Код черный

"Закон – очень хрупкая защита, и, чтобы по-настоящему почувствовать себя в безопасности, нужно становиться снайпером, который щурится в оптический прицел, или химиком в лаборатории, полной пипеток и ядов." Хянья Янагихара, Маленькая жизнь. *** Иногда с ним происходят вещи, которые он не может отсортировать в определенный контейнер со стикером — те, в которых хранят ненужное барахло в гараже. То есть вместо привычной реакции вокабулярного аппарата… реакции тела, условных рефлексов, отлаженных процессов ментальной диссоциации… без проблесков эмоциональной рефлексии… что-то идет не так. Будто его вытаскивает на поверхность с темных глубин, в которых он обитает. Сбитый алгоритм. Он не знает что это, какое оно имеет значение, но смотрит на свою реакцию, похожую на очередной кусок головоломки. И он пока не уверен, куда его приложить к уже готовой картине окружающего мира, к сросшимся мхом камням ограды вокруг его разума… он просто что-то вновь открывает… и идет дальше. Разобраться можно и позже. Все мы живем, случайно получая в лицо неожиданные осколки человеческих отношений. Не все из них хочется находить. Или извлекать из свода стопы — когда они случайно пробивают эпидермис. Гоусту кажется, что вся жизнь его состоит из: зафиксированного представления о самом себе, будто истершаяся детская фотография в кошельке, каких-то мыслей о прошлом, своде правил поведения. И кратком миге настоящего. Из этого любой сделает определенный вывод. Он не думает о будущем. Вообще. Это не имеет смысла. Потому что настоящее — о, это ублюдское настоящее, превозносимое пустоголовыми гражданскими и шарлатанами гуманистами — имеет шокирующую ценность и осязаемость, которые не все могут преодолеть. Прошлое имеет право оставлять на других шрамы… а будущего нет. Оно проекция. Концепция того, что может произойти и скорее всего не случится. Ни одно живое существо, кроме человека не рефлексирует о будущем. Досадное упущение природы. И он предпочитает жить на стороне животного мира во многих аспектах. Потому что для мыслей о будущем — нужна надежда на что-то хорошее, и желание… и планы, проекции. То есть иллюзии. А в иллюзиях нет никакого смысла. Весь прошлый опыт говорит ему, что ничего хорошего от мира ожидать не стоит. И твое представление о людях и ситуациях скорее всего неверно. Как и их представление о тебе самом. Это стоит принять и не желать. И главная его стратегия на прошедшие десять лет — это контролируемый прогноз того плохого, что случится, и минимизация этих рисков. Не «может случиться», а «случится». Это непреложный факт. Каждый новый человек, незнакомая ситуация запускают в нем процесс непрерывного анализа рисков — что это может привнести в сложившийся функционирующий каркас. Риски чтоб вы знали бывают трех типов: допустимые, критические и катастрофические… Гоуст думает, что главная его задача — предотвратить катастрофический… тот, что непоправимо сломает устаканившийся порядок рутины, изменит балансировку остро заточенного лезвия его бытия. Нанесет ущерб. *** Происшествие с глазом — недопустимо близко подошло к отметке «критический», желтый уровень опасности. Гоуст обратно выстраивает вокруг себя плотный непроницаемый купол неуязвимости. Ментальный в большей степени, чем физический, потому что он более хрупок по иронии судьбы. Многое требует восстановления. Не так, как десять лет назад: ущерб не был столь внушителен… но все же… мгновение беспомощности нарушило установленный порядок, запланированную реакцию и длительность восстановления, показало, что контролировать он может не все. Гоуст почти уже не бесится. Это слишком серьезная эмоция. Но… он разочарован. У него бывали серьезные ранения до этого. Бугристые отметины на левом бедре, спине, предплечьях — тому доказательства… но в этот раз он оказался практически недееспособен. Кто-то поумнее сказал бы, что он не умеет проигрывать. Однако он отказывается от парадигмы игры. Ему неприятно, что новую реакцию на этот раз подкинуло — будто дефективного ребенка на порог дома милосердия — его собственное тело. Жалкое… являющееся лишь вместилищем для всего его расчерченного мироустройства. Боль, физическая, это точно не самое страшное, что с ним случалось. Так он думает. В порядке рисков она находится на пятом-седьмом месте из десяти в иерархии — в зависимости от интенсивности и места локализации. В зависимости от времени, которое требуется на восстановление ущерба и возвращение в строй… боль — это лишь признак. Того, что что-то сломалось и это нужно починить. А не сама проблема. В детстве он так не думал, но то время покрыто темными слоями патины забвения и отрицания… будто в детстве он был кем-то другим. А сейчас контрольный процессор имеет новую прошивку, полностью утратив память о предыдущих уязвимых версиях. Так вот. Ужаснее боли для него в последние годы… лишь темнота. И если вам кажется это нелепым… ваше подсознание находится на уровне развития задиры-семилетки в начальной школе. Потому что рациональный, осмысленный страх темноты не сопоставим с рефлекторным детским. Он говорит о том, что человеку есть, чего опасаться… она скрывает не зыбкие страхи будущего, а реальные призраки прошлого. У Гоуста есть способы игнорирования, которые помогают ему выживать. Он быстро отстраняется от своей физической оболочки, замораживает мысленно все ниже лица — плевать на ранения, он мысленно оценивает уровень поражения, необходимые действия… И вот — в этот раз глаза — главный источник информации об этом мире! — погрузили его в мучительную неизвестность и небытие. И планировать стало невозможно. Он оказался отрезан от внешнего мира. Предан… самим собой - не в первый раз. Зрение для него — одно из важнейших чувств. Опора его самоощущения. Он не может полагаться на осязание или обоняние — как наиболее ненадежные. Из врага визуальное восприятие превратилось со временем в его друга, в беспристрастного свидетеля, который здраво фиксирует реальность, чистую от веществ. До того, как он открывает глаза каждое утро, ему иногда кажется, что он может застрять во тьме навсегда — несколько раз в месяц он просыпается среди ночи, но не может пошевелиться. Сонный паралич — ужасное состояние. А в темноте… темнота его никогда не бывает пустой. По крайней мере — его темнота. Там есть… всякое, оно ждет своего часа, копошась и извиваясь блестящими конечностями, скользкими и чавкающими чем-то зловонным теплым. То, что он давно похоронил во влажной торфяной земле джунглей и то, что лежит на поверхности песка. С чем-то, с чем он до сих пор не готов встретиться, похоронив это так глубоко в капсуле воспоминаний, что не уверен — было ли это в реальности. Но ответ ему не нужен. Это прошлое. Оно уже оставило свои следы… теперь оно не имеет власти! Поэтому… когда он видит свет… свои руки… он возвращается в реальность. Это его путеводная нить. МакТавиш понятия не имеет о важности… Не имел — поправляет он себя… почему он предпочитает умереть, чем вечно гнить в темноте, ослепший, беспомощный и никчемный… как затупившийся ржавый нож, больше не пригодный к своей прямой функции. Жалкий. Не способный ни на какую полезную деятельность… Не состоявшийся как личность… потерявший последний свой оплот — свою профессиональную суть. Гоуст сжимает кулаки, короткие ногти впиваются в ладони, но он терпит… он… может это контролировать, он не трус… он пытается побороть страх перед темнотой под веками. Не считая того, что его разум способен породить таких чудовищ, что он не хочет остаться наедине с этими кошмарами… и предпочтет забвение. И в этом вовсе нет трусости или малодушия. Он в общем-то справляется. Для травмированных людей избегание триггера происшествия является базовой потребностью. Он же действует от обратного. Он проверяет, может ли вытерпеть это. Досчитав до десяти, Гоуст открывает глаза. Над ним потолок с трещиной, она разветвленная. Все в порядке. Он в своей комнате, на базе… он медленно вдыхает и считает до пяти. Задерживает дыхание, выдыхает. Он восстанавливает ритуалы. Медленно моргает. Он тянется к лицу, проверяет указательным пальцем левое веко… боль простреливает вглубь головы, отдает в переносицу. Глазное яблоко на месте… он ощупывает короткие ресницы, наполовину отсутствующие, новый бесчувственный рубец на брови. Но все эти повреждения не имеют значения, пока функционирует все остальное… а теперь у него все в порядке. Кажется, теперь у него новый ритуал. Он… проверяет не только балаклаву, а лицо целиком, его отдельные части, будто иначе не чувствует их, и пальцами собирает себя воедино каждый раз… остается ли он самим собой? Он проверяет работают ли все системы, как пилоты перед вылетом проводят диагностику навигации, электрику, шасси. Если один кусочек его был поврежден… может ли он оставаться единым целым?.. Кажется, да. Это хороший знак. Никто не замечает, что нечто сбоит в нем. Это означает, он справляется. *** Саймон имеет богатый опыт мимикрии… не той, которая нужна для социального взаимодействия в обществе. А некой более примитивной и действенной, которая формируется для выживания. Как профессиональные умения инженера рассчитать глубину фундамента для будущего здания в зависимости от типа почвы и тяжести будущего строения, наполнения людьми, сейсмической активности и еще десятков разных факторов. Некоторые из этих навыков становятся автоматическими, когда количество повторений переваливает за определенное четырехзначное число. С такими навыками не рождаются. Их приобретают. И вот он успешно умеет закладывать такие фундаменты во взаимоотношениях с сослуживцами… и мозгоправами. Быть умнее терапевта недостаточно. Он может элементарно понять, что ты умнее него, и тогда диагноз вроде параноидального расстройства личности появится в твоем деле, как финальная точка карьеры. Нужно быть незаметно умнее. Есть несколько пунктов, которые нужно обозначить, чтобы в его стабильности не усомнились… Делать это не нужно осторожно и артистично, нарочито, что привлечет подозрение, а просто подождать соответствующего запроса. И выдать заготовленный верный ответ, небрежно и скомкано, как действовал бы человек страдающий, простой, малообразованный, с высокой ригидностью психики. Еще до того, как он вернулся из… мексиканской ловушки на выживание — так он это называет — необходимость проходить псих экспертизу всегда стояла перед любым рядовым солдатом SAS с различной периодичностью: от одного раза в год, до раза в месяц после травматичных миссий. На эти проверки имеются причины, протоколы и алгоритмы. От проверки коленного рефлекса до стресс-тестов под нагрузкой. Помимо железной начинки неврологии в любом автомобиле есть начинка электрическая… «мозги». И Саймон объяснял себе, что ежегодные «техосмотры» являются досадной необходимостью для всех. Ведь съехавший с катушек от звуков стрельбы товарищ, который должен был прикрывать твою шкуру, а вместо этого потерявший ориентацию в пространстве — не то, что нужно солдату на миссии. Но возвращаясь к техосмотру. Есть ряд вопросов, связанных с опасностью ПТСР (что это вообще за последствия «стресса» такие, где грань его определения, у кого-то в детстве умерла бабушка, и он уже думает, что это достаточный уровень для энуреза), генерализованным депрессивным расстройством, тревожностью и прочей «запретной» диагностической мутью — он знает их наизусть. Проблемы со сном… …панические атаки… …немотивированная агрессия… …пищевые девиации… …отсутствующий зрительный контакт… …тремор и дрожь в пальцах… …сложности с глотанием и морганием… нарушение неврологических рефлексов…. …избегание эмоциональных контактов… избегание построения долгосрочных отношений… сниженный интерес к внешнему миру… И если вы хотите сказать, что Саймон Райли гребаный психопат, раз обладает большинством этих признаков еще с подросткового возраста — вы наивный идиот. Потому что в той или иной степени после всего одного года службы любой военный отряда специального назначения ими обладает. Любой. И любой имеет механизмы, чтобы игнорировать и скрывать подобные признаки при необходимости. Кто-то слегка выпивает, чтобы затуманить себе голову перед увольнительной. Нет, не как запойные алкоголики, не трезвеющие в мирной жизни. Потому что потеряли в ней смысл…от скуки… от экзистенциального кризиса. В случае солдата — это необходимость. Это страшное слово. Все боятся сесть на регулярные ночные транквилизаторы, дабы не потерять пригодность и скорость реакции… никто не признается даже частному неврологу, что есть проблема. Поэтому пару глоточков из фляги перед сном… просто чтобы теплая тяжесть разлилась по желудку и слабость в конечностях заставила провалиться в темноту. Тут нельзя переусердствовать — потому что напиваться вдрызг тоже не стоит. Тогда всплывают те воспоминания, которые похоронены глубоко. И это вызовет обратный эффект… сорвет плотину, скрывающую грязное и постыдное, что хотелось развидеть все эти годы. Поволочет на поверхность океана скрытое… Нужно знать меру… пройти по тонкой грани - не перебрать и не недобрать. Заглушить голоса и картинки, которые не стираются с изнанки век. Не становятся бледнее со временем. А становятся тише… У каждого из них свое слайд-шоу. У каждого своя доза, необходимая для тишины. Что это, если не аддикция. После того, как возникает первый случай диссоциации на тяжелой кровавой вылазке с чужими вышибленными мозгами и временной глухотой от контузии, когда не можешь понять — ранен ты или нет, потому что адреналин стучит в затылке, и тело еще не поспевает за эволюционной анестезией от химии мозга… без эмоционального отстранения 80% участников горячих боевых действий не могут уснуть. Вообще. Ни следующей ночью, ни спустя недели… ни спустя годы — в лучшем случае несколько ночей бессонницы в неделю. В худшем — несколько ночей полноценного сна в месяц. Проблемы со сном приходят первыми. До присоединения соматических расстройств вроде беспричинных болей в позвоночнике и суставах, судорог, нервного тика. Как всадники апокалипсиса, да? Потому что когда в темноте остаешься один на один с тишиной, хроническим звоном в ушах — тиннитусом, и ублюдская память, как сломанный видеорегистратор начинает крутить перед глазами какие-то короткие ролики, быть может, случившиеся в реальности годы назад… и некстати всплывающие в темноте спальни казармы… Они навязчиво мелькают перед глазами, пока к четырем-пяти утра усталость не берет свое… и мозг не отключается от своей гнусной роли проектора фильмов. Выматывает. До того, как получить отдельную комнату, соответствующую званию, Гоуст ничем не отличался от сослуживцев. Несколько лет, будучи рядовым и потом сержантом, он спал в общей комнате. Когда после полуночи в общей спальне отряда на базе раздается храп… примерно двадцати мужчин… всегда находятся трое-четверо, кто будит других криками… или высокими жалобными стонами, похожими на те, какие производят животные в глубокой фазе сна… пока сосед не толкнет страдающего от кошмара. Это… наверное не так ужасно, как звучит. К этому привыкаешь, как другим бытовым звукам. Это становится нормой… и в случае, когда ты сам оказываешься этим громким соседом — не испытываешь смущения. Никто не задает вопросов, как сделал бы родственник или гражданский. Со всеми бывает. После любого ранения по протоколу необходимо пройти психиатрическое освидетельствование. И Гоуст привычно отвечает привычное «нет» на вопрос о проблемах со сном, судорогах в ногах и дельтовидных мышцах, тошноте и потере воспоминаний. Он на все в последние годы отвечает «нет». Однако сидя в темноте напротив окна в своей комнате, как всегда без сна, он смотрит на старые шрамы не предплечьях, они бугрятся, безуспешно скрытые под татуировкой, будто он попытался скрыть свою слабость и неудачи, прикрыв отметки поражения нелепыми рисунками… и понимает, что это неправда. В последнее время он реже отвечает «нет». И кажется, это становится проблемой. *** Иногда Джонни наблюдает за Гоустом незаметно, краем глаза, чтобы чужая сигнальная система не завибрировала. Соуп, как подрывник, знает, что существуют высокочувствительные системы, скрытые за цельнометаллической оболочкой. Только тронь, внешняя вибрация запустит процесс обратного отсчета. Некоторые взрывные устройства с гироскопом так работают. Просто от изменений внешних условий — наподобие перепада давления — происходит взрыв. Голова Райли, видимо, относится именно к таким. Джонни чувствует это каким-то внутренним иррациональным кусочком, похожим на интуицию — тем, что спасает его жизнь в опасных передрягах, и подводит других, потому что они не слушают. А как вы понимаете — он слегка адреналиновый наркоман, раз ему по нраву всякие опасные сложные устройства. Так вот. Он смотрит, как лейтенант делает простые малозначимые действия, вроде казарменной рутины: шнурует ботинки менее плотно перед тем, как они начинают полосу препятствий, потому что от движения ступня станет больше и натрет… Или пялится на Райли, идущего впереди Газа, на chow line (очередь в столовой), тот кладет столовые приборы прямо на пластиковый поднос, не подкладывая салфетку вниз, будто в нем начисто отсутствует брезгливость… будто… само по себе наличие пищи и воды… является безусловным благом, чтобы требовать от этого какие-то церемониальные фокусы. Скупые продуктивные действия, без обычных человеческих привычек. В такие моменты Джонни старается не пускать вдаль свою фантазию, чтобы представить, что могло послужить причиной такой смиренности и отсутствию капризов брезгливости. Он отчего-то уверен, что это приобретенное. То, что стало его особенностью после каких-то жизненных уроков. И хорошие уроки не оставляют такого знания. Или как в общем зале он садится на любое свободное место в радиусе трех столиков от выхода после линии раздачи, стараясь сесть спиной к стене, вне зависимости от того, есть ли кто-то за выбранным столиком. Будто чувство тактичности отсутствует в Гоусте, как вид. Соуп сдерживает улыбку, когда видит, как лица рядовых меняются, когда к их веселой трапезе с шутками и обменом условного яблока на протеиновый батончик, присоединяется молчаливый мрачный лейтенант Райли и принимается невозмутимо поглощать пищу, приподняв балаклаву… Газ иногда шутит «черная метка сегодня досталась столику новичков Дельты, пусть Джойс выкусит»… Черная метка… Создается впечатление, что он просто не замечает их. И что при этом он не строит из себя черт те что, намеренно выбирая столики в отдалении, чтобы сидеть в одиночку. А будто он слегка отсутствует ментально, и совершенно не замечает такую мелочь, как — куда приземляется… и не слышит разговоров, которые тут же стихают. Он находится глубоко в мыслях, и идет по какому-то автопилоту, контролирующему незначительные дела. То, как он поглощает пищу, не следуя никакому порядку — тоже наводит мысли о безразличии к вкусу, не только к компании… В общем — умные ребята смекают, что сесть дальше от выхода — это значит увеличить шанс на обед без соседства лейтенанта. А если кто-то идиот — это его проблемы. Но точно так же, Гоуст не садится никогда ни с кем из 141-й… пару раз Джон проводил эксперимент и садился в радиусе наиболее частого выбора места Гоуста… и тот, скользнув отсутствующим взглядом по плечу Роуча, двигается дальше… что приводит Соупа к мысли, что Райли не так рассеян, как может показаться. Что отстраненность — это еще один слой маски, которая избавляет его от взаимодействия. Джонни не отдает себе отчет, что иногда думает о лейтенанте более, чем нуждаются их прохладные взаимоотношения полные противоречий. И взаимоспасения… и странных совпадений… И несвойственных поблажек друг другу со обоюдной стороны. И мысли эти похожи на затейливые шрамы на его левом запястье от колючей проволоки, которые он получил еще в свои двадцать два года во время короткой службы в пехоте Афганистана… странные. Мысли. Как врезанные рикошетом, застрявшие в коже металлические осколки. Назойливые… не дай боже угодить с таким в аппарат МРТ. Он не может сформулировать, что не так с лейтенантом. Но кажется, что он впервые задумывается, что с его сослуживцем что-то глобально не так, будто он собран в каком-то странном порядке. Высокофункциональный монстр Франкенштейна — и он не о внешности. И он не пытается оскорбить. И он не боится, что тот подведет его на прикрытии в миссии… просто — констатирует факт. И стоит признать… что он был слишком выебистым засранцем три месяца назад, чтобы заметить. Нечто большее, нежели человеческие привычки. А он вообще внимательный чувак. Он думает, что с Кайлом или с Гари… или даже с Кёнигом… все относительно понятно. На кого-то требуется чуть больше времени, и разговоры о воскресной школе, кто-то до сих пор преподносит сюрпризы… но конструкция психики, ценности… характер… оно является стабильным у его сослуживцев. Он знает, как иметь с таким дело. Он будто собирает стороны кубика Рубика, и предыдущие стороны успешно однотонны. С Райли же — это минное поле, и неизвестно куда ставить флажок. Иногда склад его ума может быть оскорбительно обезличен по ассоциациям для гражданских. Быть может, поэтому он и не может завести долгосрочные отношения вне работы. ОТГ-141… собрана в своем определенном порядке, и каждый солдат по-своему. (Он мысленно представляет, что Газ это… глок-17, с минимумом деталей, пошлым чувством юмора и простодушной прямотой - 33 детали, разбирается за минуту голыми руками). Но с лейтенантом он не может написать инструкцию по примитивной эксплуатации. Будто какие-то части Райли не соответствуют чопорной точности, которую он демонстрирует на миссиях. Не подходят его военному профилю. Будто личность его, как Шалтай-Болтай — держится на сомнительных веревочных перетяжках внутри, и какие-то части ее не связаны с другими, работают сепарированно… поэтому он бывает непредсказуем. А еще… находится на недостижимой профессиональной высоте, откуда падать весьма опасно и больно. Но при рассмотрении — становится страшно от того, что он без страховки там на этой высоте. И при этом — он не сломлен. А Соуп повидал сломанных солдатиков. Райли же функционирует… и… быть может, он был сломан?.. Этого МакТавиш диагностировать не научился. Иногда Джонни кажется, что Гоуст похож на разбитые дорогие часы, починенные индийцем-эмигрантом при помощи суперклея и молотка в отсутствии иных деталей. Разбитые, но все же показывающие время — основную свою функцию, помимо статуса и понтов. Есть неповрежденные детали, которые скрыты под треснутым стеклом циферблата — например, тот, кто разговаривает и может подшучивать… Поверхностная маска - тот кто взбесил Джонни при первой встрече, тот, кто наверное спрашивал у него сигарету, сделав усилие и шаг вперед, кто чуть не подрался с ним на второй миссии — возможно, таким Райли был в юности, потому что это у него получается почти естественно, а не вымученно… Будто эта его часть наиболее живая, чуть примитивная и грубоватая, что есть у него, хотя не самая главная. — Шутку? — именно эта часть повторяет нелепые устаревшие каламбуры. Как признак особого хорошего отношения к сослуживцу, будто выучив алгоритм по взаимодействию с сослуживцем. «Райли-шутник» выходит на поверхность, когда это требуется или у того возникает человеческое желание его выпустить, а значит нечасто. Для знакомства с новичком… или когда лейтенант слишком расслаблен, после пары глотков алкоголя, что замедляет реакцию, вскрывает настоящую усталость, растормаживает речевой центр. Будто частое неформальное общение — слишком энергоемкое занятие, чтобы за него отвечала эта часть лейтенанта. Почему-то она слишком конечна, чтобы расходовать ее ограниченный ресурс, как заставлять нобелевского лауреата читать доклад школьникам… и будто у него не возникает потребности в этих сентиментальных ритуалах. Сдается, не эта слегка старомодная и максимально человечная часть не спит по сорок пять часов, когда требуется контроль. А вторая. Та, что напоминает больше вечно настороженное хищное животное… которое не побрезгует питаться твоим трупом несколько дней после смерти при необходимости…. Молчаливая, подозрительная, общающаяся уставными шаблонными ответами, потому что внимание ее занято другим — наблюдением и чутким анализом. И Соуп иррационально боится, что…именно эта часть бОльшая, она делает Райли… тем, кто он есть. Тем, кто компенсирует результатами отсутствие софт-скиллов. Плюет на физические страдания — и не только свои, но и любого рядом — потому что видит перед мысленным взором конечную точку, как маршрут в навигаторе, даже в отсутствии дороги. Цель оправдывает средства, такое любят в армии, и Соуп понимает, почему на прочее поломанное в Гоусте закрывают глаза. Джонни ненавидит такое. И… Джонни не хочет приближаться к этой части. Ему кажется, что он чувствует неприятный запах разложения… хотя — это все чертова фантазия. Что-то в глубине солнечного сплетения щемит от мысли о том, что это приобретенное в лейтенанте. Поэтому неудивительно, что большую часть дня на базе Гоуст находится в молчаливом закрытом состоянии. После того, как Соуп нелепо явился свидетелем его слабости. Он замер, будто стабилизировав свое состояние… В той самой маске, которую Джонни избегает, как может. Особенно осознав, что она — не единственная. 27 июля 2016 г. 8:15 pm, База Кинлосс британских ВВС, Лоссимут, Шотландия. Операция в рамках программы «Стратегия реализация национальной безопасности и стратегического обзора от 2015 г.» — Хватит пялиться на Призрачного гонщика, — говорит Роуч, в ожидании команды Прайса у борта военного Посейдона (патрульного боинга, закупленного у США по программе обмена милитаристской помощи в целях безопасности). МакТавиш вздрагивает. Дурной знак, если Сандерсон, не отличающий левый ботинок от правого, заметил. — Тебе кажется, — бросает он и быстро отворачивается от Гоуста, который на крохотном огрызке бумаге старательно рисует какую-то схему, видимо вдохновленный новый миссией. — Скажи это мистеру Австрия-2015! Роуч кисло кривит рот. — Они из одной пробирки, это закономерно… быть может, разлученные в детстве братья! Кёниг действительно косится на Гоуста с большим вниманием, но не обращается вслух с комментариями — будто в схеме, что рисует Райли существует какой-то глубокий беззвучный смысл. Но по сути… Он вообще ни к кому особо не обращается вне миссий. Но в рейтинге стабильности 141-й в топ-листе Джонни — Кёниг все же опережает лейтенанта — и это парадоксальное отличие начинки от схожей оболочки. Они вшестером наблюдают за стремительно тускнеющим пасмурным небом. Соуп думает, что даже не сразу понял, что находится на родине, в десятке миль от дома родителей, так суета от перелетов смазала страны и базы. Он часто бывал на этой базе в 2008-м… маленькая серая территория огорожена многослойным забором высотой с десяток футов, спустя годы воздушная база кажется родным забытым уголком — слишком маленьким для него, выросшего и повидавшего разное большое дерьмо. А еще — кажется, он становится сентиментальным. В ангаре позади них с Сандерсоном желтые складские погрузчики медленно перемещают деликатный груз с пластиковой опалубкой в багажный отсек, раздается навязчивый пикающий сигнал. Джонни кажется, что это какое-то новое следящее оборудование. Или взрывоопасный сюрприз, что может рвануть на высоте тысячи миль над Британией. Межконтинентальный перелет, опять. Да они рок-звезды. Оказывается, Роуч все это время говорит. — Я… встречал его раньше… мы пересекались на одной миссии по освобождению пленных миротворцев четыре года назад, в Косово, — говорит Сандерсон, понизив голос. Это заставляет Джонни переключить интерес. Он не спрашивал у Роуча о Райли. — И… — он скрывает раздражение. Будто все пытаются позаботиться о нем таким странным образом. — И я предупреждаю, что он опасный сукин сын, мужик, — говорит коротко Роуч. Ага, позаботиться. Ай-ай-ай, не дружи с плохим мальчиком-изгоем, Джонни-бой, он научит тебя дурному! Такие предостережения нехарактерны для Гари. И Джонни мгновение смотрит на него скептически, тот не подает виду, что они обсуждают нечто важное и щекотливое — а так оно и есть — и методично проверяет завязки поясной разгрузки, чтобы занять чем-то руки и будто обеспечивая алиби. — Прайс не кажется мне идиотом, — философски замечает Соуп, отворачиваясь от загорелого лица Роуча. Он решает, что быть адвокатом дьявола (зачеркнуто) - Райли — напрямик — плохая идея. Поэтому апеллирует к чужому авторитету. Да, из всех них только капитан не согласен с низкой моральной оценкой… наоборот, он доверяет лейтенанту больше, чем кому бы то ни было из отряда по непонятной причине. Джонни порой кажется, что он никогда не сможет приблизиться к такому уровню доверия… черт, опять эти ревнивые соревновательные критерии! — У кэпа свои тараканы, или может быть хитрые планы, зависит от терминологии наблюдателя, — резонно отвечает Сандерсон. — И только в 2014-м капитан не видел… не видел того, что видал я… Пауза многозначительней, чем положена при описании дерьмовой миссии. Она имеет театральный эффект задержки внимания. И это интригует Джонни более в щекотливом грязном смысле слухов. Видать, надо было сплетничать с Гари о подобном дерьме. Ведь Газ и сам новичок в 141-й, а Сандерсон уже года четыре в группе. — У всех бывают неудачные освобождения… — неуверенно подхватывает Джон. Он не знает, почему пытается сгладить углы заранее. — Неа, — обрывает Гари. — Не в том дело… Освобождение было удачным, а под конец… Он… захерачил восемь человек голыми руками… — Он… ну, он же помогал заложникам? — голос Соупа тверд и беспечен. И недавнее желание услышать слухи сменяется скептичным недоверием. — Да, и он… ну, перерезал глотки уже… сдавшимся и безоружным. Тем, кто умолял его не делать этого… Это заявление должно породить в МакТавише волну отвращения. С его особенной любовью к справедливости. Нет, любовью не к следованию правилам, но к соразмерности проступка и наказания. Просто захват гражданских и шантаж — привычное дело, когда дело во внешней политике. Обмен пленными, ранеными, дипломатические самолеты и медиа поводы. Чистая математика бюрократов. Заложники лишь валюта. Часто захватывают журналистов и каких-то значимых активистов, и в зависимости от ценности издания и личности — того пытаются вызволить, либо же оставляют гнить в застенках азиатской тюрьмы-ямы. — Послушай, не верю, что ты защищаешь головорезов, — говорит он, чувствуя фальшивость собственного аргумента. — Они знали, на что шли, когда наставляли оружие на невинных людей!.. И… уж точно заслужили подобное. Это их же монета. Гари мгновение думает. Будто вертит мысленно аргумент Соупа, ища нужную аналогию. — Нет, не в том дело, — говорит он устало, затем чешет обритый затылок, у него русые выгоревшие волосы. — Ты чуешь, что я имею в виду. Все мы не ангелы на этой работенке, у всех руки-ноги по самые уши в крови и дерьме. Когда от этого зависит жизнь, херачишь, не раздумывая. Но Райли… — он подбирает слова, — он делает это не ради защиты себя. Джонни пытается скрыть вздох. Воздух становится прохладным от близости моря. Гари хмурится: — Бух… будто нажали на какую-то спусковую кнопку, заказ, который невозможно отменить — убить… Как у чертова Терминатора запускается программа!.. Соуп кривит уголок рта. Он в жизни не признается, что понимает, о чем толкует Роуч. — Нечего усмехаться, — говорит Сандерсон грубовато. — Был приказ оставить в живых нескольких для допроса, но… он хотел завалить их всех… Слышишь? Наплевав на приказ майора, с самого начала, — Сандерсон косится на темную фигуру лейтенанта. Затем оживляется. — Как тот случай с пацаном джихадистом — Гоуст просто не может… остановиться, ага?.. Соуп делает вид, что обдумывает, что это новая для него информация. Нет, он не был в курсе конкретной миссии. Просто… выводы Роуча укладывались в его собственное представление о Райли. Неконтролируемый… и преуспевающий в зачистке. Даже когда она не нужна. Но… Джонни слишком гордый и упертый, чтобы как послушная маленькая школьница слушать советы старших… Насколько эти засранцы его недооценивают? Он и сам может за себя постоять, и прекрасно знает, что из себя представляет Райли. Он уязвлен. Будто его гордость ранили предположения о том, что он наивный сопляк. — Ну, не всех из них жаль… — бормочет он. — Типа, сам понимаешь, быть может так лучше… в глобальной перспективе… — Быть может, даже ты сам не веришь в это! — он выделяет это предположение, как полностью оскорбительное. — Просто… мне не по себе думать, что кто-то идет с тобой рядом на миссию с единственной целью — убивать… Окей. Стоит признаться… Джонни не думал об этом так. Ну, он конечно подозревал, что лейтенанту это нравится в каком-то извращенном смысле справедливости?.. Не зря у Джонни такая кличка — он и сам зачищает цель на миссиях. Просто больше не голыми руками… В нем просыпается эта говнистая часть, которая спорит чисто ради желания спорить. Даже если он согласен с доводами — что земля круглая, например. Но так как в него насильно пытаются запихать эту правду — он будет сопротивляться. А мать говорила, что у него скверный характер. — Беннет выписал ему справку о пригодности, неделю назад — взывает Джон на этот раз к медицинским авторитетам. Беннет — местный мозгоправ, тщедушный лысеющий зануда с козлиной бородкой, которого Газ подозревает в педофилии. Не то, чтобы его компетенция всех устраивает, однако необходимый минимум знаний тот имеет. — Не стал бы он рисковать лицензией… если что случится, он первый пойдет под трибунал!.. — А я и не утверждаю, что случится, или что в его котелке все настолько плохо, — говорит понижая голос Сандерсон. — Просто… на твоем месте я бы ему не доверял своих секретов… Будто они есть. Он же прост как металлическая пробка от пинты темного!.. — Он спас меня в Кувейте, — быстро говорит Джон, не успев подумать о тоне своего голоса. Горячность, с которой он возражает Роучу подрывает его мнимый нейтралитет. Он походит на защитника морального облика Гоуста, хотя старался не примерять на себя эту роль. — Потому что ему велел Прайс, — резонно говорит Роуч. — Поверь, если бы он не получил указаний, то в порядке приоритетов, как слепой болванчик вынес бы данные с сервером, не обратив внимания, жив ты или нет… разве что ты бы преграждал ему путь своим телом!.. Тогда тебя пришлось бы отодвинуть! — Ты утрируешь!.. — А у тебя стокгольмский синдром, — шипит Роуч еще тише, потому что к ним подходит капитан в компании Кейтлин Ласвелл, занятый обсуждением времени прибытия и ставке информатора. Роуч незаметно испаряется, с изяществом бодибилдера в магазине фарфора, демонстрируя тихое презрение к официальным разговорам. И Прайс многозначительно смотрит на Джонни, чтобы тот не вздумал слинять, будто показывает Ласвелл своего лучшего ученика, преуспевшего в написании палочек на утренних планерках… все остальные пиздюки, но вот этот — наш новенький — надежда! — Мисс Ласвелл… — говорит Соуп. До этого они не общались лично, но он знает, что капитан его представил заранее, и сейчас происходит официальное знакомство. Ее улыбка слабая, но искренняя. Не привычный оскал аналитиков из штаба. — Капитан Ласвелл, — подтрунивает она. — И если что — то миссис. Но лучше — просто Кейт. Как миссис я себя пока еще не ощущаю, а церемонии оставим chair force (*офисным войскам)! — МакТавиш у нас тот еще джентльмен, — фыркает кэп. — Прощупывает твой статус, сам того не замечая… у него это на подкорке записано. Джонни возмущенно открывает рот. — Боюсь, моя жена и так делит меня с работой, и я стара для служебных экспериментов, — грубовато усмехается она, показывая, что ее таким не смутить спустя долгие годы в военной разведке. Видно, что они с Прайсом давние знакомые, что он может позволить себе такие вольности, не оскорбив ее гордости. Джонни нравится эта уставшая сдержанная женщина. Да, не в том смысле, как оценка сексуального объекта, хоть и ясно, что кэп просто разрядил обстановку дурацкой шуткой. Располагает незаметная простота. То, как она без жеманства встраивается в эту циничную мужскую перепалку, будто переключив волну, одновременно заявляя о себе и не уступая в скабрезности и не проглатывая молча замечание о личной жизни. Нельзя остро реагировать на такие подъебки. И лучшее решение — взять это оружие себе в руки, самоирония — защита от насмешек. Он чувствует в ней, как и в Прайсе, след, наложенный разочарованием в мире… будто усталость от безуспешной борьбы со всяким дерьмом сделала эту их борьбу философским смыслом бытия. Так как она мягче и моложе, в ней это смирение заметно больше, чем в Прайсе. Но манипуляций или шелухи, как в офисных воротничках, в ней нет. — Кейт работает с базой информаторов и частенько является связным между нами и MI-6. Международные вопросы тоже… — Ох, не смущай меня, Прайс, — хрипло отвечает Ласвелл, выглядя как человек, не способный на смущение. — Международные требуют от меня большего… эммм… залезания в чужие задницы!.. И оттого занимают больше времени. Соуп смутно вспоминает, что помимо этого она… немного провалилась в миссии в Верданске. Просто он позабыл, что там было за дело, но теперь вспоминает — скандал год назад, с требованием высшего руководства снизить женские квоты на службу в специальных отделах… Ласвелл следила за перемещением смертоносного газа на базу союзников из хранилища боевиков, чтобы он впоследствии не стал орудием террористов. Местное правительство дало отбой на перемещение, когда миссия по нейтрализации уже началась… потому что план перехвата был якобы скомпрометирован — на уровне другого государства подобный повод является законным, даже если ранее все было согласовано. Никто не знает, действительно ли кто-то слил данные о намерениях британского вмешательства. Внутреннее расследование ЦРУ не выявило ее вины. Иначе она была бы отстранена до конца своей жизни. Только испорченная репутация. И несколько тонн жидкого нейро-токсичного газа, выпущенного на просторы черного рынка. Они говорят пару минут — Соуп не сильно участвует, но слушает еще раз — о будущей миссии: захвате важной фигуры иракской ячейки Хезболлы в сотне миль от Мосула, рядом с границей Сирии. Одно из его имен — младший Джанами. Младший, потому что «старший» оставил его в своей тени. О важности данных конечного покупателя крупной поставки оружия, которыми пока не располагают, и внедрение под прикрытием не смогло организовать нужный уровень доступа за полтора года — их агент был жестоко убит и обезглавлен на прошлой неделе. В эту операцию было вложено много сил — чтобы препятствовать перемещению оружия в дальнейшем и выяснить цепочки взаимосвязи сторонников в Европе. И работа нескольких лет пошла прахом. В то же время — три дня назад — сирийская граница была пересечена неидентифицированным караваном из пяти грузовиков, что не могло пройти незамеченным, потому что это крупная партия — намеренно ночью, после чего облачность скрыла их дальнейшее перемещение. И это значит — время наблюдений прошло — настало время опасных решений. Джонни понимает, что для Ласвелл это будто еще один шанс — вторая попытка предотвратить поставку элементов для радиологической «грязной» атаки. (Грязная бомба — это оружие с сочетанием радиоактивного материала и обычных взрывчатых веществ, не то же самое, что ядерное оружие, эффект загрязнения поверхности и непригодности земель к жизни, материалы для ее изготовления различные — от обедненного урана до кобальта. Не обладает силоя ядерного взрыва, ни волной, ни теплом, но надолго оставляет отравленными воду, вызывает болезни населения и будущего потомства. Официально такого оружия нет на вооружении у стран. Неофициально — найдите-докажите, конечно есть.) Есть протокол таких миссий. В горах можно использовать спутниковое наведение, наблюдение за обстановкой и дорогами, перемещением транспорта, но для деликатного захвата — этого недостаточно. Можно было бы направить летательный заряд во всю колонну той же ночью с базы наблюдения Штатов… но тогда маршрут был бы испорчен для боевиков, и еще с десяток потенциальных партий просочились бы иными запасными путями транспортировки. И на их поиск ушли бы еще годы… Поэтому решено действовать точечно. И конкретно. Все важные деятели северной радикальной ячейки шиитов сидят за десятью стенами, в подземных хранилищах или горах, в многоэтажных домах среди оживленных улиц, их местоположение засекречено от мелких полевых боевиков и информаторов. Бывает, что новообращенный юнец за всю недолгую работу — в несколько лет своей короткой жизни — ни разу не пересекается с тем, кто отдает приказы. (И за кого умирает в перестрелке или случайном взрыве, не дожив до совершеннолетия). В шиитских убеждениях высечено на костях и крови, что божественное знание передается по наследству. Что бы ни подразумевало слово «знание». В большинстве случаев нужно месяцами ждать, когда кто-то из совета будет вынужден покинуть убежище. (Их около пятнадцати человек — по крайней мере, известных в штабе. Все мужчины, самому молодому сорок один год, он занял место в Киркуке после смерти своего отца.) Так вот… Джонни слушает Ласвелл, как она описывает некую моральную составляющую этой миссии — будто приоткрывает крышку с бурлящего котла — предварительной работы, сбора информации о семьях, связях, территории… она намекает, на то, что стоит на кону: — Нам приходится ожидать кого-то конкретного месяцами, если только не происходит счастливая случайность… Часто это какой-то религиозный обряд, вроде свадьбы или рождения долгожданного наследника, или… похорон. И… на этот раз они летят на Ближний Восток, потому что случай предоставлен. Точне — как стервятники они ожидают смерти авторитетного брата их цели. Наживки, которая заставит Джанами-младшего вылезти из своей норы в Эрбиле — ближайшем крупном городе к северной границе Сирии. Похороны имеют важное ритуальное значение для мусульман. Хотя наверное в любой культуре так. Никаких гробов. На открытом пространстве тело усопшего помещают в неглубокую могилу его ближайшие родственники. Это должно произойти в течение суток после смерти, ждать нельзя. И отказаться от этой процедуры по законам шиитов — позор. Точнее — никому и в голову не придет проигнорировать свой долг, даже в ущерб обоснованных опасений собственной безопасности. Джонни видит, что Ласвелл соблюдает формальную дружелюбность, но на самом деле внимательно анализирует его — будто не уверена в точности нового пистолета, когда на кону ее жизнь. Он старается завалить свое идиотское чувство юмора, неуместное презрение к любой религии, чтобы показать, что он может выглядеть серьезно. И, кажется, успешно. Соуп знает, что все кандидатуры в будущую команду Прайс согласовывает с ней. Потому что ее карьера и жизни многих агентов зависит от успеха и чистоты операции? Или потому что она является промежуточным звеном между полевыми и офисными? Интересно, почему ее мнение так важно? И еще он знает, что она одобрила его досье в свое время… руководствуясь какими-то своими инстинктами. Этот изучающий взгляд, которым она окинула его… Чего они ожидают от него?.. Является ли он в их глазах дрессированной декоративной собачкой, или же бомбой замедленного действия, что подведет всю команду, разметав ошметками?! Он размышляет, с какого раза она одобрила кандидатуру Гоуста. И не может перестать соревноваться в этом даже мысленно. *** Ирак Дахук, 30 июля 2016 г. Джонни вытирает пот со лба, садится на корточки. На зубах скрипит песок — чертовы пустыни. Хотя они находятся в тени пыльной выбеленной пристройки, он чувствует, что между лопаток футболка промокла. Он тут постоянно мокрый. И еще он чувствует сухое тепло чужого предплечья рядом со своей шеей. Это Райли. Какая неожиданность. Соуп настойчиво ловит его взгляд: — Ты окей? — спрашивает он одними губами, не по общей связи. Будто сквозь моральное усилие Гоуст на мгновение скользит взглядом по его лицу и наклоняет голову. Его глаза воспаленно щурятся от солнца, закрытые темными очками. В этом нет необходимости — кроме продырявленного крыла рыжего внедорожника, в котором сидят Газ и Аллен — видимых потерь нет. На высокогорном споте в прицел М-21 их пасет Кёниг, несмотря на то, что горячая фаза операции завершена… он покинет пост последним, отдельно, когда воздушное наблюдение даст сигнал, что все чисто. Они все еще находятся в опасности — неизвестно, сколько людей может прикрывать отделенную территорию за забором. Они в низине, вокруг два горных хребта. Надо… убираться. Все прошло… не то чтобы плохо, но грязно. Он слышит, как в женской части здания раздаются всхлипы и гортанные причитания, хныканье младенца. Джонни отупело смотрит на окровавленное тело пожилой женщины лицом вниз, замотанной в темно-серое плотное одеяние… то, что она пожилая — выдают ее натруженные морщинистые пальцы, безжизненно лежащие в белесом песке под ногами. Грязно… Она пострадала случайно, в панике открывшейся перестрелки не успев лечь на пол. Неизвестно, чей выстрел ее убил. Соуп сглатывает, поправляет наушник и говорит в коммутатор: — Браво 5-1, на месте? — Конечно, говнюк! — отвечает Газ. — Давай, у тебя минута, прежде чем подоспеет блядская подмога… — Потенциальная!.. — Нахрен такую потенцию, — говорит Гэррик хрипло. — Патруль за восточным ущельем. Они слышали выстрелы… — Минуты недостаточно! — Ну что ж, тогда тебе придется поторопиться!.. Джонни и так это знает. Охрана на воротах мертва — двое бородатых крепких мужчин, остальная личная охрана отослана за пределы равнины, чтобы не осквернять своим присутствием церемонию, посторонних в доме нет — дом усопшего — особенно религиозного лидера — не должен быть полон незнакомыми в момент прощания… Джонни видит двоих раненых, лежащих на противоположном конце дороги. Осталось еще около пяти мужчин. Он пробегает по солнечному двору между двух построек, пригнувшись — потому что неизвестно, сколько еще шиитов-мужчин живы… это они первыми открыли стрельбу в ответ на появление одного из двух внедорожников. Это нехарактерный сценарий… поэтому жертв больше, чем могло бы быть. Точнее — вообще могло обойтись и без убитых. По плану они должны были вежливо запросить проверку документов, отвлекая двоих охранников на воротах — это привычная практика, американцы иногда проверяют дальние поселения на предмет разыскиваемых персон, потому что получили сообщение о незаконном политическом собрании. Но двое охранников сразу заподозрили неладное… неудивительное совпадение — сегодня тут собралась влиятельная и богатая верхушка приближенных имаму — на похороны Джанами. В общей сложности они насчитали около пятнадцати мужчин и десятка женщин и детей — кто передвигался по двору все утро. И их нынешняя цель - Джанами-младший. По традиции именно братья или сыновья играют главную роль в церемонии. В общем, вы поняли — любой взрослый мужчина ценится больше всех прочих людей. Присутствующих женщин и детей никто не привозил — они не настолько ценны, чтобы думать об их душе и печали. Только те, кто присутствовал в жилище: сестры и дочери почившего. Из подъезжающих машин выходили лишь мужчины — молодые и вооруженные, и пожилые, в длинных одеяниях светлых тонов, степенно шагающие к невысокому забору вокруг двора, безмятежные в своей наивной неуязвимости. Затем часть молодых возвращалась в машину и отъезжала за пределы видимости - по традиции на похоронах не должно быть посторонних. В отличие от суннитов, шииты верят, что любой имам имеет отношение к самому пророку Мухаммеду. И допускать к избранному чужаков — оскорбление для дома и семьи. Кёниг и Прайс наблюдали за жилищем имама в течение последних. Их сменяли Аллен и Ласвелл, и Газ и Джонни, ночами укрываясь в бронированном грузовике за горным хребтом. Когда вчера после полуночи к воротам примчал седан из ближайшего села, шелестя мелкими камнями по неровностям грунтовой дороги — поднялась суета, желтый тусклый фонарь включился от генератора в сарае, осветив водителя, который бегом кинулся к двухэтажному жилому дому, прижимая какой-то чемодан к груди. И Хранитель сказала — что кажется, они на финишной прямой. *** Джонни находит разгромленную выстрелами главную комнату с низким потолком, устланную коврами. Двое детей — крохотный мальчик и девочка лет шести — прячутся в углу, и накрываются занавеской от его взгляда. Он быстро идет в следующую… Его цель — невзрачный мужчина среднего возраста в пурпурной длинной накидке на светлое льняное одеяние. Они впятером видели, как час назад тот неуклюже вышел из бронированного блестящего внедорожника европейского производства - что среди пыльного бежевого захолустья выглядело нелепо — будто машина эта очутилась в нищей грязной стране из неведомого будущего. Соуп крадется дальше, в руке его P-226, поднят на уровне глаз. (И еще так меньше шанс задеть ребенка). В третьей комнате — он проходит мимо рыдающей женщины лежащей у тела грпузного мужчины с пробитой головой… …мимо агрессивного испуганного подростка лет двенадцати… который в своей истинной ярости не может бездействовать, когда незнакомцы врываются в его дом… Джонни разоружает его левой, отбросив перочинный нож… и тот кривится от позора и сдерживаемых слез… …мимо пяти сидящих на корточках испуганных женщин — все с открытыми лицами, молодые и черноглазые, наверное это чьи-то дочери, одна из них плюет ему под ноги, в ненависти восклицает какое-то проклятие… …для такого и перевода не надо… Он находит троих уцелевших мужчин в четвертой комнате — в его жилет стреляет очередью… и ребра прошибает болью. Он невольно отшатывается, судорожно вдыхает, вытирая лицо от пыли… С болью разберется потом… нужно быстро забрать их цель… Соуп пригибается, выныривает из-да проема, и стреляет в ответ в левого. Слышатся крики… затем он проверяет патроны, бесшумно перезаряжает, шарит на поясе обвес, двоих сразу он не снимет, нужно отвлечение — и на этот раз швыряет флешку за порог. Раздается стрекот и вспышки. Он слышит запах гари. И спустя тридцать секунд входит в дымную комнату. И наконец, мужчина лет пятидесяти в бордовой длинной накидке смотрит на него с вежливым любопытством и без страха, оглушенный. Это Бехнам Джанами… его щеку пересекает кровавый глубокий росчерк — видимо, от осколков светошумовой. И глаза красные от вспышек. В его взгляде презрительное оценивающее выражение. Так смотрят на муху, севшую на твою тарелку… без испуга — нелепо бояться мухи, но с досадным раздражением и желанием прихлопнуть. И Джонни делает самое простое — ударяет левым кулаком в его левое ухо, мимолетно отмечая вялость его челюсти, покрытой серебристой щетиной, и неустойчивость дряблой фигуры - в этой преступной иерархии он сытый генерал, а не солдат, ему нет нужды быть крепким телом. Тот валится под ноги на толстый ковер. — Браво-3-0, — он осекается, потому что Райли за его спиной… он не заметил, что тот следует за ним. Джонни судорожно вздыхает от облегчения, нервы на пределе. Ребра ломит от каждого вдоха, так бывает когда попадают в жилет, но он благодарен, что сегодня его шкура цела. Прайс рявкает в наушник, не давая ему отреагировать: — Обратно к тачке, Соуп, не хочу ставить прикрытие и шуметь!.. Джонни полностью солидарен с этой позицией. Хотя про шум — слишком поздно, они уже нарушили церемониальную тишину. Они с Гоустом подхватывают под руки обрюзгшего тяжелого Джанами. Его ноги волочатся по пыльному полу, теряется одна из мягких туфель. Глаза женщин и детей провожают их с ужасом. Будто обратная перемотка… к яркому провалу двери. И на выходе из здания лейтенант показывает Джонни остановиться, поднимает ладонь, потому что один из них должен прикрывать отступление… Даже если Соуп считает себя не лучшей кандидатурой для этого. Спустя три с половиной минуты от приказа кэпа они закидывают округлое тело Бехнама Джанами на пол автомобиля. Он недолго пробудет в отключке. Аллен кидает взгляд назад, кивает Соупу — удивительное уважение. А Газ топит педаль газа. — Пристегнитесь, дамы, — фамильярно рявкает он. Соуп не думает о том, почему капитан снова отправил его в пару вместе с Саймоном Райли, сняв свой собственный мораторий. Он поворачивает седой висок пленника, проверяя нет ли крови в ушах. Все чисто. Соуп всегда все делает чистым… даже то, что было безобразно грязным. ———————————— Прошу прощения за наличие залипших слов и предлогов—автопроверка на сайте недоступна, а новый редактор их слепляет при добавлении тегов курсива!.. спасибо всем за правки! еще хотела выложить сразу две главы- и 13ую, но решила не мучать. Так что скоро добью и ее)