Без единого слова

Выходные тянулись очень, очень, очень медленно. Нет, ладно, дольше всего тянулась суббота просто потому, что Минхо всё-таки, несмотря на все свои неожиданные для него самого попытки проспать всю пьянку, умудрился всё-таки наклюкаться в хлам чуть ли не впервые в жизни. То ли не стоило мешать ликёр с соджу и пивом, то ли, возможно, стоило всё-таки следить за количеством выпитого. И дело даже не в том, что Минхо как-то там морально страдал от отсутствия Феликса и запивал душевные муки — нет, просто терзавшее его весь день подозрительно отвратное настроение ушло с первой же бутылкой, и он, обрадовавшись, дальше только поддерживал концентрацию алкоголя в организме. Вроде. Ликёр же… Ну, Чану подливать стало жалко, учитывая, как на нём наперебой висли мальчишки, пришлось пить самому. Было вкусно. Вроде. Пока не начало тошнить. В конце вечера, уже перед уходом, Чанбин спросил Минхо, как ему Чан — и Чан-то оказался ничего. Хотя, конечно, Минхо извёлся от любопытства, пытаясь понять, что за кей-дорама начала твориться в этом доме с его приходом. То ли аура айдола сработала, то ли в алкоголь афродизиаков тайные хакеры Северной Кореи подлили. Во-первых, Хёнджин только разве что кипятком не писался, стоило Чану обратить на него внимание. Ровно до третьей рюмки, затем Хёнджин превратился в другого человека и потребовал сыграть сначала в «Я никогда не…», затем в «бутылочку», фанты, пока его, наконец, не сгрёб в охапку Чонин и, обернув в кокон из одеяла, не заставил смотреть включенную им самим незадолго до того дораму. Во-вторых, сам Чонин, который вёл себя, с одной стороны, однозначно, с другой — то и дело выдавал что-то этакое, что то и дело ввергало Минхо в мучительные сомнения. Поначалу он думал, что Чонин ревнует Хёнджина, и в эту версию укладывались и злые взгляды в сторону Чана, и трепетные объятия на диване, и тихие перешептывания с Хёнджином на ухо. Не ложилось только то, что это были Чонин и Хёнджин, но конкретно этого типа претензия у Минхо вообще за вечер возникала неоднократно и ко всем разом, кроме себя самого. Или, возможно, учитывая количество выпитого, к себе самому тоже обязана была возникнуть. Дальше Минхо заподозрил, что Чонину тоже понравился Чан. Но всё равно засомневался снова, потому что, сидя на диване, Чонин на того вообще внимания не обращал. Зато перед этим только что в рот не смотрел и бутылку за бутылкой даже без лишних просьб подносил, мол, как старшему. Чанбин тоже, казалось, вёл себя с Чаном как-то слишком уж по-дружески, настолько, что Минхо на мгновение решил, что он сам тут сексуально озабоченный и ему чудится… всякое. Но потом Чан смешливо потрогал Чанбина за задницу, и последнюю версию Минхо откинул как несостоятельную. Не чудилось. Это было в… третьих, вот. И в-четвёртых сразу, если говорить о знаках внимания Чана к Чанбину, которых было ровно два — задница, а потом пристальный взгляд в глаза и фраза «Чанбин-а, ты самый лучший человек в моей жизни». Но ведь было же, было! В-пятых, Джисон снова начал наматывать подозрительные круги вокруг Чанбина. Более того, на Чана он смотрел тоже с восторгом — но, кажется, хотя бы в этот раз и хотя бы на него сугубо платоническим. Впрочем, Минхо всё равно не был в этом уверен. В любом случае, оба, что Чан, что Чанбин, кажется, стеснительных попыток флирта Джисона не замечали совсем. Чан, видимо, тупил, Чанбин — просто привык к тому, что это Джисон и он непредсказуем. (Где-то тут Минхо жалел, что в их компании так мало людей: он непременно организовал бы тотализатор на парочки, но некому ставить даже было!). В-шестых и в главных, что Минхо беспокоило больше всего — Чану, кажется, нравился он сам. Внимательный взгляд на себе он чувствовал большую часть вечера, и ещё пару раз Чан пытался с ним заговорить о чем-то, то про музыку мнение спрашивал, то о себе просил рассказать. Никаких других доказательств интереса к себе у Минхо не было, но он всё равно напрягался, причём в первую очередь потому, что Чан попросту ему не нравился как мужчина. Не его типаж был, не его характер, буквально не его всё. Минхо вообще не любил чувствовать себя слабым и беззащитным, а такие люди по умолчанию заставляли его чувствовать себя не в безопасности по умолчанию, какими бы сладкими булочками те не являлись. Те же Чанбин и Чонин, прояви они к нему сексуальный интерес, вызвали бы точно такую же реакцию. Благо что не проявляли ни разу за все годы знакомства. И да, возможно, у Минхо за спиной была плохая предыстория, плохие отношения, но что с того? Тот же Феликс ему приглянулся вовсе не потому, что казался слабым и беззащитным. Нет, ну это тоже, возможно, но поэтому Минхо вообще сел за этот стол, а вот остался он потому, что ему понравился Феликс, причем вообще-то за чистую улыбку, за лучики света в глазах, за умение даже молча показать, что собеседник ему интересен, что он обращает на того внимание. В общем, подсознательно Минхо, конечно, ощущал нечто неправильное в своем резком неприятии Чана как возможного партнёра, но абсолютно не хотел с этим ничего делать. Спасибо, Сана ему уже за глаза хватило в своё время — настолько, что Минхо до сих пор не восстановился до конца и насильно заставлять себя доверять кому-то похожему снова не собирался. Особенно, если верить диспатчу, подверженному внезапным вспышкам агрессии, страдающему обсессивно-компульсивным расстройством, бессонницей, да ещё и обременённому заботой о маленьком ребенке человеку. Минхо детей не любил и вешать их на себя абсолютно не собирался. В общем, суббота прошла в тоске, мучениях, раздумьях, копании в навере и чтении их компанейской флудилки, куда ещё накануне вечером добавили Чана и теперь судорожно знакомили его с уникальными чертами характера друг друга, незаметно начиная соревноваться друг с другом, кто сильнее Чана напугает. Чанбин с удивлением узнал о себе, что является спортивным маньяком (об этом написал Джисон, который раньше полудня вне учебы ни разу в жизни не вставал, но Чанбин всё пытался его вытащить на утреннюю пробежку), Хёнджина окрестили маньяком танцевальным, Джисона — вампирячьим, Минхо — просто маньяком. Без уточнений. Послав в чатик стикер с кровожадной девочкой, держащей в руках нож, Минхо недовольно отложил телефон. Чатик немедленно рассыпался новыми оповещениями, но был проигнорирован в пользу готовки похмельного супа. Слишком болела голова для того, чтобы вчитываться в слишком быстро появляющиеся новые сообщения. До самого конца вечера он так и протупил перед экраном, дожидаясь, пока не стихнет головокружение и не отпустит тошнота. Даже друзей избегал, абсолютно не желая слушать их слишком довольные жизнью вопли, отказал Джисону на предложение прийти, и Минхо, которому в результате оказалось некого обнять, чтобы сделать этому кому-то хуже, ожидаемо сам из-за себя расстроился только сильнее. Спалось вообще погано. Вчера, после пьянки, он просто вырубился — и всё, а вот сегодня перед сном вспомнился Сан, вспомнилось, как тот не стеснялся поносить тогда ещё юного и ничего не понимающего Минхо во все щели, критикуя буквально за всё, как не стеснялся применять силу. Не бил, конечно, но взять за руку и уволочь против воли ещё мелкого и тощего Минхо с каких-нибудь посиделок мог только так. Не нравилось ему, видите ли, что Минхо с Джисоном слишком много разговаривал. Блядь, да Минхо потом себя по кускам собирал. С помощью Джисона в том числе. Собственно, претензия к присутствию в его жизни Джисона, которого он любил как себя, но к которому не испытывал ни капли влечения — то есть обвинения даже на какой-то там микропроцент не являлись обоснованными — стали последней каплей. Минхо расстался с Саном и с облегчением выдохнул, когда тот достаточно быстро нашел себе другую цель. Спустя два года Минхо рассказали, что Ким Сан арестован за убийство на почве ревности — и вроде бы пришедшего в себя, восстановившегося и успокоившегося Минхо накрыло снова, повторно, причем до такой степени, что перепугавшийся Джисон долго уговаривал его сходить к психотерапевту. Но как-то обошлось и так. Вроде. Вот почему ему не нравился Чан. Минхо не мог и не хотел чувствовать себя тем, кто был слабее, хоть физически, хоть морально. Он даже боксом и борьбой заниматься начал именно после расставания с Саном, пытаясь найти способ перестать ощущать себя пустым местом. Хоть ненадолго, хоть как-то. Чан бы его продавил и подавил, Минхо это осознавал после первых же минут общения — и поэтому взгляды, которые Чан бросал на него большую часть времени украдкой, напрягли его в максимальной степени. Плюс наверняка в постели Чан любил силу. А если уж ещё и прямое «нет» воспринимал как капризы… Тьфу. Он перевернулся на другой бок: сон как корова языком слизнула. Как будто он не страдал до того весь день, пытаясь прийти в себя и отчаянно зевая. Беглая проверка времени показала, что Минхо мучается уже несколько часов: половина второго ночи медленно сменилась на ноль один тридцать одну. Неожиданно громко, пугая его и заставляя вздрогнуть, звякнул телефон входящим уведомлением в катоке: умная прошивка знала благодаря фитнес-браслету, что Минхо не спит, и не выключала звук оповещений. Ещё одно сообщение и ещё. Не выдержав приступа любопытства, Минхо потянулся к телефону — хотя очень не любил так делать и выступал за информационную гигиену сна, — разблокировал его, проверяя, кому же в этот поздний час неймётся. Ответ оказался прост: помянешь чёрта. Чан. Кто-нибудь не спит, спрашивал тот. И с жалобным смайликом повторял: хоть кто-то, нужна помощь. «Что случилось?» — со вздохом написал Минхо и прикрыл глаза, ожидая ответа. Брат сбежал, ответил тот. И замолк. Ошарашенно уставившись в экран телефона, окончательно ощутив, как пропадают любые остатки сна, Минхо сел в кровати и ткнул кнопку вызова абонента. — В смысле «сбежал»? — переспросил он, как только на том конце ответили. — В прямом! — голос Чана отдавал лёгкой истерикой. — Сказал Сынмину, что выйдет подышать во двор, тот спохватился — а его нет! И дома его вещей нет! Ладно, вопрос «а не украли ли у тебя из-под носа ребенка» Минхо задавать не стал. Вряд ли кто потом ещё и вещи из дома тащить бы стал, а вот на побег это походило более чем, Чан был прав. — Я не знаю, что мне делать, Минхо-я! — продолжил тот, не дождавшись ответа. — Сидеть дома? Обходить близлежащие улицы, вдруг он где-то там? Звонить в полицию? Минхо глянул в окно. Было безоблачно, с неба светила луна, мерцали еле заметные из-за городской засветки звезды. Казалось, что город ещё не остыл после дневной жары. Приложение погоды на телефоне показывало плюс двадцать три с половиной по Цельсию в центре города. — Если ему некуда идти, — вслух подумал он, — то в такую погоду можно было бы и посидеть где-то на улице. — А если он вернётся домой? — несчастно спросил Чан. — А меня нет? Минхо вздохнул. Не хотелось в это соваться, но маленький ребенок… на улице? Один? Болеющий? — Я сейчас приеду, Чан-хён, — сообщил он и, поднявшись с кровати, ухом зажал телефон и принялся одеваться. — Всё равно не спится. — Я буду очень тебе благодарен, — выдохнул тот. — Поможешь мне обойти окрестности? — Объеду для начала, — решил Минхо. — Скинь мне адрес. — Намдэмун… — начал тот. — Скинь текстом, — заткнул его Минхо. — Я навигатору скормлю и по нему поеду, всё равно не запомню сейчас. — … Ладно. Телефон коротко провибрировал. — Ладно, вижу. Восемнадцать минут ехать, и минут десять я ещё собираться буду. — Я встречу тебя у подъезда через полчаса, — пообещал Чан и со вздохом положил трубку. *** Он действительно ждал Минхо у подъезда — в кепке, капюшоне толстовки, накинутом поверх, во всем чёрном — и бросился к автомобилю, как только понял, чей он. — Где ты уже смотрел? — первым делом спросил его Минхо, отхлёбывая из наскоро заваренного прямо в термокружке перед выходом кофе. — Вот там, — показал Чан рукой, — с километра три прошёлся, и по переулкам, и вон туда. Но там прятаться вообще некуда. Туда, в сторону проспекта, и вон туда, к реке, ещё не успел. — Поехали сначала на проспект, — решил Минхо, — посмотрим на скамеечки. Вдруг там где-то сидит на виду? — Ты не… — начал Чан. — Я же не знаю, как он выглядит, так что послужу водителем, — буркнул Минхо, не давая тому закончить. — Садись. Кофе будешь? Чан скривился, отчего-то напомнив этим своим выражением лица кого-то, отчаянно Минхо знакомого, но он всё не мог понять, кого. — Терпеть его не могу, — выплюнул тот. — И тебе пить не советую, это вредно. Очень хотелось ответить, что, когда Минхо понадобится его совет — он спросит. Но пропавшего ребёнка слишком было жаль, чтобы ссориться сейчас. Потом — возможно… Стоило посмотреть ещё, как Чан с этим ребёнком обращается, для начала. Посадив и пристегнув его, Минхо вырулил на дорогу и помчался, оглядываясь по сторонам и то и дело указывая Чану на темные фигуры. Про не тёмные он и сам видел, что это ну вообще не дети, и потому проезжал мимо. Стоило им вырулить на проспект, Минхо ткнул аварийку, и они поползли по крайней правой, медленно-медленно. В конце концов, Сеул был большим городом, который не спал даже глубокой ночью, и людей на улицах ходили, конечно, не толпы, но и пустыми аллеи назвать было нельзя. Все дети, которых видел Минхо, были только со взрослыми. Вряд ли брат Чана договорился с кем-то, да? То есть Минхо следовало искать одинокого, маленького ребёнка, и… В первую секунду он даже не понял, что увидел. Кого увидел. Во вторую — свернул к обочине и, бросив быстрое Чану: «Жди здесь!», Минхо выскочил чуть ли не под колеса попутной машине и, ругаясь и спотыкаясь, побежал назад по улице, к группе лавочек под деревьями, на которых, подтянув колени к груди, сидела тонкая, худая и очень знакомая фигура. Не детская. Приблизившись, Минхо с каким-то неожиданным удивлением понял, что не обознался. Что видит именно того человека, которого, как ему показалось, он заметил на улице — и которого не должно было быть здесь и сейчас. Тяжело дыша, он замер перед лавочкой, согнулся, опершись на колени — потому что бежал, оказывается, слишком быстро, — пытаясь отдышаться, и не сразу осознал, что его заметили. Что сидящий на лавочке человек вскинул голову и, открыв рот, удивлённо уставился на него. — Ликси! — вырвалось у Минхо, и следующие слова он, сам того не ожидая, договаривал, утыкаясь носом тому в темя и обнимая в ответ замёрзшие плечи. — Откуда ты здесь? Почему ты такой холодный? Обалдеть, подумалось ему. Искал ребёнка, а нашёл сокровище. Где теперь и как именно ребенка искать только, неясно. Бросить Чана, что ли, самого с этим возиться и домой Ликса отвезти? Или к себе? Обхватив его талию, Ликс вжался лицом Минхо в грудь так, будто смертельно скучал по нему и год не виделся. Он легонько дрожал — но, кажется, если и замёрз, то несильно, хоть и сидел в одной футболке и лёгких штанах. Как будто больше от эмоций дрожал? — Как ты? — не выдержал Минхо снова, что очевидно, не дождавшись ответа ни на что предыдущее. — Ликс, ущипни меня, если «да», и два раза ущипни, если «нет». Ты в порядке? Айщ! Тот был в порядке. Теперь ещё и улыбался смешливо, радуясь реакции Минхо, чуть отстранившись и вскинув к нему лицо, сверкая даже в темноте своими невозможными веснушками. Очень захотелось наклониться навстречу и оставить на его губах поцелуй, но… Но. — Феликс?.. — послышалось растерянное откуда-то сбоку. Недоумевающе сдвинув брови, Минхо повернул голову — и в паре метров от них с отчего-то потрясённым выражением лица стоял Чан и смотрел так, как будто не Минхо, обнимающего друга, перед собой видел, а… — Не понял, — пробормотал себе Минхо. — Хён, откуда ты знаешь Ликса? Выражение лица Чана трансформировалось в «ты охуел, что ли?». — Нет, — резко покачал головой тот. — Откуда ты знаешь Ликса? Немедленно выпусти его! Хватка рук на талии Минхо стала только сильнее, и, пользуясь этим, Минхо напоказ развёл руками, показывая, что уж он-то тут никого не держит. Правда, тут же вернул руки на спину Феликсу и принялся растирать не то в попытке согреть, не то успокоить. — Мы вообще-то учимся вместе, — первым пошёл навстречу Минхо. Между прочим, ой как не хотелось, а пришлось — не скандалы же устраивать было? — Ликс только недавно перевёлся, — недоверчиво и зло прищурился Чан. — Ты… — Нам хватило, — пожал плечами Минхо. — Ты брата вообще искать собираешься? Феликс отодвинулся, неожиданно мило морща брови и нос. И вдруг ущипнул за предплечье. Дважды. — Нет? — переспросил Минхо. — Почему? — Потому что это и есть мой брат, идиот! — взвился Чан и шагнул навстречу, вытянул руку в попытке ухватить Феликса за плечо — но не успел. Ужом выскользнув из объятий, тот мгновенно оказался за спиной Минхо. Чувствуя знакомое прикосновение ладони к позвоночнику, Минхо выпрямился, ещё раз оглянулся на Феликса и повторил вопрос снова, думая, что ошибся: — Почему? Я думал, твоему брату лет пять! Громко фыркнув, Феликс похлопал Минхо по руке и на пальцах, заставив повернуть голову, доходчиво показал ему: двадцать один. — Он немой! — повысил голос Чан. — И что? — откровенно не понял Минхо. — Это что, что-то меняет? Чан-хён, ему двадцать один! Он взрослый! Да ему даже пить можно! Чан налился краснотой. И, судя по всему, дело было совершено не в смущении, а в злости. — Феликс — ребёнок! — рявкнул он. — Он не способен позаботиться о себе самостоятельно, и я, как его хён, обязан за ним присматривать! — В двадцать один год Ликс не способен о себе позаботиться настолько, что ты не оставляешь его одного, а просишь друга присмотреть, хотя у Ликса только простуда… — начал Минхо, но спохватился и развернулся к тому лицом. — Как ты себя чувствуешь, слушай? Может, в машину пойдём? Двойной щипок. «Нет». — Ладно, — кивнул Минхо и на всякий случай пощупал его руки — теплые, попытался выпустить их — и ему не дали. Феликс улыбнулся ему, наморщив нос, а потом вдруг жалобно сощурился и покосился на Чана. Где-то в глубине души Минхо было откровенно смешно. Оказывается, им можно было управлять вообще без единого слова. Никогда до сих пор он не считал себя подкаблучником и, видимо, зря. — Ты не понимаешь, Минхо-я, — начал Чан. — Феликс… — Взрослый человек, — снова перебил его Минхо. — Когда ты спрашивал у меня совета, ты говорил: «Он в таком возрасте, когда дети начинают спорить обо всём подряд», и я думал, что ему года четыре! Ну тринадцать — но не двадцать же с лишним! У него было ещё несколько аргументов, но он остановился именно здесь, пойманный внезапной мыслью: а может, это он здесь чего-то не понимал, может, Феликс действительно болел чем-то комплексным, что сказывалось на внутреннем возрасте? Вот он улыбался, а на самом деле просто не понимал… э-э-э… всего, и просто был развит лет на десять, не больше? Всё, что Минхо мог определить хоть как-то внешне — это синдром Дауна. Но лицо Ликса выглядело пропорционально, ровно, красиво, симметрично — в общем, никак не давало понять о наличии каких-либо генетических болячек. — Конечно, если ты не имеешь в виду, — торопливо добавил он, всё ещё обращаясь к Чану, — что Ликс болеет чем-то и внутри головы ему на самом деле десять. Два щипка. Сильные. С трудом сдержав вскрик, Минхо уставился на яростно замотавшего головой Ликса — снова тут же поймавшего его взгляд и помотавшего головой. — Нет, но он немой, и этого достаточно, — возразил Чан. — Он не может сказать кому-то, что чего-то хочет, рассказать о себе, позвать на помощь, позвонить… — Точно, — спохватился Минхо. — Ликс, дашь свой номер? — Зачем? — немедленно влез Чан с вопросом. — На свидание его позвать собираюсь, — огрызнулся Минхо и, больше не обращая на него внимания, с довольной улыбкой перепечатал с экрана продемонстрированный ему номер телефона. Сделал вызов, дождался, пока айфон Феликса засветится, и сразу сбросил. — Ка-какое свидание? — заикнулся Чан. Минхо пожал плечами. — Романтическое, — равнодушно пояснил он. — И нет, хён, ты права голоса здесь не имеешь, только Ликс. — Я его опекун!.. И я… Ликс обхватил себя за плечи; волоски на предплечьях у него вздыбились, и только тут Минхо спохватился, что на дворе всё-таки ночь, не очень тепло, что нормальным людям, к которым он относил и себя, вообще-то скоро надо будет спать. Подняв руку, он остановил возражения Чана и устало предложил: — Поехали домой, в тепло? Там и поговорим. Снова два щипка. Два шага назад, и Ликс опять замотал головой, ткнул пальцем в сторону Чана и всем своим видом показал, что ни за что. — Ко мне домой? — подумав мгновение, предложил компромисс Минхо, но компромисс компромиссом не вышел: здесь уже возмутился Чан. — Какое к тебе! Ликсу спать уже пора! — заявил он, и Минхо в отчаянии взялся за голову. — Пойми, хён, — мягко начал он, — ты видишь, что он не хочет? Можешь гарантировать мне, что Ликс не сбежит снова, как только я уеду? Причем с одной сумкой, неизвестно куда, что тоже не добавляет веры в кое-чью взрослость, — уже гораздо тише закончил он, взглядом показывая этому кому-то, что речь про него. — Переночуете у меня, ничего страшного от одной ночи не случится. Обещаю даже покормить. — Ликс не… — снова попытался возразить Крис, и вот сейчас Минхо просто не стал его слушать вообще. — Поехали, — устало перебил он и, протянув Феликсу руку, повел того за собой к машине.