Записки из папки с драконом

15 ноября. Люциус: Почему-то многие думают, что раз я родился весной, то должен любить грязищу, дождь, запах влажной земли. Но нет. Каждую весну я чувствую себя измученным и больным. По-настоящему хорошо мне становится лишь при наступлении зимы, когда все вокруг укрывает снег, и природу обнимает морозная тишина. В этом учебном году я особенно ждал, когда же, наконец, слякоть и голые деревья прикроет пушистым одеялом, а эти мерзкие лужи покроются льдом. Зима сменила осень в одну ночь: утром было даже больно смотреть в окно, так бело стало вокруг. Но, даже после пешей прогулки в одиночестве вокруг Хогвартса, я ощутил, что приход долгожданных холодов так и не принес мне желанного покоя. Терзания и сомнения нельзя было запрятать под слой льда и снега, они все сильнее разгорались в душе, выжигая меня изнутри, убивая надежду и уверенность, что я могу хотя бы что-то исправить. Со дня, когда я допросил Салливан, прошло немало времени, но я так и не узнал, что это за эмульсия кровавой Мэри, которую проглотила накануне Хэллоуина глупышка Блэк. В попытке разгадать загадку, я попытался разобрать рецепт по ингредиентам, но мне это не помогло. Только история появления геммофора заставила волноваться. Нечто, выросшее из крови невинных жертв вряд ли может принести здоровье и силу тому, кто ее принимает... Впрочем, я ни в чем не был уверен. Моей единственной надеждой был тот старик, темный маг, который общался с отцом. Мне была неприятна мысль об обращении к этому престарелому преступнику законов. Но кажется, помощи больше ждать было не от кого. Не старику Слизнорту же задавать подобные вопросы. И не идиоту в ярмолке и очках-полумесяцах. Я уже написал письмо отцу с просьбой устроить нам встречу на моих каникулах. Придется пренебречь своими планами на отдых в рождественском Хогвартсе и терпеть одиночество в запертом поместье. Ведь после той сентябрьской попойки отец не отпустит меня никуда. Кроме традиционного бала, конечно... И все ради нее. Ради Цисси. Удивительно, но у меня даже ни разу не возникало жалости к себе, от осознания, что Блэк вряд ли когда-либо оценит мою жертву. Мной владело необычное чувство, не похожее на простую влюбленность, сочетающее желание отдавать, защищать, заботится... Хотя, внешне глупышка Блэк в моей заботе не нуждалась. Она по-прежнему цвела, заставляя собой восхищаться всех. Отношение к ней со стороны окружающих не менялось. Мне же раздирала обида, что девчонке было не достаточно моего внимания, чтобы убедиться в том, что она прекрасна, и пришлось мудрить с мутными старыми рецептами. Признаваться себе, что я не смог ей должным образом раскрыть свои чувства, было выше моих сил. В то же время, мне пришлось признаться самому себе, что я ревную. Ужасно ревную к каждому, кто заговаривает с Блэк, даже к младшекурсникам. Невыносимо ревную к Нотту, который уже возомнил себя чуть ли не женихом Нарциссы. Придушил бы. Но рано. И потом, она точно его не любит. Ей просто льстит его внимание, я уверен.... Или нет. А не таков ли я как этот щеголь Нотт? Не хочется ли мне распутать тайну Блэк лишь потому, что есть желание сделать ее своей и только своей? Я ничего не уже не знаю. Я устал. Близок к тому, чтобы сдаться... 16 ноября. Нарцисса: Никогда не понимала Беллу, которая после людных балов, приемов и раутов долго спала, а поднималась наутро совершенно измученной и бледной. Свое состояние она неизменно объясняла утомлением от общества, чужих взглядов, болтовни... Как можно от этого устать? Наверное, в моей жизни творилось обратное: я слишком устала от уединения и теперь жадно наслаждалась вниманием, не желая, чтобы оно угасало. Временами в душе вспыхивал страх, что действие эмульсии временное. Тем более, я бесследно потеряла листок с рецептом и так и не смогла найти его. Но должна же была меня Берта предупредить о том, что результат необходимо закреплять! Не могла непревзойденная Салливан забыть о таком важном пункте! Буду честна, этот страх был не единственным, что терзало мою душу. Странности, неприятные моменты кружились дьявольской каруселью и отравляли мою новую жизнь. Например, стоит рассказать, что я потеряла привычный крепкий сон, который был моим наслаждением и так помогал восстанавливаться. В лучшем случае, я ворочалась всю ночь в пурпурном мареве, и, как говорили мои соседки, жалобно стонала во сне. В худшем, спасалась от уродливых чудовищ и всю ночь проводила в лабиринте, сотканным словно из туч, пытаясь найти выход. Прозвище Соня больше не было актуальным. Чтобы не бросаться на людей от собственной нервности и недосыпа, я старалась больше молчать, что оказалось трудным, так как меня теперь окружали поклонники, жаждущие общения. Три дня назад я проснулась от того, что надо мной склонилась Берта, которая зачем-то водила по моему лицу белым платком. Перепугалась до потери пульса. Мой вскрик, кажется, перебудил всю женскую половину слизеринской спальни. Странная зельеварка, конечно, оправдывалась тем,что пыталась провести обряд, отгоняющий мрачные видения, чтобы облегчить мои мучения. Но увиденное меня настолько напугало, что утром же я направилась к лекарю. Помфри не хотела давать мне снотворное, ссылаясь на возраст, но после тщательного осмотра изменила свое решения. Я стала принимать ее травяные настои, которые, впрочем, не приносили облегчения. Хотя прошло не так уж много времени с того момента, как я начала их принимать.... Наверное, паниковать рано. Вторым моим несчастьем стал бедняжка Барт. Неловкое гнетущее молчание, висящее между нами,привело к катастрофе. Сейчас я корю себя, что не объяснилась с пуффендуйцем раньше, и не дала понять что он не может даже мечтать о нашем сближении, ни то, что предпринимать шаги. За свою трусливость, которая никуда не делась из-за нового облика, я оплатила мучительным стыдом. Началось того, что неугомонный Нотт позвал меня на тренировку по квиддичу. Погода мало располагала к прогулкам, мокрый снег падал с утра не переставая,но я все же приняла приглашение и, разместившись на трибунах, читала, время от времени поглядывая в воздух, где носились игроки. Малфой, неповторимый слизеринский ловец, кувыркался где-то в вышине. Лениво наблюдая за его кульбитами, я тихо радовалась, что он оставил меня в покое... Мне даже казалось в тот момент, что он перестал меня пугать. Когда Люциус был спокоен и серьезным его даже можно было назвать красивым... Наблюдение мне скоро надоело, тем более, мантия промокла и больше не грело. Но как только, я собралась уходить, как услышала за своей спиной возглас: – Нарцисса! Заметив меня, чудик Брат тотчас побежал навстречу, как ребенок, увидевший мать. Золотистый шарф подметал грязный истоптанный пол. Нелепый вязаный коплак смешно торчал на затылке. Распущенные волосы были все усыпаны подтаявшими хлопьями снега – Нарцисса... – чуть ли не с придыханием прошептал он, приблизившись и не отрывая взгляда от моего лица, – Наконец-то мы с можем поговорить... Я не нашлась, что ответить. Не придумала, под каким предлогом отказаться и уйти. Хорошо, что чары скрывали мое смущение и истинные чувства. Хотя бы осознание, что мое лицо оставалось прекрасным, несмотря на волнение, придавало мне уверенности. Мы снова опустились на мокрую скамейку. Я с опаской поглядывала на пролетающих мимо игроков в зеленых мантиях. Не хватало еще, чтобы меня увидели в компании с пуффендуйцем. И к тому же, как я недавно узнала, магглорожденным... Оставалось только надеяться, что речь мальчишки окажется прямой и по существу. Но романтик-Джулиан не был бы собой, если бы изъяснился в этот раз коротко и ясно. – Ты... в последнее время будто стала еще красивее, чем раньше, – Барт переглотнул – На тебя так и хочется глядеть и глядеть... По моему телу пробежала мелкая дрожь. Он продолжил: – Помнишь, как мы за мхом ходили? Здорово так было... я... то есть, если тебе еще нужна будет какая-то помощь, я готов в любое время... с огромной радостью. В горле отчего-то стало ужасно тесно, словно от приближающихся слез: – Я вообще ради тебя... знаешь, готов хоть звезду снять с неба, – добавил мальчик, краснея до ушей. Отчего-то эта пошлая фраза, знакомая мне, потомственной аристократке по романам и стихам, в устах этого наивного влюбленного мальчика показалась настолько искренней, что сердце защемило. Он сиял, а я была готова провалиться под трибуны. Да что там под трибуны, сразу в преисподнюю, прямиком в огненную реку, чтобы мгновенно сгореть... Джулиан осторожно накрыл грубоватой теплой ладонью мое запястье: – Скажи... я тебе нравлюсь. Хотя бы немножечко? Зеленые с золотистым ободком глаза блеснули у самого моего лица. От него необыкновенно пахло влажным пергаментом. Никогда прежде я не встречала волшебников, с таким необычным ароматом... Нужно было ответить. Напомнить, что мы не пара, и никогда ей не будем. Что нам опасно встречаться и болтать, ему опасно даже хотеть быть рядом. Признаться, что я даже никогда не рассматривала вариант, что мне может понравится магглорожденный... Но я не успела: – Что это ты забыл на трибунах Слизерина, червяк? Пока я собиралась с мыслями, нас окружили. Это была та самая компания в полном составе, которая тогда еще, в сентябре улюлюкала вслед наряженной Лотте и обзывала меня компаньонкой. Теперь они, самые завидные слизеринские женихи, мокрые и злые, стояли вокруг нас. Я успела прочитать в глазах стоящего левее всех Малфоя какое-то хищное удовольствие и тотчас отвернулась. Нотт, язвительно-вежливый и устрашающий, наступал на Барта: – Чего молчишь, язык проглотил? Он нарочно поставил метлу на носок ботинка Джулиана, отчего тут пискнул и виновато залепетал: – Я... просто пришел поговорить с подругой... Его объяснение только накалило обстановку. Широкоплечий Грей грубо ткнул его сзади кулаком в спину: – С каких пор чистокровные – друзья грязнокровным малолеткам? Ты ничего не перепутал? – Прекратите, пожалуйста... – начала я и беспомощно осеклась. Сердце вопило, что я должна защитить друга, которого так бессовестно оскорблял Нотт, Грэй и был готов оскорбить Малфой. Но ум напоминал, что стоит мне проронить хотя бы слово, меня саму сочтут изменщицей традициям и устоям родного факультета, да и в целом, своей семьи и окружающему обществу. Мне это было не нужно. На Слизерине мне не простят слабости. И потом... молчание давало шанс, что несчастный влюбленный сочтет меня предательницей и плохим другом, разочаруется и сам прервет общение, чем облегчит жизнь себе и мне. Поэтому оставалось разыгрывать искренний испуг и смущение. На мою жалкую попытку защитить пуффендуйца никто не обратил внимание. Парни все больше походили на хищных зверей, ощутивших запах крови. Несчастного Барта уже открыто тыкали, толкали, перекидывая друг другу, будто мяч, и осыпая обиднейшими словами. А он лишь прикрывал голову, жалобно поглядывая то на одного, то на другого своего мучителя. Шапка и шарф с него упали, и здоровяк Грэй успел пару раз наступить на них. – Что с ним сделаем? Этот мерзавец ведь не с первый раз рядом с ней! – неожиданно вспомнил молчавший до этого Малфой. – Вопрос еще, кто из нас мерзавец! – внезапно твердо отозвался Барт, глянув ему прямо в глаза. – Что ты сказал, червяк? – Нотт тотчас грубо приподнял его за капюшон мантии, словно собираясь задушить. Я поняла, что это конец. Мысли заметались в голове со страшной скоростью. Да,Я хотела, чтобы Барт отстал. Но быть избитым он точно не заслуживал. – То и сказал, что ты – мерзавец... – твердо голосом повторил Джулиан, словно не понимая, на что он нарывается, – Только мерзавец станет пугать девушку ради удовольствия! Еще бы она не попросила меня тогда помочь тогда, в лесу! Какой ты после этого честный аристократ? Кто ты вообще после того, что выкидывал рядом с ней? Грей уже занес кулак для удара, когда Малфой, гадко улыбнувшись, предложил: – Не надо, Дэви. Раз червяк сомневается в том, что я достоин своего имени и рода, пусть докажет это на дуэли! Согласен, Барт? – Согласен! – хрипло каркнул пуффендуец, вырвавшись наконец из пальцев Нотта. Мне было этого достаточно. Стряхнув оцепенение, я выбралась с трибун и бросилась к школе. Наткнувшись на первого же старосту (им оказался долговязый гриффиндорец), я быстро и коротко рассказала ему, что на трибунах готовится избиение младшекурсника. В тот момент, мне было плевать, что у Слизерина могут отнять очки. Поделом! Главное, что Барта не подвергли еще большему надругательству и насмешкам... Да, он полез со своими непокорными мечтами куда не следовало. Но не им было судить наивного мальчишку. Тихо проследив, чтобы задир сопроводили к декану, а Барта, которому все-таки подбили глаз, – в больничное крыло, я направилась в библиотеку, где снова, впервые за долгое время забилась за штору, чувствуя себя несчастной. "Если тебе еще нужна будет какая-то помощь, я готов в любое время... " Никто их моих новых поклонников не говорил мне такого. Про луну или звездочку с неба, про все цветы планеты, про фамильные сокровища и горы галеонов, даже про редкую прооду сов с жемчужными перьями вспоминали. Но быть со мной в любое время... Полюбить меня еще неловкой девчонкой, напоминающей нахохлившуюся уточку. Видать, магглорожденный Барт обладал тем, что называют в книгах зорким сердцем и смог разглядеть то, что было укрыто для других под смущением, стеснением, неловкостью. И мне было крайне мерзко и стыдно от осознания, что скорее всего, сегодня он разочаруется, увидев, что я не пришла к нему на помощь. А потом, расстроится, когда я не приду к нему в лазарет, хотя и очень хочу навестить, обнять, поблагодарить за самые теплые в моей жизни слова, согревшие душу, которых я скорее всего больше ни от кого не услышу. Поблагодарить за то, что попытался защитить хотя бы на словах от Малфоя, которого все вокруг поощряли и оправдывали, не веря что благовоспитанный аристократ способен на низость по отношению к юной леди. Почему маленький Барт не родился в семье чистокровных...