Без единого слова

Прихотливо изогнув бровь, Феликс уставился ему в лицо, будто снова пытаясь разглядеть в Минхо что-то неизвестное, непонятное — и в этот раз, судя по всему, увидел. Молча кивнул и, поймав его за запястье, первым потащил за собой. Почему-то не в комнату, ставшую уже теперь с полным правом его собственной, но в гостиную, на привычный уже диван. Телефон возник в его руках словно бы сам собой. «Ты меня напугал». — Чем? — удивился Минхо. Хмурясь, он поднял глаза от экрана на самого Феликса, непривычно серьёзного — ни следа той улыбки. «Тебе не хочется со мной целоваться?». Наивный, но такой прямой вопрос своей простотой чуть было не поставил Минхо в тупик. Почему Феликсу вообще такое могло в голову прийти?.. Неужели из-за того, как он отодвинулся, пытаясь сдержать неуместные порывы? Минхо просто пытался не давить, боялся, что давит слишком сильно, но, кажется, Феликс испугался как раз исчезновения этого давления. — Очень хочется, — честно признался ему Минхо. И, напоминая чем-то себе Сана, еле сдержал уже срывающееся с губ «…и не только». И, под воздействием именно этой ассоциации, мотнув головой, он продолжил: — Но ты не обязан это делать, ты знаешь? Если ты не хочешь, то мне не нужно такой благодарности. На этот раз по бедру прилетело даже не ладонью — телефоном. Яростно кусая губы, Феликс впился в него недовольным взглядом, уже почти привычным за последние пару дней; эта тенденция Минхо слишком не нравилась, но он очень надеялся, что все непонимания были вызваны всего лишь недостатком прямого общения. «Но я хочу, — настрочил Феликс. — Как ты можешь вообще сомневаться?» И, стоило Минхо прочитать, тот смело поднял брови, будто провоцируя, спрашивая: ну что теперь сделаешь? Что скажешь? Нет, положим, сомневаться-то Минхо мог с лёгкостью, потому что в себя верил не то чтобы слабо, но очень средне, особенно после Сана. Но это в себе, а вот в Феликсе… Тот никогда не давал повода заподозрить его во лжи или хотя бы в сомнениях, может быть, действуя во многом невинно, но каждый раз однозначно давая понять, как именно он настроен. Что именно чувствует. Объятиями, на первый взгляд случайными и не очень прикосновениями, улыбками, стремлением держаться как можно ближе — Феликс демонстрировал свою точку зрения как мог. И даже поцелуй его так хорошо ложился в эту закономерность, являясь всего лишь очередным шагом на прямой и широкой тропе, по которой шёл в своей жизни Феликс. И даже сейчас тот снова шагнул первым. Заглянул в растерянное лицо Минхо, улыбнулся ему одними глазами и придвинулся ближе. Вновь встречая его на полпути — ладони вокруг талии, губы на губах, тело к телу, ощущая на коленях устойчивую, надёжную тяжесть — Минхо, словно солнцем согретый, вдруг с облегчением подумал: почему нет. Почему он сомневался? Из-за чего тянул? Если Феликс был полностью уверен в том, что делал, если все вокруг уже были в них уверены, в них двоих, вместе — включая, черт побери, даже Чана, главного камня преткновения — то зачем откладывать жизнь? Далеко не впервые в последние годы позволяя себя вести, тем не менее Минхо не ждал того же именно сейчас, почему-то до текущего мгновения предполагая, что неопытному Феликсу придётся всё изучать вместе с ним. Что ему придётся его учить; но ошибся: воспользовавшись заминкой, тот перехватил инициативу сразу же. Жадный, игривый, восторженный, Феликс точно знал, чего хочет, и этим чем-то — кем-то — явно был Минхо. Только и исключительно Минхо, учитывая, как тот жался ближе всем своим напряжённым телом, как держал в ладонях его лицо, заставляя чуть запрокинуть голову, как пил его тихие вдохи. Феликс был совершенством. Раскрасневшийся, прямой, взлохмаченный, отстраняясь, он сверкал улыбкой и лукаво щурился, абсолютно безошибочно на этот раз ощущая реакцию Минхо и определённо наслаждаясь его ступором. Чувствуя, как взволнованно бьётся под незаметно переместившейся на грудь рукой горячее, сильное сердце, как быстро, неглубоко дышит Феликс, Минхо тоже, не удержавшись, улыбнулся ему в ответ. И видно было, как тот колеблется, как хочется ему что-то сказать — и нет возможности. Со вздохом всё-таки дотянувшись до забытого было телефона, Феликс вернулся в ту же позу и, помедлив, всё-таки напечатал что-то короткое, быстрое, но экран так и не показал. Прикусив губу, он ещё какие-то мгновения поколебался и дописал ещё несколько слов. «Ты будешь моим парнем?» «Даже если я так и не научусь говорить». Минхо вдруг обожгло осознанием, и не в последнюю очередь причиной этому послужила именно формулировка. «Даже если» — то есть в принципе шансы-то были? И Сынмин говорил о чем-то таком, что Минхо зацепило во время разговора, а потом он отвлёкся и забыл, что-то про то, что Феликс разочаровался в жизни и перестал заниматься, кажется… Осознав по начавшему меняться выражению лица Феликса, что молчит слишком долго, Минхо заторопился: — Конечно, да, Ликс, — выдохнул он. — Конечно. Но… Ты можешь когда-нибудь заговорить? Это реально? Облегчение, явственно испытанное Феликсом, можно было разглядеть буквально невооружённым взглядом. Под горящими от одних только прикосновений ладонями Минхо напряжённые мышцы расслабились, спина перестала походить на твердую доску — но ожидаемого отчего-то восторга Минхо так и не увидел. Только, пожалуй… смятение? Конечно, Феликс уже обнимал его раньше — но никогда так, сидя у него на коленях, прижимаясь всем телом и сцепляя пальцы за спиной. Никогда раньше он не казался таким близким, таким крошечным и беззащитным, расстроенным и нуждающимся в нём. Его парнем. Черт, Минхо мог бы привыкнуть к этой мысли. Уткнувшись носом ему в волосы, Феликс промычал что-то, и Минхо вроде как разобрал даже знакомое скомканное «있어요», прежде чем понял вообще, что происходит. Отстраниться, правда, не получилось совсем — Феликс цеплялся за него, словно тот ещё котёнок, чуть ли не когтями, за одежду, и упрямо не давал посмотреть себе в лицо. — Что это было? — смирившись, переспросил Минхо словами. Спина под ладонью дрогнула и, кажется, вновь потянулась к лежащему рядом с ними телефону. Ну да, точно. «Я могу, — под взглядом Минхо набрал одной рукой Феликс. — Но всего несколько слов. Надо тренироваться, а я давно забросил». Под взглядом же тот стёр всё, кроме первой фразы, и напечатал заново: «Я раньше занимался с логопедом. Мог говорить простые слова». И снова стёр. Только тут до Минхо дошло, что Феликс прекрасно понимает, что написанное успевает прочитаться — только вот отчего-то, в отличие от всех предыдущих случаев, не начинает просто писать с новой строки, а старательно уничтожает то, что уже есть. Как будто ему не нравится смысл, вложенный в эти слова, как будто тот не желает их видеть, видеть перед глазами назойливую и обидную правду. «Очень тяжело. Всё равно никто не понимает. Зачем стараться?». — Решать, конечно, тебе. — Минхо погладил его по спине, вспоминая Сынминово «не требуй от него многого». Хотелось, честное слово, очень хотелось потребовать, но было нельзя. Спугнул бы, как есть спугнул. — Но мне очень хотелось бы знать, как звучит твой голос. Настоящий, а не это, — он мотнул головой на отложенный вновь телефон, — жалкое подобие. Феликс глубоко и жалобно вздохнул. И кивнул так решительно, что Минхо головой почувствовал, как врезается в неё резкий, острый подбородок. «Я спрошу у Сынмина, может быть, он знает, к кому мне записаться». — Я не настаиваю, правда, — спохватился Минхо. — Если тебе не нравится или не хочется, ил… На губы лёг тонкий палец, прижался подушечкой, останавливая, и он, замолкнув на полуслове, осознал, что ещё немного — и они оба, возможно, вынужденно, но перейдут ещё кое-какую границу. Или уже перешли, кто ж его знает. По крайней мере, Феликс поёрзал вдруг так старательно и тщательно, что Минхо вновь — сугубо ради сохранения собственного рассудка — захотелось снять его с колен и отодвинуться подальше. Ну и поорать куда-нибудь, в идеале — в Джисона, и чтобы тот убежать никуда не мог. Потому что, ну, нервно всё-таки было, это же, в конце концов, Феликс. Минхо вообще рядом с уверенно действующим Феликсом, оказывается, ступорило с перепугу, словно девственника. Даже если организм откликался самым естественным образом, отзывался эрекцией на трение, и Феликс, смеясь, вдруг смотрел ему в лицо — Минхо чувствовал себя загнанным оленем. Счастливым донельзя загнанным оленем, стоило заметить для ясности. — Хватит, Ликс, — не выдержав, простонал он и снова обнял его за талию, прижал к себе, обездвиживая. — Хватит, бездушный ты человек, я же не выдержу! Поднятые брови в немом, очевидном вопросе; Минхо в ответ сморщил нос: — Нет, «не выдержу» — это кончу прямо здесь и сейчас, а не то, что ты подумал! На самом деле, конечно, не настолько он был близок, но ещё немного расчётливых толчков — и, наверное, стал бы. Ещё немного закушенных губ; ещё немного взглядов глаза в глаза и немых вопросов с такими же ответами… Феликс не собирался останавливаться. Это стало ясно сразу же, уже по тому, как тот перетащил руки Минхо себе на бёдра; по тому, как его мягкие пальцы пробежали по ключице и погладили шею. Кажется, несмотря ни на что, они понимали друг друга без слов. «Да?», «Да». Быстрый вопросительный взгляд, кивок. Острый, мучительный вздох при первом движении; почти чёрные, с расширенными донельзя зрачками глаза Феликса. Прикосновение губ увело за собой в волшебную страну, туда, где Минхо не был никогда, но всё надеялся оказаться: туда, где ему оказалось плевать на всё, кроме своего удовольствия и удовольствия человека, сидевшего на его коленях. Туда, куда он просто не мог разрешить себе добраться, слишком контролируя всё и вся, пока его не унесло южным решительным ураганом по имени «Феликс». Законное место рук Феликса — в волосах Минхо, законное место рук Минхо — на его заднице. И нет, Минхо понятия не имел, каким образом это стало именно так, когда он взял себя — не себя, ладно — в руки и управление на себя. Когда Феликс прижал его голову к своей шее, намекая, каждым вздохом, каждым стоном реагируя на прикосновения так, что Минхо и подумать больше ни о чём другом не мог, кроме того, как сильно хочет, чтобы ему было хорошо. Им двоим хорошо, вместе. — Боже, Ликс… — вырвалось у него после очередного толчка. Широко ухмыляясь, Феликс выгнулся напоказ и снова двинул тазом, потёрся о него буквально всем телом. Хитрый, предприимчивый котёнок, он будто добивался специально того, чтобы Минхо не просто потерял дар речи, но и рассудок целиком, нарочно раз за разом повторяя всё то, что, как тот обнаруживал, сводило Минхо с ума: тянул за волосы, кусался, издавал звуки. Последнее сносило крышу особенно сильно; Минхо не поручился бы, что не кончил бы от одного только АСМР с записями его действий и непроизвольных реакций. Он и так-то был уже на грани, но, стоило Феликсу опустить руку и обхватить ею со всей дури стремящийся на волю из штанов член прямо сквозь ткань, Минхо, буквально взвыв, откинул голову на спинку дивана. Слишком много, слишком приятно, слишком… ему не хватало в корейском языке подходящих слов для четкого определения того, что он чувствует, и в это мгновение он скорее ощущал себя безмолвным Феликсом, чем привычным громким собой. В любом случае, Феликс точно так же, не меньше, а то и больше заслуживал удовольствия, чем он сам. Поспешно нашаривая ремень, Минхо снова вопросительно вскинул брови — и его руку тут же оттолкнули, заменили своей. Раньше, чем он успел испугаться, Феликс уже дорасстегнул окончательно пряжку, одним движением большого пальца выдернул из отверстия пуговицу — и молния чуть ли не сама собой поползла вниз. Сдвигая прочь, подлезая уже влажной от слюны ладонью под резинку трусов, Минхо уже ждал с нетерпением реакции Феликса — и не прогадал. Вместо того, чтобы разваливаться молча под его рукой, Феликс накинулся на него так, будто ему кислорода не хватало и он мог восполнить его только с помощью поцелуя, не меньше. И не переставал водить рукой по члену, наоборот, ускорился, окончательно заставляя Минхо поверить, что ему это снится, потому что этого просто не могло быть на самом деле. Ну, или могло. Издевательски довернув запястье, Феликс заставил его зашипеть от переизбытка уже физических ощущений, сжал чуть сильнее; Минхо кончил прямо так, как был, потому что пик удовольствия настиг его настолько быстро, что он попросту не сумел ничего сообразить, не сумел сдержаться. Осторожно заменив его руку своей, Феликс быстро и как-то дежурно додрочил следом, тяжело выдохнув с первым толчком спермы. И вновь, отчего-то уже куда менее решительно, потянулся к его губам — Ликси-я, — выдохнул Минхо почти ему в рот, только-только сумев собрать мозги в светлую, незамутненную ни единой мыслью кучку. — Ты чудо. Тот всего лишь усмехнулся в ответ — и на душе сразу стало ещё теплее, хотя Минхо вообще не знал, как такое может быть возможно. Как может быть вообще возможным такой солнечный, сверкающий своими веснушками — вот сейчас ему уже хватало сил вновь обратить на них внимание — озорной, веселый, ласковый Феликс. *** Лениво — уже в постели, уже вместе, потому что Феликс отказался отходить от него дальше, чем на длину вытянутой руки, да и Минхо не то чтобы вообще сопротивлялся — перед сном они обсуждали вовсе не то, что бы следовало, но тоже очень важное и интересное. Оказывается, Феликс любил фотографироваться. Как-то вообще раньше не обращая на это внимание, Минхо очень удивился, когда, улегшись головой на подушку, тот сделал быстрое селфи и тут же, не заморачиваясь фильтрами, выложил. — У тебя есть инстаграм? — риторически переспросил он уже очевидное вслух. Вместо ответа, смущённо улыбаясь, Феликс повернул к нему экран и провел пальцем по имени пользователя. — Ага… — пытаясь выбросить из головы знакомый мотив «Feliz navidad» — Феликс заменил в названии песни первое слово на своё имя, и получилось вместо «счастливого» — «феликсового рождества», ну, или как-то так — Минхо пролистал ленту. Селфи, селфи, селфи… Ничего особенного, но всё же огромное, по меркам Минхо, количество подписчиков — за сотню тысяч. Не сразу, но он понял, что вся суть, вся индивидуальность профиля заключалась в длинном-длинном тексте, разбитом по слову-два на строчку, под каждой фотографией в описании. Пока Минхо додумывался, на кнопке «вверх» зажглась цифра «1»: пользователь опубликовал что-то новое. Уже догадываясь, что увидит, Минхо пролистнул выше и замер, засмотревшись на знакомое лицо, запечатлённое с непривычного ракурса на фоне очень знакомой обстановки. Да, это были его подушка, его одеяло — и, кажется, его собственный локоть, краем видневшийся в нижнем углу. «сегодня…» — начиналась подпись под фото. Торопливо ткнув «ещё», Минхо возблагодарил всех известных ему богов за то, что догадался вообще спросить, потому что увиденное оказалось неожиданно важным лично для него, как для человека, который хотел бы узнать Феликса лучше. Ближе. Сильнее. «сегодня посмотри в небо: там хорошая погода, которую прячут от нас тучи но что, если тебе нравятся тучи что, если ты не такой, как другие что, если тучи тоже любят тебя и поэтому они здесь» За окном, кстати, шёл мелкий, противный, неожиданно зимний дождь. Феликс, кажется, писал с кучей метафор, громоздя одну на другую, но своим подписчикам — и о самом себе. Минхо промотал вниз, к постам недельной давности, к тому дню, когда Феликс узнал, что Минхо-хён-из-университета и Минхо-брата — один и тот же человек, и получил приглашение переехать именно к нему. Снова селфи, плюс фотография ночной улицы откуда-то с балкона. Подозрительно знакомой улицы, как будто Феликс вышел из квартиры Минхо на ту самую террасу, где Минхо сидел с Сынмином, и сфотографировал то, что там увидел. Конечно же, плюс много-много строчек в описании. «Когда одна дверь закрывается это не значит что открывается другая это значит что ты ходил и искал кричал стучал в другие двери пока не понял что одна из них была открыта всё это время и ждала тебя с самого начала». Уже ради любопытства Минхо заглянул в дни до их знакомства. Он-то думал, что листать придётся долго, но октябрь вдруг сменился концом мая настолько неожиданно, что пришлось на мгновение остановиться и сжать пальцы наблюдавшего всё это время за его действиями Феликса. Вместо селфи — или, точнее, как раз селфи это и было? — на фотографии темнел силуэт в дверном проёме. «однажды ты посмотришь под ноги и увидишь что руки которые тебя поддерживали все эти годы на самом деле связывали тебе ноги. только недоверие сохраняет тебя в безопасности. бойся всех.». Вот это последнее «бойся всех» вдруг болезненным, знакомым эхом отдалось в груди. Перед глазами всплыла улыбка Сана, того самого красивого, чистого, милого Сана, под ангельской внешностью которого прятался завистливый, полный ненависти, ревности и уродливой злости дьявол. Минхо потом тоже долго боялся. Всех, кроме Джисона. Даже Чонина с Чанбином. Хёнджина нет, но с Хёнджином они и общались тогда совсем мало, того больше Джисон боялся и обходил стороной, ворчал, мол, вот, опять ругаться с этим придурком придется… Минхо послушно обходил стороной всех разом вместе с ним. — Айщ! — вскрикнул он от неожиданности и недоумевающе заморгал: Феликс ущипнул его за внутреннюю сторону предплечья и укоризненно дёрнул бровями, мол, что?.. Наверное, Минхо слишком долго думал, подбирая слова — и Феликс снова его ущипнул, правда, на этот раз куда слабее, просто привлекая внимание. И повернул экран телефона: «О чём ты думаешь?» — О Сане, — повинился Минхо, только раскрыв рот, засомневавшись, стоило ли рассказывать. Но он уже начал, поэтому пришлось продолжать: — Это мой бывший. Мы расстались несколько лет назад, но я до сих пор помню это ощущение предательства и как потом долго боялся доверять людям: думал, что, даже если они кажутся хорошими, будут думать, что знают, что для меня лучше, и боялся, что за красивыми лицами прячутся твари. Помедлив, Феликс напечатал: «Ты меня боишься?» Минхо рассмеялся. Немного устало, немного умилённо, немного, пожалуй, влюблённо. — Это была моя фраза, — подмигнул он. И всё же отвечать пришлось, потому что Феликс принялся недовольно морщить нос. — Нет, конечно, не боюсь. Может быть, боялся бы Чана… или нет, знаешь, не «боялся», неправильное слово, по крайней мере, сейчас. Просто, как подросток, сопротивлялся бы любому давлению принципиально. А он давил бы, уверен. «А я не давлю?» Минхо помотал головой: — Нет, что ты! Ни разу, нигде. Мне казалось, что это я на тебя давлю и что ты можешь начать воспринимать меня, как я Сана… «Да ты даже на Криса не тянешь», — фыркнул Феликс. Ладно, это, пожалуй, утешало. Особенно утешало то, что Феликс, сжав снова его руку, уверенно погладил его сначала по предплечью, а потом, выглядя снова крайне невинным котёнком, аккуратно потрогал и растопырил пальцы, пытаясь уместить в мелкой ладони его грудь. До Чанбина Минхо, конечно, не дотягивал, но вообще мышцы у него были и было что потрогать — но, правда, такой решительности он совершенно не ожидал. Да и вгляд в этот момент у Феликса был вовсе не невинный, а вовсе даже наоборот: снова потемневший, заинтересованный. Аккуратно снимая его руку с груди, Минхо на мгновение прижался губами к ладони и честно признался: — Не сейчас, Ликс, ладно? Ты очень громко думаешь, но я адски устал за сегодня и уже почти сплю. Завтра к первой паре вставать. «Без проблем», — Феликс пожал плечами. Обиженным вроде бы он не выглядел. — …и, в общем, раньше я тоже думал, что недоверие — это преимущество, — вспомнив, с зевком закончил Минхо. — Но вот мы оба здесь, имеем то, что имеем. «Да, — согласился Феликс. — Но мы оба здесь». — И я этому рад. — Дотянувшись до лампы, Минхо выключил свет. Теперь их освещали только отблески уличных реклам, да слабая подсветка экрана забытого им телефона с инстаграмом, до сих пор так и открытого на ленте Феликса. Правда, страница уже обновилась, скрыла просмотренные публикации, и теперь вверху ленты оказался новый пост. «Новый», правда, очень относительно — Минхо прикинул: примерно того дня, когда Феликс подрался с пятикурсником. История, кстати, на том и закончилась, по крайней мере, пока что: Ли Шину делал вид, что ничего не было, что их всех не знает, но от смешков за спиной заметно вздрагивал. На этой фотографии Феликс зло скалился — другого слова Минхо подобрать этому выражению лица не мог. Не удержавшись, он всё-таки развернул описание, слишком уж интересно стало. Феликс мыслил достаточно нестандартно, чтобы Минхо не мог не испытывать законного любопытства. «когда тебя окружает толпа главное не смотри в глаза кому-то одному не подходи к нему близко это опасно вдруг он захочет тебя защитить».