HOMO COGITANS

      Энтони зашел в Yauatcha, опоздав на пару минут, и сразу увидел Эйвери — тот сидел за тем же самым столиком, который они занимали в прошлый раз.              Но, внезапно, не один.       Рядом с ним, обеспокоенно озираясь по сторонам, сидела молоденькая девушка, одетая во всё белое — рубашку с рукавами-воланами, джинсы и огромные кроссовки на высоченной упругой подошве. Короткие курчавые волосы (правда, в отличие от Фелла — чёрные), задранный кверху кончик носа и живые наивно-радостные глаза выдавали в ней родственницу блоггера.       Энтони отряхнул невидимые пылинки с лацканов пальто, поправил всё ещё зеленоватые после уличного освещения очки и решительно направился к Феллу и его спутнице.       Девушка встретилась взглядом с Кроули и, пихнув Эйвери под локоть, радостно ему помахала. Тот устремился к столику, на ходу делая знак официанту, чтобы тот не подходил к ним некоторое время. Официант кивнул и ушёл обратно к стойке. — Я вижу, ты оценил это место? — Кроули сел напротив девушки, которая с искренним любопытством таращилась на него во все глаза. — Ты не говорил, что будешь не один. — Привет, Энтони, да, здесь замечательно! Позволь познакомить тебя со своей сестрой, я тебе рассказывал о ней. Она проходила мимо и захотела с нами встретиться. — Да, рассказывал, и неоднократно. Погоди, я сейчас вспомню… Кажется, Мириэль? — Мюриэль, сер! — отрапортовала девушка, открыто улыбаясь и протягивая ладонь для рукопожатия. — Мюриэль, точно, прошу меня простить, — Энтони галантно кивнул, перехватил ладонь девушки и, поднеся её к лицу, вежливо поцеловал, тут же отпуская ладонь — девушка смущённо ойкнула и зарделась. Кроули перевёл взгляд на Фелла — тот тоже сидел, опустив глаза, и с этим надо было что-то делать. — Официант!       Парень, расслабленно тусивший рядом с барной стойкой, во мгновение ока материализовался рядом с ним. — Слушаю вас? — Принесите нам, пожалуйста, пару разных наборов ваших пирожных. У вас же, вроде бы, были наборы в меню, так? — Да, у нас есть наборы из основного меню, сезонного, а также свежие макаруны. — Один такой, один другой и один третий. Мадемуазель любит макаруны? — Кроули подмигнул Мюриэль из-под очков, и та с детским восторгом закивала. — И пару чайничков какого-нибудь чая, пожалуйста. — Скоро буду, сэр, — официант испарился, будто его тут и не было.       Кроули посмотрел на брата и сестру. Эйвери выглядел замкнувшимся в себе, Мюриэль глазела на витрину с пирожными.       Если начать сейчас прилюдно выяснять, что произошло, то будет только хуже.       «Надо быть осторожным», прошептала ему на ухо невидимая Вельз. — Мюриэль, какими судьбами в Лондоне? На каникулы или… по делам? — Кроули встал, чтобы снять с себя пальто и шарф, при этом не сводя глаз с собеседников. — Ой, сэр, я устроила сюрприз Эйву и решила к нему переехать! Он за последний год стал очень нелюдимым и необщительным, и я жутко-жутко соскучилась! — девушка погладила брата по локтю, и он как будто немного оттаял. — Я закончила школу, но в этом году завалила вступительные, поэтому сейчас приехала сюда, думаю над тем, куда бы поступать в следующем году. А раз Эйв зацепился в Лондоне, я рассчитывала, что он поможет мне тут устроиться! — Мю, давай обсудим это чуть позже, пожалуйста. — Эйв, ты мне обещал помогать! Нельзя нарушать обещания! — Хорошо, дорогая, я придумаю, как тебе помочь, — совсем потускневшим голосом произнёс Эйвери, и у Энтони защемило сердце. — Мюриэль, а ты не рассматривала, не знаю, общежития? Или снимать с друзьями? — вступился он. — Думала, но во-первых, даже за общежитие нужно платить, а я не уверена, что смогу одновременно учиться и работать. Плюс, я думаю, всегда лучше жить рядом с семьёй, а Эйвери — единственный, кто у меня остался из родных, но, я думаю, вы это и так знаете. — Да, конечно. А где ты сейчас живёшь? — осторожно спросил Энтони, стремясь не выдать внезапно охватившее его неприятное предчувствие. — У Эйвери и Торна, конечно, где же ещё? — хихикнула девушка.       У Энтони похолодело в груди.       Им принесли пирожные на красивых подносах и два прозрачных чайника с разными напитками. Мюриэль подскочила и принялась раскладывать пирожные по тарелкам, ухаживая за братом и его другом, и наливать чай. Кроули не сводя глаз смотрел на Эйвери — тот соизволил поднять взгляд и смотрел на него в ответ с грустью и какой-то ещё эмоцией, которую Кроули не мог уловить и распознать.       Пирожные они съели быстро — восторженная Мюриэль набросилась на них, как оголодавшая, в красках расписывая свои эмоции от Лондона. Кроули не встревал в её монолог и расслабленно следил за нитью разговора. Однако, в момент, когда Эйвери отлучился ненадолго в туалет, его сестра внезапно придвинулась к Кроули поближе.       «Вы намного приятнее, чем Торн, честно говоря, сэр. Я беспокоюсь за Эйвери, мне кажется, с ним что-то очень сильно не так. Торн очень странно себя ведёт, и я боюсь за Эйва. Я бы очень хотела, чтобы вы приглядели за ним,» — тихо сказала она, будто бы Фелл мог их услышать. Кроули кивнул и задумался, не заметив, как Эйвери вернулся и продолжил разговор со своей сестрой. Энтони потихоньку начал понимать, почему Эйвери мог попасть в ту модель отношений, в которую попал — учитывая, как неохотно он отказывал Мюриэль в её притязаниях… возможно, за мягкостью прячется очень большой страх потерять чужое расположение. И увы, на этом страхе очень легко играть, если знать о его наличии.       Энтони пришёл в себя только тогда, когда Мюриэль, аккуратно похлопав его по плечу, сказала, что уходит. Она хотела успеть ещё на одну экскурсию сегодня, и, рассыпавшись в благодарностях за встречу, девушка попрощалась и выпорхнула из заведения на улицу.       Они с Эйвери остались наедине — днём тут было не очень много посетителей, и рядом с ними столики пустовали. Эйвери вжался в диван и молчал. — Послушай, — на выдохе сказал Кроули, решив разбить неловкую паузу, — я лишь отдалённо понимаю, что происходит, но, по крайней мере, я понимаю, что что-то происходит, и это тебя тревожит. И мне тяжело ощущать недосказанность и неизвестность. Мы с тобой, по сути, друг другу никто, мы знакомы относительно недавно, но ты мне небезразличен. Я не рассчитываю на симпатию, и не требую её от тебя, лишь надеюсь, что ты хотя бы можешь назвать меня своим другом. Эйвери… посмотри на меня, пожалуйста.       Энтони взял свою кружку с остывшим чаем и пересел на диванчик, туда, где раньше сидела Мюриэль, рядом с Эйвери. Их колени соприкоснулись. — Эйвери, я хочу тебе помочь. И я могу тебе помочь. Скажи, пожалуйста, что я могу для тебя сделать? Может, ты что-то хочешь, чтобы я сделал? Потому что я не могу постоянно жить в напряжении, правда. Я обещаю, что сделаю то, что ты попросишь. Вплоть до того, что я могу уйти прямо сейчас, и ты меня больше не увидишь. Просто скажи. — Нет, не надо, — Эйвери поднял взгляд, и Энтони увидел, что его глаза блестят. — Что? — Не уходи. Пожалуйста.       А вот и тот самый страх — в дрожащем голосе, в лёгком движении навстречу, в стремлении задержать, не упустить.       Энтони не на шутку разволновался. — Хорошо, я останусь. Тебе нужно успокоиться — так дело не пойдёт. Смотри, предлагаю тебе начать сначала. Расскажи мне, пожа… — Ты точно не сердишься из-за Торна? — внезапно перебил его Эйвери. Страаааах. — Я тебе сказал, что я не сержусь, разве нет?       Эйвери промокнул глаза салфеткой и покачал головой. — Окей, ладно, говорю вслух — нет, не сержусь. Эйвери, я деловой человек, я понимаю, что иногда у других людей своё видение ситуации и свои тактики и стратегии выхода из них. Я никогда не принимаю поступки других людей близко к сердцу, и верю в выбор. Каждый человек делает миллиарды выборов ежедневно, и если Торн пришёл ко мне — это был его выбор прийти и его выбор сказать мне всё, что он сказал. Это же был его выбор? — Да. Он уже давно не читал мои сообщения, и я расслабился, думал, что это не повторится, но он как-то, пока я спал, разблокировал мой телефон и увидел всё то, что ты написал… про предложение, обиду и так далее. — Погоди… что значит «давно не читал сообщения»? Он что, имеет доступ к твоей переписке? — Да… то есть, нет, не ко всей. Твои письма я сразу же удалял, как только читал их, и он о них не знает. А треки он не слушал, ему не интересно. — Ты удаляешь письма, чтобы он их не читал?! — у Кроули глаза на лоб полезли. — Он заботится обо мне. Говорит, что некоторые люди вкладывают в общение двойной смысл, а я слишком наивный и простодушный, чтобы его распознать… — И ты искренне в это веришь? — Но ведь я же и так тупой! — внезапно сорвался Фелл. — Я ничего не понимаю и ничего не умею, только и делаю, что видео всякие снимаю! Если бы не Торн, я… я не знаю, что бы со мной было. — В смысле «тупой»? — тон голоса Кроули угрожающе понизился. — Ну в прямом! Я абсолютно не понимаю, как вести семейный бюджет, не умею распоряжаться деньгами, ни черта не понимаю в долбаных квитанциях! Если бы все деньги были у меня, я бы всё просадил на книги и декорации, а потом бы умер с голода! — Погоди… в смысле «все деньги»?! Он и к деньгам имеет доступ?! — Да, и он прекрасно ими распоряжается! Не понимаю, почему он не хочет пойти работать, он же так прекрасно во всём разбирается… — Он ещё и не работает… — разочарованно выдохнул Кроули. — Он ищет что-то подходящее для себя, но никак не может понять, чем он хочет заниматься! Я ему говорил много раз, предлагал всякие вакансии, но я же… я же ничего не понимаю в этом… — Ты… господи… Эйвери, почему ты думаешь, что ты тупой? Нет, не повторяй мне всё, что ты говорил выше. Ты же недавно с Торном вместе, так? — Чуть больше двух лет, да. — А как ты поднимал на себе Мюриэль всё время до него?! Ты же выучился, держал на себе дом после смерти родителей, устроил сестру в интернат, как-то зацепился в Лондоне, жильё раздобыл… это, кстати, твоё жильё или его?       Кроули неосознанно начал повышать голос. Фелл тоже отвечал ему достаточно громко — официанты и бармены уже не стесняясь наблюдали за происходящим. Немногие оставшиеся в заведении посетители тоже изредка оглядывались на них, перешёптываясь. — Его! Где бы я иначе жил в Лондоне? Если бы не он, я был бы бомжом! — Твою мать, ну конечно… Ладно, тем не менее, ты серьезно думаешь, что ты тупой?! Ты один из самых глубоких, самых умных и самых интересных людей, которых я встречал — а поверь мне, я встречал много людей, которые таковыми себя только мнят, а на деле этого всего не стоят. Ты, сука, ведёшь один из самых популярных АСМР-каналов на ютубе! Ты лучше этого, ты выше этого, Эйвери! Не смей так думать о себе. И, боюсь, тебе не понравится то, что я тебе сейчас скажу, но тебе следует задуматься насчёт твоих отношений с Торном, он ведёт себя с тобой, честно говоря, по-скотски. — НЕТ! — Эйвери отшатнулся от Энтони, как от прокажённого. — Ты что, я не могу! Он же… он мне дорог! Да, иногда он делает грубые вещи, но он так заботится обо мне! Не все люди способны проявлять заботу через ласку. Все вы так говорите, вы… вы просто не знаете его! — Заботится, значит… Ладно.              Кроули замолчал и, выдыхая, откинулся на спинку дивана. Тревога и злоба жрали его изнутри, не жуя.       «Не отпугни его!» — набатом звенел в голове голос Вельз. Кроули чудом проглотил подкатывающую к горлу ярость и сморгнул алую пелену, но сдерживаться было адски трудно. Он встал со своего места и подозвал официанта со счётом.       Затем развернулся к Феллу.       Вдох.       Ме-едленный выдох. — Эйвери, я не стану на тебя больше давить. Прости. Сейчас я зол, как кусок ебаной собаки, и мне нужно проветриться, поэтому я пойду. Но! — Энтони, повинуясь какому-то инстинкту, накрыл своей рукой ладонь Эйвери, — Но это не значит, что я на тебя обиделся. Просто… эта ситуация не даёт мне покоя, и мне нужно всё спокойно обдумать. Просто знай, что я в любой момент готов тебе помочь. Ты не должен позволять тобой пользоваться. Мой телефон всегда для тебя включён, звони. Хорошо? — Хорошо, — Фелл замер, глядя в глаза Кроули, но через секунду высвободил руку. — Я попрошу тебя кое о чём, можно? — Что? — Запиши, пожалуйста, телефон Мюриэль. Я могу дать ей твой номер? — Конечно, не вопрос. Ты… — Да. Я переживаю за неё, и… почему-то тебе доверяю.              Кроули моргнул и недоуменно уставился на Фелла, осознавая эту информацию. — Приятно это слышать. Диктуй. ===       Кроули вышел на улицу, пробежался до своей Бентли, сел внутрь и, не в силах более сдерживаться, несколько раз ударил по рулю кулаком.       Самое тяжёлое в этой ситуации — оставаться с кристально чистым умом. Он с детства ненавидел эмоции и необходимость их проявлять, и, взрослея, только укреплялся в этой ненависти. Ливермор, зачитанный им до дыр, бесконечно ему в этом резонировал.       «Никаких эмоций. Поддашься им — и проиграешь.»       Это правило работало и на бирже, и в жизни.       Хотя, чёрт подери, так хотелось… Так хотелось сейчас дать дорогу столько лет бушующему внутри огню, который он постоянно подавлял в себе.       Из того, что он читал по психологии, он вынес, что сдерживать эмоции вредно, и что однажды это аукнется. В чём-то он предчувствовал, что это случится уже совсем скоро, потому что всё чаще его руки дрожали, когда он сдерживал тягу взять что-то тяжёлое и с размаху впечатать это в стену, или просто схватить кого-то за грудки и орать на него, пока не устанут лёгкие.       Или просто расслабиться и позволить своему телу делать то, что оно захочет, отключив сознание и ум.       Долбаный человеческий организм с его условностями.       Домой Энтони ехал, врубив на полную громкость радио — в какой-то момент ему удалось поймать волну, на которой был вечер группы Queen. Меркьюри вопил в уши, отвлекая от мыслей — тишина бы сейчас давила ему на мозг, заставляя тонуть в эмоциях. Уже через полчаса Кроули был у себя в Кэнери-Уорф; Бентли отделалась несколькими углублениями на обшивке руля от ногтей и слишком громко захлопнутой дверцей. Взлетев на свой этаж, он вошёл в апартаменты, не включая свет, наощупь разулся, отшвырнул пальто и шарф в сторону и, сделав несколько шагов, упал, как подкошенный, в диван. Злость затаилась, уступив место чувству тревожности — мелкая дрожь вспышками проходилась по его натянутым нервам.       «Надо успокоиться,» — подумал он, и привычно потянулся за наушниками и смартфоном, чтобы включить очередную запись Фелла. Где-то на полпути, когда Энтони уже листал сообщения от блоггера, ища нужный ему трек, он на секунду остановился, внезапно осознавая весь сюр происходящего.       Тот, кто его вывел из себя, будет в себя и приводить. Забавно. Жаль, что это не принесёт облегчения ему самому.       Но выхода уже не было. Очень сильно не хотелось снова одеваться и выходить, а искрящиеся на кончиках пальцев нервы требовали привычной аудиосенсорной разрядки.       Подумав, Энтони нашёл компромисс: из всех записей он нашёл ту, в которой голос Эйвери был бы наименее узнаваем. Это была одна из недавних записей, где тот шёпотом начитывал стихотворение, кажется, Оскара Уайльда. Он включил трек, заблокировал экран смартфона, откинулся на диване и закрыл глаза, покидая полумрак комнаты.       …и вздрогнул, когда его ухо опалил бестелесный выдох, записанный на стереомикрофон.       «Давай в огонь бросаться из огня,       Тропой восторга рваться к средоточью…», — произнёс Фелл так близко к микрофону, что, казалось, его губы касаются уха Кроули. Волоски на загривке встали дыбом, приятная истома прокатилась волной по мышцам спины, ухая где-то в пояснице. Нервная дрожь смешалась с меридианальными реакциями и разнеслась кипятком по венам.       Кроули стало жарко — он расстегнул рубашку, его дыхание участилось.       А Фелл продолжал. Он читал стих, будто наизусть, прочувствовав каждую строку, пропустив её сквозь себя.              «Зов юности важнее и желанней,       Чем притчи самых сокровенных книг.       Что пользы размышленьям предаваться,       Сердца даны нам, чтоб любить, уста — чтоб целоваться.»       Это был явно новый сверхчувствительный микрофон, которым Эйвери хвастался недавно — он наполнял запись глубиной и объёмом, давал дыханию Фелла тепло, которое буквально ощущалось кожей. Огонь, бушевавший в венах Энтони, разливался по всему телу и щекотал, заставляя того буквально извиваться на диване, не находя себе места, не в силах с него сдвинуться — шёпот вёл за собой, взвинчивал и швырял в волны неведомых ощущений.       Не осознавая до конца, что он делает, Энтони легонько прошёлся рукой по груди, чувствуя, как та вздымается под рубашкой. Касание ощущалось чужеродно, он будто наблюдал за собой же со стороны — тело отозвалось на него, подалось за рукой, мягко приглашая действовать далее.       Энтони уже не вслушивался в текст стихотворения, его вёл тон шёпота, придыхание, отрывистые толчки воздуха на согласных. Он полностью распахнул рубашку и скользнул руками по своему торсу — горячее удовольствие овладело им, ведя его жесты вдоль тела. Он почувствовал знакомое приятное натяжение в паху, и, расслабляясь, расстегнул штаны, высвобождая из белья наливающийся кровью член. Пары привычных движений ладони хватило, чтобы он отвердел и колом встал, падая на живот.       «Покрыт шафранной пылью каждый след       Юноны, через зелень луговую       Идущей; в это время Ганимед       Вливает нектар в чашу круговую.       Растрёпан нежный шёлк его кудрей       С тех пор, как мальчика орёл восхитил в эмпирей,» — продолжал Фелл, склоняясь над микрофоном то вправо, то влево, будто бы обволакивая своим голосом, и Кроули отпустил себя. Левой ладонью он продолжал оглаживать свой торс, то одними кончиками пальцев, чуть щекоча, то плотно проходясь ладонью по прессу и груди, задевая пуговки сосков. Правая ладонь обхватила член кольцом и начала нетерпеливо двигаться вверх-вниз, ещё больше разгоняя жар по телу. Шёпот то отдалялся, то приближался так близко, что щёки Кроули вспыхивали, и непроизвольный, не слышимый им самим в наушниках стон срывался с его губ. На головке выступили капли предэякулята, привычным движением мужчина размазал его большим пальцем, задевая уздечку — острая вспышка удовольствия пронзила его настолько неожиданно, что он аж выгнулся на диване, шипя и впиваясь ногтями свободной левой руки в кожу. Не в силах больше терпеть, он ускорил ритм, двигаясь быстро и рвано, вытянувшись, как струна, пока в наушниках его сковывал чарующий голос.       Слишком сладко, слишком солёно, слишком горячо.       «А мы — частицами эфира станем,       Мы устремимся в синеву небес,       Мы встретимся в луче рассвета раннем,       В крови проснувшихся весной древес,» — и Кроули устремлялся вверх, в небеса, к белоснежной ослепляющей искре — пару раз его рука соскользнула с члена, пережимая его у основания, чтобы усилить подступающий оргазм, но надолго его не хватило. Фелл даже не успел дочитать стихотворение, Энтони уже потерял линию повествования — шёпот окружил его, возносил ввысь, навстречу яркому пламени.       И пламя врезалось в него и взорвалось, расщепляя его на атомы и собирая воедино. Фелл что-то говорил, но пламя ревело и бушевало, заглушая всё на свете. Энтони громко застонал и содрогнулся, и семя пульсирующей струёй излилось на судорожно вздрагивающий живот.       Спустя бесконечные несколько секунд пламя стихло, уступая место привычному сумраку комнаты. Энтони понадобилось время, чтобы восстановить дыхание и взять под контроль управление телом — мышцы в посторгазменной неге размякли, превратившись в кисель. Тревога и гнев отступили, голова была приятно пустой — ни одной мысли, ни одной эмоции, лишь блаженство.       И шёпот Фелла, дочитывающий стихотворение под грохот замедляющегося пульса.       Последние две строфы Кроули пропустил мимо ушей, приходя в себя и смотря в потолок. О том, почему его раздражение вылилось в приступ похоти, он подумает как-нибудь потом.       И о том, причём здесь Фелл — тоже.       «А мы, влюблённых двое, никогда       Пресытиться не сможем общей чашей,       Покуда блещут небо и вода,       Мы будем отдаваться страсти нашей,       Через эоны долгие спеша       Туда, где примет нас в себя Всемирная Душа!       В круговращенье Сфер мы только ноты,       В каденции созвездий и планет,       Но Сердце Мира трепетом заботы       Позволит позабыть о беге лет:       Нет, наша жизнь в небытие не канет,       Вселенная обнимет нас — и нам бессмертьем станет.»