Спирт по вене

Это просто обычный день. Первая мысль, которая появляется в голове, когда Венти открывает глаза, морщась от яркого солнечного света из окон, и смотрит на экран телефона. Два часа дня. Ум непривычно чист и трезв, и от этого хочется взвыть и уткнуться носом обратно в подушку. Чёртов Дилюк. Отправил их домой, а пока ехали, то всё опьянение выветрилось, оставив лишь лёгкое гудение в голове, да и оно к утру прошло. ― Сколько можно спать? Ты уже на пары опаздываешь! Вздрагивает, резко садясь на помятой от беспокойного сна простыне, и в панике оглядывается. Идиотизм. Знает ведь, что это просто будоражащие не проснувшийся до конца мозг воспоминания, но с выступившим на лбу потом ничего поделать не может. Тяжело выдыхает, скидывая с ног одеяло и вставая. Нужно взбодриться, немножко развеять навязчивые мысли. И, как назло, сегодня отменили единственную пару, так что из развлечений разве что написание работ да бессмысленное шатание по общаге. Ещё и это выступление вечером, а до него дожить надо. ― Убраться может? ― оглядывает заваленную всяким хламом комнату и думает, что это не такая плохая идея: из пыли на подоконнике уже спокойно можно свалять себе пару носков, а то и целый свитер. Ладно, в любом случае сначала надо умыться, да и тряпки все валяются в душевой, так что Венти потягивается, переступая через брошенную прямо на пол жилетку, и проходит к двери, неосознанно бросая взгляд на своё отражение в прислонённом к стене зеркале. Рукава однотонной кофты грязновато-болотного цвета прикрывают худощавые запястья, длинные штаны подвёрнуты пару раз, чтобы не волочились по земле, а тёмно-коричневые пряди спадают на узкие плечи. Не сильный, но ощутимый удар по затылку. ― Подстригись, а то как… как не пойми кто. Воспоминания электрическим разрядом прошибают мозг и заставляют Венти прищуриться, вглядываясь в мутное зеркало. Да, запястья такие же тонкие, а плечи узкие, но отросшие пряди почти светятся ярко-голубым, а затылок глухо не ноет от вечных шлепков и ударов. За два года много всего поменялось. Но почему тогда на самом дне лазурно-зелёных глаз Венти так отчётливо видит что-то схожее, роднящее его с тем обиженным на жизнь мальчиком, в тот день так долго рассматривающим отражение в зеркале? Одёргивает себя, поскорее выходя в коридор и как можно быстрее шагая к ванной с щёткой и пастой в руках. Все эти навязчивые мысли бесили и до дрожи раздражали, но что-то с ними сделать Венти не мог, да и особо нужным не считал. Правда ведь, верно? Сколько не крась волосы, а ты всё тот же Венти, каким был в тот день, каким пошёл на ту крышу, каким смотрел на последствия своих слов и действий. И тебе не стоит забывать об этом ни на секунду. ― Если решишь опять пропустить ужин ради этих своих гулянок, то домой можешь не приходить вообще! До боли сжимает кран, наблюдая, как капельки воды сбегают по его лицу и падают, пуская на дне раковины круги. Снова завис. Встряхивает головой, заставляя волосы слегка намокнуть и прилипнуть к щекам, и выпрямляется, нервно прикусив губу. Чёртово обострение. Это ведь просто дата, обычный день в календаре, так из-за чего мысли так навязчивы именно сегодня. Как Венти думал, они должны со временем сходить на нет, но сегодняшний день от дня годовой давности не отличался ничем. И это больно било по сердцу. Неужели… неужели, так теперь всегда будет? Это пугало. Каждый год просыпаться, открывать глаза и думать только о том дне, о той крыше, о тех глупых словах в сто раз больше, чем думаешь обычно. И лекарство ведь есть, Венти отлично знает. Просто пусти себе спирт по венам, Барбатос, захлебнись в жгучем алкоголе и уйди на дно собственного сознания вместе с этими глупыми мыслями. Ты так сделал год назад. Пил столько, что страшно подумать, мешал градусы и напитки, закусывал только пару раз для приличия и снова пил. Так мало воспоминаний, так мало впечатлений, только пьяный смех Кэйи да тягучая слюна на губах. Чья только? Венти не помнит и помнить не желает. Язык упирается в стиснутые зубы и проводит по ним ласково и нежно. Венти не знает, что делать. Ему немного страшно, но он приоткрывает рот и вяло пытается отвечать, смаргивая текущие из глаз слёзы. Да, в тот день два года назад он тоже целовался. Скованно, через режущую боль обиды, надеясь, что это начало чего-то нового для них. Начало для мира, где он не кутается в чужую куртку на крыше, наблюдая, как трепещет огонёк зажигалки в чужих руках. И правда, этого больше нет. Но и его тоже. Хочется головой со всей силы удариться о стену, лишь бы унять мысли. Словно упавшие домино ― одна за другой, одна за другой. Как остановить это Венти не знал, а от того лишь бесился, пиная носком ржавое ведро. Помогало мало, зато звук ударов металла о кафельную стенку немного отрезвлял, хоть и совсем чуть-чуть. Нужно что-то активнее, намного активнее уборки. Хотя, он её даже не попытался начать. Толкает дверь ванной, направляясь к своей комнате, на ходу решая, что пораньше прийти в «Гильдию», где, как удивительно, и пройдёт банкет ― это лучший и самый логичный вариант. Венти редко так раздражённо язвит у себя в голове, плохой знак. Открывает дверь в свою комнату, вновь переступая через жилетку и проходя вглубь, намеренно игнорируя зеркало. Сейчас только половина третьего, а его просили быть в четыре. Ну, ничего, поможет столы растаскивать. Хотя, с его-то силой он там просто мешаться будет. Значит, вилки пораскладывает. Торопливо застёгивает мелкие пуговицы белой рубашки с крупным воротником, натягивает поверх пуловер, затягивает на максимум ремень на брюках и, завязав шнурки на поношенных кроссовках, вылетает в коридор, как можно скорее проворачивая ключ в замке. И куда так спешит? Сам не знает, но ноги тащат к лестнице почти бегом, а Барбатос и не сопротивляется, перепрыгивая сразу через три ступени. К чёрту это всё. Спускается по грязной лестнице, лишь бы не ждать лишнее время лифт, и пулей вылетает на улицу, толкнув дверь. В лицо ударяет ветерок, заставив влажные дорожки на щеках стать ощутимо прохладными. Опять эти сравнения. Уже хочется мозг себе вырвать из черепной коробки, лишь бы не думать об этом всём так много и так часто. Дыши глубже, Барбатос, кислород помогает. Опять этот тон ироничный, чтоб его. Язвительность убивает. Потому что это так пошло, что аж тошнит. Окружающие не виноваты, так что Венти не собирается сливать на них свою агрессию, это попросту эгоистично, а он не такой. Тут только ты виноват, вот на себя и злись. И нечего бурчать под нос. Сам того не замечает, как добирается до бара. Ну, хоть что-то приятное. Сейчас одно желание: с головой уйти в какую-нибудь помощь и думать только о ней, пока не начнётся банкет. А там уже по ходу решит. Взбегает по ступеням и резко открывает дверь, привычно налетая на Катерину. Венти уже действительно подозревал, что она клонирована ну или же работает без выходных, потому что других хостесов он ни разу не встречал и даже не слышал про них. Надо будет у кого-то из официантов уточнить. ― Что-то ты рано, ― произносит девушка, глядя на свои наручные часы, тонким металлическим браслетом обвивающие аккуратные запястья. ― Просто в общаге сегодня насекомых травят, вот нас всех и выгнали, ― зачем-то врёт Венти, пожимая плечами. Сам не понимает смысл этой лжи, сказал бы просто, что делать нечего было, вот и пришёл. Ну и ладно, соврал и соврал, глупо такое обдумывать. ― Может, помощь какая нужна? ― Ну, мы даже столы пока расставлять не начали, ― Катерина пропускает парня внутрь, оглядывая помещение. Некоторые официанты спокойно болтают у бара, радуясь отсутствию посетителей сегодня, кто-то копается в телефоне, бармен же рассказывает историю, облокотившись на столешницу. Уютно, даже по-домашнему. ― Можешь помочь Эоле скрипку настроить. ― Хорошо, ― Венти прекрасно знает, что для этого двое не нужны, но делать нечего, так что он стремительно направляется к сидящей на ступеньках небольшой сцены девушке, ворчащей что-то об общем шуме, мешающем ей настроиться. ― Привет, помощь нужна? ― Опять ты? ― Эола фыркает, чуть закатывая глаза и поправляя свою рубашку, слегка замявшуюся на плече из-за инструмента. Сначала эта её грубость сильно отталкивала, даже пугала, если честно, но вот прошло несколько недель, и Барбатос привык. Это даже милым было, в некоторой степени, уж не знал он, в какой атмосфере росла Лоуренс, и что там у неё приключилось в жизни, но ничего плохого она ни разу не сделала, так что проще было просто смириться с этой её манерой общения. ― Сама справлюсь. ― Ясненько, ― Венти покачивается с пятки на носок и оглядывается, думая, чем бы себя развлечь. И зачем только пришёл? Скачал бы себе какую-нибудь игру, да позалипал бы часик другой, а теперь вот сиди тут. ― А ты без приложения настраиваешь? Я гитары только так могу. ― Я на слух, ― отмахивается девушка, бросая на отвлекающего её парня недобрый взгляд. ― Раз делать нечего, то лучше распеваться начни, повтори там что-то, меня только не донимай. Венти кивает, на пятках провернувшись и, прыжком заскочив на сцену, усаживается за фортепиано. До этого Эола его сюда не пускала, мол, испортит ей инструмент. Как может один маленький Барбатос испортить эту тяжелющую махину, парень так и не понял, но спорить не собирался, потому что получать смычком по рукам очень и очень неприятно. А ещё неприятнее потом выслушивать лекцию от Лоуренс про его кривые руки и как он ей запачкал белоснежные клавиши своими пальцами. Венти честно присматривался, но даже пятнышка не смог разглядеть. Видимо, у девушки не только слух, но и зрение идеальное. Медленно открывает крышку, проводя подушечками пальцев по блестящим клавишам. Давно он не играл, уже года три. Гитара с её простотой и душевностью как-то ближе была, но что-то в фортепиано всё же цепляло. То ли величественность, то ли функциональность. Ласково, почти любовно зажимает трезвучие, вслушиваясь. Звук чистый-чистый, словно инструмент только настроили и привезли сюда. Хорошо Эола следит за ним, тут нечего сказать, правда, как именно Венти не особо понимал; в Доме Культуры ему пару раз доводилось видеть крупных таких мужичков с огроменными инструментами, копающимися под крышкой фортепиано под чутким присмотром мадам Лизы. Как эта женщина совмещала в себе красоту, нежность, грацию и крайнюю суровость было загадкой, но настройщики весь процесс работы тряслись над каждой струной, так что звук потом был просто волшебным. ― Венти, ты что-то очень нервный, даже голос срывается, ― ласковое, почти матерински-любовное поглаживание по плечу и мягкий убаюкивающий голос. ― Ты редко заходишь после поступления, а тут вдруг решил заглянуть. Милый, что у тебя случилось? Снова одёргивает себя, встряхнув головой. Опять. Опять-опять-опять-опять! Бесит до невозможности, хочется прям головой о клавиши приложиться и биться, пока не вырубит. Почему только мысли не контролирует? Всякая дрянь лезет, хоть убей. Жмурится до искр перед глазами и шумно втягивает воздух носом. Так, хватит, нужно хоть чем-то себя занять. Взгляд устремляется на напряжённые пальцы, лежащие на клавишах. Ну, как играть простую распевочку-то он не позабыл, верно? Медленно, словно немного боясь, начинает перебирать подушечками пальцев, вспоминая знакомые мелодии и разминая руки. С непривычки сложно играть, но мышечную память никто не отменял, так что вскоре звук становится ровным и приятным, хоть и очень простеньким. И вступает. Отрывистые грудные звуки начинают разноситься по помещению, заставляя мирно болтающих официантов оглянуться на секунду, а потом снова вернуться к своему разговору: к мягкому и чарующему голосу Венти за несколько выступлений привык весь коллектив, так что уже почти и не обращали на это внимание, хотя в первые его выступления невольно прислушивались, наблюдая за распевающимся парнем. Красиво, тут спорить нет смысла, да и послушать что-то столь очаровательное в загруженный рабочий вечер было весьма приятно. Венти, прикрыв глаза и, не особо реагируя на посторонний шум вроде чьих-то голосов и звука открывшийся двери, перешёл на более мелодичную распевку, мурлыча её себе под нос уже не для разминки, а просто для удовольствия. Навязчивые мысли не лезли, в голове вообще было тихо и пусто, так что парень наслаждался этой внутренней тишиной, не желая вновь возвращаться в реальность. Если бы было можно, он бы предпочёл мир, где есть только он и парочка инструментов, и никакого прошлого и будущего. Течение времени отстой, он против. ― Вы и играть умеете, Венти? ― Барбатос вздрагивает, придя в себя, и слишком уж резко убирает пальцы с клавиш. Медленно подняв голову, он встречается с взглядом с двумя почти сияющими светло-карими глазами, по-доброму смотрящими на него в ответ. ― Господин Чжун Ли, Вы меня напугали, ― Венти улыбается, хватаясь за сердце, словно его только что хватил микроинфаркт. Мужчина только посмеивается, опираясь локтём на крышку фортепиано и разглядывая своего собеседника. ― Что-то Вы рано. ― Да, господин Тарталья не сможет сегодня быть, ужинает с кем-то, так что я решил сам прийти пораньше, чтоб за всем проследить. Важный вечер, в конце концов, ― Венти только кивает, не зная, что и ответить. Ему немного неловко, если честно. Не потому что господин Чжун Ли что-то делал не так, вовсе нет, просто нервы сегодня натянуты до предела, а тут ещё надо себя грамотно вести, не перед однокурсником стоит всё же. ― Ладно, я не буду отвлекать вас. ― Постойте! ― Венти выкрикивает это раньше, чем понимает зачем. Пальцы сжались до хруста и мелко задрожали. Почему-то страх накрывает с головой, а в мозгу засела мысль, что нельзя оставаться тут одному. Настолько навязчивая и громкая, что сил сопротивляться ей не было. Но и что говорить дальше Венти попросту не знает. Только стыдливо водит глазами, поджимая губы. ― Знаете, мне кажется, что там и без моего надсмотра справятся, ― Чжун Ли улыбается, и Венти бесконечно благодарен ему за прерванное молчание. Потому что какое-то логичное оправдание своему порыву он так и не смог придумать, а, тем более, высказать его оформлено. ― Я ещё подростком учился играть, но, думаю, уже забыл всё. Может, если вас не затруднит, покажете что-то? ― Да, конечно, ― и по губам расползается улыбка. Венти так рад, что не придётся сидеть одному, что хоть что-то отвлечёт его, так что охотно подскакивает с банкетки, уступая место обошедшему инструмент Чжун Ли. ― А что Вы помните? ― Ну, ― мужчина задумывается, прикладывая ладонь, прикрытую перчаткой, к подбородку. ― Помню немного нотную грамоту, но остальное весьма смутно, к моему стыду. ― Да ничего стыдного, я сам не силён в теории, ― Венти буквально вертится на месте, решая, что же такое рассказать. Лишь бы подольше быть не наедине с собой. ― Ну, трезвучия. Могу про них, если хотите? ― Мне будет всё интересно, ― кивает Чжун Ли, немного двигаясь, чтобы слегка смущённый, но окрылённый своей ролью преподавателя Венти смог сесть рядом, положив ладонь на клавиши. ― Ну. Смотрите, трезвучия, аккорды, проще говоря, это важная штука. Вот, есть мажорное трезвучие, оно вообще прям важное, ― тараторит Венти, ставя пальцы на клавиши и нажимая. Звук, знакомый любому человеку, хоть раз слышащему фортепиано, заполняет помещение. ― Давайте, большой на до, средний на ми, мизинец на соль, сыграйте. ― Так? ― Чжун Ли опускает длинные пальцы на клавиши, мягко нажимая. Венти быстро кивает, увлечённо продолжая болтать. ― Да, именно! Оно состоит из большой и малой терции. Вы знаете про тона и полутона? ― Чжун Ли только кивает, отчего-то с лёгкой улыбкой наблюдая за суетящимся парнем. ― О, замечательно. Вот, большая терция ― это два тона, а малая, ну Вы сами, думаю, поняли, это полтора тона. Вот, это мажорное трезвучие. А, у него ещё обращения есть, Вы про них знаете? Могу рассказать. Чжун Ли только кивает, внимательно выслушивая немного сумбурно поданную информацию, искренне стараясь скрыть своё знание. Может, по части практики он был слабоват, но вот теорию первого класса музыкальной школы знал. Но этот парень слишком уж вдохновлено рассказывал, не хотелось перебивать. Такая преданность искусству, такая к нему любовь вызывала у мужчины восторг и даже восхищение. Он и сам любил музыку, даже очень, но виделась она ему лишь математикой, набор связанных, выверенных логикой физики звуков, приятных человеческому уху. Почему именно такой набор нот, почему именно столько тонов, он всё это понимал, наверное, смог бы даже расписать доказательство. Вот только Венти этого не видел. Это чувствовалось в его речи: он объяснял теорию, показывал, как появляется секстаккорд, но вряд ли имел хоть малейшее понятие, почему именно так. И, кажется, не хотел. Он восхищённо, почти опьянено, зажимал клавиши, без передыха тараторя, как волшебно приятен звук, но не вдавался в подробности, просто просил повторить и прислушаться. Просил почувствовать. И это было странно, но вдохновляющее. Чжун Ли не знал, что должен почувствовать, поэтому мог лишь наблюдать краем глаза за сидящим рядом парнем. Восхищение? Восторг? Что это была за эмоция, замершая в уголках его приподнятых губ, трепещущая на кончиках длинных ресниц, плещущаяся в глубине распахнутых глаз? Что-то мимолётное и настолько свободное, что попросту не поддавалось анализу, не могло быть рассчитано или обдумано, лишь прочувствовано. И это притягивало. Хотелось тоже почувствовать, попросить научить не простенькой мелодии, а этому трепету перед льющимися из инструмента звуками. Но не перебивать же его рассказ про порядок терций. ― Ты долго ещё будешь тут свой урок проводить? ― за спиной вырастает Эола, уже, видимо, закончившая все свои дела и желающая немного настроиться на предстоящую работу. ― Ой, извини, мы что-то засиделись, ― кивает Венти, прерывая свой рассказ, затянувшийся на добрые сорок минут, и поднимается с места, с удивлением замечая, что официанты начали растаскивать столы, а Эмбер уже подключает микрофон к колонкам. ― Я, наверное, утомил вас, господин Чжун Ли. ― Что Вы, мне было очень интересно, ― мужчина качает головой, поправляя слегка съехавшие перчатки и уступая место Эоле. Та только кивает в благодарность и садится на банкетку, внимательно осматривая клавиши. ― Надеюсь на полноценный урок когда-нибудь. ― Ну, я не особо хороший учитель, ― слегка краснеет Венти, перебирая пальцами кончик своей косички. Время пролетело так незаметно и так спокойно. И ни одной глупой мысли. Он бы весь вечер так просидел, рассказывая всё, что знает про музыку. Но работать тоже нужно, да и вряд ли господин Чжун Ли согласился бы на такое, от Венти все быстро уставали. ― Всегда приятно послушать талантливого и увлечённого человека, ― кивает ему на прощание Чжун Ли и спокойно уходит в сторону зала. Венти может только немного покраснеть и прошептать благодарности себе под нос. Приятно послушать? Барбатоса обычно затыкают, слишком болтливый, а тут… Вау. ― Я всегда готов слушать тебя, Венти. Блять. Словно волна накатывает тревога, окуная в неприятные воспоминания. Почему? Почему не закончилось? Было же так тихо, так хорошо и спокойно, а сейчас вновь эти гудящие мысли. Венти не хочет об этом думать. ― Я сейчас, что-то волнуюсь, ― кидает Барбатос Эоле и сбегает по ступеням, направляясь к бару. Он не может уже просто, не в силах даже терпеть. Это чувство изнутри порвёт вот-вот. Подлетает к стойке, приподнимаясь на носочки и просяще глядя бармену в глаза. ― Налей чего-нибудь, пожалуйста, а то нервничаю. Буквально чуть-чуть, прошу! ― Ну что с тобой делать? ― бармен качает головой, доставая стакан из-под сока, чтобы не пачкать натёртые до блеска бокалы, и плескает туда красного вина. Барбатос благодарно кивает, почти залпом вливая в себя всё содержимое. И мысли становятся немного тише.

***

Чжун Ли с детства любил наблюдать за миром, ему это всегда казалось единственным верным способом познания. Ты смотришь, анализируешь, понимаешь и можешь дать объяснение. Конечно, есть вещи, за которыми нужно следить дольше или внимательнее, но, по факту, всё поддаётся рациональности и следует ей беспрекословно. За свои двадцать шесть лет он чётко смог это осознать. Ну, разве что его второе имя никакому здравому смыслу не подчинялось. Моракс, зачем вообще родители это выдумали? Непонятно, ну и ладно. Чжун Ли мог просто тактично умалчивать о нём, ничего страшного. Так что сейчас, глядя, как музыкант залпом выпивает вино, вновь уносясь к сцене, его рациональность тоже давала объяснение: молодой парень, не особо умный, вот и пристрастился к алкоголю и даже не понимает всей глупости своей привычки. Но что-то в этом не так. Чжун Ли не знал, что именно. Всматривался, разговаривал, наблюдал за каждым жестом, каждым движением, но не мог увидеть, что же заставляет сомневаться в верности своих выводов. Венти, кажется, был совершенно неописуемым, не поддающимся математическому анализу. И это было крайне интересно. Свою работу Чжун Ли любил именно что за сложность, за математические и экономические загадки, в которых он часами разбирался, распутывая клубок логики. А тут, кажется, не клубок, а просто узел на узле. Почему так любит искусство, но пропивает пары по интересующей специальности? Отчего так много болтает, но ничего толком и не рассказывает? И почему так меняется, когда поёт, прикрыв глаза? Чжун Ли может лишь наблюдать, вяло поддерживая диалог с одной из коллег, не отрывая взгляд от парня на сцене. Выглядит таким спокойным, таким умиротворённым и радостным, хотя всего минуту назад нервно выпивал. Это сложно, очень-очень сложно и непонятно, но интересно. Чжун Ли всегда считал, что легко понимает музыкантов, что похож на них. Сольфеджио ― чистая математика, ему много кто так говорил, да и сам он в этом не раз убеждался, но вот Венти порушил всю его логику. Моракс смотрит на него и не видит никакой рациональности в блестящих изумрудных глазах. Кажется, что парень даже не пытается анализировать, как именно он поёт. В прошлые разы ещё было заметно размышление, но явно не сегодня. Просто поёт и всё. Так же красиво и чисто, вряд ли звук вообще можно отличить, но что-то по-другому. Вот только что? Сколько ни всматривайся, сколько ни щурься, а всё не ясно. Хоть прямо сейчас подходи и спрашивай. Вот уже третий час поёт, изредка сбегая со сцены на пару минут, чтобы промочить горло или умыться, а Чжун Ли всё смотрит и смотрит. Почему Венти иногда как вкопанный замирает? Почему так часто встряхивает головой? Почему так жадно пьёт вино, которое ему протягивает проходящая мимо официантка? Вся эта сумбурная нелогичность, замеченная ещё в первую встречу, сегодня словно обострилась до невообразимости. Так в чём причина? Интересно. Чжун Ли даже порывается подойти и спросить, когда выступление оканчивается, но азарт не позволяет. Всё равно, что подсказку взять, уже будут не те чувства. А Венти всё мечется по залу, оставшись уже в одной рубашке, периодически разговаривает с кем-то, но всё возвращается к бару, выпивая бокал за бокалом. И смотрит прямо на Чжун Ли. Встречается с ним взглядом, на долю секунды замирает, а потом улыбается, снова утыкаясь в свой напиток. Моракс только хмурится, отпивая своё вино. Непонятно. К полуночи терпение заканчивается. Чжун Ли признаёт поражение, сдаёт позиции и поднимается, извиняясь перед коллегами. Сил его больше нет, ничего непонятно. Медленно, всё ещё теша надежду что-то осознать, он проходит между столами к бару, где сидит музыкант, подперев кулаком лоб. Странно выглядит, если честно, как будто потерялся в лабиринте и ждёт работника, который выведет его через служебный ход. ― Чудесное выступление, как и всегда, ― Чжун Ли присаживается рядом. Барбатос не особо реагирует, разве что вяло кивает, продолжая сверлить взглядом деревянную столешницу. ― Венти, у вас всё хорошо? ― Д-да, ― пьян. Чжун Ли мгновенно понимает это по выступившему на щеках румянцу, блеску в глазах и ну уж очень заторможенной реакции. Венти смотрит на него пару секунд чуть прищурившись, видимо, пытаясь понять, кто перед ним. А потом начинает улыбаться, с трудом контролируя мимику. ― Очень рад, что Вы пришли. ― Ох, вам бы домой, Венти, ― Чжун Ли качает головой. Что за чёрт? Он так пристально следил за ним весь вечер, так искренне старался понять, в чём причина нелогичного поведения, а всё дело в юношеском алкоголизме. Так просто? Обидно, даже очень. ― Я закажу вам такси, хорошо? Скажите адрес. ― Хорошо, ― покорно кивает, с трудом диктуя адрес, чуть не падая с высокого барного стула. А Чжун Ли только морщится. Ему не нравятся пьяницы, даже раздражают, а Венти был таким приятным, даже притягательным, в некоторой степени. И вот. Всё оказалось так просто. ― Т-только можете со мной, пожалуйста, ― Венти соскальзывает со стула, немного пошатываясь и почти слёзно смотрит на придерживающего его под локоть Моракса. ― Я-я так не хочу снова всё это. ― Я никак не могу, ― и даже не хочет. Ускоряет шаг, выводя парня на улицы. Пусть подышит немного, может, протрезвеет. Тот семенит за ним, путаясь в собственных ногах, а едва прохладный воздух ударяет в лицо, как тут же вздрагивает, обхватывая себя руками. Чжун Ли качает головой и стягивает с плеч пиджак. Венти, вроде, был в какой-то кофте, но искать её сейчас по всему бару не было желания. Всё равно встретятся ещё, тогда и отдаст. ― Вот, не будет так холодно. Подъезжает машина. Чжун Ли помогает спуститься Барбатосу по ступенькам, что становятся для него чуть ли не непреодолимым испытанием, и открывает заднюю дверь. Венти смотрит на него жалостливо пару секунд, словно прося поехать с ним, но потом всё же сдаётся и проскальзывает в салон, немного съехав по сидению вниз. Голова кругом идёт. ― До свидания, Венти, ― закусывает губы от всё ещё терзающей обиды, и разворачивается, шагая обратно в бар. И с чего он вообще решил, что там какая-то загадка? Может, хотел просто её найти? Поэтому он и предпочитает экономику, там ответ не будет настолько пошло простым. Ближе к двум часам ночи, когда все уже начинают расходиться, Чжун Ли осознаёт свою ошибку. Ключи. Ключи от его съёмной квартиры в Мондштадте лежат в правом кармане того самого пиджака, что уехал в общежитие университета. Это раздражает. Не захлестни его обида из-за надуманных ожиданий, не случился бы такой конфуз. Конечно, можно было бы поехать в отель и переночевать там. Вот только в левом кармане лежит паспорт. Ужасный вечер, хуже некуда. Чертыхается себе под нос и набирает номер Венти, но в ответ лишь гудки. Если бы Моракс так напился, то тоже предпочёл бы спать. Выбора-то и нет особо. Заказывает себе такси, слишком уж яростно нажимая на последний вбитый в приложение адрес, и выходит на улицу, даже не прощаясь с коллегами. Грубость он не любил, но сейчас совершенно не хотелось ни с кем говорить, просто поехать домой и всю ночь просидеть над финансовым планом. Хоть одна же задачка должна быть решена, верно? Но в машине его начинает скрести странное чувство тревоги. Вот так приехать к человеку в общежитие посреди ночи, как-то слишком уж невоспитанно и фамильярно. Они и друзьями-то не были, даже на «ты» так и не перешли. Но не ночевать же ему на улице, верно? Просто тихо заберёт свою вещь и уйдёт, извинившись за вторжение. Благодарит водителя, закрывая за собой дверь, и направляется к общежитию, молясь, чтобы двери на ночь не закрывали. И правда не закрыто. Пара минут ругани и препирательств с сидящим внизу охранником, объяснение всей ситуации, и он уже поднимается по обшарпанной лестнице, выглядывая нужный номер комнаты. А вот и она. И всё равно тревожно, будто что-то неправильно он делает. Пару десятков секунд стоит перед дверью, занеся кулак, и вот уже собирается постучать. Но всхлип. Отчётливый, почти истеричный, срывающийся на стон всхлип слышится из комнаты. Чёрт. Рука замирает, как и сам Чжун Ли, совершенно потерянный и немного даже напуганный. Всё вообще не по плану. Может, показалось? Прислушивается ещё, надеясь, что ему это померещилось. Но нет. За дверью явно плачут, громко, надрывно и очень истерично. И плачет Венти, нет сомнений. В груди сжимает. Хочется развернуться и уйти, потому что не его это дело, только хуже будет. Но не может. Представляет знакомое лицо, искажённое рыданием, и сглатывает, делая шаг вперёд. Это чистая импровизация, Чжун Ли не ладит с людьми, ему сложно понимать их, сложно поддерживать, но сейчас он толкает незапертую дверь, оглядывая помещение. Горит только настольная лампа, освещая валяющиеся на полу вещи. Чжун Ли наклоняется, поднимая вязанную жилетку у входа, чтобы не наступить на неё, бросает на незастеленную кровать и проходит вглубь, ища глазами парня. И находит. Около стола, прижав затылок к шторе, сидит Барбатос. Бледные пальцы одной руки сжимают накинутый на плечи пиджак, к влажному от испарины лицу липнут выбившиеся пряди, а самого парня практически лихорадочно трясёт. Наполовину пустая бутылка высокоградусного ликёра. Она как-то слишком медленно выскальзывает из ладони Барбатоса, когда тот замечает человека в проходе, и падает на пол, разливаясь. ― Прости, ― он снова всхлипывает, уже куда громче. Прижимает ладонь к глазам, пряча слёзы, но выходит весьма плохо. Кажется, от такого резкого действия теряет контроль и немного заваливается назад, кое-как успев ухватиться за столешницу. ― Это ведь ты, да? ― Венти, что случилось? ― Чжун Ли не знает, что делать. Парень пьян и, кажется, совсем не в себе. Что сказать? Как успокоить? В панике бегает глазами по комнате, словно надеясь, что где-то увидит подсказку. Наверное, стоит подойти ближе, приободрить что ли, помочь прилечь. Вроде так делают. В пару шагов преодолевает комнату, опускаясь на корточки. ― Венти, с вами всё нормально? ― Прости, слышишь?! ― никакой реакции. Венти только крепче сжимает пиджак, подтягивая колени к груди. ― Я честно не хотел этого, Бард! Я не просил! Прости меня, ладно? Прости, умоляю! ― Эй, я Чжун Ли, помнишь? ― сам того не замечает, как переходит на «ты». Опирается на колени, убирая разлитую бутылку куда-то в сторону. Венти выглядит пугающе. Радужки подрагивают и мечутся из стороны в сторону, руки трясутся, как и всё остальное тело, а с языка всё срываются и срываются невнятные извинения в чей-то адрес. Кого видит перед собой Барбатос? И почему он продолжает так отчаянно всхлипывать? Это взрывало мозг, но думать времени не было. Венти затрясло, уже не просто от рыдания, кровь отхлынула от лица. Явно тошнит. ― Так, спокойно, дыши только, хорошо? Ты перепил, сейчас тебя вырвет и немного полегчает, ладно? Давай только до туалета дойдём. ― Чжун? ― Венти не договаривает, сдерживая рвотный позыв, зажимая рот рукой. Узнал, уже хорошо, хоть и продолжает всхлипывать, бегая глазами по комнате. ― А Бард? Я видел, что он. ― Тут только мы, Венти, ― поднимается сам и поднимает под руки Барбатоса. Тот снова бледнеет, зажимая рот рукой. Его трясёт, вернее, по-настоящему лихорадит, Чжун Ли всем телом чувствует. Он видел значок туалета, когда искал комнату, но им стоит поторопиться. Хотя, делать резкие движения для парня сейчас было слишком уж рискованно. Выходит в пустующий коридор, помогая Венти передвигаться, а самого вновь захлёстывает обида. На себя и свою глупость. Алкоголизм, он прав был, вот только там что-то ещё. Или кто-то, у кого Венти так отчаянно просил прощения, срываясь на всхлипы и стоны. Картина пока не складывается, но парочка узлов распустилась, оставив ещё сотню таких же. Это будоражит, хоть и ситуация неподходящая. И парень отторжения больше не вызывает, Чжун Ли снова интересно, его снова тянет к нему. Но сейчас нет времени на вопросы. Помогает Венти опереться на стульчак и убирает растрёпанные волосы за уши. Хныканье. Парню явно сводит желудок до боли, от чего он тихо матерится себе под нос, а потом всё же автоматическим движением протягивает дрожащую ладонь к лицу и суёт два пальца в рот. Как часто он проделывает это? Чжун Ли тактично отворачивается, хоть и понимает, что для Венти разницы никакой нет. Парень срывается на кашель, граничащий со стоном боли, а потом снова вызывает рвоту, до побеления костяшек сжимая стульчак. Наверное, Мораксу должно быть противно, но ничуть. Он смотрит на такого Венти, сравнивает его с тем весёлым парнишкой-музыкантом и всё не может понять, где сходство. Как за два часа тот милый певец с ангельским голосом превратился в заплаканного и совершенно не осознающего реальность алкоголика. И он не осуждает, просто хочет знать. Венти откидывается на стенку кабинки, хныча и сжимая руками живот. Ему больно, и очень сильно. Чжун Ли уже собирается присесть рядом, чтобы хоть немного успокоить, но взгляд падает на унитаз. Кровь. Это явно рвота с кровью, причём даже без намёка на что-то твёрдое. Только желчь. Моракс с ужасом вспоминает количество выпитого алкоголя. Столько и на голодный желудок? Хрип. ― Блять, ― Венти трясёт. И это уже не просто дрожь. Как много он выпил? Ладно, он позже об этом подумает. Под руки вытаскивает его из кабинки и кладёт на бок. Только бы не нача… Чёрт! На губах пена, а тело заходится в конвульсиях. Изо рта тонкой струйкой стекает то ли слюна, то ли рвота, влажным пятном застывая на бледной щеке и пачкая голубые волосы. Венти что-то вскрикивает, резко поднимает руку, пытаясь ухватиться, но та бессильно падает обратно. Тут так просто не отделаешься. Чжун Ли, одной рукой не давая Барбатосу перевернуться или удариться обо что-то, вытаскивает телефон, попутно стягивая с плеч парня пиджак и заставляя его зажать зубами рукав. Ещё прикусит себе язык слишком сильно. ― Да, здравствуйте, нужна скорая, молодой человек перепил, эпилептический приступ.

***

Венти смутно помнил, как добрался до общаги, как зашёл на кухню, как увидел оставленную кем-то бутылку ликёра. И точно он не помнил, зачем взял её. Просто надоело. Надоела куча мыслей, роящихся в голове, надоело жгучее чувство вины в груди. Так хочется тишины, пару минут тишины и спокойствия, когда он даже себя не осознаёт, а просто как-то существует, путая реальность с яркой иллюзией наслаждения. Вот только сейчас не помогало. Венти заливал в себя, глоток за глотком, но мысли всё громче, всё чётче и чаще. Не помогает! Обида, едкая и жгучая, прямо как спирт, просыпается где-то внутри и заставляет захныкать, до боли сжав влажное горлышко. Ну почему всё так? Почему он не может даже сейчас забыться? Не так ведь много, блять, просит! Просто чёртовой тишины. Он знает, сам прекрасно знает, что виноват, помнит, что он сделал и уже никогда не забудет. Так зачем ему эти картинки перед глазами, зачем дразнящее ощущение чужих губ на собственных, зачем пугающий металл иглы шприца, зачем грубость того самого смешка, замершего у его уха? И Венти пьёт ещё и ещё, лишь бы не чувствовать всё это разом. И падает в темноту. Темнота густая и пахнет дорогим парфюмом. И в неё хочется укутаться и остаться там навсегда, заснуть и чувствовать только этот запах. Но кто-то зовёт и тянет за руку. Сжимает запястье и силой раскрывает глаза. Это снова мысли, Венти уверен. Отстаньте, чёрт, остыньте! Он не знает, что сказать, как задержаться тут. Рассудок где-то далеко, а всё такое мутное в этой темноте, что он просто просит оставить его, умоляет простить и оставить одного, больше не лезть и не вмешиваться в его тихую идиллию. Но его не отпускают, силой заставив на секунду окунуться обратно в реальность. Венти не понимает, но узнаёт человека перед собой. И дальше опять темнота. Он только помнит, что ему больно, только он не знает, где именно. Как будто везде. Ни рук, ни ног, ни головы ― он попросту ничего не отделяет, ничем не управляет. И даже органы чувств не подчиняются: то холодно, то жарко до удушья, то звук режет уши, заставляя вскрикивать что-то невнятное, то всё стихает до настоящего вакуума. Венти помнит текущую по губам воду, а потом болезненный спазм, на миг отгоняющий тьму, помнит свои крики и всхлипы и чьи-то голоса. Помнит, как его куда-то положили, проведя влажной тряпкой по лбу. И он помнит два светящихся через темноту янтарных глаза, смотрящих без осуждения, но с восхищённым интересом. Это ведь ты тогда звал, да?