Между строк...

…Аня вдруг обхватила его ногами и, перевернувшись, оказалась сверху. — Самый лучший возраст для контрольных тестов! — серьёзно проговорила она и провела ладошками по его груди. Штольман вдруг почувствовал, что, пожалуй, так оно и есть. — Ты стала совершенно спокойно подшучивать на такие темы! — пожаловался он, обхватывая её талию и поглаживая её большими пальцами. — Куда делась девушка, краснеющая от моих взглядов? — Сам виноват! — отрезала Аня, подставляя ладоням мужа особенно чувствительные места. — До того, как я тебя встретила, мне мечталось самое большое о поцелуях! Теперь же!.. Так что, винить кроме себя тебе некого! И, кстати сказать, ты иногда так на меня смотришь, что остаётся только краснеть! Штольман был согласен. Как на неё не смотреть? Обязательно смотреть! — Поэтому возвращаемся к тестированию! — лукаво проговорила Аня и наклонилась вперёд. Она сейчас была вся такая расслабленная, ленивая, текучая и воздушная, что ей казалось, что она вовсе и тела-то не имеет. А Штольману чудилось, что наоборот — она была везде: вокруг него, внутри, под кожей. Он вдыхал её полной грудью, и ставший пряным, резким и невероятно женским аромат её кожи заставлял потолок кружиться перед глазами. Анна решила, что сегодня в эксперименте её было слишком мало. Нужно было добывать очки в свою графу. Она уселась у его колен. Смотреть на него ей нравилось не меньше, чем ощущать его рядом. Когда-то она представляла себе, как он выглядит под сюртуком, а теперь она точно это знала. Знала, что одежда — глупый ненужный покров, который существует лишь для того, чтобы никто, кроме неё, не увидел, например, ремни мускулов, опоясывающих его руки. Плечи с отметинами шрамов. Тот самый, от дуэли. Её рука скользнула ниже. Ещё один — клюевский. Этот она не могла простить. — Ты что? — спросил Штольман, перехватывая её пальцы. — Жизнь оставляет на нас отметины, — сказала Аня. — Мы как карта, на которую нанесен наш маршрут. Но иные дороги слишком болезненны, чтобы их наносить. Штольман понимал, о чём она говорит. Он провёл по тонким белёсым полосочкам на Анином животе. Они говорили ему о том, что когда-то внутри были Алекс и Соня. Вот шрам на локте: Аня обожглась какой-то едкой гадостью у себя в кабинете. Полупрозрачная россыпь веснушек на коленках. Два лета назад они провели в Подансаке чуть ли не всё лето. Анна полюбила нежиться под солнцем у дальней излучины, и солнце поцеловало её, оставив то тут, то там щепотки золотистых капелек. Штольман тогда был заворожен этим причудливым рисунком и каждую ночь пытался понять, как именно он меняется. Но всё это было ценно другим: все эти изменения произошли на его глазах, они были её неотъемлемой частью. — Не стоит об этом переживать, — сказал Яков и поцеловал Анины пальцы. — Без них нельзя было бы так ценить то, что у нас есть. Он потянулся к ней, а она опять его удивила: нырнула вперед, обняла его за шею, опрокинула на спину и спрятала лицо на его плече. — Объятия очень опасны, — проговорила она глухо. — Это лучший способ спрятать лицо. — И что прячешь ты? — спросил Штольман, прижимая её покрепче. Ему совершенно не нравилась эта смена настроения. Давно она не напоминала ему маленького испуганного воробышка, которого он вытаскивал из передряг в таком далеком нынче Затонске. — Ничего! От тебя я ничего не прячу! — сказала Аня. Она подняла голову и вдруг обрушилась на него со всех сторон, как умела только она. В такие моменты сопротивляться ей было решительно невозможно. Тайфун, водопад и ураган. Обжигающие губы и горячие ладони. Жар кожи и зной дыхания. Чистый пламень. Можно было только прикрыть глаза и гореть. Но просто гореть он не мог. В его руках переливалась, преображалась и сияла тысячами оттенков алого самая желанная женщина на свете. Нельзя, задыхаясь от любви и страсти, пылать в одиночку. Только вдвоём. Это они и делали. Полыхали, пламенели и расцвечивали спальню древнего замка переливами огня. Эксперимент никому не был интересен. Они всё про себя знали, а никого другого это не касалось…