Интермеццо

Четыре бокала спустя Азирафаэль совсем расклеился. — На что я надеюсь? Какой из меня Брайан… как там его… — Блессид? — Нет. — Мэй? Нет, что-то другое. Азирафаэль оглядел паб в поисках вдохновения. Было на удивление людно для двух часов дня. — Профессор… Брайан… симпатичный такой. Симпатичный и при мозгах. С красивыми волосами. — У тебя красивые волосы, — Кроули махнул пятым или шестым бокалом виски в сторону Азирафаэля, чудом не проливая на стол. — С мозгами, правда, беда. Азирафаэль неодобрительно цокнул. — Нормальные у меня мозги. Больше среднего. — Зачем ты тогда пишешь такие гадкие отзывы? — Это было одиннадцать лет назад! — Все равно гадко. Особенно от кого-то с такими красивыми волосами. Азирафаэль втянул последние капли джина через соломинку. Подняв глаза, он столкнулся взглядом с темными стеклами очков Кроули. — Она ведь не была совсем уж кошмарной? Рецензия. Кроули прокашлялся. — «Лучшее, что можно сказать о “Еве и яблоке”, — это то, что в ней всего один акт». — Я этого не писал. Не мог. Я правда так написал? — Угу. Слово в слово. Азирафаэль вздохнул, вновь поднимая бокал, и с опозданием заметил, что он уже пуст. — Что ж, дорогой мой, тогда, полагаю, мне следует попросить извинения. — Это точно. — Это оно и было. — Вовсе нет. Ты только сказал, что тебе следует попросить извинения, это совсем не то же самое, что извиниться. — Хотя, если подумать, я сомневаюсь, что рецензия была настолько ужасной, как ты пытаешься выставить. Он достал размокшую бумажную соломинку из пустого бокала и грозно наставил ее на Кроули. Соломинка жалко переломилась. Кроули фыркнул. — Она была хуже не выдумаешь. Тебе следует извиниться. — Я извинился! — Не извинялся! — Ладно! Прости. Черты лица Кроули тут же смягчились. Он отклонился на задние ножки стула. Весьма рискованный маневр после такого количества выпитого. — Да ладно уж, можешь не извиняться… — Ой, да ради всего святого… Кроули замер, не донеся бокал виски до рта. — Хотя вообще-то это было чудовищно. Извинись. — Я уже извинился! Кроули ухмыльнулся, поднимая бокал к губам, и не будь он Энтони Кроули — бывшим панком и автором худшей оперы, что Азирафаэль когда-либо слышал, — он бы уже притянул его бестолковую физиономию к себе через стол и как следует поцеловал. — Прости, — повторил Азирафаэль. — Мне правда жаль. Я был молод и глуп, и полон, ну знаешь… собственной важности. Как говорится. — Вообще-то, говорится не так. — Я правда хочу все исправить. Этот сериал всем покажет, какой ты гениальный. Его пробило на слезы. И он только что назвал Энтони Кроули гениальным. Боже, сколько джинов-тоников он уже выпил? — Очень мило, Фелл. Но мы с тобой враги. Заклятые. Вроде как. — Я ни в чем не клялся. А ты? — Не. Клясться — это вообще не мое. Ну, только клясть что-нибудь на чем свет стоит. Но я имел в виду, «мамой клянусь» и вот это все. — Мы можем поклясться сейчас. — В чем? — Что добьемся успеха с этим сериалом. Они хотят, чтобы мы ссорились? Да ради бога. Мы им такое устроим, мы так будем друг друга, эм… — Поносить? — Фу! Ужасное слово, больше его не используй. Я хотел сказать, мы можем друг другу грубить. Но намеренно. Ради всеобщего блага. Ну, ради своего собственного блага. Других это не особо касается. Покажем миру, какой ты талантливый, и какие у меня… эм, немаленькие мозги. — Такие здоровые, что проглядывают из-под волос. Кроули захихикал и пролил виски на уже липкий стол. Наверно, оно и к лучшему. — Ну так что, предлагаю, как бы это назвать… клятву? — Сделку, — предложил Азирафаэль. — Нет, звучит слишком дьявольски. — Соглашение? — Соглашение. Азирафаэль крайне серьезно протянул руку. — Давай мизинчик. Кроули опустил стакан и столь же невозмутимо протянул Азирафаэлю мизинец. Момент был поистине знаменательный. Азирафаэль встал, чтобы заказать еще алкоголя. Вернувшись к столу с двумя бокалами мохито (разве упомнишь, что надо взять, пока доберешься до барной стойки?), он твердо решил попробовать, по-честному попытаться узнать Кроули поближе. — Почему ты вообще решил бросить… ну, рокерство? Зачем быть композитором, когда ты мог собирать стадионы, альбомы записывать, бегать от всех этих, как их там… страстных поклонниц. — Групи? — Да, от них. В нашей индустрии их почти не бывает, разве что у теноров. И пианистов. Еще, может, у некоторых скрипачей. И есть один кларнетист с восхитительными предплечьями… Он встряхнул головой. К чему-то он вел со всеми этими… предплечьями. — Зачем бросать свой волнистый панк-рок, или как там его… — Новая новая волна. — Ради, ну, классической музыки? Кроули отхлебнул мохито, сморщился, осознав, что это не виски, и все равно выпил еще. — Мне стало скучно. И я всегда любил классику. В детстве ба водила меня на променадные концерты каждое лето. Я даже подумывал поступать в консерваторию на композитора. А потом Demonic Miracle стала набирать популярность, концерты, гастроли, и, когда посыпались деньги, уже поздно было о чем-то жалеть. Пойми меня правильно, было охеренно. Нас везде встречали как богов. — А что потом? — Мы распались. NME сообщили о художественных разногласиях, но на самом деле я просто повел себя как козел. Зазнался. Зациклился. Нет, скорее ушел винтом на самое дно, как сраное, — он покрутил пальцем, — вертолетное семечко. Азирафаэль слишком плохо соображал, чтобы придумать уместный ответ. Он поставил локти на липкую поверхность стола, непроизвольно наклоняясь вперед. Кроули продолжил рассказ. Его рот в движении был просто прелестным. Молчит он, наверное, не менее привлекательно, но у Азирафаэля пока не было возможности это увидеть. — И тогда я решил, что у меня наконец появилась возможность сделать то, о чем я мечтал много лет, и я сочинил эту оперу. Все только и знали, что швырялись деньгами, чтобы я это сделал. А потом пришел какой-то манерный напыщенный критик с ученой степенью по мудозвонству и все испортил. Вот и вся история. Моя композиторская карьера закончилась, не успев начаться. — До этого дня. Ухмылка сползла с лица Кроули. — Получилось убого, Фелл. Ты был прав. — Что? — «Ева и яблоко». Ужасная работа. Помпезная. Просто слабая музыка. Я понятия не имел, что творю. Так зазнался, что даже не попытался написать что-то стоящее. Взял пару мелодий, не вошедших в песни Demonic Miracle, и слепил из них арию. Не думал ни о структуре… да ни о чем, в общем-то. Это многое объясняло. — Но ведь… для оперы нужно столько народу. Для либретто, оркестровок, руководства. Неужели никто ничего не сказал? Не предложил помощи? — Пытались. Я не позволил. — И никто ничего не предпринял? — Никто не посмел бы. Я был серьезной шишкой одиннадцать лет назад. Дивой вселенских масштабов. Мадам Трейси мне тогда в подметки не годилась. Я угрожал покинуть проект чуть ли не ежедневно. Но все думали, что будут грести деньги лопатой, если на афишах будет стоять мое имя. — И спустили тебе с рук слабую музыку, потому что ты был знаменит? — Ага. Я, конечно, осознал это только потом, когда смог-таки трезво взглянуть на вещи. Но я это все к тому, что… не только ты виноват в том, что мне больше не предлагали что-нибудь написать. Опера вышла хреновой, и работать со мной было невыносимо. Кроули со стуком опустил бокал и наклонился вперед, и в течение одной безумной секунды Азирафаэль думал, что они поцелуются. — Пообещай, Фелл, — прошептал Кроули, — что в этот раз ты не дашь мне спуску. Мне нужно твое честное мнение о том, что я напишу. Чтобы я снова всё не испортил. Азирафаэль смог лишь кивнуть, слишком завороженный тем, как близко к нему оказалось лицо Кроули.

***

К тому времени, как Азирафаэль оказался в метро, чтобы ехать домой, был уже час пик. От беспрестанного дребезжания поезда его укачало, и это принесло неприятное отрезвление. Лондонская подземка — один из адских шедевров. Зажатый между компанией бизнес-леди в модных юбках-карандашах и на еще более модных шпильках и шумным американским туристом, восторженно хохочущим всякий раз, как по громкой связи советуют пошире шагать на перрон, Азирафаэль считал минуты до того момента, когда наконец окажется дома. Проехав восемь станций, он изменил свое мнение об участии в документальном сериале по меньшей мере столько же раз. Желание покинуть проект не отпускало. Хотя толку от этого не было никакого, он ведь уже подписал все бумаги. Это было его первой ошибкой. Второй ошибкой было пойти с Кроули в паб и обнаружить, к своему изумлению, что он живой человек, со своими мыслями и чувствами. И восхитительно очерченным подбородком. Это вызывало некоторое беспокойство. С симпатичной мордашкой он еще мог бы смириться, а вот что-то поглубже уже было проблемой. А харизма? Азирафаэль всегда был бессилен перед харизматичными мужчинами. Быть бессильным перед Энтони Кроули он не хотел. Третьей ошибкой было согласиться не только задокументировать эту новую попытку широкомасштабного творчества, но и честно помочь. Осадить Кроули прежде, чем работать с ним станет сущим кошмаром. Это ведь такая ответственность. Азирафаэль полностью осознавал, что согласился на это исключительно из-за ошибки номер два. Наконец, четвертой ошибкой было извиниться за рецензию на «Еву и яблоко», не особенно помня, что именно он там написал. К тому времени, как вагон опустел и поезд подъехал к конечной станции, ему удалось убедить себя, что рецензия не могла быть настолько ужасной, как все пытаются выставить. Даже Кроули признал, что опера была никудышной. Но ведь наверняка Азирафаэль был деликатен. Потому что обычно-то Азирафаэль очень вежлив. Он всегда оставляет чаевые, даже за не ахти какое обслуживание. Он выносит мусор соседки, когда та слишком пьяна, чтобы дойти до урны самой, и он считает обязательным послушать Свидетелей Иеговы не меньше пяти минут, прежде чем ретироваться, сославшись на внезапное расстройство кишечника. Наверняка ведь и в двадцать шесть, сочиняя ту самую рецензию, он не мог быть умышленно жесток. Может, люди просто не поняли его обоснованной критики. Или его витиеватые формулировки извратили при редактуре. Быть не может, чтобы его рецензия на «Еву и яблоко» была такой злобной, как Анафема и Кроули пытаются его убедить. Люди просто любят преувеличивать. Вот и все.

***

Люди не преувеличивали. Откопав печатное издание «Обозревателя новой классики» от февраля 2011 года и дважды его прочитав (один раз — уже почти протрезвев, и еще один — распивая бутылку любимого каберне-совиньон из ближайшего супермаркета), он не мог не признать, что рецензия была именно такой гадкой и убийственной, как все и рассказывали. Боже, неужели это правда его слова? Он пробегал взглядом статью, в которой одно предложение было хуже другого. «Может, мистер Кроули не ожидал, что люди и правда попытаются слушать его творение? <…> худший спесивец — тот, кто не считает себя таковым <…> возможно, стоит ограничиться предсказуемостью электрогитар и песен на трех аккордах…» Он содрогнулся и отбросил журнал на кофейный столик. В его защиту стоит сказать, что Азирафаэль не представлял, сколько народу увидит эти строки. Его журнал читали только преданные любители классической музыки. Но один из них, подлец, отсканировал статью и загрузил ее на форум для фанатов рок-музыки, или панков, или поклонников Энтони Кроули (Азирафаэль не знал, куда именно), и оттуда она разошлась в социальные сети, которые так никто еще не называл. Он и представить не мог, что его отзыв увидит столько людей — куда больше, чем только подписчики «Обозревателя». Однако… Хотя его рецензия на «Еву и яблоко» в корне пресекла карьеру Энтони Кроули на поприще классической музыки, она бесспорно оказала взрывной эффект на его собственную. Без нее ему не светили бы ни колонка в «Культурном ежемесячнике», ни воскресная программа на «Классик FM». Ни летние поездки по литературным фестивалям с едкими фельетонами о современных оперных постановках. Ни, разумеется, постоянное место в штате «Обозревателя новой классики». «Ева и яблоко» открыла ему этот путь. Дала ему голос, который люди пожелали услышать вновь. Едкий. Хлесткий. Остроумный. Так его описывали в объявлениях и программках. Таков его бренд, как любила напоминать Анафема. И хотя за последние одиннадцать лет он не написал ничего и вполовину настолько безжалостного, как та самая первая рецензия, он прекрасно вошел в эту роль. Это было легко. Половину работы выполняла одежда. Он выделялся на фоне рядовых зрителей. Дело оставалось за выбором слов для печати и интонаций на радио. Он вычислил идеальное соотношение жеманности и снобизма. Так ему сходило с рук практически что угодно. Он словно стал злобным аналогом Стивена Фрая. До сих пор это работало безотказно. Он регулярно появлялся в Глайндборне и в Альберт-холле. Его звали на премьеры и дневные сеансы. А теперь и на телевидение. Вместе с Энтони Кроули, который все это начал. Без него Азирафаэль был бы обычным загнанным лектором с бесполезной ученой степенью, читающим «Введение в историю западной музыки» скучающим первокурсникам в Ридинге, Лестере или любом другом «краснокирпичном» университете. За ним остался должок. Быть обязанным Энтони Кроули ему не нравилось. Его от такого мутило. Хотя, может, это из-за вина. И мохито. И четырех джинов-тоников… До унитаза он добежал как раз вовремя. Похмелье не проходило несколько дней. По правде сказать, он все еще неважно себя чувствовал, когда неделю спустя прибыл в кабинет Гавриила на, как выразилась Анафема, круглый стол со съемочной группой. Кроули уже сидел в комнате ожидания, развалившись на двух металлических стульях, с перекинутыми через плечо волосами и в плотно сидящих на носу темных очках. — Даров, — бросил он, не поднимая взгляда от «Космополитена». Мужчина в бежевом костюме пригласил их в переговорную, не успел Азирафаэль присесть и хоть словом перекинуться с Кроули. Их провели по коридору в комнату с овальным столом в центре. Там осталось всего два пустых кресла по соседству. Все остальные уже были заняты. Похоже, собрание началось без них. — Вот они, герои часа. Садитесь, парни, давайте начнем. От жизнерадостности Гавриила вкупе с полуденным солнцем, светящим через панорамные окна прямо в глаза, у Азирафаэля сразу разболелась голова. Они с Кроули отодвинули себе кресла и сели. — Пусть для начала каждый представится. Я Гавриил, исполнительный продюсер и гендиректор «Произведено Наверху». Я буду всем заправлять, если понимаете, о чем я. Я здесь начальник. Он грубо хохотнул и повернулся к Кроули, сидящему от него по левую руку. Тот глядел на него с таким острым отвращением, что этого не могли скрыть даже темные линзы очков. — Эм, да. Энтони Кроули. Композитор. Гавриил кивнул, переводя взгляд на Азирафаэля. Тот подтянулся и сложил руки на столе. — Всем доброе утро. Я доктор Азирафаэль Фелл, музыковед и музыкальный критик, я буду ведущим сериала. До сих пор я работал только на радио, ну и статьи, конечно, и порой болтовня на фестивалях, но я правда очень рад поработать с вами над этой… — Следующий, — перебил Гавриил, махнув рукой на женщину слева от Азирафаэля. Тот откинулся в кресло и повернулся, чтобы ее рассмотреть. На ней был светлый пиджак, а волосы собраны в пучок — такой же строгий, как и ее улыбка. — Алексис Михаил, я здесь по поручению Би-би-си. Я ваш контакт на канале. Любые вопросы, всё, что может потребовать разрешения, — это слово она произнесла угрожающе, — должно решаться через меня. Все повернулись к четверым молодым людям, сидящим по другую сторону от Михаил. Они прижимались друг к другу, как четырехглавый монстр. — Адам Янг, — представился паренек, который выглядел как вчерашний школьник. — Я буду режиссировать документалку. — Чего? — поперхнулся Кроули. — Ты же еще ребенок! — Вообще-то нет, — ответил Адам Янг, не особо задетый. Он указал на девушку рядом с собой. — Это Пеппер. — Да, спасибо, я и сама могу представиться. Пеппер Дева, операторка. — Че-го? Кроули распластал ладони по безукоризненно чистой стеклянной поверхности стола, нагибаясь вперед, чтобы разглядеть девушку за Азирафаэлем и Михаил. — Хочешь сказать, что можешь поднять видеокамеру? Ты? Ты хоть представляешь, какие они тяжелые? — Кроули. — Азирафаэль предостерегающе положил ладонь ему на плечо. — Уверен, эта юная леди вполне способна… — Вообще-то, да, — Пеппер Дева закатала рукав футболки и напрягла поистине впечатляющий бицепс. — Но можем выйти разобраться, если хочешь получить подтверждение из первых рук. — Э-э, думаю, в этом не будет необходимости, — прервал Гавриил, оглядывая Кроули с головы до ног и явно невысоко оценивая его шансы в возможной драке. Следующим заговорил мальчик в очках. — Я менеджер по локациям и ресечер. О, и вообще я Джереми, но все зовут меня Уэнслидейл. Краем глаза Азирафаэль заметил, что Кроули беззвучно повторил «Уэнслидейл», но явно был все еще слишком напуган предложением Пеппер, чтобы высказаться вслух. — Брайан, — представился последний мальчик. — Я занимаюсь всем остальным. Тут даже Азирафаэль не смог промолчать. — Всем остальным? — уточнил он как можно вежливее. — Ну, знаете. Звук. Освещение. Прически и грим. Чай и кофе. Рядом с ним Кроули с болезненным стуком уронил на стол голову. Азирафаэль бог знает как смог натянуть дружелюбную улыбку и вновь обратился к Брайану. — Прости за вопрос, дорогой мальчик, но… разве все эти обязанности обычно не выполняют, ну, разные люди? Просто кажется, что это ужасно много работы для тебя одного. — Ой, Брайан у нас — человек-оркестр, да? — Гавриил показал большой палец не то Брайану, не то Азирафаэлю. — Вот и вся наша маленькая команда. Есть еще Сандерсон, секретарь, и Уриил, моя ассистентка. Мужчина в бежевом приветственно кивнул, а женщина рядом с ним стоически продолжила глядеть в никуда. — И это вся съемочная группа? — осмелился уточнить Азирафаэль. Кроули пробурчал что-то в стол. Гавриил кивнул. — Все перед вами. В смысле, есть, конечно, еще монтажеры, но вы с ними не пересечетесь. — Но… простите, если я ошибаюсь, у меня нет опыта работы в подобных проектах. Но разве обычно в это не вовлечено больше кадров? Постановщики и, эм, дизайнеры, техники и прочие очень важные роли? — Как ты и сказал, ты в этом не разбираешься, — сказал Гавриил с широкой ухмылкой. — Мы здесь предпочитаем более непринужденный, кустарный подход. Это всё сейчас очень модно, вы разве не слышали о Ютубе? Кроули вскинул голову со стола. — Это же не какой-нибудь сраный влог, это серьезный документальный сериал о творческом поиске. Для ебаного Би-би-си! — Он накинулся на Михаил. — И вы это одобряете? Та, натянуто улыбаясь, смерила его ледяным взглядом. — Би-би-си готовы рассмотреть новые подходы к кинохронике. Это будет свежее и захватывающее дополнение нашей коллекции, и я уверена, «Наверху» постараются на славу. Не всем же быть Дэвидом Аттенборо, к сожалению. И с нашими бюджетными ограничениями… мы искренне считаем, что кустарный образ, который сможет создать более скромная по составу команда… — Скромная по составу?! — гаркнул Кроули. — Да я видел оргии, на которые пришло больше народу! — Ага, конечно, — буркнула Пеппер, посылая ему недоверчивый взгляд. — Надеюсь, в камере хватит пленки, чтобы запечатлеть твое непомерное эго. — Солнышко, тебе надо проще ко всему относиться, — сказал Гавриил, и Азирафаэль готов был поставить обеих своих кошек на то, что Кроули в жизни никто так не звал. — Так что предоставь это нам. Все будет бомбезно!