Atypical Cinderella

Ли Сукён выпустили из темницы. Дали время, чтоб привести себя в порядок, да и побыть вместе с сыном. Женщина лишь с ужасом смотрела на Докчу, худого, с впалыми щеками, синяками под глазами и потухшим взглядом. В первую встречу после почти трёхмесячной разлуки она просто бросилась сыну в ноги с рыданиями, обнимая худенькие коленки еле стоящего на ногах мальчика. Докча же пустым взглядом посмотрел на мать, будто бы и не узнавая. Мальчик настолько сильно погрузился в себя, чтобы забыть, что настоящий мир он просто не замечал, отдаваясь во власть грёзам. Ли Сукён так и не получилось вернуть мальчика к жизни. Она лишь сидела с ним целый день, проявляя всяческую заботу, но так и не смогла «разбудить» его. В конце концов женщину повёл к алтарю граф. Они даже не проводили какого-то празднества, лишь оделись соответствующе событию. Их обвенчал местный священник, клятвы были принесены. И когда бумаги были заполнены, в храм вдруг ворвалась стража. Ли Сукён схватили, а граф не сделал ровно ничего. Она помнила, что что-то кричала, но что именно, в её памяти не осталось. Что-то про сына. Про Докчу, которого она должна спасти, вывести из вечной тьмы. Но Сукён просто кинули в темницу. Присудить её к смертной казни было невозможно, потому что вина доказана до конца не была, но графа это не смущало. Ведь он в любом случае получает доступ ко всему богатству семьи. Но вот отпрыск женщины действовал графу на нервы. Тихо убить и прикопать в саду не представлялось возможным, потому что за мальчиком слишком пристально следили слуги в поместье. А выгнать их оттуда он не мог, потому что Ли Сукён женщиной была умной. Она подписывала контракт со слугами так, чтобы уволить их было невозможно. уйти со службы они могли лишь по собственному желанию. Граф скрипел зубами, но поделать ничего не мог, поэтому стал думать, что бы сделать с мальчишкой, чтобы тот даже и не пробовал заикнуться о наследии после совершеннолетия. Думал долго. Пока в голову не пришёл совершенный план: унизить того настолько, чтобы он сам не захотел, чтобы кто-то знал о его существовании. Способ нашёлся быстро. — И этот недокормышь — сын Ли Сукён? — брезгливо оглядел мальчика граф. Тот и правда выглядел совсем худо, будто бы болея неизлечимой болезнью. Сам мужчина, хоть Сукён и ненавидел за чрезмерную (по его мнению) надменность и богатство, чуть ли не превосходящее его собственное, вполне признавал, что та была чертовски красивой. И вот эта вот бледная моль не походила на женщину совершенно. Впрочем, он сомневался, что мальчика подменили. Граф бросил в еле стоящего на ногах Докчу двумя свёртками и шваброй, холодным и приказным голосом сообщая: — Теперь ты должен будешь носить это. И без возражений! А так же выполнять всю работу, что я буду поручать. Мальчик пошатнулся, большими глазами глядя на мужчину, и невольно холодок пробежал по спине того: на секунду ему показалось, что из глубин пустого взгляда на него посмотрело что-то настолько древнее, что невозможно было описать словами. Оно будто предупреждающе взглянуло на него, вновь прячась в глубине. Но граф встряхнул головой, прогоняя абсурдную мысль из головы, и вышел из комнаты Докчи. Ким подошёл к кровати, скидывая свёртки, кинутые в него графом, со своих рук. Мальчик осторожно раскрыл первый, с недоумением глядя на нечто большое и шуршащее, выпавшее оттуда. Минута понадобилась Докче, чтобы осознать: это было платье. Платье горничной. Он много раз видел, как ходили в похожих служанки матери, но… Это было немного другим. Юбка была явно выше необходимого, и белый корсет явно не входил в обычную спецформу. Ещё там были туфельки, чёрные, совсем небольшие, и без каблука. Докча смотрел на одежду, и медленно начинал понимать. — Н-но… Я же мальчик… — пробормотал Ким, а в глазах стали собираться слёзы. Ноги подкосились, и он рухнул на пол, больно стукаясь коленками о пол. Он рыдал, подвывая, сжимая в слабых пальчиках платье. Эмоции, так долго сдерживаемые самим мальчиком, наконец вышли наружу в виде истерики. Он плакал навзрыд, кулачки слабо стучали по полу, и он кричал, пока не охрип. На странные звуки прибежала самая близкая служанка матери, Персефона. Она ворвалась в комнату Докчи, с ужасом глядя на задыхающегося мальчика. В первый момент она не обратила внимания на вещь в его руке, куда больше её беспокоил Ким, бьющийся в истерике. Женщина подбежала к нему, подхватывая хрупкого Докчу, садясь на кровать с ним в руках. Он всё ещё конвульсивно дёргался, но в обьятиях постепенно успокаивался, тихо вслипывая. Персефона аккуратно гладила его по спине, шепча что-то успокаивающее, пока мальчик окончательно не стих. Она подала ему стакан воды, который стоял на тумбочке. Ким жадно припал к нему, осушая стакан. Только тогда женщина обратила внимание на вещь в руках мальчика. Она недоумённо разглядывала платье, не понимая, что эта вещь делает здесь и почему Докча держит её. Персефона решила подождать немного, когда Ким успокоится до конца, и спросить. — Молодой господин! Что случилось? Мальчик всхлипнул, поднимая на неё пустые глаза. Он протянул ей платье, ничего не сказав, только отвернулся. Персефона нахмурилась, разглядывая его. А Ким спрыгнул с её колен, беря в руки ещё один свёрток, разворачивая его. Сначала мальчик испугался, ведь из него выпало что-то странное, а потом понял, что это парик. Он был чёрным, как и его волосы, и Докча еле сдержал всхлип, понимая, зачем это. Ему хотелось отбросить это всё, но он боялся. Он всё ещё помнил. Но очень хотел забыть. Персефона с недоумением обернулась к мальчику с платьем в руках, а потом увидела парик. Пазл стал потихоньку складываться в её голове, но она всё ещё не хотела этого признавать. Женщине стоило спросить Докчу, но ей не хотелось подтверждать свои догадки. Но мальчик сам повернулся к ней: — Персефона-сси, неужели я должен это делать? — тихим, ломким голосом произнёс тот, а у женщины сжалось от жалости сердце. Ей хотелось обнять Кима и оградить от всех забот и пережеваний, но она не могла. Она была всего лишь слугой без каких-либо прав. — Почему? — Молодой господин, простите меня… Я не могу Вам помочь, — с болью произнесла женщина, видя, как последние искорки жизни потухают в глазах мальчика. Он отвернулся от неё, и безжизненно попросил: — Помоги мне одеться, пожалуйста. Она не хочет. — Да, молодой господин. Женщина помогла натянуть платье на мальчика, застёгивала корсет, стараясь затянуть его как можно легче, чтобы он не мешал Киму дышать. Он сам одел туфельки, а вот с париком возилась Персефона. Он был не длинным, волосы доставали только до плеч, но она всё равно знала, что непривыкшему мальчику они будут мешать, и в какой-то момент он может случайно его скинуть. Она просто надеялась, что это произойдёт тогда, когда графа не будет рядом. Когда она закончила с одеванием, Докча подошёл к зеркалу, всматриваясь в своё отражение, с больным вниманием изучая малейшие детали. Он действительно был похож на девочку, но больше на фарфоровую куклу, очень хрупкую. Случайно толкнёшь и она разлетится на маленькие кусочки. Персефона видела, как непривычно было мальчику в платье, как он постоянно путался в складках и цеплялся кружевом на юбке и рукавах за все углы. Но Ким мужественно старался не обращать на это внимание. Докча простоял у зеркала достаточно долго, и женщина боялась того, что увидит на лице мальчика, когда тот повернётся. Но… — Персефона-сси, ты ведь научишь меня работать? — он повернулся к ней, и вдруг она увидела горящую непримиримость в его взгляде. Что-то, притаившееся на дне чёрных глаз, вдруг подняло голову, и женщина вздрогнула, отведя взгляд. — Конечно, молодой господин. С тех пор его жизнь кардинально поменялась. Он стал учиться тому, чего не должен был узнать в своей жизни. Он убирал, готовил, стирал, прислуживал в своём собственном доме. Сначала Докче было жутко неудобно: парик сползал, платье цеплялось за все возможные углы, постоянно задиралось, руки уставали, туфли натирали ноги. Но мальчик с ослиным упорством старался выполнять обязанности, несмотря на то, что многое у него не получалось, потому что всё это было для него новым. Многие слуги помогали ему, стараясь облегчить ношу мальчика. Спустя время Ким Докча привык. Он стал работать на равне с остальными, усердно трудясь. Он привык к платью, как и к парику, и они перестали доставлять ему проблем. Мальчик обрёл ту грацию, которой обладают девушки, постоянно ходящие в пышных платьях. И если в первые пару месяцев он ещё мог, когда был в своей комнате, переодеть юбку на штаны, то спустя время настолько привык к платьям, что их стало гораздо больше в его гардеробе. В конце концов, Ким Докча стал оживать. В его взгляд вернулась та задоринка, бывшая при нём ещё когда не произошли все те отвратительные события, он стал улыбаться, скованно, но всё более искренне. Слуги, оставшиеся в поместье с ним после того, как Сукён посадили, всячески его поддерживали, буквально становясь вторыми родителями. Персефона, всячески старавшаяся помочь Докче, в какой-то из дней услышала из уст мальчика слово «мама», и разрыдалась, прижимая Докчу к себе. Дворецкий, Аид, муж Персефоны, хоть и был строгим, но к мальчику относился тепло, иногда даже давая сладкое со стола графа, когда Ким работал действительно на отлично. Мальчик уже давно про себя называл того «отцом». Уриэль, одна из младших служанок, стала давно для Докчи «старшей сестрёнкой», на что та умильно закатывала глазки и душила мальчика в обьятиях. Но была и негативная сторона. Слуги, пришедшие в поместье вместе с графом, Докчу тихо возненавидели. Возможно, они чувствовали отвращение к мальчику-девочке, возможно, просто ненавидели его ни за что, как граф. Они всячески пытались ему насолить, подставляя, из-за чего Кима могли бросить в подвал на день, без еды и воды, или наказание розгами. Из-за этого вся спина мальчика была исполосована практически незаметными на слишком бледной коже шрамами. Сам граф пугал Докчу больше всего. Сначала его взгляды, полные ненависти, наказания за малейший проступок. А с годами… С годами стало хуже. Ким Докча подрос, но из-за корсетов и недоедания он стал всё больше походить фигурой на девушку. А болезненная бледность кожи превратилась в аристократическую. Мальчик стал невероятно красивым, и в двенадцать лет его было сложно назвать парнем в платье. Надевая парик, он действительно превращался в девушку. И из-за этого граф стал провожать его другими взглядами. Сальными. Голодными. Он будто бы позабыл, что Ким Докча — не девушка. Всё чаще мужчина стал отпускать пошлые, грубые шутки в его адрес, из-за чего мальчик сьёживался от страха, пугливо оглядываясь по сторонам. Он стал ночью запираться, боясь, что граф придёт. Он рассказывал об этом слугам, но те не воспринимали его всерьёз, даже Аид с Персефоной сказали, что это лишь его воображение. Лишь Уриэль нахмурилась, сказав быть осторожным. И если бы не она, всё в его жизни стало бы ещё хуже. В тот день ему исполнялось тринадцать. Он сидел в библиотеке, читая. Как ни странно, но в это помещение практически никто не заходил, и Докча спокойно прятался с очередной книгой за тяжёлыми портьерами. Там он прятался от всего мира, поргружаясь в новую увлекательную историю. Книги стали той отдушиной, где он оживал. Читая о горестях и радостях других, о их приключениях, он переживал всё вместе с ними. Он успел прожить тысячи жизней, не прожив своей. Ким Докча читал какой-то роман, с горящими глазами доходя до переломного момента, как в библиотеку ворвалась Уриэль. Она с паническим видом оглядывалась, ища кого-то, а потом тихо позвала: — Ким Докча! Мальчик осторожно высунул голову из-за портьеры. Девушка тут же подбежала к нему, в ужасе тараторя: — О Господи Боже! Докча, милый, ты должен спрятаться! Я слышала, ох, я такое слышала! Прячься, милый! Мальчик непонимающе смотрел на бледную девушку, как она вдруг прошептала: — Он идёт… Ким молниеносно понял, о ком она. Он сполз с подоконника, мчась в свою комнату, чтобы закрыться там и не выходить. Он влетел в помещение, и в ужасе замер — граф уже был там. Он ухмылялся самой мерзкой ухмылкой, вяло проговаривая: — С днём рождения, милая! Кима перекосило от отвращения и ужаса. Он попятился назад, как его схватили за руку, притягивая к себе. — Куда же ты? Давай же отпразднуем вместе столь значимый праздник, сладкая! — приторно проговорил граф, масляно улыбаясь. Ужас Докчи был столь велик, что он рвался из хватки из всех сил, а в уголках глаз собирались слёзы. «Обмани», — пронеслось вдруг в голове. Ким будто расслабился, уже принимая свою судьбу. Граф радостно заулыбался и почти промурлыкал: — Иди ко мне! Да вот только в последний момент, когда мужчина ослабил хватку, почти повалив мальчика на кровать, тот громко, оглушительно вскрикнул, вырывая свою руку из чужой и выбегая из комнаты. Сзади послышался разьярённый вопль, но Киму было плевать. Он просидел в нише под лестницей целый день и ночь, от ужаса почти не дыша. Лишь на утро мальчик вылез. Конечно, за то, что его обломали, мужчина бросил мальчика в подвал, не дав ему ни свечки, ни одеяла, и запер на три дня. У Кима не было даже воды. И только благодаря Персефоне, тайно спустившейся в подвал и принёсшей ему немного воды и хлеба, он смог выжить. С тех пор он стал осторожнее в разы, и всегда краем глаза наблюдал за графом. Он стал проводить куда больше времени на улице, зная, что тот из поместья почти не выходит. Их графство было расположено впритык к столице, поэтому Докча стал всё чаще выбираться в город, исследуя его. А в местной библиотеке, с очень странным, но очень милым библиотекарем, которого звали Нирвана Мобиус, он заседал на полдня, взахлёб читая. Когда ему стукнуло пятнадцать, в их поместье привели двоих новых слуг. Это были совсем ещё маленькие дети, им было всего 6. Девочка и мальчик. Её звали Шин Ёсунг, а его Ли Гильён. И почему-то эти дети быстро привязались к Ким Докче. Они постоянно ходили за ним хвостиком, радостно улыбаясь, когда их «сестрёнка» просила их выполнить какую-то работу. А потом Ёсунг притащила в дом котёнка. Выбросить на улицу этот бедный комочек шерсти не смог никто, так что его оставили в поместье, назвав кошечку Биё. И с тех пор за Докчей таскалась целая процессия: Ли Гильён, Шин Ёсунг и Биё. Персефона со смехом называла Кима многодетной матерью, на что парень закатывал глаза и мягко улыбался. Он продолжал жить, всё ещё опасаясь графа, получая много боли, но радости в его жизни было не меньше. И всё бы наверное так и продолжалось, если бы в какой-то момент Ким Докча случайно не встретил его.