Another life saved.

– Что ты так дёргаешься ? Я же просто хотел помочь снять тебе твою рубашку, – задаёт вопрос Достоевский, смотря на забившегося в угол парня. Сигма боится. Он помнит как в одиночной камере жирные и мерзкие руки снимали с него одежду, а после начинал акт совращения и насилия. Испугался, что возможно и Достоевский решит с ним сделать то же самое, ведь не с проста он его спас из пустыни. – Не нужно, я, я сам, но только не трогайте меня голого!, – вскрикнул парень, – отвернитесь! Вообще, извращенец. Достоевский вздыхает, подходя к ванной и коротко показывая где включить воду и отрегулировать температуру. Лишь после этого мужчина покидает комнату, оставляя юношу один на один с задачей. Сигма принялся снимать с себя грязные лохмотья, попутно оглядываясь на дверь и боясь, как бы сейчас не вошёл кто-нибудь. Хотя, в особняке Фёдора сейчас были только они. Мальчик включил теплую воду, погружаясь в неё полностью и осматривая полки, пытаясь найти мочалку и мыло. Юноша совсем не приспособлен к жизни, слишком мало знаний о мире, а большинство и вовсе были стёрты из его памяти благодаря долгому плену. Божье дитя замечает мыло в форме винограда, начиная разглядывать вещь и стараться понять, что это такое. – Мыло не едят, – послышался голос брюнета, который уже каким-то образом оказался в ванной комнате читая книгу. – Мыло? А оно разве не круглое и белое? – Мыло бывает разных форм, цветов и вкусов. Тут уже каждый выбирает себе индивидуально, – отвечает мужчина, вставая с пола и подходя к юноше, – ты его не укусил надеюсь, живот будет болеть. – Я не настолько глупый, – пробурчал мальчик, начиная тереть сухие волосы виноградной лозой. На лице Достоевского появилась ухмылка, после чего он подошёл к младшему и включил воду, направляя её поток на голову собеседника и заставляя того недовольно дёрнуться от неожиданности. – Я конечно не знаю, какие апартаменты в тюрьме у работорговцев, но вот этим направляй на волосы, а вот шампунь и кондиционер. – Спасибо, – ответил юноша, а после почувствовал чужие руки на своей голове. Достоевский прекрасно понимал, что у его находки очень мало познаний о мире, можно даже сказать минимально. Его действия были неопытными, небрежными и порой абсурдными. Но можно ли нам судить человека, который появился на свет из странички книги? Подумать только, ни родителей, детства, учебы. Даже простые и привычные для людей вещи для Сигмы были чем-то новым и невиданным. Тяжёлая судьба у юнца. Брюнет мягко перебирает грязные волосы, подставляя их под струи воды, а после нанося медленными действиями шампунь и начиная распутывать пряди. Сигма тяжело вздыхает, закрывая глаза, чтобы туда ненароком не попал шампунь. Было довольно приятно и за столь долгое время тот почувствовал облегчение, позволяя себе немного расслабиться и поддаться искушению. Фёдор старался действовать аккуратно, словно боялся поранить младшего. Минут через десять Достоевский прервал процедуру, протягивая Сигме полотенце. – У тебя чудные волосы, но за ними нужен должный уход. Кто тебя так подстриг ? Дядя Толик с поговорки? – Не знаю, я помню что появился уже с такими волосами, – ответил лягушонок, накидывая на себя полотенце. – Я полагаю, по-твоему, животу, который прирос к спине ты ешь очень мало и сейчас больше всего хочешь перекусить? Сигма задумался, а ведь действительно он очень давно не чувствовал крошку хлеба во рту. Есть хотелось до безумия, ему даже на минутку пришла идея цапнуть самого Фёдора за руку, поэтому согласился тот без особых уговоров. Вид Достоевского был уставшим, но не было видно, что этот русский голодает. Ещё и тело довольно красивое и сильное. По крайней мере волосы же смог ему распутать. Юноша особо не тратил времени на одежду, накидывая на себя первое, что увидел, ещё и как попало, а после спускаясь на первый этаж особняка, где уже ждал хозяин дома. – Вы так каждый день питаетесь?, – позволил задать вопрос Сигма, усаживаясь напротив брюнета, – тут, тут столько еды. – Я запустил своё здоровье из-за постоянной работы, сейчас налаживаю режим питания, сна и всего в целом, – ответил Достоевский, набирая в чашку ароматный чай, – выбирай, горничная уберёт потом все. – Гончая?, – переспросил младший, смотря непонимающим взглядом на обладателя фиолетовых глаз. – Горничная, это человек который наводит порядки за тебя. Естественно за деньги. – А зачем она вам? – Потому что у меня нет времени на это занятие, но у меня есть деньги, чтобы заплатить ей за эту льготу. Вот небольшое меню, прочти что хочешь и выбери. Фотографии представлены. Сигма мягко говоря удивился, забирая небольшое меню и рассматривая неизвестные ему символы, пытаясь понять, где какое блюдо. В тюрьме ему максимум перепадала холодная каша и хлеб с водой. А о чтение книг и вовсе не было речи, он знал лишь русский язык. А в представленном ему варианте тот смог понять лишь то, что этот язык пока выучишь умрёшь. – Я не понимаю этот язык, – ответил младший, – поднимая взгляд на Достоевского, – если честно, то я вообще читать не умею. Разве что комиксы какие-нибудь. И то только с картинками. – Не волнуйся, научишься, – успокоил его брюнет, – советую тебе взять вон тот салат и мясо по-французски. – Зачем я вам?, – задал вопрос Сигма, смотря на Достоевского, – в пустыне вы мало что мне объяснили, но все же я хочу знать. – Поверь, скоро ты всё узнаешь, – ответил мужчина, смотря на младшего с хитрым прищуром, – Если будешь хорошим мальчиком, то обретёшь то, о чём мечтал всю жизнь. *** Неожиданная и резкая боль вновь вытягивает юношу из омута воспоминаний на пару с преждевременными галлюцинациями, возвращая менеджера в настоящее время и оповещая, что всё то время он спал и видел далёкие сны о прошлом. Сигма лежал в комнате своего общежития в полном одиночестве. – Воспоминание, – повторил уже в слух мальчик, привстав с постели, – наша первая встреча с Достоевским и моё заключение в тюрьме. К чему бы это… – А быть может это вещий сон?, – неожиданно послышался чей-то голос, заставивший Сигму аж подорваться с кровати в поисках источника, – вещий, вещий. Обладатель серых глаз подбежал к окну, распахивая настежь и смотря на вечерний город. Сплошная тишина и лишь несколько машин звуком мотора разрезали ночную тишину. – Неужели у меня слуховые галлюцинации, – пробубнил Сигма, закрывая окно и медленно спускаясь на пол и обнимая колени руками.