Дети ядерной зимы

Водный резервуар возвышался над уходящей глубоко вниз шахтой, по краям обрамлённый тепловыми дорожками и наполненный талой влагой. Хлюпкая крышка, наполовину прикрывающая странное, возможно в прошлом противопожарное сооружение, шаталась. По совместительству она являлась единственным проходом на платформу слева. Капли талого снега образовали беспорядочную росу, в одном месте собранную крупными лужицами, будто кто-то задел их, объединяя в одну большую каплю. Никто, ни хищники, ни добыча, не заметили бы ничего странного в мутной толще воды, в покосившихся, скрипящих балках, тоскливо поющих на языке китов о своём горе. Толчок. Вода в резервуаре вздрагивает, а плёночка, ещё даже не ставшая корочкой, льда – трескается. Далее следует куда более слабый удар – попавшая в ловушку непентеса ядерной зимы, жертва решила экономить силы. Жуткий ужас охватил Узи, когда, оступившись, она ударилась спиной о водную гладь и камнем пошла ко дну, но ещё хуже стало от осознания, что вода ни за что не вытолкнет тяжёлое тело. Нацарапанный временем рисунок на прочном стекле превращается в метель у неё перед глазами, в рот успела залиться вода. Цепкие пальцы стараются ухватиться за стекло, и это оказывается очередной безуспешной попыткой обмануть свою судьбу. Она чувствует, как этот глоток проходит током по глотке, отдаётся где-то внутри, путает мысли ошибками. Ей нельзя пить, нельзя тонуть. Это было бы просто, если бы от страха работяга уже не сделала глоток. Повсюду мерещатся химеры – трёхглазые рыбы, люди, возомнившие себя её душителями, проклятые твари, тянущие её на дно. Она металась, словно лёгкий морской камушек в шторм, пытаясь допрыгнуть до поверхности, но ни одна химера не протянула ей руку. Солнечные лучи образовывали в воде клетку с прутьями, слепили и сбивали с толку, преломляясь радугой в фиолетовые глаза. Ещё четыре крупных пузырька – очередная часть робота заполнена водой, предательский второй глоток и неподдельный страх в глазах и жестах. Узи всегда знала, что делать, она всегда могла драться, спорить или хранить молчание, а также думала, что выбор есть в любой ситуации. Бороться с мощной стихией оказалось бесполезно, она не слушала Узи, поглотила лёгкость всех её вещей, наполняя их тяжестью, окрасила пурпурные волосы в тёмно-фиолетовый. Подросток оседает на дно, обнимая свои коленки, и вновь кашляет, кривясь от судороги, вызванной замыканием. А ведь она оставила друга совсем одного. Она чётко помнит, что перевязала ему раненное крыло жёлтой липкой лентой, ведь у него не было сил регенерироваться – после вируса он ещё долго не сможет. Узи хмурится, вспоминая болезненное лицо Эн, прижимающего к себе своё стальное крыло, а также его удивление, когда работница вызвалась помочь. А потом ушла, бросив только, что отправляется искать для него новое перо на место погнутого. Она ведь должна была помочь, непременно. Помогла. Работяга отстраняется от стены резервуара и со всей силы бьёт его плечом, рыча на него со снопом пузырьков. Она больше не увидит Эн, не спросит как его крыло! Она чертовски ненавидит такие моменты в аниме и никогда не смотрела подобную ересь. Система почти тронулась – она выдаёт Узи самые неподходящие в этот момент картинки и заставляет чувствовать себя гораздо меньше, чем Узи есть на самом деле. Работяга ощущает себя буквально пылинкой, на которую давит океан. Узи поддалась. Она расслабилась, представляя, как демонтажник просыпается и видит её отсутствие. Бредящее от наполненных влагой механизмов сознание услужливо подсказывает: ты оставила ему записку «я иду умирать». Она видит, как беловолосый поднимает смятый листок фиолетовой бумаги с тумбочки, стоящей посреди снежного поля в абсолютной пустоте, солнце светит удушающе ярко. Он читает оставленное послание на удивление спокойно – Узи всегда снились жуткие, но до боли смиренные сны. «Хорошо» - отвечает демонтажник. «Только мне пришлось отрезать себе крыло, потому что я не смог его вылечить» - фиолетовая вздрагивает, широко открывая глаза. Кажется, они и до этого были открыты, но дисплей не горел. Снова вода, шум глубины, давящий на сенсоры – Эн здесь нет. А ещё он никогда бы не смирился с её смертью, хотя откуда у Узи такая уверенность? Следом накатывает тоска. Нету никакой записки, демонтажник станет искать её, но найдёт только пустоту или свою смерть. Она подвела его, она не сказала, куда уходит и надолго ли… надолго? «Ты там скоро?» - снова разрезает сознание голос. Она помнит, как Эн рассказывал ей, что его иногда тихо зовут умершие. Голос совести и несовершенство системы существа, которое долгие годы не видело ничего, кроме убийств. Утопающая не хочет знать, чей это голос. Матери? Одной из жертв Эн? Одна часть сознания пытается убедить в том, что если бы не он, ничего бы и не было. Другая часть встаёт на его защиту. Эн не может быть виноват. Никогда. Ни в чём. Последний глоток и она мысленно ставит себе таймер – тени сгущаются, раздваиваясь и распадаясь на цветные каналы. Работяг нельзя мочить, нельзя ломать им руки и ноги, отрывать головы, нельзя, нельзя, нельзя… Её мысли сливаются в унисон с чьими-то чужими - она знает, как Эн старается. Догадывается, зачем изучал анатомию работяг и почему никогда не обнимает её слишком крепко. Он знает, какая она хрупкая. И как мало ей останется в случае чего. Он знает куда больше. Следом приходит боль. Не моральная, вполне ощутимая судорога где-то под ядром – поршень свело, какой-то ремешок заел. Переживания, вкупе с водой, делали своё дело, заставляя работягу трястись в коротких судорогах и до крупного тремора сжимать свою коленку, дабы не покинуть позы клубка. Разогнётся – освободит внутри себя ещё место для воды, а то и порвёт своё сердце. Если бы у неё был бы при себе блокнот – она бы несомненно записала эту абстрактную причину смерти. Подростки есть подростки, мрачные, но вне зависимости от знания теорем такие сентиментальные и глупые. Узи ругала себя за глупость, но выходило плохо – собственный голос она слышала сквозь толщу воды, будто сверху с ней говорит другая Узи. Настоящая. Она отворачивается и видит, как эту, другую Узи, кто-то обнимает со спины. Эн тоже куда меньше, чем казался ей. Она мучилась от сложности чувств к нему, не замечая, как прост его силуэт. Да он сам бы набросал свой автопортрет минут за пять – такой во всех вселенных узнаваемый и сквозь пелену бреда действительно тот самый. Он не защитник и не способен осудить её. Он бы промолчал про крыло, сказал бы, что хочет пройтись пешком. И Узи согласилась бы, взяв его за руку. «Держи же меня за мою чёртову руку!» - то ли кричит, то ли думает отражение Узи, смотря то на одного, то на второго, а те лишь говорят о чём-то, потом расходятся. «Держи, не отпускай, я нашла перо, оно в сумке!» Эн снова покидает её мысли, а она вспоминает о том, что они любили обсуждать. Узи любила приносить в дом хорошие карандаши. Она ставила их перед фактом – выйди вперёд тот, кто желает быть покусанным, исписанным о жёсткий пергамент чертёжной бумаги и выкинут психованным подростком в стену. Тогда демонтажник сдвигал брови и клал ладонь на карандаши. «Теперь мне их жаль» - говорил он. «Я заберу себе эти два, а с остальными будь бережна, ради меня» - Эн любил порядок, тишину и рисовать. Узи любила карандаши, что он точил своими когтями, а ещё никогда не грызла ластик при нём. Наверное поэтому он никогда не вгрызался в её шею, и был предельно осторожен, употребляя жаропонижающее. Эн был по-своему педантичен, он умел подмечать мелкие уступки с её стороны и очень радовался, когда Узи ему уступала. Он непременно платил тем же. Хотя, Узи уверена, даже сломанный карандаш не заставил бы его причинить работяге вред. Фразу про шею подкинул воспалённый разум. Если Узи делала что-то плохое - он просто становился таким грустным…он сейчас наверное тоже грустный. И будет таким всегда теперь.

***

Вскидывая голову, зверь не может понять, что случилось. Может быть, он слышал добычу? Мысль мгновенно покидает его, спросонья не различившего отрывки времени. Чуткий слух Эн уловил нечто странное, а колба на хвосте, будто знающая куда больше него самого, тревожно затряслась как погремушка змеи. Демонтажник прислушивается, наконец понимая, что слышит учащённое сердцебиение работяги. Отличить любого другого от Узи для него – не сложно, и он было срывается наружу из импровизированного лазарета, но встречает слепящее солнце. Минуту потупившись на пороге он беспомощно рычит и делает шаг. Солнце ложится на белоснежные волосы – редко можно увидеть их истинный цвет. С максимально возможной скоростью для подбитого существа Эн преодолевает несколько улиц, вынужденный далее подняться по отвесной поверхности чего-то, подозрительно напоминающего дамбу. Бывший убийца старается зацепиться за камень когтями и оттолкнуться ногой – безуспешно, без крыла это почти невыполнимая задача. С лязгом металла он падает на толстый лёд, и, стараясь не обращать внимание на оглушение, прыгает вновь, хотя теперь его ещё и пошатывает. Снова попытка – когти царапнули камень чуть выше – и снова провал. Ему не перебраться. Вытирая густую кровь с разбитого виска он последний раз поглядел на стену. Слух уловил замедление пульса у работяги, что и заставило его оттолкнуться от земли, стараясь верить, что у него есть возможность взлететь. Когти ухватились за край, сжимая его так сильно, насколько можно, и обламывая бетонную крошку. Ему удаётся забраться на стену, за которой, как оказалось, следовал карьер – Эн чуть не валится в пропасть, вовремя удерживая равновесие. Солнце смотрит ему в спину – путь кажется невыносимым, его телу хочется остановиться, а разум кричит обратное. Он когда-то рисовал эти шахты, ведь его восхищали архитектурные идеи этого места, однако сейчас, балансируя на тонкой платформе он проклинает эту шахту. Только бы успеть. Он не знает, что происходит, знает только, что Узи в беде, и судя по тому, что он не слышит ничего, кроме её пульса – она уже проиграла кому-то. Поршень работяги движется не как обесточенный или встрявший, он скорее движется туго и медленно. В пару прыжков демонтажник оказывается на водном резервуаре, не сразу понимая, в чём дело. Когти впиваются в ручку люка, тянут с неистовой силой – металл не податливый, ужасный. Когда с крышкой удаётся справиться, Эн сам не понимает, как прыгает в желудок водяного монстра сам, замечая сбитыми с толку сенсорами в углу мутный клубок, сжимающий в руках собственные плечи и безвольно приоткрывший рот, чтобы продемонстрировать блеск своих, необычно для работяги, острых клыков. Рывком подхватив лёгкое тельце и хватаясь за края резервуара перьями он преодолевает поверхностное натяжение воды. Первой он выталкивает работягу, после чего вылезает на мостик и сам, дрожа от напряжения и ещё ровно три секунды смотря на фиолетовую. В его глазах читалась паника. Никакого мнимого спокойствия, он словно срисован с её галлюцинаций – наклоняется над телом, ощупывая механизмы у ядра, старается запустить остановившийся поршень и понимает запоздало, что они не люди. Их нельзя топить, ломать и убивать – они не живут столько, чтобы позволить себе большее. Они такие хрупкие, что их поршень сломается от попыток сделать прямой массаж сердца. Если он вообще применим к данному механизму. Эн знает – она держалась в воде двадцать одну минуту и тридцать семь секунд. Это написано на её дисплее. Даже для робота это слишком долго. Ужасно долго. Что она успела испытать, находясь там? - Узи, нет-нет-нет.. – Его голосом это звучало очень необычно, он мгновенно осип, вглядываясь в эти цифры. Он звучит так, будто пытается её отговорить – в его голосе нету этой надрывной ноты, с которой кричат «нет» в пустоту. Он верит. Он всегда ей верил, а она обижалась по мелочам. Надо было выделить минутку, чтобы извиниться. Откуда-то из воды наблюдает отражение Узи, пуская пузырьки. Оно передало тогда Эн очень важное послание – беги. Беги, чтобы успеть. Отражению сейчас до боли стыдно смотреть на плоды своего обмана, и оно скрывается под водой, удручённо булькая и обнимая голову с тёмными фиолетовыми волосами. Тени клубятся вокруг него. Эн не взял его за руку, как бы ни умоляла Узи, потому что для этого уже было поздно. Демонтажник трясёт работягу за плечи, прижимая к себе, умоляет вернуться. Обещает быть ещё более хорошим другом. Эн смешной – он употреблял странные слова, говорил глупости и всегда старался быть лучше. Колба с нанитовой кислотой падает в воду, ведь хозяин безвольно опустил хвост, роняя слёзы над телом подруги. Сколько времени на сомнения у него осталось? Он бы предпочёл воткнуть жало ей в сердце, прижимая ту к себе, чтобы она пришла к нему со всеми остальными жертвами во сне, и извиняться перед ней годами, ползать в ногах, захлёбываясь кровью. Но если он сделает это, он до конца своих дней будет думать о том, что работяга могла быть, с малейшей, миллионной долей вероятности жива, просто мирно спала у него на руках, плавая в океане у себя в голове. Он не мог так с ней поступить, пока не выйдет время. Время бесконечно. Колбы кто-то едва заметно касается. «За руку» - командует отражение, и от перегрева Эн кажется, что он слышит не один голос, а сразу несколько. - Прости меня, я такой плохой друг… - И он берёт. Он действительно берёт её за руку, разворачивая безвольно повисшую кисть к себе, чтобы вглядеться в контуры сенсоров. У отражения в руке зажата записка – «я. иду. умирать». В руке Узи ничего нет, и Эн заполняет эту пустоту своей рукой, сплетая пальцы. Интересно, если бы она призналась ему, они бы когда-нибудь повесили бы замочек? У людей глупые традиции, но они завораживают. Ключ нужно было бы утопить. Чтобы наверняка. Это был бы старый замок от комнаты Узи, что она повесила сама, и который не открывала никому, как и свою душу. А расписан бы он был красками, действительно обретающими смысл в руках Эн. «Плохой друг» - рокочет сознание, после чего следует удар по голове – вода покидает левое предсердие сумасшедшего больного насоса. Система бьёт больно, стимулируя запуск уцелевших систем, все разряды ощущаются как разрезы без анестезии. «Самый хороший плохой друг» - она стремится к поверхности, хватаясь за нанитовый хвост. Разве у плохого друга может быть такой хвост? Игла впивается в грудь работяге и Эн вскрикивает – нет, ему показалось, он не сделал этого, но Узи вздрагивает от выкрика и идёт ко дну. В последний момент ей удаётся схватиться за иглу. Роботы не плавают, но ей почему-то удаётся. А робот ли она вообще? Кто она, и как тут оказалась? Внизу сплошная темнота, сверху – длинный канат, оканчивающийся колбой с нанитовой кислотой. Удерживающее тело давление пропадает и она повисает над пропастью. «Не отпускай!» - всё выше и выше, она почти выбралась. От стен отражаются слова демонтажника, странно что у этого вообще есть стены. Последний рывок – отражение выскальзывает на поверхность, встречаясь с ошарашенным взглядом фиолетовых глаз. Настоящая Узи сидит поодаль от плачущего демонтажника и смотрит прямо в глаза. Узи протягивает руку самой себе. Сбивчивый кашель заставляет Эн вздрогнуть, отдёргивая руку от волос Узи, что гладил, и тут же снова потянуться к ней, чтобы бережно, но цепко схватить за плечи. - Ты живая! – С его волос капает плавленый металл, но он не отводит взгляда от подруги, невольно виляя хвостом. Тени из глубин с завистью рассматривают колбу. Сквозь кашель можно различить её попытки к вразумительной речи, но пока работяга явно на такое не способна. - Подожди, я сейчас отнесу тебя домой, всё будет хорошо, всё позади! – Его наивный лепет отвлекает от ненужных мыслей, и хоть всё, что сейчас может Узи, это лежать с приоткрытым ртом у него на руках, глядя на солнце, и понимать - никогда бы не подумала, что будет делать это на руках у Эн. - Перо, я добыла перо… - Первое, что произносит Узи, стараясь затормозить его на пол пути. - Я вернусь за ним позже. Боже, Узи, я так испугался за тебя… - В ответ он слышит кашель, которым работяга возможно скрыла свой первый смех в новой жизни. Она так счастлива видеть его. - Говорят, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, но мы с тобой оба – утопающие, так что я благодарна неведомой силе, пославшей мне тебя… - Она видит, как Эн измученно улыбается. Узи готова поспорить, что получит в ответ нечто вроде «для этого и существуют друзья-утопающие», но получает лёгкий поцелуй в холодные губы, больше похожий на обещание впредь её беречь. Изнурённое попытками спастись тело расслабляется в руках перепуганного зверя, который только начал разглаживать поднятую от страха шерсть на загривке. - Для этого и существую я. – - Спасибо… - шепчет работяга.