблазнять, общение с Амурой, которая время от времени колдовала над её волосами, лицом или молча заносила блузки и юбки покороче её прежних. А может, потому что Воропаев говорил ей тогда, как его заводят её старые очки, и она, во избежание триггеров, быстро сменила их на модель поновее. Теперь он реже заглядывал ей в лицо, фокусируясь на осматривание новых нарядов, которых с первой зарплаты у неё прибавилось. Ничего кардинального, но жить стало легче. Катя на работе и правда облагораживалась — чаще язвила, училась стоять за себя и отдыхать, когда сил не оставалось, изучала стиль, знакомилась с новыми людьми. Хорошела на глазах, что замечали все, кроме него. Насмешки Воропаева были всегда одинаковы, взгляды не менялись. Обидно, досадно, но ладно. — Вы, наверное, забыли? — Что забыла? — удивленно спрашивает она, застывая с рукой на юбке в области пятна от пыли. — Принять свои лекарства, разумеется, — невозмутимо говорит он. — Вы, как всегда, сама любезность, Александр Юрьевич. Воропаев надменно скалится и поворачивается к лифтам, Клочкова провожает его хищным взглядом — кажется, между ними что-то происходит, и Кате до жути обидно, что из них двоих на одну ночь оказалась именно она. Либо она умерла — и это ад, либо жива — и это трагедия. *** Амура рассказывает ей про какого-то Антона. Высокого, широкоплечего, милого Антона с африканскими корнями и чудесной улыбкой. Катя старается слушать внимательно — они ведь правда подруги, и ближе у неё никогда не было никого. Конечно, был безусловный Зорькин и родители, но вот так, как сейчас — нет. Кто-то, кто не связан с ней детством и кровными узами, но так просто и легко выбравший её среди всех. Амура знала о той ночи с Воропаевым. Единственная из всех. Долго отходила от шока, визжала от масштаба ситуации, а потом плевалась в его сторону, когда Катя впервые заплакала из-за него. Иногда, Пушкарева думала, что не заслужила такую подругу, и что она сама недостаточно хороша. Катя думает, что с настоящей Амурой она познакомилась, когда та сказала, что никто не приходит ей на помощь, но сама она откликается на любой звонок даже посреди ночи. Амура — монета, которую большинство отчего-то предпочитает разменивать. Когда Катя удивляется, разве у них с женсоветом не та дружба, где всё равноценно, Амура говорит, что никто не знает, какая дрянь у тебя внутри водится. Кате хочется стать для Амуры той, с кем ей будет так же комфортно, как ей. Буйо рассказывает ей про родителей, иммиграцию, травлю в школе из-за различий и тусовки. Амура говорит, что она из поколения верящее в вино и сигареты. — Я усвоила одну отличную истину, Пушкарян, — говорит она, поднимая кружку с рисунком женщины-кошки, чокается с кружкой Кати, — меня не должно ебать мнение со стороны. Если мне нравится стиль дикой африканской девки, если мне нравится женщина или парень, если мне нравятся ванильные песни Димы Билана — меня не должно волновать, что скажут другие. Катя пьяно хихикает в кружку с вином и поднимает её повыше. — Я всегда буду рядом, чтобы плюнуть в того, кто захочет тебя осудить. Они встречают шестнадцатое ноября охмелевшие, смеющиеся, с легким слоем взрослой грусти. Катя думает, пусть не повезло ей в любви, зато с подругой — очень даже да. *** На пороге её каморки стоит Александр. Хищно улыбается, подняв бровь, практически мурчит от того, что застал её врасплох, еще и одну, без надоедливого Жданова или кучки подружек. — Вы ко мне? — интересуется Катя, занимая подрагивающие руки документами. — Я пришел ознакомиться с реальными цифрами в отчете перед советом директоров, а ещё полюбопытствовать, когда на мой счёт придут мои выплаты. — тон его жесткий, но в глазах смешинки, поэтому Пушкарева подбирается духом, направляя прямой взгляд на него. — Выплаты будут в течение нескольких дней, — не запинайся, — а вот отчет, увы, я не смогу вам показать. Он ещё не готов. Воропаев хмыкает, обходит ленивой походкой стол, становясь практически впритык, нос к носу, и Катя жалеет, что на ней нет сейчас старого и добротного пиджака с прошлой жизни. Потому что тепло, исходящее от него, она чувствует кожей даже сквозь рубашку. Он наклоняется ещё ниже и, в попытках защитить компьютер, она практически под ним. — Зачем ты сменила очки? Катя захлебывается в ощущениях близости, от запаха табака и дорогого парфюма, от вопроса с явным подтекстом на ту его, слегка дикую страсть к круглым очкам, а ещё от резкой смены с официоза на более личную тропу. — Они устарели. Как и твои приёмчики, манипуляции, шутки и попытки меня задеть, — хочет добавить Катерина, но трусливо молчит, буравя взглядом его тонкие губы. — Я скучаю по ним, — говорит он и обрушивает эти самые губы на её. Зарывается ладонью в волосы, оттягивая, отчего у Кати бегут мурашки по спине. Она цепляется слабыми пальцами за его рубашку, притягивая ближе, буквально вжимаясь в него. Приоткрывает губы, чем пользуется Александр, засовывая ей свой язык в рот и буквально вылизывая её. Это мало похоже на нормальный поцелуй, но, действительно, когда у них что-то было нормально? Он оттягивает волосы на затылке, чтобы Катя откинула голову назад, открывая доступ к шее, и она слушается и тихо скулит, когда он кусает кожу за ухом. Им бы сейчас остановится, но проблема в том, что Катя не хочет останавливаться, а Воропаев и не думает прекращать грубую, но такую сладкую ласку, буквально оставляя на ключицах и шее следы. — Александр Юрьевич, — говорит она тихо, всё ещё переводя дыхание, — У меня есть друг — психиатр. Могу устроить вам встречу. А то вы так набрасываетесь на людей, даже страшно. — Пушкарева, — рычит он ей куда-то в плечо, — Ты можешь хоть на минуту перестать быть такой? — Не нравлюсь? — спрашивает, ухмыляясь. — Ничуть. Такая красивая, но такая невыносимая. Любого с ума сведёшь. И не улыбайся, это не комплимент. Катя тихо смеётся, всё еще прижимаясь к нему, и закусывает губу. — Ты свободна сегодня? Вечер с пятницы на субботу, как тогда. — Нет, — качает головой она, — День рождение Амуры. Я не смогу не прийти. Александр кивает и отпускает наконец-то, возвращая возможность дышать. *** Амура — счастливая до слёз, ненакрашенная, но блестящая и сияющая — открывает дверь в квартиру резко, держа в руках лиловую пачку сигарет. Она очаровательная, сочная и растерянная, и Кате хочется её обнять. В долговязом, загорелом парне без футболки на кухне, Пушкарева узнает Антона. Амура шепчет ему что-то, пока остальные расходятся по квартире с тортом, продуктами и звенящими бутылками вина в пакетах. Они знакомятся с ним официально, и Катя замечает, как в глубине тёмных глаз подруги ложится небольшая грусть от того, что пришлось свою личную жизнь вот так продемонстрировать. Наверное, стоило ей написать заранее. Предупредить. Федя появляется с блестящими шариками в форму двойки и шестерки, шутит что-то про то, что хорошо — когда это двадцать шесть, а не шестьдесят два. Маша хохочет, разливая по бокалам шампанское. Первый тост, почему-то, вверяют Кате, и она говорит: — Я всегда приду, Амура. Даже если ты будешь на другом конце света. Мы все здесь для того, чтобы прийти. Никто ничего не понимает, кроме самой Буйо и, пожалуй, Антона, пристально смотревшего на Пушкареву. Они все друзья, но они с Амурой — одиночки. Одиночки, прибившиеся друг другу на лестничной клетке. — Трогательно, — говорит Шура, прочищая горло, явно недовольная осознанием, что у них есть что-то отдельное от всего коллектива. Катя иронично улыбается, ловя себя на мысли, что повторяет чужую мимику. Люди мерзкие в стремлении вырисовать себя таким, какими они, кажется, не являются. — Anni, amori e bicchieri di vino, nun se contanomai*. — ломано проговаривает Катя, и у Амуры в глазах блестят слёзы. Её маленькая, выцветшая татуировка на лопатке. «Годы, любовники и бокалы вина — то, чему не нужно вести счёт.» — За тебя, Амурчик, — кричит Маша, прерывая тишину. Бокалы звенят, и Кате отчаянно хочется закурить. — Если кто-то ещё раз доведет именинницу до слёз — я за себя не ручаюсь, — со смешком говорит Света. Федя кивает и подмигивает Катерине. — И если кто-нибудь ещё перейдет на язык, который я не понимаю, клянусь — положу под колёса мотоцикла и перееду. Катя смеется и кивает ему в ответ. *** Первым, что Катя видит перед глазами после пробуждения — тонкая паутинка на потолке. В глотке сухо, а голова пульсирует от боли. Поперек её талии лежит тяжелая рука, и она пытается вспомнить, с кем могла вчера уснуть, прежде чем увидит. Краем глаза замечает рыжую макушку и выдыхает. Правда, что тут делает Воропаев, она так и не осознает. — Доброе утро, — хрипит он сонным голосом, утыкаясь лицом в подушку. — Ты всё-таки пьянствуешь, Пушкарева. Она с трудом поднимается, садясь на кровати. Это её квартира и её спальня. Её постельное бельё. Её нижнее бельё на полу у комода. Отлично. — Что мы вчера делали? — Пили, — зевок, — Трепались, — ещё один зевок, — И трахались, — и откровенно пошлая, но жутко довольная улыбка. Катя стонет от отчаяния. От того, как, должно быть, жалко она выглядит в его глазах. — Как ты здесь оказался? Воропаев поднимается, прикрываясь одеялом, ровняясь с ней. — Ты вчера позвонила и умоляла приехать к тебе. — Умоляла? — повторяет она на грани слышимости. — Сказала, что я говнюк, сволочь и эгоист. — всё такая же довольная улыбка, — Но ты в меня влюблена, поэтому ты скучаешь. Катя подхватывается с кровати и роняет лицо в ладони. Прижимает плед, валяющийся на полу к груди. — Я напилась, мне жаль. — хрипит она, мечтая провалиться сквозь землю. — А мне не жаль, — говорит он, пододвигаясь к ней, убирает руки от лица, заглядывая в глаза, — Потому что, я правда идиот, эгоист и говнюк. Нам нужно было поговорить нормально, а не надумывать по-отдельности. И за что мне действительно жаль так это за то, что мы потратили два месяца на колкости и перепалки. Катя всхлипывает нервно, закусывая губу. Ладошка сама, рефлекторно, тянется к его щеке. — Ты мне правда нравишься, — произносит тихо, боязно. — Мне Амура вчера это подробно рассказала. Её глаза округляются. — Ты вчера ещё и на день рождении побывал? Александр кивает. — Познакомился с твоими друзьями, так сказать, — язвит он, — Интересно, сколько из них сидит на наркотиках, — задумчиво произносит он, усаживая Катерину себе на колени, — Они неестественно активные. — Это называется жизнерадостность и оптимизм. — Фу, не сквернословь. Катя смеется, утыкаясь больной головой ему в плечо. — Я тоже в тебя влюблен, — тихо добавляет он. — Нужно бы поговорить хоть раз нормально, — шепотом сквозь поцелуи в его отросшую щетину. — Думаю, было бы неплохо, если у нас появятся общие интересы, раз уж мы переспали. — Трижды, — совершенно серьезно кивает он. — Я что, забыла три наших секса? — Нужно придумать что-то с твоим алкоголизмом. — смеется Воропаев, роняя её на подушки. — И вернуть твои старые очки. Секс с трезвой Катей — это здорово. Невыносимо медленно, нежно, осторожно и без излишней резкости, но здорово. И когда она стонет под ним, выгибается на встречу, Саша думает, что это охуеть как красиво. Решает, что вкусы меняются, а на смену язвительности и сарказма, приходят взрослые диалоги, и решение проблем разговорами. Здравствуй, солнечное тридцатилетие и осознание, что Александру Воропаеву нравятся хорошие девочки. Ведь они делают это лучше.