выпускной альбом

Первые пробники проходят быстро. Света успевает получить от отца хорошенько за то, что провалила математику. После этого Токарова жалуется Маше и та принимает её у себя в гостях пока родители уехали к бабушке. Она даже обрабатывает синяки и ссадины на худеньком теле, а после целует нежно каждый участок и шепчет ласково: — Светозаврик мой… Боль не чувствуется будто, потому что о ней заботятся и её любят. Впервые, наверное, за всю жизнь, не считая младшего брата. Романова помогает с учёбой. Она потрясающе решает варианты по профильной математике, отлично знает русский и… Почему Токарова не замечала, что Маша настолько разбирается в учёбе? Она всегда только на пухлые губы смотрела и на замечательные глаза… Айыллаана в это время забивает немного на учёбу и просто проводит время с Кариной. Они курят на балконе девятого этажа, смеются и много целуются. Долиашвили иногда даже жалуется, что губы болят, но в итоге первая лезет за самыми любимыми губами. Сегодня уроков нет, был лишь пробный экзамен, после которого все ушли по домам. Карина, что не удивительно, пошла с Макаровой к ней домой. Уже там, зажимая между губ розовую ашкьюди, Долиашвили выдыхает, падая на мягкую подушку: — Как думаешь, что будет после экзаменов? Оел ложится рядом и смотрит так честно-влюбленно, что дыхание захватывает. Она отвечает с улыбкой: — Жизнь. Будем с тобой гулять вместе, может в один уник поступим… Благо мы даже возраста одного. Карина смеётся и переворачивается на живот. Она забирается на Айыллаану. В комнате ужасный хаос, но им хорошо в этом хаосе. Из окна светит яркое солнце и… Черт, Оел такая красивая! Долиашвили целует ее и слышит грудной смех. Ощущает цепкие пальцы, что сжимают волосы и тихо стонет, потому что это… вау просто. Оставляя нежные поцелуи на челюсти и на шее Айыллаана спрашивает хрипло: — Ты… Ты бы хотела сегодня? Карина сглатывает и шутит: — Нет, только после свадьбы. Макарова смеётся, ставит небольшой засос на ключице, тянет неловко толстовку Долиашвили вверх и спрашивает ещё раз: — Хочешь? Я… Я буду нежной. Это звучит настолько неловко и открыто, что Карина жмурится и бормочет, закрывая красное лицо ладонями: — Блять… Оел, ну рот… Ну займи его другим делом, а? Смущаешь! Айыллаана смеётся, отбрасывает в сторону чужую кофту и та падает на подоконник. Макарова рассматривает чужое тело и накрывает его своим. Говорит тихо на красное ушко: — Все в порядке. Доверься мне. Карина уже доверяет. Она смотрит в тёмные глаза и кусает губы, чуть позже тихо стонет и немного царапается, потому что хорошо. Никогда так хорошо не было. Руки Айыллааны стягивают белье, оставляют Долиашвили полностью обнаженной и открытой. Поцелуи покрывают тело словно одеяло, греют и заставляют извиваться на простынях. Оел шепчет: — Вот так… Умница. Макарова пальцами скользит туда, где влажно, где жарко и безумно приятно. Она слушает хриплые тихие стоны, смотрит в яркие голубые глаза и целует в уголок губ. — Ты… Ты в порядке? Не больно? Двигает аккуратно пальцами и Карина, красная от смущения, отвечает: — Я… Мне хорошо. Не останавливайся. Просит и смело разводит ноги шире. Айыллаана кивает, разводит пальцы внутри сильнее и ускоряется. Закат, солнце отражается на стене, у соседей играет какой-то рок, это добавляет атмосферности. Макарова целует нежно и страстно, двигается быстрее, вбирает в рот соски и шепчет: — Давай. Давай, Долечка. Происходит пик, который заставляет Долиашвили потеряться в удовольствии. Заставляет зажать руку между ног и громко застонать. Спустя час, наверное, Долиашвили приходит в себя. Макарова обнимает её, они лежат под тёплым пледом и… — Охуеть. Мы… Сделали это. Оел смеётся и чмокает Карину в висок. Смотрит на их переплетенные руки и тянет их к себе. Целует костяшки: — Ага. Я… Рада. Мне хорошо с тобой. Я не знаю, надолго ли мы вместе, но… Моё время для тебя сейчас. Долиашвили вздыхает: — Надеюсь, у нас много времени. Ты моя первая любовь и… Романтичная хуйня, но… Я хочу, чтобы ты была любовью на всю мою жизнь. Они обе этого хотят.

***

— Светулька! Светка! Светка, результаты ЕГЭ пришли! Давай посмотрим! Уже в июне, когда почти все экзамены сданы, Токарова стоит около ворот школы и ждёт Машу. Увидев её, одетую в юбочку и в рубашку, счастливую такую, она широко улыбается и обнимает Романову. Та виснет, целует в щеку и прыгает: — Ух, надеюсь, что на всех предметах по девяносто есть! Специально не смотрела по другим предметам, чтобы разом глянуть, помнишь? Токарова кивает и, обняв Машу за талию, ведёт её к себе домой. Мама ушла пить, поэтому дома тихо, а брат у друзей шатается. Уже внутри квартиры Романова целует Свету и тяжело дышит, быстро расстегивая свою рубашку. Увидев красивый бюстгальтер Токарова жмурится и шепчет: — Подожди. Я… Не хочу сейчас. На деле она просто боится сделать что-то не так, обидеть. Токарова облизывает губы, пока Маша, уже красная от смущения, опускает руки и отходит: — Прости, я просто думала… Мы же уже столько месяцев вместе, мы. Мы взрослые люди. Света кивает, рассматривает такую красивую и родную, такую замечательную… — Я хочу. Но я боюсь… Типа, это же охуеть серьёзно. Романова улыбается и тянет Токарову к себе. Она видит в её комнате кучу красок, карандашей и холсты. Видит альбомы, множество рисунков и саму себя. Смеётся: — До сих пор голую меня не нарисовала? Света краснеет: — Нет. Я не хочу придумывать. Маша толкает Токарову и забирается на неё сверху. Стягивает свою рубашку и остается в юбке и в белье. Шепчет, заставляя на себя смотреть: — И не надо. Рисуй меня по памяти. Целует страстно, потому что давно хотела, она оставляет поцелуи на шее Светы и тяжело дышит. Просит: — Расстегни… Мой лифчик. Токарова дрожащими пальцами цепляется за застежку. Минуту пытается расстегнуть, но не выходит. Маша мягко смеётся и заводит руки за свою спину. Она хрипло шепчет, откидывая кружево прямо в мольберт: — Смотри на меня. Пожалуйста. Я давно хочу… Мы уже выпускницы. И Токарова смотрит. Смотрит на округлые полушария средних размеров, на розовые соски, на плоский животик и на юбку. Сглатывает: — Ты… Вау. Очень вау. Романова хохочет, кладёт прохладную ладонь на свою грудь и шепчет: — Вот. Трогай. Света сжимает совсем нежно упругую кожу, дышит тяжело, потому что давно представляла это, потому что хотела, но стеснялась. Маша тянет свободную руку Токаровой себе под юбку и кладёт на лобок. Им обеим восемнадцать, но смелая почему-то только Романова. — Пожалуйста, Светозаврик… Ну же! Влажная, горячая. Света смотрит на то, как Маша закатывает глаза, стоит скользнуть по клитору пальцами и размазать смазку, смотрит, как пухлые губы открываются, слушает мелодичные стоны. В голове уже картины, яркие и красивые, она уже знает, что напишет. Токарова ускоряет движения пальцами, делает все, как делает сама себе и наслаждается. «Чего я так боялась?», — Света сгибает пальцы и шепчет: — Красивая. Ты очень красивая, Маша. Романова всхлипывает и двигает бёдрами, продолжая сидеть на бёдрах Токаровой. Её грудь двигается безумно притягательно, Света сжимает её куда увереннее, чем раньше и слышит вскрик. Маша сжимается на пальцах и опускает голову. Лбом тычется в лоб, хрипло говорит: — Да-а… Хорошо. Спустя час Романова, смущенная до безумия, сидит на белых простынях, а Токарова стоит за мольбертом и вырисовывает контуры нежного тела. — Ну Све-е-т! Маша сжимает в пальцах простыни, но не закрывается, потому что её попросили не делать этого. Она в юбке, с растрепанными волосами и с горящими глазами оказывается на тонкой бумаге. Все-таки этого Романова и хотела. Хотела оказаться обнаженной на листах бумаги. Она вздыхает и заглядывает в телефон. Кричит вдруг: — У меня два предмета на сто баллов! Два! О боже, Светка! Я поступлю в вуз! Токарова улыбается, целует Машу и хвалит её куда больше, чем мать. Сама же радуется своим средним баллам, прижимает любимую к себе и просто... Замирает. Они ещё не знают, что Света станет известной молодой художницей и откроет свою картинную галерею, где главной музой будет являться девушка с мягкими чертами лица, с добрыми большими глазами и со счастливой улыбкой.

***

— Ой, а че это за чикса? Карина прижимается к Айыллаане и рукой указывает в сторону. Макарова, одетая в смокинг, улыбчивая и радостная тому, что сегодня школа окончательно закончена, отвечает: — Это моя сводная сестра, Виолетта. У нас отец один. Долиашвили шокированно смотрит на Оел и та поясняет: — Она в Питере жила, мы не общались два года, а до этого не так часто. Малышенко идёт к ним с широкой улыбкой, рядом темноволосая девушка с татуировкой «Индиго» на шее. Вилка говорит радостно: — Оел, поздравляю! Бро, ты машина, закончила столько классов! Горжусь, короче! Бухать пойдёшь? Карина ржёт, когда приятельница Виолетты шлепает её по заднице и, прижимая к себе, шипит: — Не спаивай детей, Ви! Долиашвили слышит бурчание о том, что все уже совершеннолетние, но мысли лишь об Айыллаане, что смеётся и вырисовывает круги на животике Карины под красной рубашкой. Иногда дружба оказывается чем-то большим. Об этом можно смело говорить, видя, как Маша прижимает Свету к стене и страстно её целует, или видя, как заботливо гладит мягкие волосы и целует в макушку. А в выпускном альбоме множество фотографий, где они вместе. Где глаза блестят от любви и радости и где формируются семьи. Никто не может сказать, что это навсегда, но это явно надолго.