Последствия переутомления

      Приглушенный свет лампы, в лучах которого можно было рассмотреть кучи мелких хаотично витающих пылинок, спёртый, горячий и душный воздух драл лёгкие. В комнате, видимо, давно не проветривали и не делали влажную уборку.              Да что там влажную, никакую уборку тут давно не проводили. Об этом ярче всего говорили кучи бумаг, беспорядочно разваленных на столе и рядом с ним.       Под ногами, рядом с ковром, на подоконнике. Окрашенные в тёмный тон обои едва были видны сквозь бесконечные вырезки из газет и статей, местами соединёнными красной нитью с узелками на канцелярских кнопках.              Страшные черно-белые лица, своими глазами словно хотели раздробить все кости в пыль, а сердце утопить в крови, кричащие заголовки яркими свинцовыми буквами выделялись на фоне выцветшей газетной бумаги.              В углах у пола и потолка, на давно не работающей люстре сплелась паутина. Маленькое насекомое трусливо поджимало лапки, уползая в непроглядную темноту.              Хозяин комнаты, сгорбившись, как от приступа сильнейшей боли, корпел и трудился за столом. Его босые ноги подрагивали от холода или все-таки стресса. Синие губы были поджаты, ноздри с усилием втягивали тяжёлый воздух.       Пальцы что-то не переставая перебирали, подчеркивали, правили, писали, взгляд красных глаз метался из стороны в сторону не зная за что ухватиться, как жук за соломинку в пасмурную погоду.       Вдруг тишину беспрестанной работы разбавляет вибрация телефона на столе. Журналист никак не собирается реагировать на пятнадцатое за сегодняшний день уведомление, но уши начинает резать от громкого рингтона звонка. Он, даже не отрываясь от прочтения очередной статьи в интернете, тянется рукой на источник шума.       Но какого же было его удивление, когда он понимает, что его попыткам нащупать орущий телефон не суждено увенчаться успехом.       Наконец оторвавшись от текста на экране, Линч принимается лихорадочно разгребать завалы на рабочем столе, дабы найти телефон. Немного усилий и гаджет оказывается в руках, а на смену громкому рингтону приходит телефонный разговор.       - Ёу, Линч, ты чё не отвечаешь? Я тебе всё пишу-пишу.. - раздаётся знакомый голос по ту сторону трубки, после чего тот, кого спрашивали, начинает уставше потирать переносицу и что-то недовольно бормотать себе под нос.        - Джон, я же говорил тебе не отвлекать меня, - с нотками раздражения и усталости, не дослушав, отвечает Линч.        - Да ёк макарёк, Линч! Ты меня слышишь вообще? Я говорю «готовься принимать гостей»! А всё остальное меня не волнует.       Не успевает журналист было выругаться на своего назойливо-заботливого друга, как звонок завершается быстрым «Пока. Жди меня».              Поняв, что отвертеться от нежеланного гостя не получится, Линч откладывает телефон на стопку бумаг и закрывает лицо руками, потирая его.       - О боже, - лишь проносится в голове до жути уставшего мужчины. Но делать нечего, нужно хотя бы переодеться перед чужим приездом и.. Убрать весь этот завал? Ну точно нет, никак нет. Первого будет достаточно.       

***

       Гул недавно включённого кондиционера разбавляет стук во входную дверь.        - Иду-иду, - надеясь на то, что его слышат снаружи дома, кричит Линч, вальяжно направляясь открывать дверь.              Деревянная дверь медленно отворяется и впускает внутрь дома долгожданного гостя. - О боже, Линч, ты ещё больше засрался! - начинает высказывать нежеланные претензии гость в своём традиционном, любимом бежевом свитере с синей полоской и непонятными узорами на ней, хозяину дома.       - Вот скажи честно, тут когда последний раз убирались? – деловито спросил Джон, для вида топнув ногой по придверному коврику. Моментально поднялся клуб пыли, полностью охватив стопу.              Шокированные и сбитые с толку глаза уставились на неловко переминающегося с ноги на ногу журналиста. Весь вид его говорил о неловкости, но глаза так и кричали: "Пиздуй отсюда мать твою!".       Но, разумеется, так ответить он не мог.              Все ещё страдающий от неловкости и накатывающего приступа смеха Линч вспомнил про пакеты в руках друга. Но, спохватившись, писатель посильнее обнял пальцами ручки, бросив:       – Если ты сейчас освободишь мне руки, придётся бить тебе ебало, Ах- Ха - Ха, – в привычной полу шуточной манере ответил Джон, проигнорировав попытку помощи и, надев тапочки, расслабленно пошёл по знакомому коридору в сторону кухни. Пожав плечами на выходку друга, Линч пошёл следом.              Расставив продукты по столу и стульям, уровень суеты начал значительно повышаться. Возбужденный отсутствием сна мозг журналиста яро начал выдвигать ошибку и запрашивать перезагрузку. Оставалось, только устало вздохнув, закрыть глаза и сесть на не занятый покупками стул из тёмного лакированного дуба.       – У тебя тут что, мышь повесилась? ИУУ! – Шокированный полным отсутствием еды Джон посмотрел в угол, где стоял уже давненько прокисший суп, источавший дикое зловонье.       – Линч, кто похитил твой Новый год? – встав в позу "руки в боки" рядом с холодильником, возмущённый Джон смотрел на журналиста.              Для Джона, как для человека, любившего поесть, что знали все, подобное состояние чужого холодильника вселяло лишь ужас. Да, он не надеялся на какие-то залежи мяса и стейков у своего приятеля, но видеть одну единственную банку говяжьего бульона на весь холодильник, и ту испорченную, было удручающе.       - Ох, приятель, приятель.. - случайно вырывается изо рта.       - О боже, Джон, отстань а. И без твоих комментариев тошно, - закрывая лицо руками и вновь потирая его, отсекает журналист.              Несмотря на то, что Егор недавно умывался холодной водой, мозг отказывался приходить в адекватное состояние и нормально функционировать.              Джон продолжал что-то бубнить на фоне, в прочем, как всегда. Разве что, сейчас почему-то его нескончаемый бубнёж ощущался как какой-то трепет.. Мамочки? Наверное, у Линча совсем поехала крыша, как все ему говорят, раз он начал развивать эту мысль дальше и представил Джона в красном фартуке, стоящим у плиты его кухни.              Осознав, куда направляются его мысли, мужчина не придумывает ничего лучше, кроме как ударить себя по лицу, что он и делает.        - Линч, ты придурок?.. - наблюдавший за этим непонятным жестом и за тем, как до этого журналюга слабо лыбился, пялясь куда-то в стол, задаётся риторическим вопросом Джон.              Журналист никак не реагирует на оскорбление и, кажется, даже не собирается. Писатель с сомнением подходит к своему другу, огибая кухонный стол, и протягивает свою ладонь к чужому лбу.        - Вроде температуры нет, - изрекает Джон - "Сходи-ка лучше искупнись в холодном душе, дружище. А я пока готовить начну."              Ощущение чужого прикосновения руки к своему лбу заставляет Линча прийти в себя, но не успевает он осознать, что произошло, как его уже заталкивают в ванную комнату, легонько хлопая дверью.        - Только давай быстрее, я не хочу всё один готовить! - возвращаясь на кухню, кричит писатель Линчу.              В мутном зеркале Линча встретило серое, осунувшееся лицо с полузакрытыми глазами за веерами трепыхающихся ресниц.              Устал. Он смертельно устал и голоден. Все происходящее выматывало его, выжимало все соки, как воду из тряпки, крошило кости и перевязывало вены и сухожилия.       Дрожащими пальцами журналист напряжённо уперся в борты раковины. Ладони моментально обдало холодом, прошедшим током от подушечек пальцев и до мозга, что даже кожа на голове начала неметь.              Это он. Все тот же человек, ничего не изменилось. Всё шло своим чередом, жизнь вокруг была той же, медленно крупица за крупицей, как в песочных часах, часы сменяли дни, дни недели, а те месяца. Но сам он будто застрял во времени. Вся его жизнь застряла в одной комнате, скатилась на стуле и провоняла весь воздух зловоньем неизвестности и неизбежности. Из отражения на него смотрела какая-то тёмная муть, перемазанная и кривая.              Чтобы отвлечься от небезмрачных мыслей, Линч грубо потёр лицо двумя руками, из-за чего оно сразу из синюшного стало серо -бордовым. Ведя борьбу один на один с ломающей кости усталостью, мужчина лениво раздевался, отбросив мысль принимать контрастный душ прямо в одежде.              Мягкие струи воды скатывались по подтянутому, истощённому телу, задерживаясь во впадинках ключиц и колечке пупка.             Холодно, тепло. Тепло, холодно. Быстрая смена температуры придала ему тонус и свежесть.              Оставив часть усталости за закрытыми дверьми ванны, Линч неспешно пошёл в сторону комнаты, где Джон настраивал ненавязчивую музыку, сочетая её с собственным ворчанием.              Облокотившись на косяк двери и приняв закрытую, но комфортную позу с сомкнутыми руками, журналист подумал, что его друг очень даже милый в этой собственной суете и бытовухе. Неосознанно улыбнувшись своим мыслям, Линч привычно спрятал эмоции за напускным спокойствием и отстраненностью.       – О, ты здесь. Ну как, полегчало? – писатель чуть подпрыгнул от неожиданного появления гостя, но сразу успокоился, когда его мозг обработал полученную информацию и понял, что это Линч. Чувствуя превосходство и победу в мнимой борьбе, Джон самодовольно скривил губы в подобии ухмылки.       – Да, спасибо, сейчас куда лучше. – журналист поменял позу и встал около стола, уперевшись согнутым коленом в стул.       – Конечно, я всегда прав. Странно, что ты только сейчас это понял, – восторженно хмыкнув, писатель почесал макушку шоколадных волос и, задержавшись в проходе, в пол оборота кинул, – Позови, когда вода закипит.       – Ты куда? – не понимая, за что на него свалили такое "сложное и тяжёлое" задание, Линч недоуменно посмотрел на друга, то-ли от первого, то-ли от мимолетного непонимания куда уходит друг.       – Таблетку выпить, не переживай, неженка, горячая вода на тебя не нападет, если ты последишь за ней минуту.              Привычно поджав губы и закатив глаза от обыденной колкости друга, Линч пару секунд последил за фигурой, пока она не скрылась за поворотом.              Джон не наврал. Вода действительно его не съела, не напала на него и т.д., она вообще в принципе ничего ему не сделала, просто мирно булькала себе в стальной кастрюле с овощами.              Вздохнув от собственной детской наивности, журналист потёр большим пальцем руки маленькую трещенку на деревянной столешнице, подковырнув её ногтем, задумываясь о чем-то своём.              Шлепок по голове снова вернул его в реальность кухни, словно если бы он спал и его окатили ледяной водой.       – И что ты тут пары нюхаешь, я попросил посмотреть, но не так же детально, Ах - ха- ха, – вдоволь похихикав и деланно громко прицокнув напоследок, Джон толкнул Линча бедром, чтобы тот освободил место у плиты.       – Что за таблетки ты пьёшь? – пропустив монолог друга мимо себя, журналист озвучил волнующий его мозг вопрос.       – А? Это просто успокоительное, знаешь, довольно неплохая вещь, тебе тоже бы не помешало.             – ...              Линч не находит что ответить и решает тактично промолчать, не развивая эту тему дальше.       

***

      Где-то через полчаса парни заканчивают с готовкой основного гарнира и оставляют его тихо тушиться на плите, чуть прикрыв крышкой. Запах тушёных нафаршированных перцев с другими овощами распространился по всей кухне, так и соблазняя сиюминутно накинуться на блюдо, залив всю столешницу и стены кухни соком, словно кровью после чрезвычайно жестокого преступления.              Не отводя взгляда от шкворчащей сковороды, Линч фоном слушал монологи Джона, который сейчас, видимо, возомнил себя кулинарным шефом и вещал свои речи "профессионала" в этом деле.        - Линч, алло, - наконец обращаются к журналисту - Харэ так околдовано пялиться на эту сковороду. Никто её без тебя не съест, - якобы заверяя в своей честности, рядом стоящий Джон слабо приобнимает заворожённого друга за плечо, глядя на него.       - Д-да, Джон, думаю ты прав, - чуть заикаясь отвечает Егор, через силу пытаясь оторвать взгляд от кухонного предмета.       Вновь прикосновение, вновь именно это приводит его в чувства, выводя из прострации.              После этого ребята переходят к оживлённому нарезанию салата.       В ход идёт все, что только попадается под руку: лук, свёкла, кукуруза, немного петрушки.. Натирание свёклы достаётся Линчу, в то время как Джон отчаянно борется с луком, который стандартно заставляет глаза слезиться.              Лук оказался настолько сочным и свежим, что Джону приходится даже снять на некоторое время свои очки, дабы продрать глаза от этого злосчастного запаха. Пока голубоглазый писатель беззвучно ликует, закончив с коварным овощем, Линч тоже заканчивает тереть свёклу, сам того не заметив. Он, словно ребёнок, не способен сдержать своё любопытство по отношению к действиям друга. Видимо, долгая изоляция имела свои последствия не только в виде заторможенности и сумасшествия, но и в виде отвыкания от чужого общества, присутствия хоть кого-то рядом.        - Не пялься, - непонятно откуда, но строго проносится в голове журналиста, таки пугая его и заставляя последовать указанию.              Егор начинает метаться взглядом по столешнице, словно пойманный за преступлением, после чего обращает внимание на свои побагровевшие кончики пальцев.              Пока Джон ловко забирает и скидывает натертую свёклу в салатницу, Егор стоит как вкопанный.        - Земля.. - бубнит себе под нос журналист, когда Джон с улыбкой поворачивается в его сторону, возвращая тёрку.              Голубые глаза за круглой оправой очков начинают неверяще бегать из стороны в сторону, то на лицо Линча, то на его руки и обратно. Писатель стоит так пару секунд, после чего порывается увести Егора в ванную комнату.       Парень берёт чужие ладони в свои и, аккуратно включая холодную воду из-под крана, начинает самостоятельно отмывать их от фиолетово-бардового сока.              Отмыв чужие ладони, писатель удаляется из ванной комнаты, оставив живого овоща одного стоять напротив зеркала. Вскоре он возвращается со стаканом в руках и отдаёт её в чужие мокрые ладони, после ловко открывая чужой рот и закидывая туда таблетку с следующим за ней глотком воды.

***

      Журналист сидит на дубовом резном стуле в своей кухне. В голове после принятого им ранее лекарства стало непривычно тихо. Рой тревожных мыслей, что до этого не мог угомониться ни на минуту, затих. Нет, исчез, словно его никогда и не было.       В голове было даже настолько тихо, что собственный мысли приходилось связывать через силу. Но Линч пытался делать это изо всех сил, т.к что-то в груди упорно не давало ему отрубиться прямо на стуле перед человеком, оказавшем столько заботы за такой маленький промежуток времени.        - Ээ.. Ладно, сам разберусь, где огурцы твои стоят, - не допытавшись ответа от втыкающего в стену друга, говорит Джон сам себе, после чего уходит в подвал, открыв тот спизженными ключами.              Как только кудрявая макушка и назойливый голос шатена пропадают, на кухне раздаётся громкий хлопок чьей-то ударившейся со всей дури головы о стол.       Кажется, вместе с исчезновением Джона из поля зрения это "что-то в груди", что не давало журналисту вырубиться ,пропало тоже.              Сон моментально забрал его в царство грёз, а разум заволокло черной непроглядной дымкой. Мысли, казалось, навечно потеряли связь и ясность. Каждая мышца начала расслабляться, а тело словно обмякать.              Его мирный сон, словно тихое озеро, прервал хлопок – камень, почему от соприкосновения мозга с громким звуком – воды с ударом, тут же начала распространяться тревожная рябь, но в конце концов все-таки рассеялась и спокойствие восторжествовало. Один бог знает, что ему снилось, но его брови, резко сошедшие к переносице, образовывая две кривые морщинки, начали расходиться.       – Линч! Линч, мать твою, проснись! – зычный голос писателя окончательно пробудил его от оков сна, словно желая согреться его окатили ледяной водой.              Пара неясных глаз непонимающе уставилась на друга, тормошащего журналиста за плечи. Разум его все ещё был на границе между сном и явью, но лёгкая, пробивающая последние стены боль в плечах окончательно вернула Линча на землю, в его дом, его кухню.       – Что происходит?! – уже озадаченно спрашивал журналист Джона, глаза которого метались по лицу друга, а плечи слегка дрожали.       – Портал! Он сам открылся! Ты понимаешь, блять, открылся снова! – не переставая кричал писатель.              Джон не сказал и половины, как в комнате похолодало так, будто они были на вершине Эвереста в одних плавках. Кожа на голове Линча онемела, а поясницу начало пробивать крупной дрожью. Казалось, эти несколько слов высосали из него всю кровь и вывернули душу наизнанку.              Крепко сомкнув зубы и поджав губы, журналист ринулся к подвалу, догоняемый приятелем. Его тело переполняла энергия и резкость. В мимолетных мыслях Линч логично уверял себя, что это та необычная таблетка.              Перепрыгивая сразу через две, а то и три ступени, оба парня уставились на портал. Черта с два, он реально включился!              Не было никаких подарков, записок от Болтона или ещё чего-то. Только темно-синяя, почти чёрная дымка, в середине сияющая белой дырой – завесой портала. Все полотно периодически проходило тонкими линиями разрядов тока, за секунду сменявшим свой цвет от серебристого до синего, потом фиолетовый и растворялись.                     В этот раз этот разлом не был таким спокойным, как в прошлый, завеса все время колыхалась, словно бы имела разум и могла сопротивляться и в добавок периодически глухо трещала, а края серебрились пылью.       Глаза обоих были переполнены замешательством на грани с безумным сумасшествием, но лица спокойны, пусть и было ощущение, что все тело медленно покрывается инеем в летний жаркий вечер.              Линч сделал первый, как бы пробный шаг к порталу, с каждым вздохом воздух был все тяжелее и тяжелее. Джон пошёл за ним, уверенно остановившись рядом, слегка задев своим плечом чужое.              Несмотря на полную отстраненность мыслей, последний жест не уклонился от него и последние крупицы спокойствия ухватились за него, как за спасительную соломинку.              Две пары глаз, до краёв полных решимости, наконец, встретились. Страх и безрассудное стремление, то, что их объединяло.       – Линч, давай уйдём, я блять не хочу во второй раз переживать всю эту хуйню, – отвернувшись от приятеля, писатель недоверчиво уставился на потрескивающий портал, но глаза его смотрели в пустоту, – надо найти способ его вырубить.              Аккуратно парни подошли к датчику, но их лица мгновенно прошило ужасом. Все кнопки исчезли, а из развороченного металла торчали клубки проводов!       – Чего?! – теперь пришла очередь удивляться Егору. Он точно не делал ничего такого, этого просто не могло быть. Кто-то точно чего-то от них хочет, хочет, чтобы они зашли в портал!       – Нет, это какой-то пиздец, братан... – обречённо, почти не размыкая губ, невнятно пробормотал Джон.       – Может это новые испытания от Болтона? – озвучил единственную пришедшую на ум мысль журналист.              Даже, казалось, после недолгого сна его мысли и действия были поразительно энергичными и живыми. Или же все таки это та таблетка Джона..       – Может где-то на самом проходе есть кнопка, я уверен, что она не может быть единственной, – последние слова ещё не успели сорваться с губ Линча, но он уже устремился в левую сторону железного обруча портала, – проверь справа, где-то она должна быть.              Полных решимости парней, как только они ещё сильнее приблизились к порталу, начало закутывать серой дымкой.       – Да что за черт!?       – Блять!?              В унисон выкрикнули друзья перед тем, как против их воли портал сам начал засасывать их! Все произошло так быстро, что они даже глазом моргнуть не успели!              Всего через секунды три их выкинуло с расстояния полутора метров от земли. Головы и спины обоих моментально прошило тупой болью от столкновения с грубой плиткой. Линч пару раз кашлянул слюной вперемешку с кровью под выкрики писателя.       – Джон, ты живой? – обеспокоенно спросил у темноты журналист.       – Живой я, но этот блядушный портал переместил нас черт знает куда!              Линч перевернулся со спины и начал шариться по каменной плитке руками. Кожа начала покрываться мелкими царапинами от неровной плитки, но он продолжал отчаянно что-то рыская искать.              Подползший на шум к нему Джон, дрожа то-ли от холода, то-ли от боли, остановился в метре и тоже начал что-то искать.       – Что мы ищем то?       – Зажигалка, она была в кармане, где-то тут, – переместившись руками на штаны, он начал сам ощупывать себя, пока наконец рука не остановилась на нагрудном кармане, – Чёрт, вот она.       – Линч, блять, ты идиот?              Пару раз чиркнув по кнопке, в лицо сразу же ударил свет, заставляя невольно зажмуриться, – не больше чем ты.        Закатив глаза от едкости друга, Джон отвернулся, чтобы осмотреться. Журналист сделал то же самое.       – Что за шум?!              Где-то в пятнадцати метрах от них раздался глухой стук, отдающий эхом на всё тёмное и, судя по всему, не маленькое помещение.       В глазах сначала рябило, но стоило проморгаться пару раз, как они начали привыкать к темноте.              Обернувшийся на звук вместе с Джоном Линч увидел пару поваленных на пол, уже заржавевших металлических шкафов. А за ними виднелся бетонный проход с разрушенным косяком, который вёл в тёмный коридор. Вновь волна холода прошлась с головы до ног, но теперь это были не мурашки, а холодный поток ветра из коридора.       Вслед за ошеломляющим ветром раздался рёв, приводящий парней в чувства, словно гром.              Джон ни секунды немедля начал внимательно осматриваться в поисках укрытия. Линч потушил зажигалку и молча делал то же самое.              Тело до сих пор покалывало болью от недавнего падения, но адреналин помогал сосредоточиться на выживании.              Наконец пара тёмно-зелёных и голубых глаз пересекаются, безмолвно давая понять, что никто ничего не нашёл.       Они находились в тупиковом сером помещении, напоминающим недоделанный склад, с потолками под три метра. Убежать было некуда, а спрятаться можно было лишь за парой ржавых ящиков, что стояли вдоль стен. Лишь одинокий резной стул, кажется, ещё с совкового периода гордо стоял в центре.              Джон продолжает молчать и поджимает губы, боясь лишний раз вдохнуть. Раздаётся ещё один шорох, Джон шарахается и вновь поворачивается в сторону источника звука.       Видя это, Линч чувствует героическое желание защитить своего приятеля, чего бы ему это ни стоило. Ведь он не мог так спокойно смотреть на обыденно колкого Джона, который сейчас явно был встревожен и напуган, словно уличная собака, которую много раз обижали люди. Он просто не мог дать своему другу так сильно переживать: за него, за будущее, за Лукаса с Лили, к которой писатель явно неровно дышал...        - Джон, - шёпотом пытается говорить журналист.        - Линч, заткнись. - достаточно чётко, но также тихо отвечает Джон, не отводя взгляд от зловещей темноты коридора.              Линч молчит где-то с минуту, но, сглотнув ком в горле, вновь начинает что-то еле слышно бубнить. - Нам нужно как-то.. Что если попробовать..        - Заткнись тебе говорят, ты глухой? - кажется страх начал чуть отпускать, ведь писатель в порванном свитере начал привычно грубить и уставился на журналиста с явным недовольством.       В прочем, вся его грубость давно не задевала Егора, а потому он обыденно собирался проигнорировать чужое бухтение. Но не успел Егор разомкнуть и уст своих, как из коридора послышалось дикое рычание, еще более остервенелое, чем в прошлый раз. В голове обоих парней пронеслись лишь матерные слова.              Джон был готов начать молиться, хоть молитвы от роду не знал, услышав, как неведомая тварь приближается. Пока писатель не успел очухаться, его за шкирятник оттаскивают куда-то в сторону за эти ржавые развалюхи. В конце концов, сидеть почти посередине комнаты было явно плохой идеей.              Пока Линч и Джон пытаются слиться со стеной, в комнату заходит неведомая тварь. Выглянуть, чтобы рассмотреть её, никто не решался, но гортанное рычание давало понять, что существо не из маленьких. Возможно, оно доставало до самого потолка, ведь иногда слышалось странное шорканье чего-то о потолок.              На самом деле тварь была слепа, но обладала хорошим слухом, из-за чего пришла, услышав столкновение тел об бетон.       Не услышав никаких больше шумов, тварь быстро ушла, также как и пришла. Разве что, уходя, она задела и без того разваливающийся косяк из-за чего кусок штукатурки громко упал рядом с ней. Существо лишь недовольно что-то проурчало.

***

Через какое-то время парни решают двигаться вперёд, ведь оставаться здесь, в замкнутом помещении было плохой идеей.              Тихо перебегая от одной развилки к другой, парни надеялись выйти хоть куда-нибудь - блуждать по бесконечному сырому лабиринту уже начало надоедать. Звук капающей с потолка воды, нужда быть начеку и просто страх давили на черепную коробку, вздувая извилины.               - Эй, Линч.. Ты как? - интересуясь самочувствием впередиидущего, шепчет Джон.       Линч погружён в свои мысли. В очень нехорошие мысли. Вновь.        - Егор..              Позади парней, за недавно пройденным поворотом слышится звук, словно что-то упало. Парни встают как вкопанные, прислушиваясь. Стук, лязг чего-то металлического, стук и вновь лязг, разносящиеся эхом. Что-то приближается. Нужно валить!              Линч и Джон порываются. Первым бежит журналист, держащий еле горящую зажигалку. Он не верит, что им удастся найти хоть какую-то не заваленную дверь в этих чёртовых коридорах. Он лишь надеется, что еще одна развилка не приведёт их в очередной тупик, на которые он с приятелем уже успел наткнуться.       За ним поспевает Джон, не прекращающий оборачиваться через плечо и озираться по сторонам. Пыльный, мокрый коридор наполняется громким топотом двух парней и неизвестного существа. Была это прошлая тварь или какая-то другая – никто не знал и проверить не осмелился.       Все мысли улетучились, пока тело бежало само, ведомое инстинктом самосохранения. Егор был на грани и с каждой новой развилкой приближался к безумству. С каждым поворотом чуйка тревожно кричала о том, что вот-вот и будет тупик. Но из разу в раз, к счастью или к сожалению, она ошибалась, накатывая с пущей силой в следующий.               - Линч, дверь! - раздаётся из-за спины, после чего бедо-репортёра хватают за руку и утаскивают куда-то в темноту нового помещения.        - Помоги забаррикадировать! Чего стоишь?! - журналист не отвечает, лишь бросается помогать своему другу подвинуть массивный совковый шкаф к двери.              Прошло где-то десять минут с того, как тварь ушла. Но парни не решались двигаться из-за оцепившего их страха. Ноги начали неметь, и Джон свалился на колени первым.       Пытаясь прийти в чувства, писатель беззвучно глотал ртом спёртый воздух.               - Приятель, ты как? - присев на корточки рядом, шёпотом решается спросить Линч, поглаживая друга за плечо.        - Я думал сейчас прям так кони двину - пытался отшутиться Джон.              С неприятным треском старое, разбухшее от сырости дерево яростно терлось о шершавый бетонный пол, двери шкафа то захлопывались, то вновь раскрывались, каждый раз с грохотом сталкиваясь. С лязгом заржавевших механизмов скрипели петли.              Пыхтя, парни в абсолютном безмолвии, разбавляемым ужасными потусторонними криками из преисподней дотащили шкаф до двери, что, кажется, почти истерически дрожала от каждого напада твари с другой стороны, стенала и плакала.              Линч в одиночку остался удерживать шкаф, взглядом говоря Джону подтащить ещё какие-то пустые металлические коробы с барахлом. Оба парня так и не решились нарушить молчание. Был это страх или оцепенение, никто понять не мог, мозг отказывался функционировать и мысли не складывались ни во что дельное. Оба инстинктивно поступали относительно базовых функций самосохранения, подкрепленного бешенным адреналином, от которого вся кровь в теле застывала в крепкий лед и одновременно с этим закипала, как лава в аду, из которого, видимо, вылезла эта неведомая тварь.       Наконец, спустя около получаса, что, казалось, длились вечность или вся жизнь, тварь пару раз нанесла несколько ударов, один из которых пришёлся на потолок, и, кажется, благополучно ретировалась в отчаянии от потерянной жертвы. Даже сквозь толщину баррикад было слышно, как за дверью что-то трескается. Мысленно Линч молил, чтобы это была не дверь и не стена.              Спустя ещё минут десять, оба парня внимательно прислушивались к каждому шороху, вплоть до того момента, пока в тишине не стало слышно только их дыхание. Джон громко сглотнул густую слюну, Линч не решился прервать молчание.              Тяжёлые веки писателя опустились, а когда разомкнулись, глаза посмотрели прямо в глаза напротив, но было в них что-то не то. Линч, может, действительно был не в себе, но взгляд Джона показался ему до боли нежным, несмотря на покрывшую его пелену тревожности и тоски.       – Нужно выбираться, но только тихо. Сомневаюсь, что оно далеко улетело, — с явным акцентом на предмете своих переживаний сказал Линч, отвернувшись и издав какой-то уж слишком переполненный тяготами жизни вздох.              Джон только покачал головой из стороны в сторону и начал доставать металлические коробки из шкафа. Только сейчас он понял, насколько же они, черт возьми, были тяжеленные. Писатель сам удивился своей силе.       – Погоди, Линч, тут, — не скрывая заинтересованности, Джон достал связку листов из короба, — тут какие-то бумаги.       — Потом, Джон, забери с собой, сначала надо выбраться, – журналист в свою очередь не лучился энтузиазмом, со всем своим серьёзным видом безуспешно пытаясь отодвинуть шкаф в одиночку.       — Ну и герой нахуй, – от вида этого напыщенного приятеля Джону стало смешно и он, уже в более приподнятом настроении принялся помогать.              В этот раз шкаф они несли аккуратнее, а ввиду этого тише. Уже не было неприятного, режущего уши шорканья ножек о пол и позвякивания петель. Наконец, когда места стало достаточно, чтобы вполне свободно стоять вдвоём между шкафом и дверью, журналист пару раз на пробу дёрнул ручку.              Не поддалась.              Он попробовал вновь и вновь, уперся рукой в стену. Но дверь не только не открывалась, даже ручка не двигалась.             – Ой бля, ничего без меня не можешь, – самодовольно бросил Джон и, пихнув друга локтем в бок, встал боком к двери, – так, три, два, раз!              Не успело последнее слово сорваться с его губ, как писатель со всех своих оставшихся, немногочисленных сил ударил плечом о дверь, напирая.              В месте со звуком удара послышался ещё один. С грохотом за дверью обвалился потолок!              Было настолько громко, что оба парня инстинктивно отпрыгнули от двери. В щель между полом и дверью к ним залетела пыль, от чего Джон моментально зачихался.             – Так вот что за треск был, – обречённо пробормотал Линч.              Все кончено, им вряд ли предстоит выбраться. Они в западне. Дверь заблокирована, вентиляция была размером с раскрытую ладонь. Нет. Им ни за что не выбраться. Видимо им суждено умереть вот так. Вдвоём, в сырой и грязной подвальной комнате, без намёка на солнечный свет.              В глазах Джона, среди тысячи нечитаемых эмоций, природу которых он не знал, Линч увидел неприкрытый испуг.              В его мыслях промелькнуло, что, может, смерть с лучшим другом не так уж и плоха.              

***

             Все, что происходило за последний час казалось просто кошмаром наяву. Как все могло быть настолько абсурдно, глупо? Как они дошли до такого? Почему это все происходит с ними?              К сожалению, ни на один из этих вопросов оба парня никогда бы не получили ответ, но могли получить на другие.              Джон обессиленно сидел напротив Линча. Между ними стоял короб, полный бумаг, перевязанных верёвкой.              Оба парня хотели поскорее начать их изучать, но никто не осмеливался. Может, это было обусловлено страхом узнать что-то, что они бы не хотели знать. Сознание городило ледяные стены между разумом и сердцем, но в итоге разочарование и отчаяние подкатывало тошнотворным комом в горле всё сильнее.              Наконец Джон решается что-то прочитать из стопок бумаг, привстав на коленях перед коробкой. Металл коробок заставлял вынимаемую бумагу приглушённо шуршать и гнуться.              Без особых усилий достав первую стопку и развязав бечёвку, которая скрепляла страницы вместе, не давай распасться и быть прочитанными, Джон стряхивает правой ладонью слой пыли. Мелкая стружка осыпается на другие бумаги, но сейчас это не так важно. Правая рука, а в частности предплечье, тихо ныла привычной болью. Джон до сих пор оставался "недееспособным" на одну сторону после ранения в Метро. Кажется, он переоценил свои силы, и выбивать дверь было пагубно не только для них двоих в целом, но и для него лично.               - Что там? - отстраненно пытается интересоваться репортёр, искоса поглядывая на бумагу в чужих руках. Сейчас он закатал рукава синей клетчатой рубашки до локтей и, согнув ноги в коленях, уткнулся носом в один из изгибов сложенных рук.        - Сейчас посмотрим.              Джон поправляет свои покоцанные очки указательным пальцем и принимается частично вслух, частично про себя читать строчки написанного от руки текста.              «Первое ноября 2094 года. Партизанская ветка была безвозвратно утеряна под натиском мутантов. Кажется, это не сулит ничего хорошего. Лучше бы она так и оставалась заброшенной станцией, чем теперь - является центром гнездения монстров!              25 декабря. На носу древний народный праздник - Новый год. В быту ходят верования, что раньше, живя на поверхности, фактически каждый человек мог позволить себе купить ёлку в честь этого праздника, чтобы красиво украсить на ближайший месяц. А потом выкинуть, как ненужную вещь. Не понимаю я такого расточительства ресурсами.. Хотя раньше их, видать, никто не ценил, да и проблем таких не было, как сейчас.. Вот народ жил тогда хорошо?       Жаль почти не осталось стариков, что сами застали празднования этого праздника до катастрофы. Может матушке моей любимой подарок поискать?» - Джон нервно усмехается и отрывает глаза от бумаги, надеясь увидеть улыбку напротив. Но не находя желанной реакции запинается в нервном хихиканье и продолжает читать.              «14 января 2095. Кажется, на Боровицкой возникли какие-то волнения среди персонала. Но всё достаточно быстро уладили, так быстро, что даже слухи не успели толком образоваться. Ходит разве что совсем немного, но все они кажутся уж совсем бредовыми. Не может же это быть началом конца? Нет, конечно. Бред.              4 марта. В последнее время от военных и от людей с Боровицкой совсем ничего не слышно. Я пытался попасть на территорию станции, но меня остановили патрульные ещё на подходе к перрону и развернули обратно.       Кажется, что-то всё-таки случилось.       Говорят, учёные там с ума начали сходить от постоянной работы.              7 апреля.       Слухи о случившемся на Боровицкой начинают меня раздражать. Одни говорят, что нас обманывают и из нежелания контактировать с обычными рабочими прогоняют; другие утверждают, что это всё связано с новыми мутациями вируса, и учёные просто изучают его и для безопасности устроили карантин; а третьи истерично кричат, что это всё - теория заговора! Достали. Даже матушка моя всё никак успокоиться не может и всё охает да ахает. Достало.              12 апреля       Кажется, в последнее время мутантов стало в метро в разы больше. И они.. Изменились? Стали более кровожадные и разумные что ли, или что-то в этом роде. Не важно. Я видел пару таких тварей: одну живую, вторую при смерти. Первая меня чуть не сожрала на вылазке, но мне удалось убежать, ведь на сгнивших ногах этой твари было за мной не угнаться. А вот вторую я видел почти при смерти, её сдерживали военные.. Она кричала что-то в духе "Король придёт за вами" своим надтреснутым, старушечьим голосом.       Грядёт явно что-то плохое. Боюсь, никто в Метро к этому не готов..              25 мая.       Меня зовут Иван Досугский, и я сейчас нахожусь в одном из подвальных помещений одного из зданий на поверхности! Я один из немногочисленных выживших с последнего нападения тварей на станцию #%₽₽-%-, но сам я не знаю, где они находятся. Знаю лишь то, что строение, в подвале которого я нахожусь. Хотя нет, в каком подвале? Это целые катакомбы! В прочем не важно, я сейчас неподалёку от легендарной Красной площади! Представляете?              В прочем, вам и представлять незачем.. Навряд ли найдутся люди, что прочитают мои жалкие записи. Навряд ли в этом мире вообще еще найдутся люди.       ......       Метро безвозвратно потеряно. Кто-то погребён заживо, кому-то удалось спастись, как и мне. Это всё реднеки. Нет, твари. Нет! Короче, мутировавшие твари, которых и раньше людьми назвать язык не поворачивался... Запасы кончаются, я так долго не протяну.              4 июня.       По ночам я слышу, как по коридорам кто-то лазит. Боюсь, это одна из тварей, и если мои опасения верны, то мне осталось немного. Мои запасы и без того заканчиваются, как и силы бороться за жизнь. Иногда ночью у меня начинает сильно болеть голова, а поток мыслей становится невыносимым и разрывает моё сознание на кусочки. Словно у меня в голове теперь есть не только я. Но ещё и кто-то другой.       Я пытался найти проходы в Метро, но у меня ничего не вышло. Каждая вылазка чуть ли не стоила мне жизни.              36 июня? (¿) 4 июля?       Запасы кончились. Я третий день мучаюсь от головной боли и галлюцинаций. Кажется, я становлюсь одним из них.»              Дальше записи становятся неразборчивыми, а через пару строчек прерываются. Джон сидит, разинув рот и крепко схватившись кончиками пальцев за края бумаги так, словно она была способна его спасти от горького осознания и безысходности.              Джон откладывает записи куда-то назад, даже не смотря на них. Наконец-то зрения очкарика окончательно привыкло к темноте, и он мог чётко видеть объекты, которые не освещала старая зажигалка его товарища.              Пока Джон читал, Егор успел отползти к стене, опёршись спиной о неё. Теперь его лицо было полностью закрыто в изгиб рук и прикрыто рваной запутавшейся чёлкой. Темные локоны отсвечивали васильковым.       Джон было хотел спросить, что с приятелем, но сам смог ответить на этот глупый вопрос у себя в голове и замялся, потупив взгляд куда-то в пол. Горячие слезы ярко контрастировали с воздухом помещения вокруг.               - Прости. - прерывает тишину Линч.        - За что? - непонимающе спрашивает Джон, встряхивая свои кудрявые волосы и переводя глаза на синюю макушку вновь.        - За всё. - Егор берёт паузу, вбирая как можно больше спёртого воздуха в лёгкие и выпаливает на одном дыхании - За то, что вновь втянул нас в это. За то, что я не способен противостоять этому, за то, что не разобрался в этой теме даже спустя столько времени. За то, что вообще подошёл к этому ебучему порталу и нас засосало сюда, за то, что не смог найти выход отсюда!.. И за то, что не могу придумать, как нас вытащить из этой комнаты! - срываясь на крик, просит прощения Егор за вещи, в которых, очевидно, виноват не был.              Уголки глаз уже намокли, а горло распирало невыносимо большим комом отчаяния и сожалений.        - Я такой никчёмный.. - Егор только сильнее вжимается в изгиб рук, словно считая, что он как страус сейчас зароется головой в песок, и начинает тихо плакать.              Чужое тёплое прикосновение заставляет вздрогнуть от неожиданности и поднять глаза на стоящего справа насупившегося писателя. Пухлые губы сейчас были закушены в тонкую дрожащую полоску, а кудрявая чёлка убрана за ухо.        - Линч.. Нет, Егор.              Джон вёл себя неловко, это было вполне заметно даже по его скованным движениям, которые он старательно пытался скрыть. Было это причастно ко всему, что произошло ранее, или к тому, что должно произойти потом, было непонятно. Линч в упор уставился на писателя виноватым взглядом, полным отчаяния. Были и другие эмоции, но и они настолько мимолетны и неуловимы, что Джон, даже если бы постарался, и за несколько минут бы их не разглядел.              Но даже не смотря на всю сумбурность и комканность происходящего, голос писателя был полон уверенности и честности.              – Ты ни в чем не виноват. Никто не виноват, – приятель присел слева от Линча и смотрел куда-то ему в ноги, пока журналист никаким, зрительно ничего не выражающим взглядом смотрел сквозь стены, – мы не могли это предвидеть.              – Я не знаю, Джон, я уже ничего не знаю, – все состояние Линча можно было понять по его голосу. То отчаяние, с которого словно сорвали толстое одеяло, наконец показало свой смазанный и уродливый вид, – мне кажется, что все к чему я прикасаюсь, неминуемо рушится. Я все только разрушаю, хотя так пытаюсь всех спасти..              Его голос так же тихо оборвался, как и начался, как будто стены впитали все невысказанные слова в себя и заперли за семью печатями.             – Друг, ты сейчас такую хуйню говоришь, это просто немыслимо.             – Нет, ты не понимаешь, эт.., договорить он не успел - Джон, не желая слушать этот бред, грубо перебил друга:              – Ты себя слышишь вообще блять? У тебя окончательно начала крыша ехать? – с ярким возмущением спрашивал писатель. Он действительно не понимал, почему Линч так считает. Он знал, что его друг достаточно исполнителен во всем, даже скорее критически. Но состояние приятеля действительно пугало его. Он много через что с ним прошёл, много каким он его видел, но точно не настолько сломанным.       – А кто ещё это сделает? Чем больше сила, тем больше ответственность. Мы слишком много знаем, это нельзя просто оставить как есть..       – Схуя?       – Потому что мы уже в этом дерьме, мы уже не можем все бросить. А теперь ещё и застряли тут.              Груз ответственности давил на журналиста весом, казалось, целого мира. От усталости прикрыл рукой половину посеревшего лица.       – Линч, – писателю было тяжело от всего, что происходило с ними, с ним, с Егором. Он осторожно, словно наощупь попробовал прикоснуться к тыльной стороне руки друга. Когда ответа не последовало, он уже более уверено переплёл их пальцы, – никогда не бывает поздно. Это не наша ответственность, не мы все это заварили.              Джон устало опустил голову на левое плечо Линча, пытаясь поддержать даже этим маленьким действием.             Журналист все не унимался, продолжая пререкаться, только, кажется, уже сам с собой. Писатель на это только слегка мотал головой, и поглаживал ладонь друга большим пальцем руки.              Сначала такой вид тактильности не возымел никакого эффекта. Но потом, когда Джон начал своим большим пальцем с сухой подушечкой потирать ладонь друга, в конечностях Егора начало что-то покалывать и отдаваться непонятным, доселе неизвестным чувством тепла. Успокаивающее, придающее сил и уверенности тепло мягко растекалось от конечностей к туловищу, а вследствие и к самым сокровенным уголкам сердца журналиста. Буря эмоций, к сожалению, не утихала, но теперь Егор мог хоть о чём-то связно и логически мыслить.       - Если нас завалило снаружи, то либо так обрушился потолок, либо кусок стены.. - начинает устно рассуждать Егор, заведя свободную руку за спину и уперевшись на нее, тем самым отлипая от грязной серой стены.              Джон с интересом и надеждой на лучшее поднимает голову с плеча друга, устремляя свой взор через покоцанные очки на Линча.       - М? - интересуясь, уставши мычит парень с кудрявой шевелюрой.       Егор аккуратно пытается встать, используя стену позади, как подстраховку. Пальцы парней расплетаются, что оставляет у Джона грустный осадок.              В груди недавно сходившего с ума Линча всё отчаяние и злость на самого себя быстро преобразуются в настоящую ярость, но уже на ситуацию. Он твёрдо намерен выбраться отсюда во что бы то ни стало. Каких бы синяков, боли и сил ему этого не стоило, но он собирается выбить это чёртову дверь к херам собачьим вместе с петлями. И плевать он хотел на, предположительно, тяжелую и большую груду бетона за ней.              Линч подходит к большому комоду и отодвигает его как можно дальше. Отходит в самый конец небольшой комнаты, убирает руками свои тёмные спутавшиеся волосы назад, пока очкарик не воодушевляюще смотрит на происходящее, догадываясь, что сейчас будет.       Егор выдыхает и срывается с места, с разбегу влетая правой ногой в жестяную дверь.       - Ох блять. - негодующе комментирует Джон и снимает свои очки, чтобы потереть переносицу.              Егор не обращает внимания на комментарий и вновь отходит в конец комнаты, к противоположной входу стене.       Вновь разбег и удар ногой. Дверь остаётся неизменна, но где-то за ней слышится, как осыпается бетонная крошка. Еще раз удар ногой с разбегу. Дверь не поддается. Ещё раз. Появляется еле заметная вмятина. Ещё раз. Ещё раз. Ещё раз. Линч уже тяжело дышит, чувствуя в правой ступне неприятную ноющую боль после ударов. Ещё раз. Ещё, ещё, ещё и ещё раз. Пот уже льется градом, но Егор, словно помешанный, продолжает сие действо.              После очередного удара тёмная макушка вновь направляется в конец комнаты, но тут уже не выдерживает Джон, что до этого стоял, стиснув зубы и сжав кулак, с каждым ударом лишь сильнее сжимая их.       - Прекрати! - громогласно, сам того не ожидая, выпаливает Джон, сотрясая спёртый, пыльный воздух помещения. - У меня уже уши болят этот лязг металла слышать!              Егора пугает подобный крик, но он спешит что-то ответить в духе "Но я же пытаюсь нас вытащить!", прежде чем замечает тяжёлое дыхание стоящего в стороне. Лицо Джона искривлено жуткой гримасой боли и обиды непонятно на что. Писатель пытается расслабить мышцы лица, но ком в горле, что все это время не давал ему ничего сказать, жутко давит на глотку вплоть до рвотных позывов.              - Джон? Приятель, что с тобой? - взволновано спрашивает Егор, но по-прежнему остаётся на месте, не решаясь подойти ближе из-за страха.               ...              На пару секунд повисает молчание, но его прерывают еле слышное шмыганье забитым носом.              - Прекрати это. Прекрати! Хватит калечить себя, умоляю. - глаза мокнут на ровном месте у обоих парней - Хватит! Это бесполезно.. Мы всё равно умрём. Точнее я умру..                     Земля уходит из-под ног. Голова наполняется белым шумом. Как это он умрёт? Почему не мы? Ноги становятся ватными, вся боль исчезает, остаётся лишь пустота внутри. Всепоглощающая пустота и непонимание происходящего. Линч уже не слышит, что продолжает говорить ему Джон, он лишь беззвучно подходит к нему, сверля взглядом.              Джон сейчас кажется таким маленьким.. И даже низким? Интересно почему, ведь они почти одного роста. Стены тоже почему-то неестественно вытянулись, словно от эффекта "рыбий глаз" и стали гораздо более контрастного синего цвета вместо привычного серого.              Егор до сих пор не слышит ничего, что Джон говорит себе под нос, опустив глаза в пол. Журналист лишь протягивает свои пораненные до крови, натертые пальцы рук и с силой впивается ими в чужие, кажущиеся сейчас хрупкими, плечи сквозь чужой свитер. Джон нервно икает и медленно начинает поднимать глаза.       - Что ты сказал? - не моргая, словно бездушный, прожигает взглядом журналист и спрашивает.              Ему что-то в ответ неразборчиво бурчат, но он повторяет вопрос.       - Что ты сказал?              Глаза Джона начинают бегать от чужого взгляда на свои собственные плечи, которые сейчас больно сжимали чужие ладони. - Я.. Я имел в виду.. Это бесполезно.              Егор, не моргая, продолжает на репите задавать один и тот же вопрос своему другу, всё сильнее сжимая его плечи. Костяшки пальцев уже побелели, а плечи Джона под свитером начали, наоборот, синеть и неметь.              - Линч, мне больно - тихо хрипящим и пропадающим голосом просит остановиться Джон.              Но его не слышат. Тот, к кому обращались уже давно не тут. Он где-то у себя в голове, просматривает воспоминания о их старых приключениях, о их взлётах и падениях, воспоминания о том, как они без устали спасали друг друга, об их общей жизни.              В себя Егор приходит из-за криков Джона       - Мне больно, придурок! - писатель с мокрыми глазами пытается вылезти из чужой хватки, поняв, что слова бесполезны. И, к слову, у него это получается. Джон резким рывком отталкивает ладонью в грудь журналиста, сам отскакивая вплотную к стене позади.              Оба парня тяжело дышат, уставившись друг на друга из противоположных сторон комнаты.       - Извини.. Ради бога, я не хотел! - вновь начинает свою канитель сумасшедший журналист, уставившись на свои руки. Побелевшие костяшки медленно наливаются обратно краской.              Почему всё это происходит? Так не должно быть. Это так не похоже на правду. Это всё должно быть сон. Слишком реалистичный и ужасный сон. Пожалуйста, пусть это будет сон.              Наблюдая за повторяющейся из разу в раз картиной, Джон измученно закатывает глаза, собирает яйца в кулак и в одно мгновение уничтожает дистанцию между ними, жадно впиваясь губами в чужие.              Спонтанный поцелуй быстро прерывается, но тут же идет второй. Не менее уверенный и сладкий.              Егор стоит в оцепенении, расслабив руки и дав им повиснуть вдоль тела, пока Джон левой рукой сминал чужую клетчатую рубашку, а правой удерживал чужую макушку, не давая отстраниться.              Но в итоге кислород заканчивается, и даже особенно быстро в связи с тем, что Джону чертовски не хватало воздуха из-за недавно пролитых слёз.              - Что это значит?.. Что это всё значит?! - ошарашенно, но скорее смущённо, чем недовольно, выпаливает журналист, закрывая тыльной стороной руки губы и отскакивая будто кот в угол помещения.       - Это значит, что меня нет в будущем. - наконец отвечает на самый первый вопрос писатель - По крайней мере, так сказал твой "дядя" Болтон. - делает особый акцент манерно-чопорной интонацией, тем самым передразнивая, заканчивает мысль Джон.       - Нет, я не про это! А про то, что ты сейчас поцеловал меня! Нет.. Точнее.. Почему ты мне раньше не рассказал? - сконфуженно путается в мыслях и желании разобраться во всем, начинает тараторить Егор.       - Линч, а ты видимо реально из не особо умных, - уперев руки в боки, закатывает глаза Джон без намёка на сожаления - Если бы я тебе это сказал, то что? Ты бы попытался спасти меня? Ещё усерднее начал бы изматывать себя, возомнив героем, который способен волочить всё на себе в одиночку? Попытался бы обмануть будущее? На себя посмотри. Линч. Ты уже сошёл с ума, ты это понимаешь?              Шквал вопросов, которые сразу несли в себе ответы, заставляет замяться и тщательно подумать над тем, что стоит сказать в ответ. Повисает молчание.              - Да. - раздаётся уверенно.       - Линч..       - Я-я бы попытался не просто изменить будущее.. Я бы переписал его от начала до конца. Я на всё был бы готов ради своих близких: Лили, Лукаса, тебя. Ради нас с тобой, Джон.              Писатель все еще стоит, уперев руки в боки, но после услышанных слов его маска циника начинает трескаться, как лёд во время оттепели. Пухлые, налившиеся краской от поцелуя губы поджимаются в тонкую полоску.             - Линч.       Егор игнорирует обращение и продолжает рассыпаться в обещаниях всё исправить, в обещаниях, что всё будет хорошо, что это не конец и у них ещё есть шанс.       - Я всё изменю, правда! Нет.. Мы изменим! Нам нужно лишь найти портал, как-то обойти его поломку и... - Егор не успевает договорить, ведь к нему вновь подходят, и вновь целуют. Но уже не так сухо, а нежно и медленно. И он отвечает.       - Знаешь, Линч.. Нет, Егор, если нам и суждено умереть здесь, то последнее, что я хотел бы увидеть перед смертью - это ты.              Егор все ещё ошарашен до глубины души, но почему-то где-то в груди всё пространство заполняется теплом, пробирая каждый сантиметр измотанного тела волной мурашек.              Сердце начинает биться так быстро, как оно не билось никогда раньше, даже во время побегушек от монстров.       Возможно, то, что Линч сейчас испытывал могло посоперничать в силе со страхом перед будущим.              Но именно сейчас, зарываясь чуть саднящими от боли пальцами в чужие густые кудри, Егор, не задумываясь, отгоняет эти мысли прочь.              Единственное, что происходило сейчас в его голове - это борьба немого шока от происходящего с тёплым, топким желанием отдаться без остатка, полностью растворившись в этом моменте.       - Что я творю? - сначала неуверенно думает Егор, после чего уже громко восклицает у себя в голове - Что блять происходит?!              Журналист, неожиданно для них обоих, гулко мычит в поцелуй, после резко отстраняясь от чужих, уже припухших губ.              Джон со слегка растрёпанными волосами после того, как Линч зарывался в них пальцами, выглядит до жути неуместно эротично и уютно. В голубых глазах сквозь окуляры читается немое непонимание такого резкого отстранения вкупе с желанием продолжить.       - Эм.. - пытается придумать оправдание своей реакции Егор - Думаю, нам есть о чём поговорить, Джон.       - Да, определённо - неловко почёсывая растрёпанную макушку правой рукой, отвечает писатель и уводит взгляд куда-то в сторону - Эм.. Извини, наверное? Я не хотел делать это таким образом и в таких обстоятельствах.. Но выбирать не приходится, знаешь ли.              Выслушивая невнятное признание непонятно в чём: то ли в чувствах, то ли в чем-то абсолютно другом - Егор почти и не вникал - он не в состоянии отвести взгляд с чужой фигуры. Пока Джон с несвойственной ему неловкостью пытается нормально формулировать мысли, потупив взгляд куда-то в сторону, журналист глазами изучает каждый сантиметр его собеседника, с макушки до пят, так, словно он видел этого человека впервые, а не был знаком с ним больше пяти лет.              Почему-то сейчас Егор ощущал себя не состоявшимся мужчиной, который уже миллион столетий не задумывался о чём-то похабном, а пубертатным подростком, у которого во всю играют гормоны. Иначе свои телесные ощущения и он объяснить способен не был.              Егор нервно сглатывает, заставляет ярко выраженный кадык заходить туда-сюда.              Лицезря своего друга в порванном свитере, журналист желал прижать того как можно ближе и крепче к себе, спрятать ото всех опасностей этого мира, забрать все переживания и заботы писателя, сцеловывать слезы с чужих век, а также... Что-то явно непривычное, чересчур горячее во всех смыслах.              Вот Джон решается взглянуть в давно потухшие изумруды напротив, наконец поворачивает голову, но встречает несколько жуткий взгляд. У писателя замирает дыхание, и он лишь молится у себя в голове на то, что бы этот "милый взгляд" не значил, что его приятель сейчас собирается провернуть то, чем промышляли Рэднеки - сожрать его за всё, что они сейчас тут вытворяли.       - Егор?              Только этот, казалось, мнимый, пустой вопрос сорвался с губ писателя, как те тут же были заткнуты глубоким, но неторопливым поцелуем. Мысли о том, что они должны были поговорить, горели алым табло в голове, говоря о том, что ему надо что-то делать, чтобы сейчас же прекратить все это. Ведь это не нормально. Что, блять, вообще происходит!?              Мысли путались вместе с чужими руками под свитером, что обжигали лондонским пожаром или последним днем Помпей. Но горели не города и не поселения. Горела кожа, вскипала кровь и кружилась голова у Джона. Все тело будто превратилось в солнце от изучающих каждый миллиметр тела рук Егора.              Это было настоящим коктейлем безумия из безысходности, отчаяния и троекратно гиперболизированных чувств, переполняющих сердце и теснящих разум.              Скользящие звуки от соприкосновения губ, шорох одежды, учащённое дыхание и бешенный стук двух сердец соединялись в бит страсти, заполняя собой все помещение, просачиваясь и пропитывая стены, словно помечая их. Здесь умерли и воскресли Егор Линч и Джон.              Поцелуй затянулся на шее петлёй от недостатка воздуха. Линч отстранился первым.       – Я.. я хочу, – но слова застревали в горле. Сейчас, когда, казалось бы, голова должна была быть полна противоречий и неспокойных мыслей, она наоборот была абсолютно пуста и была эта пустота бездонной.              Тело не слушалось, он делал все так, будто ему кто-то приказывал, словно так и должно было быть.              В отражении стёкол очков Джона Егор увидел себя и свой пустой взгляд. Всё казалось до ужаса смазанным и нечетким, будто на акварельный рисунок вылили ведро воды. Но интуитивно он прекрасно понимал все.              Джон смотрел с непониманием, граничащим с диким желанием. На лбу выступила испарина и пара витых прядок приклеилась и лезла в глаза.              Температура в комнате то поднималась до адской жары, то опускалась до арктического холода.       – Мы можем..? – неловко вопросом на вопрос ответил Джон, придвигаясь ближе.              Лучше слов за Линча сказали действия. Он обхватил талию писателя крепче, наклонил голову к чужому плечу и неспешно то терся носом, то выцеловывал каждый миллиметр и впадинку между ключицей и шеей, переходя медленными и мокрыми поцелуями -засосами к скульптурной косточке скулы, заставляя Джона откидывать голову и шипеть от укусов, открывая для обзора всю его тонкую шею и заходящий ритмом кадык.              Руки писателя окольцевали сгорбленную спину, а пальцы поглаживали острые косточки позвонков, натягивающих вспотевшую кожу.              Тела приятелей покрывались мурашками. Одежда неприятно терлась на всем теле, особенно остро ощущается каждое движение в штанах.       – Раздень меня, – сжимая свитер в руках, на выдохе прошипел Джон, – мешает.              Линч оторвался от вылизывания чужой груди лишь на пару секунд, чтобы переключиться на уже покрасневшие и припухшие губы, попутно запуская руки под потрепанный свитер, подцепляя края дрожащими пальцами.              Писатель сделал то же самое. Вся верхняя одежда полетела к черту в пыльный угол.              Джон поглаживающими, дразнящими движениями рук спустился к ширинке, подцепляя пальчиком кромку штанов и белья. Высунутый язык придал ему ещё большей горячести, делая весь его образ, его самого невыносимо желанным.              Линч не отставал, делая все по наитию, повторяя все действия Джона, вырывая из его груди первый громкий стон, отражающийся от стен приятной волной вибрации.              Словно потеряв всякое чувство контроля ситуации, руки обоих спустили собачку застежки вниз, облегчённо выдыхая.              Приспущенное белье, горячий французский поцелуй и рука, обхватившая два члена, обильно сочившихся предэякулятом, заменяя собой смазку.              Руки Джона двигались крайне умело, будто наизусть знали, где и как надо надавить и с какой скоростью двигаться, создавая все больше пошлых, хлюпающих звуков.       – Ах..да, сильнее.. – сорвался на тихий стон Линч, качая головой то вверх, то вниз от всепоглощающего удовольствия, накрывая с каждым движением волной мурашек по дрожащей спине, – сожми..Ах!              До разрядки было ещё далеко им обоим, но делать это стоя с подкашивающимися от дрожи и мелких судорог ногами - было нелёгкой задачей. Линч без сил сполз вниз первый, вставая на колени и поднимая свой заволоченный молочной дымкой взгляд.        - Мх, - лишь этого удручённого и уставшего стона ещё стоящему на ногах Джону хватает. Парень встряхивает кудри вбок и тянет широкую улыбку, в которой тонет тихий смешок.              Джон, со всё также расстёгнутой ширинкой и спущенной резинкой боксёров садится рядом с Линчем на корточки. Он садится не между ног Егора, не вплотную к нему, нет-нет. Лишь рядом. Словно проверяя границы дозволенного он ведёт своими ловкими пальцами левой кисти по оголённой, неровно вздымающейся груди, медленно перетекая на живот с подтянутым прессом. Словно так и хочет выдразнить неспокойного монстра внутри журналиста, такими же мучительно долгими, но от того не менее приятными движениями "наглый писатель" доходит до паха и резко хватается за основание члена.              Вздох со стороны следует сразу вперемешку с тихими ругательствами, которые, обычно, Линч пытался не употреблять в своей речи даже при стычках с монстрами. Занимательно.       - Да? - с хитрым прищуром, сладко, словно липучий малиновый сироп, выдыхает рядом с чужим лицом Джон. Его рука слишком ловко начинает в темпе надрачивать главному зачинщику охот за призраками.              Пока писатель неистово надрачивал своей рукой "приятелю", его причинное место наливалось кровью до предела. Сейчас игнорирование его собственного возбуждения становится настолько томительным и дискомфортным, что Джон, не задумываясь, тянется второй свободной рукой в сторону своего паха. Но на полпути его ладонь отбивают в сторону, а по животу начинают чувствоваться чужие медленные прикосновения.        - Ты меня передразниваешь?! - по-театральному восклицая, возмущается Джон, на что получает лишь немую ухмылку с блеском игриво блестящих зелёных бездонных глаз. - Да чёрт бы с тобой. Линч, твою мать!              Джон громко выдыхает, попутно давясь в своей слюне. и перестаёт двигать левой рукой, когда чужие тонкие пальцы доходят до впадинки пупка. Кажется, Джон и сам не знал, что живот - чувствительная часть его тела ровно на столько же, насколько и шея с ключицами. Проще говоря - эрогенная зона.              Все хлюпающие звуки и возгласы прекращаются, повисает тишина. В кромешной темноте, которую развеивал лишь свет от ловко встроенной зажигалки около записей, которые они, кажется, не так давно читали, читался силуэт Джона. Он заслонял своей грудью источник света, из-за чего приобрёл четкий контур, который вырисовывал мягкие изгибы неплохой талии и, на удивление, широких плеч.              Джон понурил голову так, что его лицо не было видно за копной пышных каштановых волос. За круглой оправой голубые радужки со зрачком метались из стороны в сторону, с одной серой стены на другую, периодически цепляясь за вид чуть раздвинутых рядом ног и собственного живота.       - Ты поху, - не успевает молвить журналист, когда его руку останавливают от дальнейших поглаживаний, а после встают.              Джон молча, но вальяжно пихает носком обуви Егора под колено, давая неозвучиваемое указание раздвинуть ноги шире. Журналист первые секунды, уставившись в лицо сверху, тупит, но покорно исполняет указание.              Литератор громко вздыхает, когда усаживается на чужие бёдра, прижимая те вплотную к полу.       Именно сейчас, после маленькой передышки, Егору возвращается ясность рассудка, но он не намерен прекращать. Уж слишком интересно и удачно всё складывалось. Ну то есть.. Об этом он подумает позже.              Егор замечает, что Джон стал каким-то заторможенным или даже вовсе ушёл в свои мысли. Пока его партнёр перезапускает Операционную Систему под названием "Мозг", охотник за привидениями и прочими хтонями решает придвинуться спиной ближе к стене. Руки уже немного затекли из-за постоянной нужды быть опорой сзади, а ещё он заметил, что его друг неосознанно пару раз попытался нащупать невидимую стену, которой не было, чтобы опереться о неё.              За пару мгновений парочка перемещается ближе к стене, что делает положение Линча ещё удобнее.              Теперь писатель может наконец упереться локтями в стену и согнуться в три погибели, приводя мысли в порядок. Единственное, что он находит странным, приходя в себя, так это то, что он толком ни о чём и не думал. Кажется, просто выпал в прострацию, что не было новостью для него. Наверное..       - Нужно продолжить начатое, - констатирует факт Джон, после чего неожиданно для себя давится стоном на пару с Линчем.              Джона опередили, и Егор решил взять инициативу на себя. Дрочит он немного сухо, наверное, из-за потертых в кровь подушек пальцев, но не менее действенно. Вообще, сейчас любое движение приносило обоим парням волну мурашек и звёзд перед глазами. Оба вторили друг другу стонами, периодически простанывая в унисон имена друг друга и всё больше расслабляясь, обмякая.              Джон убирает сырые прядки со вспотевшего лба и поправляет очки на переносице, пока Егор поглощает взглядом картину перед ним - два обильно сочащихся члена, которые вот-вот готовы эякулировать и принести своим обладателям воспоминания, которые запомнятся им на всю их оставшуюся жизнь.              Он продолжает двигать рукой, даже когда его приподнимают за подбородок и нежно целуют, после сползая дорожкой поцелуев по шее.              Ещё пара размашистых движений кистью и оба почти одновременно достигают оргазма, пачкая белой жидкостью торс журналиста. Грудные клетки тяжело вздымаются, пытаясь компенсировать недостаток кислорода в, итак, спёртом воздухе. Кажется, ещё немного и кровь вскипит из-за низкого уровня pH в ней. Лишь отойдя через полминуты от оргазма, Егор замечает саднящую боль на плече. Кажется, Джон не сдержался и сильно укусил его, пока ловил приход эйфории.        - Мм..              В глазах до сих пор мутнеет, а голову ведёт как от крепкого алкоголя из-за сильнейших эмоций и не менее желанного оргазма. Плечо все ещё моментами слегка прошивало болью, растворяясь в мурашках на спине. Это и дразнило и одновременно с этим давало разрядку, проясняя мозг.              Пока Егор думал об этом, взгляд Джона, наровленный на краснеюще-синеющие отметины от зубов, ближе к спине – сильнее и к груди слабее, потемнел ещё пуще. Линча это никак не смутило. Все, чего он хотел – притронуться к писателю ещё. Сильнее. Глубже к любви.              Рука непроизвольно потянулась к левой щеке приятеля. Она будто была создана для этого – идеального размера, полностью аккурат помещалась.              Большим пальцем он провел под оправу очков, поглаживая впадинку под глазом, с каким-то особым трепетом вглядываясь в два непроглядных омута напротив. Природа своих чувств и эмоций проявилась слишком резко и сумбурно. В голове было все и ничего одновременно. Даже выбор плыть по течению он принять не мог — голоса в голове перекрикивали друг друга.              Может, он действительно радикально и безвозвратно сошёл с ума, а может он просто целует своего приятеля.              Левая рука медленными круговыми движениями спустилась к подтянутому животу с намёками на рельефы, постепенно наглея и усиливая нажим, втирая кожу в кожу.              Они вроде и кончили только что, но обоим, понятно по прикосновениям, действиям, взглядам, было недостаточно. Хотелось больше.              Руки Егора переместились на ребра Джона, поглаживающими движениями подминая под себя, коленями устраиваясь по обе стороны от бёдер. Поцелуи начали спускаться ниже – к тонкой шее, скульптурным ключицам, груди, оставляя мокрые алеющие дорожки. Через время руки заставили писателя сотрясти воздух влажным стоном.       – Линч, ах.. подожди, – Джон обхватил лицо приятеля ладонями, повторяя то, что он раньше – поглаживая щеки большими пальцами, – я ещё не был снизу.              Первое, лёгкое непонимание журналиста сменила лёгкая ухмылка, в темноте больше похожая на оскал.       – Все будет нормально, – пальцами он смахнул прилипшую чёлку, чем вызвал мимолетный смешок, – доверься мне.              Джон первый тянется поцеловать Линча, гуляя руками по всему телу, покусывая и полизывая там и тут. Воздух нагревался, а помещение наполняется влажными стонами. Постепенно, приятели, увлеченные друг другом, меняют позу.       Торс плотно прикасается к спине Джона, грудь трется о лопатки, вызывая волны мурашек до самых кончиков волос. Рука Линча аккуратно, слегка касаясь кончиками пальцев, спускается от шеи к раскрасневшемуся и затвердевшему члену, проводя от головки вниз по стволу и к паху. Голова Джона покачивается вниз и вверх, вызывая лёгкую улыбку у Егора. Писатель в его глазах выглядит безумно мило и горячо одновременно. Неловкий и красный, пьяный от чувств, как от вина.       – Джон, – словно что-то обдумывая в голове и проделывая сложный анализ, Линч запнулся на пару секунд, – сожми бедра.       – Да, вот так.              Сейчас, когда затуманенные влажным паром любовного желания, полные жара и ласки глаза так жадно и страстно смотрели на него, вопреки здравому смыслу и воле, сердце вмиг стало мягче масла, и все разумные мысли просто вылетели из головы. Джон чувствовал, как Егор наклонил голову и его горячее и влажное дыхание опалило его затылок и шею, породив в теле новую дрожь возбуждения. Егор поцеловал его за ухом и начал облизывать его шею, продолжая дразнить его внизу.       – Ах..Линч.., – громко сглотнув вязкую слюну, Джон продолжил, – Помоги мне..              Еще когда приятель развернул его, писатель почувствовал, как крепкие бедра Егора плотно прижались к его ягодицам, заставляя крепко смежить веки от невыносимого желания.              С каждым прикосновением температура внизу переплетенных тел росла с огромной скоростью.       И без того мутный взгляд Линча начал терять всякий фокус.              В этот момент Джон ясно ощутил, как обжигающе горячий и длинный член Егора упёрся ему между ног и мягко заскользил между ягодиц. От неожиданности дыхание сперло, и он невольно выдохнул:       – Ах..              Приятель за его спиной на миг замер. Кажется, этот вздох ещё больше возбудил приятеля, потому что в следующий момент он крепче сжал член Джона и с силой толкнулся в него.              Он так сильно вжался в его тело, что, казалось воздух сотрясался, а стоны отражались от бетонных стен, резонируя в голове, в то время как длинный и горячий член терся о внутреннюю часть бёдер Джона, каждым движением таза и руки провоцируя того на стоны.        Из онемевшего горла вырвался влажный хриплый стон.              Постепенно движения начали ускоряться. Рука то и дело сжимала член, обильно сочившийся преэякулятом у основания, проводя в таком положении вниз вверх. Шлепки бёдер о ягодицы разносились по всему помещению, разбиваясь о стены. Глаза Линча значительно потемнели, ритмичный шорох совокупления усиливал возбуждение, делая его более и более болезненным.       Свободной рукой он обхватил Джона под живот, придерживая, другой дрочил все более яростно, желая подарить скорую разрядку и удовольствие приятелю. Торсом он вновь потерся о спину Джона, начав покрывать ее поцелуями вдоль высеченных позвонков.              Он чувствовал, как писатель едва дрожит в его объятиях, как с каждым движением кожа на его голове немела, а плечи краснели от поцелуев. Темп вновь начал попеременно набирать стабильно высокую скорость. По ногам обоих текла густая белесая жидкость, капая на бетонный холодный пол. Линч, сам того не замечая, задевает рукой чужие соски. Последние, самые громкие стоны взрываются из лёгких обоих, сменяясь на тяжёлое дыхание. Две струи почти синхронно выплеснулись на пол.              Обессиленный Джон обмяк в руках такого же Линча.              Тяжело дыша, парни окончательно растекаются по полу словно пролитое молоко. Они в последний раз заглядывают друг другу в глаза, и их лица трогают самые искренние улыбки за всю их чёртову жизнь.       Отдаваясь целиком и полностью моменту и смакуя истому, Егор лишь на мгновение прикрывает веки. Вот он, был полон сил пару минут назад, а сейчас он уже не в силах открыть глаза обратно. Лишь ощущение нежных прикосновений чужих, но таких родных рук на лице не даёт ему отрубиться, попав в царство морфея.       Пусть глаза его закрыты, но он чувствует, как Джон в непосредственной близости от его лица дышит, широко улыбается, а в его голубых глазах блестит неподдельная любовь. Он чувствует это кожей и каждой фиброй своей измученной души, что сейчас, кажется, начала излечиваться.              Блаженную тишину нарушает обращение по имени.       - Линч..              Егор слабо хмурится, но ленится открыть глаза, ожидая, что же будет дальше. Может он откроет глаза и увидит яркое голубое небо над головой? А может этим небом будут голубые, словно это самое небо, глаза, которые будут так близко, как это только возможно, из-за нежного поцелуя?       - Линч.. - кажется, голос стал чуть напряжённее, словно писатель начинает злиться в свойственной ему манере, но из-за произошедшего решает вести себя как обиженный ребёнок, а не вполне серьёзно пассивно агрессировать.              - Линч! - было так громко, как будто бы Егору закричали на самое ухо из громкоговорителя. Егор хотел резко открыть глаза, но как бы он не пытался, у него не получалось.              В голове одновременно сочетался белый шум, перекрывающий все мысли, и резонирующая в ушах тишина. Сердцебиение участилось, дышать стало тяжелее, но разомкнуть веки он не мог.              Егор находился в кромешной темноте, ничего не видел и не чувствовал. Но слышал. Слышал нарастающий по громкости зов. Егор ощутил странное покалывание мурашек по всему телу, которое сначала было сравнимо с тем, если бы его растягивали за все четыре конечности в разные стороны, а потом резко начали бы сжимать до таких размеров, в какие человек бы не мог свернуться при всём желании.

***

Чёрные ресницы резко распахиваются, открывая взор зелёным испуганным глазам.       - Линч - где-то со стороны слышится неистовый смех знакомого голоса, который, судя по всему, сейчас, если не умрёт со смеху, то, как минимум, упадёт на пол. - Каким образом ты умудрился уснуть прямо в миске с салатом?!              Голова трещала по швам, всё звенело и плыло так, как должно плыть у заядлого алкоголика, который не просыхает ни на день.               - Что? Где я? - заплетающимся языком спрашивает журналист, трогая лицо, которое всё стало фиолетовым из-за потертой на поверхности свеклы - Как мы здесь оказались? Как мы выбрались?!              Ехидный писатель на секунду замирает и сверлит взглядом фигуру, сидящую на стуле и убирающую салат с густых бровей, прежде чем снова зайтись в неистовом смехе.               - Как мы оказались у тебя дома? Приятель, ну я даже не знаю! - с явным сарказмом цокает Джон - Вот лично я прилетел на своём вертолёте, а ты, наверное, как-то через окно залез или... - начинает открыто стебать Джон. Дальше Егор даже не слушает, всё его внимание было приковано к рукам Джона, что сейчас вытирали-гладили, как в том самом сне, его лицо от петрушки и кукурузного сока.              Воспоминания резко накрыли его подобно снежной лавине, которая сметала всё на своём пути, погружала его в смущающие сцены, что не так давно происходили с ним. Зря он так внимательно поглощал "ту самую картину"…От всего этого журналюга резко смутился и поджал губы, когда почувствовал напряжение в штанах. Лицо залило краской, благо из-за бардового сока это осталось незаметным.              Джон, заметив затянувшееся молчание Егора, начал изучать того глазами с головы до ног, но когда его взгляд дошёл до чужого паха, он вновь начал неистово угорать.              Егору определённо стоит пересмотреть свои перспективы, дабы подобного больше не случалось.