heavy rain.

А спустя несколько минут Виктория возвращается с двумя чашками. Марьяна уже пересела с кресла на кровать, поэтому женщина устраивается рядом, ставя кружки на прикроватную тумбу. — У нас ещё весь день и вся ночь впереди, а мы уже успели поругаться, испортив настроение друг другу. — Романова говорит это тихо, не глядя на Райдос. Её изящные пальцы тянутся к кофе, но Вика руку перехватывает. — М? — Обжечься можешь: чашка горячая. — Поступает объяснение, которое вызывает улыбку у Марьяны. — Тебе смешно...? — Мне приятно твоё внимание, Вика, но оно будет лишним сейчас. Кивнув в ответ, Виктория проследила, как Марьяна взяла свою чашку и, поднося к губам, поморщилась, кажется, сумев обжечься. Неприятно следить за тем, как просьбы не выполняются, но Райдос и сама понимает: Романова обижена. Это не та ссора детей во дворе, когда всё можно решить на мизинцах и объятиях. Это не та ссора пьяных людишек, сбивающих друг друга с ног ночью – наутро забудется. Это не та ссора поколений, в которой взрослый может снизить требования к младшему и возлюбить его таким, какой он есть. Вике кажется, что из её с Марьяной ссор выхода нет. Романова следит за тем, как Райдос берёт пустые кружки и уходит на кухню. Задумывается: "сколько молчали?" и приходит к выводу, что десять минут тишины могут быть полезны. Проходит минута, и Марьяне кажется, будто воздух в комнате наполняется невидимым присутствием Виктории. Осматривается по сторонам, но никого не замечает. Ей хочется побыть одной, обдумать в мыслях каждый жест, каждое слово, но не может себе этого позволить, пока Райдос нет рядом. — Вика! — Зовёт она из спальни, суетливо потирая ладошки. — Что, Марьян? — Доносится голос из кухни, а за ним тишина. Всепоглощающая тишина и растущее напряжение. Романова сама не понимает, для чего звала. Будто хотела убедиться, что её слышат. Порой это нужно. Нужно быть услышанным. Абсолютно каждое живое существо способно слышать, но не каждое может услышать. — Ничего. — Голос слишком тихий, и вряд ли его услышала Виктория. Женщина подносит к себе телефон и смотрит на время. Оно тянется очень медленно, вынуждая закрыть глаза и провалиться в долгий сон до завтрашнего дня, чтобы быстрее преодолеть этот. — Как это "ничего"? — Райдос стоит в дверях спальни, глядя на Романову так, словно готова прочесть все её мысли прямо в эту секунду, не дожидаясь дозволения. — Что ты хотела? — Как-то даже беспокойно интересуется она. — Убедиться, что ты не ушла. — Говорит правду, а сама старается сдерживать нежную улыбку. Виктория всегда слышала её, и это приносило большое удовольствие. — Вик, давай приготовим кексы вместе? — Желание приходит спонтанно, оттого и озвучено моментально. Марьяна поднимается с постели, берёт в свои руки ладонь Вики и, позволяя пальцам осторожно прикасаться к коже, гладит её. — Да, конечно. — Райдос отдёргивает руку, прячет её за спину, желая показать, что этот жест ненужный и лишний. Разворачивается, уходит на кухню, пока Романова не так быстро следует за ней. — Месть? — Издав тихий смешок, интересуется Марьяна, понимая, что Вика отстранилась от неё точно также, как и она сама. — Почему тебя это беспокоит? Хороший вопрос, который заставляет задуматься: "Почему?". Хватает за руку Викторию, заставляя тут же обернуться. На лице считывается непонимание и возмущённость. — Нам нужно перестать показывать друг другу свои негативные черты характера. — Начни с себя. — Райдос стремительно отходит к столешнице, нервно остукивает по ней пальцами чёткий ритм. — Я сейчас вернусь. Виктория следит за тем, как Марьяна уходит из виду, закатывает глаза и с тяжестью вздыхает. Её отвергли. На маленьком хрупком сердце появилась трещина, которую закроют её дети ласковыми словами и тёплыми объятиями. Но сейчас она одна в чужом доме, с чужим человеком, который не испытывает никакой симпатии к гостье. А Вике казалось по-другому, чувствовалось по-другому. Её мучал вопрос: "почему Марьяна перезвонила в четыре утра, хотя насколько минут до звонка спала?". Это ли не проявление любви? Какой-то простой и мимолётной, но очень запоминающейся. — Дай мне руку. — Просит Романова, только вернувшись на кухню. Что-то за спиной прячет в правой руке и улыбается с хитростью. — В такие моменты мне кажется, что я тебя плохо знаю. — Полушёпотом произносит Райдос, нехотя протягивая свою ладонь Марьяне. — Не переживай! — Подбадривает шаманка, хватая за запястье женщину напротив. — Вик, не отрежу же я тебе руку. — Из-за спины появляется длинная красная ленточка. — Всё к этому идёт. — Усмехается Виктория, осматривая ленту, не веря своим глазам. Зачем ей лента? Уж точно не кексы готовить. — Тем не менее, руку ты не убираешь. — Романова встречается с Райдос взглядом и улыбается ей так, что Вика сама сдержать улыбку не может. — Если будет больно, скажи. — Предупреждает Марьяна, начиная обвязывать ленту вокруг запястья подруги. — Хорошо, но зачем это? — Не отрывая взор от работы, интересуется Виктория. — Это нас объединит. — Марьяна уже завязала ленту на узел и перешла к обвязыванию своей руки, но быстро план провалился. Себе всегда трудно обмотать чем-то запястье. Ничуть не медля, Вика взяла это дело на себя и стала точно также, как это делала ведьма, обвязывать её. — Спасибо, — тихо говорит она. — Понимаешь ли.., говорят, красной нитью соеденины те, кому суждено встретиться, несмотря ни на что. Нить эта не может порваться, может только запутаться или растянуться. Я взяла ленту, но суть та же. — Ты так хочешь со мной наладить отношения? — И пока Марьяна не решила, что это осуждение, женщина быстро добавляет: — Это очень мило с твоей стороны. Но красная нить символизирует любовь. Вике кажется, что даже ребёнок осведомлён об этом. И слова Романовой звучат, скорей, как признание, чем дружеская речь по типу: "Мирись и больше не дерись". Она прикусывает нижнюю губу до боли, желая избавиться сейчас же от этих навязчивых мыслей. Напридумывала лишнего. — Теперь можем готовить.

Рыжая улыбается. Вика на всё готова ради её улыбки.

— И сколько нам так ходить? — Пока не поймём, что помирились. — Свободной рукой Марьяна достаёт до головы Виктории и, запуская пальцы в волосы, решает потрепать их, создавая хаос. — Нам нужно простить обиды, но мы обе слишком злопамятные. — Я не злопамятная. — Райдос хмурится, когда Романова убирает свою руку от её головы, и достаёт тарелку, где будут замешивать ингредиенты для приготовления. — Я тоже могу сказать, что сама не злопамятная, но в отрицание этому можно взять ситуацию с Линой и её фразой про "этих женщин". Виктория улыбается и в согласие кивает головой, понимая, что Марьяна права. — И ещё.., — продолжает она. — больше кофе пить не будем, потому что я уверена, что ты уже много выпила для первой половины дня. — Не переживай: всё в порядке. — но видит строгий взгляд голубых глаз на себе, из-за чего невольно улыбается. — Хорошо. — Не успевает Марьяна выдохнуть, как слышит: — А какао у тебя есть? — Да, но мы его пить тоже не будем. Только если вечером, но вряд ли. На сон не нужно. — Не-ет, я хочу кексы из какао. Я детям такие делала за десять минут. Покажи, какое у тебя? — Просит Райдос, заставляя Романову удивиться. Они прекрасно друг друга поняли: кексов будет немного, но зато быстро и вкусно. Из-за этих критериев Марьяна и готова согласиться. — Сейчас.., отойди чуть, пожалуйста. — Виктория слушается, и женщина, держа руку вверх, дабы лента не порвалась, усаживается на корточки. — Вот! — Она поднимается, держа большую упаковку какао. Готовка заняла в два раза больше времени, но обе остались довольны. Пока кексы запекались, Марьяна и Вика глаз не сводили с ленты, которая их объединила. Обе уже не чувствовали обид, разногласий, гнева и негатива.

Сплелись в одно целое, закрывшись от зла.