А мы могли бы?

«Любовь с рассудком редко живет в ладу» У. Шекспир                                                              Таканчик всегда был особенным человеком для Хаккая. С самого детства. С самой первой встречи. Мицуя просто ненавязчиво вошёл в жизнь Шибы, перевернув его мировоззрение. Такие фразы как: «Хаккай, используй силу для защиты», «Хаккай, не грузи себя» просто не могли не оставить отпечаток на сердце замкомандира второго отряда. Это были те самые фразы, которые из раза в раз заставляли сердце младшего Шибы отбивать свадебный марш.         Шиба Хаккай — человек, выросший в, мягко говоря, не очень приятной семейной обстановке, стал хорошим человеком во многом, благодаря встрече с Мицуей. Его, поначалу дружеская, привязанность переросла в нечто большее. Нечто, что Хаккай отрицал, в глубине души понимая, что уже поздно. Выхода нет.          Младший Шиба по уши влюблялся в своего капитана. Медленно, изо дня в день. Чем дольше времени с ним проводил, чем чаще оставался наедине, тем больше понимал: как друга Таканчика он не воспринимает. Похоже, председатель швейного клуба забрал сердце у синеволосого, чтобы использовать его как подушку для иголок. Или же, чтобы обшить красивыми узорами. В любом случае, Хаккай уже чувствовал себя проигравшим.                                         *** — У Таканчика очень хороший вкус! А еще он талантливый! Ты же сама видела, какую форму он шьет. И как командир он лучший. А еще у него милые сестры. И вообще, прекрасней его никого не найти, — Шиба развел демагогию своей сестре.     Юзуха, уже давно подозревавшая своего брата в недружеской привязанности к Мицуе, сидела с видом, будто слушала эту речь в тысячный раз. Хотя, почему «будто»? — Блин, Хаккай, ты говоришь это уже который раз, достал. Чем я тебе могу помочь? — Как мне покорить сердце Таканчика? Иногда мне кажется, что оно сделано из кусков фетра, соединенного острыми булавками. Так красиво и так опасно! Как думаешь, Юзуха, я ему нравлюсь? А может, он тоже уже долгое время ко мне неровно дышит? А если я попрошу его сшить мне костюм, как думаешь, он согласится? Если да, то по-любому я ему нравлюсь! Черт, а если откажет?! Я же не переживу! — младший Шиба, казалось, выступал на сцене театра, разыгрывая одиночный супердраматический монолог. И только Юзуха, пилившая в это время ногти, смотрела на него взглядом аka: «Как же ты меня достал со своим Таканчиком»         Нет, Юзуха уважала Мицую. Он заменил ей старшего брата. Но когда мелкий под ухом постоянно начал о нем говорить, она невольно стала раздражаться. Казалось, что Хаккай открыл в их доме культ поклонения Таканчику. — Ох знал бы Мицуя, какие речи ты тут толкаешь, палец уколол бы. — С чего бы это? — кажется, Юзуха спустила Хаккая на землю, где никакой драма-монолог не нужен. Тут только сплошная трагедия. — Да потому что ты только о нем и говоришь. У тебя в голове кроме Мицуи есть что-нибудь? — Конечно есть, я что, по-твоему, совсем одержимый маленький мальчик? — А разве нет? Хаккай, Мицуя у тебя на заставке телефона. Мицуя у тебя в мыслях. Мицуя у тебя на языке. Ты словно помешанный! — Да ни капли! Я просто люблю Таканчика. — Хэ-э… это, что, не одно и то же? — Ничуть.     Ясно. С ним спорить бесполезно, Юзуха это поняла. Остаётся только надеяться, что Хаккай не станет репетировать серенаду, чтоб спеть ее в три часа ночи под окном Мицуи, держа в руках букет красных роз.                                        *** — Девочки, давайте на сегодня закругляться. Мне нужно над кое-чем поработать, а вы идите отдыхайте, — школьная клубная деятельность доставляла Мицуе удовольствие, но последние дни он выглядел уставшим и помятым. — Председатель, вы уверены, что вам не нужна помощь? — Нет, спасибо, можете идти. Ко мне сейчас кое-кто придет, — вежливости Мицуи нет предела. Всегда очень тактичен и спокоен. Наверное, поэтому все девушки из швейного клуба боготворят его. В принципе, он бы мог владеть сердцами не только участниц клубной деятельности, но…в его жизни уже есть кое-кто. Кое-кто в два раза шире и выше любой девушки. Кое-кто, попросивший ни с того ни с сего сшить ему костюм-двойку. Кое-кто, кому почему-то невозможно отказать. — Таканчииик! Я пришел мерить костюм, как ты мне и сказал! Ну же, поскорее хочу увидеть, какой он! — Э-эх, балда, не готов еще твой костюм, — кое-кто [немного] глупый. — Надо еще столько всего сделать, это тебе не шарф связать за два вечера. Сейчас я дам тебе пиджак померить, давай-ка глянем, как он сидит на тебе, может, где-то надо ушить, — Мицуя протянул Хаккаю темно-синий недоработанный, но уже великолепный [по мнению Хаккая, конечно же] пиджак в тонкую серую полоску. — Сними свой свитер и примерь пиджак… Ну? Чего ты ждешь? — Э-э, у м-меня под свитером ничего нет, — видела бы это Юзуха. Раскрасневшийся от щек до ушей Хаккай, смотрящий на Мицую молящими глазами. — А должно быть? Ты первый раз, что ли? Давай, снимай свитер и мерь, — действительно. Первый раз, что ли? Хаккай снял свой светло-синий [вот это новость!] свитер и остался голый по пояс. Такаши незаметно вздрогнул. Он взял из рук Хаккая пиджак и встал со спины, как бы по-джентльменски приглашая его надеть. Хаккай надел пиджак и встал как вкопанный спиной к Мицуе. — У тебя, конечно, великолепная спина, но мне нужно, чтобы ты повернулся. — А-а, д-да, конечно, — Шиба медленно повернулся к Такаши. Сейчас он проклинал в себе дикое желание раздеться полностью самому и раздеть Мицую. В его мыслях он уже зацеловал его плечи, шею, грудь и живот. А также бедра, губы, руки, ну и так далее. «Не те мысли!» Хаккай до боли сжал руки в кулаки и повернул голову в сторону, отводя взгляд от проницательных глаз Таканчика. — Да что с тобой сегодня такое? Ты вообще в последнее время странный, — Мицуя подошел ближе и движением руки притянул лицо Хаккая к себе. Теперь они на расстоянии пары сантиметров друг от друга, и Шиба хочет либо сквозь землю провалиться, либо зацеловать Такаши. Лучше бы, второе. — Хаккай, рассказывай. Что не так? Неужели Тайджю вернулся? Да что такое? Почему ты отворачиваешься от меня? — Мицуя не на шутку разволновался, но, одновременно с этим, в нем появилось некое чувство обиды. Неужели Шибе не нравится, что он его трогает? — Т-ты, — все, что смог произнести Хаккай. — Что? — Ты, Таканчик… — Да что я? Можешь нормально объяснить? Я сделал что-то не так? — Мое сердце. — У тебя проблемы с сердцем? Когда это началось? Почему ты молчал? — Да нет же! — сердце Хаккая сейчас бьется как у колибри, — ты забрал его, — ну воистину drama-queen! — Я-я? — Мицуя покраснел, и Шиба это видит. Кажется, сейчас кое-кому придется вызывать скорую. «К сожалению, спасти не удалось. Скончался от сердечного приступа. Переволновался». — Прости меня, Таканчик. Это со мной уже довольно давно. Мои чувства к тебе… Не могу ничего с ними поделать. И-и… за это прости еще раз, — с этими словами Хаккай движением руки притянул Мицую к себе и поцеловал. Быстро, резко, будто боялся передумать. Будто такая возможность представляется раз в жизни. Ну и правильно. Учили же, что если есть шанс, то за него нужно хвататься любой ценой. Вот Хаккай и хватается. Орден ему надо. За храбрость и силу духа. Хотя, кажется, его дух сейчас покинет тело.         Губы у Таканчика мягкие, теплые. Кажется, пахнут чем-то сладким. Или не кажется? Шибе хочется его распробовать. Полностью. Но… Их момент близости длится не долго. Мицуя прерывает страстный напор синеволосого. — Хаккай, ты… Вот черт. Кажется, сердце Шибы сейчас проткнула самая красивая, но острейшая игла. — П-прости, Таканчик, — еле слышно вымолвил Хаккай, — я лучше пойду. С этими словами младший Шиба собрался было снять пиджак, но рука Мицуи его остановила. — Подожди, — Такаши легким движением коснулся живота Шибы. По телу того словно прошлись электрическим током. А Мицуя, как будто не замечая, как напрягся Хаккай, повел руку выше: к ребрам, к груди, далее к плечам. Он невесомо поддел край пиджака и сбросил его с правого плеча Хаккая. То же повторилось и с левой стороной. Шиба не понимал, радоваться ему или хотеть сбежать отсюда. — Т-Таканчик? Что ты делаешь? — Тц, всему тебя учить надо, Хаккай. Если хочешь что-то сделать, то нужно нежно. Вот так, — в тот же миг Мицуя легонько подтолкнул Шибу к столу, взял его за подбородок и поцеловал. Настолько нежно, что Хаккай готов был расплавиться. По телу побежали мурашки. Он замерз, потому что голый по пояс, или потому что его прямо сейчас поцеловал человек, о котором он думает чаще, чем о чем-либо еще?        И тут Шибу осенило [неужели?!]: если Таканчик его поцеловал, значит он что-то к нему чувствует? Не желая придаваться раздумьям, Хаккай решил взять инициативу на себя, пока позволяет возможность. «Если хочешь что-то сделать, то нужно нежно» «Вас понял, мой капитан!»        Хаккай притянул Мицую ближе, поднял под бедрами и усадил на стол, (хорошо, что на нем нет никаких швейных принадлежностей, ибо казусов на сегодня синеволосому хватило)       Шиба целовал Такаши. Нежно. Медленно. Как тот и «учил». Лихорадка охватывала его все сильнее. Хотелось больше и больше. Хаккай не мог терпеть. Рваным движением он начал стягивать персиковый кардиган с Мицуи, расстегивать его рубашку. И вот через пару секунд на бледной тонкой шее Таканчика уже красуется красная метка. Одна. Вторая. Третья. Хакка-аай, подумай, что скажут своему брату Луна и Мана, если увидят эти пятна?!         Кардиган уже одиноко валяется на стуле. Рубашка полностью расстегнута. Дыхание у обоих неровное. Шибу не остановить. Он покрывает поцелуями все тело Мицуи. Плечи, ключицы, шея, живот пали жертвами этого, до жути страстного, натиска. Руки синеволосого вырисовывают самые прозаичные узоры на лопатках Такаши, пересчитывают его позвонки. Сейчас Хаккай чувствует себя скульптором, одержимым своей работой. Одержимым настолько, что хочется выть от желания. Настолько, что кровь в венах закипает. Нужно остановиться. Это понимают оба. Мицуя прерывает их сумасшедшие ласки первым. — Ха-а. Хак-кай, если продолжать, то… не здесь, — Шиба не ослышался? Продолжать? — Таканчик, ты-ы… — Да, Хаккай. — Ты же в курсе, что должен мне костюм и сердце? — взгляд, которому невозможно отказать. [отправьте его на сцену драмтеатра!!!] — Я верну все в удвоенном размере, и еще сверху доплачу.    [а может снизу? (простите, не сдержалась)] — Только не забудь, — на лице Хаккая уж слишком очевидная радость. — Ни в коем случае.