Спирт по вене

Венти умел целоваться. Мокро, горячо, не стесняясь облизывать и кусать чужие губы. Запускал свои тонкие пальцы в волосы, сжимал пряди до тянущей боли, мычал что-то прямо в рот, но никогда не прерывался. И этого не хватало. Почти два года прошло, можно было и отвыкнуть. Но от Барбатоса не отвыкнешь так легко, не от его пустого взгляда, этой странной улыбки и скучающего вида. Только сегодня он был другой, словно изменился за всё это время. Удивительно, Ванессе всегда казалось, что Венти останется тем курящим в полутьме парнем без капли огня во взгляде. Но сейчас он отскакивает от неё, смотрит напугано и удивлённо, стирая с губ сладкую слюну. И сгибается пополам, хватаясь руками за живот. ― Блять, ― его не просто скрутило. Венти кашляет влажно, глотка напряженно сжимается, проталкивая по пищеводу жгучую желчь, и Барбатос выплёвывает её, пачкая ладонь. В крови. ― Господи, Венти, ты в норме? ― подсаживается ближе, разглядывая побелевшее лицо. Слёзы. В глазах парня стоят слёзы, и он смаргивает их, застонав через плотно сжатые губы. Ему так больно? ― Так, идём, тебе явно нужно проблеваться. ― Нет, нет, пожалуйста, ― он стонет, даже скулит, и Ванесса в панике помогает ему подняться, придерживая за дрожащую окровавленную руку. ― Это очень больно. Больно вот тут. И он горько всхлипывает, прикладывая трясущуюся руку к рёбрам, чуть надавливая на кожу через одежду и тут же вскрикивая от этого движения. Его всего лихорадит, на коже выступает холодная испарина, и Ванесса только и может, что усадить его на пол рядом с унитазом, набирая в стаканчик из-под зубных щёток воду. Вроде, в доме у Люмин даже то, что течёт из крана, пить можно без всяких проблем. ― Барбатос, меня слушай, ― держит его за подбородок, пальцами стирая каплю кровавой желчи бегущей по губе. ― Тебе надо попить, иначе будет больнее. Я позову Люмин. ― Не могу, ― он хнычет как ребёнок, отталкивая ладонью протянутый стакан. Конечно, Венти пьян ужасно, совсем не понимает, что происходит, вот и не соглашается на помощь, уворачиваясь от крепких рук. ― Не могу, очень больно. Ладно, хоть где-то должна сработать их разница в силе. Ванесса коленом прижимает его ноги к полу, одной рукой перехватывает поперёк живота, резко разворачивая головой к унитазу, а вторую подносит к лицу, нажимая на нижнечелюстной сустав с двух сторон большим и безымянным пальцами, пока указательный и средний давят на стиснутые зубы, вынуждая открыть рот. Везёт, что Венти достаточно миниатюрный, и её крупных ладоней, всю жизнь являющихся главным комплексом, сейчас как раз хватает, чтобы полностью обхватить его лицо. Барбатос сдаётся, немного мозолистые пальцы проскальзывают ему по языку, нажимая на корень и не отпуская, пока он не вскрикивает, роняя несколько крупных слезинок, сгибаясь над унитазом и выплёвывая немного вязкую от съеденного бутерброда желчь, мерзко воняющую спиртом и по цвету напоминающую волосы Ванессы: рыжевато-коричневую с оттенком алого. Венти вопит, больно кусает пальцы и складывается пополам, утыкаясь носом в трясущиеся колени. Главное, что его вырвало разок, спазмы перестанут так мучить, так что девушка, на удивление протрезвевшая от паники, подскакивает на ноги, отпуская плачущего Барбатоса, и пулей вылетает в шумящий коридор, нервно оглядывая каждого на пути. Венти херово. Нет, не так. Венти невыносимо. Живот колет, тянет и режет разом. Чувствует, как желудок при каждом спазме скручивает невыносимой болью, от которой хочется на стену лезть и кричать во весь голос. На фоне всего этого даже внимания на саднящее горло не обращает, трясущимися от тошноты руками массируя солнечное сплетение, в жалкой попытке помочь себе. Голова кругом идёт. Сил никаких нет совершенно, все они уходят на вялую попытку сидеть, а не заваливаться набок, которую он проваливает, больно ударяясь локтём о тёплый кафельный пол. Но это так неважно. Единственное, что существует ― разрывающийся на части желудок и кроваво-желчный вкус на губах. ― Вен, господи, ― так знакомо. Ему помогает сесть ровно, кто-то обеспокоенно и нервно дышит прямо перед лицом, пока мягкие пальцы пробегаются по губам, стирая с них грязь. Нежные ладони, что пахнут ветреной астрой. Даже через смрад этанола он различает знакомый аромат и двигается чуть ближе, позволяя родным пальцам обхватить его щёки, ласково поглаживая липкую от испарины кожу. ― Ты как? Эй, Вен, слышишь меня? ― Люмин, ― ему не хватает слов на что-то другое, и он просто кивает, сглатывая рыдания, подступившие к горлу. Просто, просто пожалей немного, погладь по голове. Пытается прижаться, но бесконтрольно заваливается вперёд, лбом утыкаясь в открытую шею. ― Прости. ― Ничего, дорогой, ничего, ― пальцы в волосах ― блаженство. Венти хнычет, роняя крупные слёзы на дорогую ткань платья. Ему так нужно сейчас это. Нужно, чтобы она обняла, чтобы погладила, сказала, что он хороший. ― Прости, ― не может перестать повторять. Истерика подбирается к горлу, так же как и очередной спазм к желудку, и он скулит, закусив губу, лишь бы не прерывать объятия. ― Я снова испортил всё. ― Ты ничего не испортил, Вен ― да, скажи ещё что-то, скажи, что Венти ни в чём не виноват, что он самый лучший. Скажи, если он сам себе сказать не может. ― Давай, попей немного воды, желудочный сок разбавит и будет не так больно, хорошо? Только угукает, когда пытается взяться за протянутый стакан трясущимися руками. Люмин не отпускает, придерживает за дно, помогая пить, и всё гладя свободной ладонью голову, чтобы парень случайно не завалился. Тошнота подступает сильнее. Венти скулит, резко срываясь на вскрик и бездумно хватается за висящую на стене подставку для ёршика, от чего та падает, разлетаясь крупными фарфоровыми осколками. Его снова рвёт. На этот раз уже только густоватой от спирта жидкостью с всё тем же кровавым оттенком. Выглядит ужасно, и Люмин со спины обнимает друга, гладя его по выпирающим лопаткам. ― Эй, Ванесса, ― зовёт девушку, что стоит около двери, беспомощно глядя на эту картину. А что она может сделать? Венти не принимает её близости. ― Держи мой телефон. Найди в контактах «Чжун Ли», позвони и скажи, что Венти очень плохо. Пусть он его заберёт. ― А кто это? ― спрашивает, пока роется в списке записанных номеров, пытаясь найти нужное имя. ― Это парень Венти, ― и это больно ранит в самое сердце. Потому что Барбатос ни разу за время их отношений не пришёл к ней со своей болью, не показал, что ему страшно, что он умеет плакать. Видимо, и правда изменился. Даже стыдно, что поцеловала его. Видимо, это была лишь ошибка его пьяного сознания, сбой в затуманенном алкоголем уме. Да, Барбатос не переходил границы, просто сделал то, что обычно делал на этом диване. Не стоило воспринимать всерьёз. ― Люмин, что такое? ― голос немного сонный и обеспокоенный. Но такой красивый. Наверняка, Барбатос обращает на это внимание. И не считает, что он звучит как скука. Ванесса сдерживает обиженный вздох и набирает побольше воздуха в грудь, натягивая улыбку, чтобы голос звучал не так печально. ― Здравствуйте, я подруга Венти и Люмин, ― тараторит быстро-быстро. Наверное, не стоит представляться, вдруг, этот Чжун Ли знает имя бывшей своего молодого человека, вряд ли ему понравится тогда с ней говорить. ― Венти выпил и его рвёт кровью, ещё и желудок, по его словам, ужасно болит. Люмин просит вас забрать его. ― Что? ― напугано. В низком, до этого столь уверенном голосе слышна дрожь, и Ванесса замирает. Наверное, сейчас ей выскажут, какая она ужасная подруга, раз не проследила за парнем. ― Простите за неудобства, девушка, мне стоило задуматься, что такое может произойти. Отправьте мне адрес, и я приеду в ближайшее время. Сбрасывает. Но даже по последним фразам можно понять, что Чжун Ли на взводе. Неудивительно, Барбатоса в очередной раз складывает над унитазом, и он громко всхлипывает между приступами накатывающейся рвоты. Люмин может только гладить его по трясущейся как на морозе спине, иногда целуя через ткань в плечо и повторяя, что всё хорошо, что скоро к нему приедут и живот перестанет так болеть. Ей тут нет места, да? Глупо было верить, что ничего не изменилось за два года. Да и любила ли она Венти? Вот такого Венти. Или просто тянулась к холодному образу такого загадочного парня? Венти был пустым, она сама придумала его, сама полюбила и сама разочаровалась. А смелости взглянуть глубже, остаться рядом не хватило. Потому что у Венти смерти за плечами и разлитая по полу кровь. И к этому мерзко прикасаться. Так не хочется запачкаться, так утомляет сидеть с ним всю ночь в туалете, таская стаканы воды. Она любила, как он целуется, как посмеивается, проводя языком по бедру, как держит за руку на молчаливых прогулках и как долго говорит о чём-то возвышенно-бессмысленном. Но не смогла полюбить рябую после тошноты кожу, запах перегара и всхлипы на грани истерики из-за закрытой двери его комнаты. Не нашла в себе силы постучать, сесть рядом, спросить, что случилось. Просто развернулась и ушла, в злости поджав губы. На кого тогда злилась? На себя, бросившую парня в столь тяжёлый период, или же на Венти, что не смог оправдать её надуманных ожиданий и наивных фантазий? До сих пор не знает ответ. Да, смелая Ванесса до глубины души труслива, а потому сейчас она тихо кладёт телефон на угол раковины и поспешно выходит, шагая к дверям. Наверное, зря она приехала сюда. Что хотела? Вновь увидеть его? Убедиться, что нечего там было любить? И вот оно как вышло. До слёз обидно, и она стирает их ребром ладони, горько всхлипывая. Там есть что любить, просто ей не хватает на это сил. По крайней мере, этому высокому мужчине на дорогой машине, видимо, хватает. Ванесса в очередной раз глотает слёзы, опираясь спиной на забор чуть дальше от калитки и от фонаря, так что её и не видно нервно возящемуся Чжун Ли, что всё смотрит на дверь, ежесекундно проверяя свой телефон. Он, кажется, хороший человек. Венти нужен кто-то такой, и Ванесса рада, что он смог его найти. Потому что она не смогла стать этим человеком. Мужчина ругается себе под нос, заламывает пальцы и ходит из стороны в сторону, иногда запуская руку в свои завязанные в тугой хвост волосы. ― Венти! ― едва дверь приоткрывается, он, как кажется Ванессе, порывается броситься навстречу Люмин и Барбатосу, которого та придерживает под руку. Парень, видимо, неплохо протрезвел от боли, так что смотрит стыдливо и горько, всё сверля влажным взглядом землю под ногами. ― С тобой всё нормально? И он обнимает его, утыкаясь носом в пропахшие спиртом волосы. Ванесса не могла так сделать ― её тошнило, и она упорно толкала Барбатоса в душ, умоляя смыть с себя эту вонь. Да, голос в голове говорит, что любить алкоголика ― это чистой воды мазохизм, и она не обязана была вынуждать себя страдать. Но всё равно колет в груди. Ей хотелось быть с этим человеком, нет, хотелось быть с Венти Барбатосом из её фантазий: со светлым парнем с нежной улыбкой и красивым голосом, что в первый день учёбы столкнулся с ней в коридоре и побледнел от страха, зачем-то прикрыв лицо. У него были каштановые волосы, сияющие глаза и какие-то проблемы дома. Но тот Венти, что курил около её постели, Венти с голубыми косичками и хрипловатым от затяжек голосом ― это был уже другой человек, и она только пыталась забыть про это, рисуя в своей голове его нежный смех. Машина трогается. Да, ей тоже пора.

***

Венти чувствует жгучую желчь и куда более жгучий стыд. Длинные пальцы Чжун Ли нервно барабанят по рулю, он всё бросает на парня взволнованные взгляды и пытается успокаивающе улыбнуться, опуская ладонь на его колено. Барбатос знает свой организм: сейчас всё нормально, осталась только глухая боль в животе и мерзкий вкус в горле, однако, примерно через двадцать минут, всё вернётся, но спасительное опьянение уже отступило и ощущение, словно внутренности выжимают, скручивая плотной трубкой, почувствуется в сто раз резче. ― Ты опять не злишься, ― язык немного заплетается, да и слова теряются в голове, нехотя выстраиваясь в связные цепочки. Да, он ещё не трезв, так что говорит всё, что на уме без задней мысли. ― Я снова проебался, а ты меня обнял. ― Венти, не говори так, ― он гладит рябую кожу через ткань тонких штанов, чуть ускоряясь, чтобы не встать на светофоре. Побыстрее бы домой. ― Это моя ошибка, я не подумал, что у Люмин может не быть времени присмотреть за тобой. ― И снова, ― звучит зло. И Барбатос зарывается пальцами в свои растрепавшиеся волосы, что прядками липнут к щекам, взмокнув от интоксикации, ― снова ты берёшь всё на себя! Какого хера, Чжун? Я взрослый человек! ― Сейчас ты ведёшь себя как ребёнок, ― возможно, он немного раздражён, самую малость. Да, глупо винить зависимого парня в его болезни, но не получается этого не делать. Всё ведь было чудесно эту неделю, они жили в идиллии: совместные завтраки, тёплые объятия, весёлые шутки. Секс, в конце концов. Почему? Почему Венти так легко был готов порушить всё это ради какого-то спирта? ― Я уже говорил, что ты нездоров! Я к этому отношусь сугубо как к недугу, который мы вылечим. ― С Ванессой я тоже от недуга целовался?! ― голос его срывается, и Венти почти кричит, стряхивая со своего колена ладонь. Его злит это отношение, это снисхождение и всепрощение. Венти во всём виноват сам, как можно этого не понимать? Как можно это отрицать, раз за разом принимая даже самые ужасные глупости? Очнись, Чжун, я намного хуже, чем ты думаешь! Давай, откажись от меня, сделай правильный выбор. Машина тормозит резко, вставая поперёк двух парковочных мест на площадке рядом с их домом. ― Что? ― и он снова не злится. Венти видит только испуг и странную дрожь во всём теле. Ну почему? Почему ты такой, Чжун? Почему вынуждаешь сожалеть обо всём, что Венти делает? Надрывный всхлип. ― Прости, ― и он вновь всхлипывает, не стыдясь катящихся по щекам слёз. Ему так горько. Горько, что он вновь останется один из-за своей глупости. Но это справедливо, так и должно быть. Венти приносит слишком много боли всем вокруг, так что, чем раньше Чжун Ли откажется от него, тем лучше. Для него же лучше. Ладони накрывают лицо, и Барбатос подтягивает на кресло ноги, утыкаясь в колени головой. Пожалуйста, просто исправьте всё. Исправьте его. Дверь слева хлопает. Да, правильно, оставь его тут. Как собаку, что, в конечном итоге, задохнётся в запертой машине, истошно скуля. Венти заслужил. Секунды тишины, прерываемые только всхлипами, наполненными едкой жалостью к себе, и ручка на дверце рядом с Венти дёргается, впуская прохладный воздух, что бьёт льдом по промокшим щекам, вынуждая вздрогнуть и сжаться ещё больше. ― Посмотри на меня, пожалуйста, ― ласково, так чертовски ласково, и Венти не может не подчиниться подрагивающему голосу и таким же подрагивающим рукам, что накрывают его собственные, чуть гладя белые пальцы. ― Венти, послушай очень внимательно, ― и он смотрит через туман собственных слёз, различая лишь свет янтарных глаз. Слишком тёплый свет. ― Я люблю тебя. Это копьём пробивает сердце, и Барбатос срывается в рыдания, лишь благодаря сжимающим его пальцы тёплым ладоням, не прикрывая лицо руками. Слишком больно слышать что-то столь искреннее после всего, что он сделал этим вечером. ― Мне всё равно, с кем ты целовался, если ты честно скажешь мне, что любишь меня, ― и он касается губами его трясущихся рук, целуя каждый бледный палец с желтоватыми мозолями от игры на гитаре. ― Я верю тебе, Венти, и если ты сейчас скажешь, что в тот момент лишь ошибся, оступился из-за своего помутнённого состояния, то я поверю. Так что, прошу, ответь, любишь ли ты меня? Венти смотрит ему в глаза, роняя слезу за слезой. Он же знает, что нужно сказать. Давай, мотни головой, произнеси это «нет» и освободи Чжун Ли от своего глупого общества, от своих проблем и лишней головной боли. Будь хоть раз чуточку взрослее, чуточку смелее, чуточку лучше, чем ты есть. Прояви ту честь, которая скрыта в глубине. ― Я, ― заикается, срываясь на громкие всхлипы. И чужие тёплые руки сжимают его ладони чуть крепче. Это доводит, разрывает сердце на части и Венти стонет, игнорируя сжавшую желудок боль. ― Ты поверишь мне, что бы я ни сказал? ― Поверю, ― ему горько, горько до крика и стона, и он всё не может перестать рыдать, чуть сжимая дрожащие пальцы в ответ. Нет, нельзя, не может. Дёргает ладони на себя, освобождая их от тёплых объятий. Ему холодно, холодно и страшно. Просто хочется прижаться к знакомой груди, обхватить широкие плечи и реветь о своей боли, перекладывая всё на чужую ответственность. Но ты сказал, что взрослый. ― Я-я тебя, ― голос сорван, и Венти подскакивает на трясущиеся ноги, пряча покрасневшие глаза. Давай, Венти, солги хоть раз не ради чужих страданий, а ради блага. ― Тогда, прошу, поверь, что я тебя не люблю. Ему горько до тошноты, до кашля и крови в лёгких. Просто подальше, просто быстрее, просто бежать. Просто оставить единственное в жизни счастье за спиной и исчезнуть навсегда. Раствориться, перестать портить судьбу всем вокруг. Потому что ты ужасный человек, Венти Барбатос. Ты алкоголик с тревожностью, психологическими травмами и депрессией, что отравляет всех вокруг ядовитым запахом спирта. Только и умеешь, что ломать, рушить и портить. Одинокая могила и пустые похороны ― зря мечтал о большем, зря хоть к чему-то стремился. Выше головы не прыгнешь, и твоё второе имя ― Декарабин. Назван в честь отца. Как отец и кончишь. Оно и к лучшему. Разве мог кто-то вроде Венти подарить хоть что-то хорошее этому миру? Давай, вспомни хотя бы одного человека, которого ты сделал счастливым! Может, Люмин, вынужденная в свой день рождения вместо общения с милым Сяо гладить тебя по спине, успокаивая истерику? Может, Ванесса, которую ты разбил два года назад, снова повторив это сегодня? Может, отец, которого убили из-за твоих глупых слов? Может, Бард, шагнувший с крыши, чтобы забрать твою боль? Или Чжун, чья жизнь с ног на голову перевернулась от твоей идиотской физиономии, появившейся в его квартире? Твой удел ― бутылка абсента в ларьке, где продают даже ночью. И там даже никто не спросит, почему ты ревёшь, смешивая слёзы с кровью в уголке рта. Твой удел ― одиночество и пустой страх. Твой удел ― отхлёбывать прямо из горла, удушая тоску в едком запахе. Больно, да? Желудок разрывает на сотни кусков. Наверное, гастрит и правда далеко не шутка. Но ты такой глупый, всё не мог этого понять, не мог послушаться. Тогда стоит уже, наконец, перестать брыкаться, и поплыть по течению. Венти ― алкоголик с жуткой ломкой, которую больше нет смысла игнорировать. Без дома, без близких, без будущего. Абсент ― это последнее, что у тебя осталось. Попробуй заменить тепло объятий им. Да, Венти некуда идти, совершенно некуда. Но пальцы нащупывают в кармане связку ключей, и мысль прошибает помутнённое сознание. Туда, где не был уже два года, туда, где вечно пахло алкоголем и грязной посудой, туда, где ты плакал в подушку, притворяясь спящим. В столь странное место из собственного прошлого, которое так старательно забывал два года. Да, смешно, может, ещё и умереть в той же прихожей, что и отец. Ему сейчас почему-то всё до истерики смешно, и хочется только хохотать, отхлёбывая всё больше абсента. Тошнота вновь подкатывает к горлу, и Венти сплёвывает на землю алую кровь, немного съезжая по стене. Голова кружится. Интересно, дойдёт ли? Тут ведь не так далеко. Вон уже и магазинчик со странной неоновой вывеской, где вечно тухнет первая буква. Что там только не продают. Да, Венти определённо нужно зайти. Его качает, почти рвёт перед самым входом, и он ладонью удерживается за дверь, тяжело переводя дыхание. Не смей плакать, не смей. Сам виноват, сам довёл себя. Оттолкнул всех, остался один, теперь только себе и судить. Шаг, ещё. Подходит к прилавку, с трудом фокусируя взгляд на удивлённом продавце, смутно знакомым откуда-то из прошлого. ― Две, ― запинается, подбирая нужные слова, когда его кренит в бок, и бутылка абсента падает на пол, разбиваясь о грязноватую плитку. ― Нет, три бутылки водки. Это ведь не всё. Ты же что-то ещё хотел. Шатается, крепче вцепляясь пальцами в прилавок. Опускает лоб на свои трясущиеся предплечья, чтобы вновь подняться, наклоняясь ближе к скривившемуся от запаха спирта продавцу, что вытаскивает из-под кассы пару бутылок. На окраинах Мондштадта за соблюдением некоторых законов совсем не следят. Венти улыбается пьяно и немного фанатично, когда хихикает, шепча, словно какую-то тайну. ― И шприц. Венти сам себя судит. И он выносит приговор о смертельной инъекции.