Между строк...

Закрывая дверь кабинета Штольмана на ключ, Аня точно знала, что сделает всё, чтобы он сам не вздумал ехать брать Позднякова. Не для этого она вернулась домой невредимой! Не для этого он когда-то вернулся к ней живой! Ехать туда одному, пусть и с Коробейниковым! Пусть! Но и Антону Андреевичу не следовало кидаться очертя голову в эту авантюру. Ей показалось, что между ним и Элизабет зародилась привязанность! Почему мужчины вечно ищут поводы для войны? А женщинам остается только ждать и надеяться, что они вернутся без потерь! Несправедливо! Её кидало из крайности в крайность! Ей было страшно, больно, горько, но крупица гордости за то, что её муж так умен и силен, что способен справиться с таким страшным человеком, пыталась выйти на первый план. Снова вернулась та противная внутренняя дрожь, которая была её верной спутницей в те декабрьские дни, когда Яков исчез и она была бессильна что-либо изменить. Сегодня она этого не допустит! Она не даст ему уехать! Штольман вышел из маленькой гардеробной, в которой он держал смену одежды на случай, если ему нужно будет срочно сменить костюм, а в спальню будет идти не с руки, и с удивлением увидел жену, с самым решительном выражением лица стоящую у двери. — Что-то случилось? — спросил он, перестав застёгивать запонку. — Случилось! — кивнула Аня и замолчала. Не дождавшись продолжения, Яков спросил: — Что случилось? — Ты едешь туда, — снова молчание. Штольман подавил волну жалости и раздражения, поднявшуюся изнутри. Он понимал, что она чувствует, но он уже настроился на битву и не мог позволить себе вновь начинать этот разговор. Это его размягчит, сделает слабым, лишит твердости. Неужели она не понимает? — Еду! — кивнул он, сжал губы и сердито застегнул запонку. Он не может позволить себе слабость. Аня прищурилась. Внутри тоже вскипела злость и полыхнул еще один всплеск страха. Так, значит, он намерен туда поехать во что бы то ни стало! Упёртый, твердолобый, невозможный человек! Но и она так просто не сдастся. Когда Анна оттолкнулась от двери и сделала шаг вперед, Штольман еще сильнее сжал челюсти. Он понял, что она задумала. Упрямая, непослушная, невообразимая женщина! Никогда не останавливается на полдороге. Но при этом ни грамма коварства! Всё от сердца! Всё от души! Он старался на неё даже не смотреть, но желание настолько молниеносно загорелось внутри и шибануло в виски, что ему пришлось контролировать дыхание. Ну и как прикажете идти на битву, когда в голове вместо стратегии и логики мысли только о сладком мятно-яблочном дыхании Ани, которая подошла почти вплотную, её искусанных ярко-красных губах и чуть подрагивающих пальцах, прикосновения которых он сейчас ждал со страхом (лишат воли окончательно, околдуют, отнимут разум) и надеждой (её ласк он ждал всегда)? — Поедешь? — спросила Аня, беря мужа за руку, пробираясь под край рукава, прослеживая пульсирующую жилку и заглядывая ему в глаза. Штольман сглотнул. Глаза колдуньи. Почти чёрные, с поволокой. Весь женский искус мира в этих глазах. Сводят с ума, обещают безумие. Женщины. Владеют сердцами мужчин не силой, но тем, что есть в этих глазах. — Поеду! — нельзя забывать, что его ждет. Нельзя, потому что искушение велико. Аня улыбнулась так, что Яков понял, что ему потребуется нечто большее, чем сила воли. Не могут простые женщины так улыбаться! Она положила ладони на пояс его брюк, провела ими по животу, груди, остановилась на плечах и вытянула из-под воротника висевший там незавязанный галстук. Руки Штольмана сами по себе взлетели вверх и обняли любимое до боли лицо. Именно это он сейчас чувствовал: любовь, боль и страсть в равных долях. Аня потёрлась о его ладони как кошка, изворачиваясь и чуть ли не урча на самом деле. Она почти забыла, что сердита на него, что делает это с совершенно определенной целью. От запястья Якова шел тонкий аромат Кёльнской воды. Он не менял этот запах, оставаясь верным ему много лет подряд. Поразительно. Даже в такой мелочи он был постоянен. Аня поцеловала запястье, прикусив кожу. Штольман над её ухом втянул воздух. Она довольно улыбнулась. — Поедешь? — прошептала она, почти касаясь его губ. Теперь и его глаза были чернее ночи. Ане даже казалось, что радужки и вовсе не осталось. — Поеду, — голос был хриплый, царапал ухо, действовал на Анну почти как гипноз когда-то: ноги подкашивались, сердце колотилось как безумное, в голове шумело. Она схватилась за его плечи покрепче: ей казалось, что она и правда сейчас упадет. Встав на цыпочки, она поцеловала Якова в шею, забыв о том, для чего она это делает. Штольман вздохнул, притянул её к себе, запустил пальцы в её волосы. Он не хотел никуда ехать. Он вообще не хотел выходить из дома. Из этого кабинета. Его полностью устраивало его нынешнее положение. Но нельзя! Нельзя! Штольман поцеловал Аню последний раз и опустил руки. Она подняла голову, и Яков едва не застонал. Уехать и оставить собственную жену, когда в её глазах бушует эта дикая смесь? Безумие! Аня снова поцеловала его в шею, на сей раз в то самое место за ухом, что было с её стороны контрольным выстрелом, нечестной игрой, женским коварством. Она знала его слабое место, знала и без зазрения совести использовала свое знание! Мир завертелся вокруг, воздух кончился, и Штольман пришел в себя только когда понял, что прижимает Аню к столу и гладит её бёдра. — Поедешь? — с надеждой, страстью и обреченностью спросила Анна, заранее зная ответ. Она должна была попробовать! — Поеду, — Яков отступил на шаг, пытаясь обрести хоть какой-то проблеск разумной мысли. — Я не могу иначе! Голос его был всё такой же низкий, подходящий исключительно для постели, а не для ратных подвигов, но сожалеющий и мягкий при этом. Он понимал, что для неё значит отпустить его к Позднякову, но в самом деле не мог поступить по-другому. — Тогда иди! — вздёрнула нос Аня и поправила платье. Она боялась, что если опустит голову, то разревется. А это было бы уж совсем нехорошо. — Иди и возвращайся скорее! Штольман помедлил пару секунд, взял пиджак со спинки кресла, повернул ключ в замке и вышел из комнаты.