Вайб

Караоке мне нравится. Надо признать, что эту забаву я нахожу странной, как и абсолютное большинство развлечений, придуманных японцами. С другой стороны, в России караоке (как и суши с роллами) адаптировалось к потребностям местной публики. Нас, русских людей, в равной мере не интересует и попадание в ноты, и максимальный балл. Всё, чего мы хотим от пения в микрофон на публике под водочку или без оной — возможность проораться, чтобы расслабиться. Ну и маленький бонус в виде дозы совершенно естественных эндорфинов. А меня забирает и так, без всяких дополнительных стимулов — в моменте, когда Олег берёт мою ладонь и осторожно укладывает к себе на грудь, накрывая своей. Позволяя мне чувствовать гулкие толчки его сердца и мягкую вибрацию голоса прямо под пальцами, а себе — откровенно балдеть от моего присутствия рядом. На дворе сентябрь, но мне кажется, что апрель. Мой любимый месяц в году и любимый же герой в сказке «Двенадцать месяцев» — братец Апрель. Вот он, как есть, сидит рядом со мной… И чем гуще тень, что отбрасывает его бурерождённый старший брат, тем ярче он светится. Как там было в песне? Кстати… Брат мой, ты весной рождён, а я осенний, Никогда мне не найти покоя. Потому вот я бываю резок порой. Кажется, это вторая песня Розенбаума, так или иначе, всплывающая сегодня. Быть может, всё дело в том, что Саша едет в Ленобласть? Вспоминаю реальную историю, которая стоит за простеньким, но искренним текстом о братской любви, и тут же прикусываю язык. Буквально зажимаю его кончик между зубами, чтобы не сказать вслух подсказанное мне недавно «чур меня». Песня классная и местами удивительно подходит и этим братьям, но на ней лежит тень смерти, оттого теперь она кажется ещё и тоскливой. Будто потерявший пару лебедь пытается вспомнить, как это — когда тебя ждут там, на земле… Я не слишком-то суеверна, но на некоторое время залипаю в невесёлых мыслях. В кои-то веки я чувствую больше, чем думаю — и это всё равно приятно. Мы по-прежнему неприлично близко, и я стараюсь хотя бы не смотреть на Олега слишком часто, но мой взгляд то и дело выхватывает отдельные детали: характерный профиль, усмешку, густые тёмные ресницы… Хлопай и взлетай. Всякий раз, когда наши взгляды встречаются, влажная темнота его зрачков прыгает вширь. И всякий раз, когда я замечаю это, моему сердцу становится томительно тесно в груди. Он склоняется к моему уху, и его шёпот перекрывает для меня голоса остальных, включая приятно шершавый южнорусский говор Череватого, который то и дело смеётся. Олег легко (на выдохе) озвучивает мой главный страх: я расслаблено сижу среди тех, кто способен читать в душах, и мне немного не по себе, даже притом, что сейчас в моей нельзя прочесть ничего, кроме смятения. — Как же громко ты думаешь, Заяц… Когда обо мне. Я готова зажать его болтливый рот ладонью, чтобы он перестал. И чтобы просто коснуться его лица… Но мне и хочется, и колется услышать то, что Олег так хочет озвучить. Я в который раз благодарна ему за то, что он говорит об этом со мной, а не козыряет на всю компанию. Значит, это ценно и для него тоже. У нас с ним общая (самаритянская) частота — уже выяснили. И я жмурюсь, будто от яркого солнца, чувствуя его взгляд на своём лице. Это почти пытка, потому что… Я невольно вспоминаю свой вопрос про зеркала. И хорошо бы, если бы только это, а не всё, что было после. Ведь это любовь. — По моим губам скучаешь, — выдаёт Олень совершенно неподражаемым тоном, хотя и тихо. — Солнце моё… Но, блин, не так сильно, как я — по твоим. И палят тебя не только слова, но и взгляд. Это как-то… по-настоящему и очень кайфово. Сейчас, в этом свете, глаза Олега кажутся серо-зелёными. Апрельский лёд. Самый опасный. Мне хочется зафиналить чем-то колким, но это от моей неспособности закрыться как-то иначе. Потому что он во всём прав, как и всегда. И мне кажется, что он действительно видит меня насквозь, и это гаденькое ощущение собственной прозрачности (предсказуемости?) искупает только чистый восторг во взгляде младшего Шепса. У твоего братца, Лёлик, мудацкая привычка лезть под кожу. Ты же умудряешься сделать так, что у меня этой самой кожи будто и вовсе нет. И я молчу, глядя в его лучащиеся пронзительной нежностью глаза. Позволяя ему завладеть моей кистью снова. Почти умирая, когда Олег подносит мои пальцы к губам и поочерёдно целует каждый из них. — Шепс… — выдыхаю самое безобидное, глядя, как расцветает его улыбка. Интересно, он уже догадался? Как бы там ни было, я продолжаю. — Научи меня закрываться от всех, кроме тебя… Он смеётся. — Детка, так это не работает. Или всё, или ничего. Но я научу, если хочешь. Полезная штука, на самом деле… Просто, напомни, ладно? Я, которая сама взяла с него дружескую клятву в том, что он не будет меня смотреть и магичить, теперь совершенно не хочу закрываться от него. Ловлю себя на странном ощущении: мне нравится с ним болтать вот так, когда он главный, в своей теме. Рассказывает, объясняет, открывая мне тот мир, которого для меня с моим пунктиком на физике до недавних пор вообще не существовало. Приехали, блин… Как всегда, на помощь приходит юмор. Легонько пихаю Олега в бок, чтобы привести в чувство нас обоих. — Что там было про доверие, дружище? — Всё в силе, дружище, — отвечает он, всё ещё посмеиваясь. — Я же обещал тебе не лезть, пока ты сама не попросишь. — А если попрошу? — Без проблем, Рит… Сделаю всё, кроме решительно невозможного — тут я пас. — Ммм… Например? — Я не поисковик, не навигатор и не гадалка, — выдаёт Олег базу, привычную всем, кто видел его на Битве. — Не смотрю будущее, потому что у него множество вариантов. Не могу мёртвого воскресить, само собой, — он хитро смотрит на меня, и я чую очередную ловушку коварного Оленя, но уже никак не успеваю сгруппироваться, чтобы среагировать. — И разлюбить тебя тоже не проси — анрил вообще. Так, на всякий случай предупреждаю… Моё сердце ухает вниз, но мне некуда падать — я уже и так в его руках. Я вижу, как светится его лицо, и мне кажется, что я точно так же свечусь в ответ. — А ты попроси Марго полюбить тебя, для начала, — сарказм в тихом голосе Александра Шепса едкий, будто желчь. Но сервирован он под обычную (привычную) шутку в их семейном стиле, оттого изрядно разбавлен смешками. Я вздрагиваю от неожиданности, и Олег обнимает меня крепче. По-прежнему смотрю на него, подспудно боясь увидеть грустный взгляд и гаснущее сияние. Но он только фыркает, усмехаясь: ничего нового, в самом деле. — Переживает за меня, — комментирует Олень слова старшего брата вкрадчивым, но наверняка адски бесячим для Александра, тоном. — Как бы так попросить его, чтобы он перестал уже? — Прости, малыш. Честно, не удержался… Сто лет тебя таким не видел, — выдаёт старший Шепс. Мне не видно его лица, но теперь в этом почти магическом голосе звенит что-то неподдельное. — Каким? — обречённо интересуется Олег. Уж он-то своего брата знает, как облупленного, поэтому готов ко всему. — Светишься весь, — без единой подколки отвечает Александр. Так, будто бы он действительно растроган. Ну и что на это можно сказать? Он всегда делает так: сперва жалит, а следом жалеет, и это (обескураживает) обезоруживает. Олег молчит, и его молчание — это, определённо, не знак согласия. Олег подбирает слова, пытаясь быть тактичным, а не токсичным. По счастью, Матвеев и Череватый увлечённо спорят о чём-то своём. Может статься, даже о прикладном чернокнижии. Им явно не до локального выяснения отношений в клане Шепсов. — Не беспокойся, Саш, — говорит Олег, наконец. — В меня можно влюбиться, я ж не ублюдок какой-нибудь… — Конечно, — отзывается старший брат всё так же мягко. — Конечно, Олежек… Маме позвони, ладно? — О господи… — младший закатывает глаза. — Начинается… — Всё, всё, — Саша как будто умывает руки, но даже для меня очевидно, что это ещё не конец. — Слушай, насчёт Самары… — Билеты я не сдал и не сдам, потому что они, блядь, невозвратные. Вопрос исчерпан, я полагаю? — Понял, умолкаю… На этот раз всё, можно выдыхать. Перед моим мысленным взором — влажные глаза Саши Шепса. Я многажды видела его плачущим, и мне гораздо больше нравится видеть его улыбку. Но прямо сейчас мне хочется развидеть его в любой из «рабочих» ипостасей. Я беру Олега за руку, сплетая наши пальцы. Зову его по имени, чтобы наверняка. Тут же осознавая, как непривычно оно ощущается на языке оттого, что я чудовищно редко произношу его вслух, не подменяя прозвищами или звучной фамилией. Он склоняется ко мне, и я скольжу по опасному апрельскому льду его взгляда. Он сияет по-прежнему, а я… У меня нет слов, только чувства. К нему. А ещё нет никакого желания что-то доказывать его старшенькому. — Я знаю, Рита, — говорит мне Олег. — Знаю, знаю… И я не сомневаюсь. Вместо тысячи слов я целую тыльную сторону его большой, чуть смуглой ладони. *** Вечер катится так, будто мы собираемся в этом составе уже не первый, и даже не второй раз. Я не лезу в «репертуарный спор» мужчин, трое из которых уже пробовали себя в музыке, просто потому что мне интересно, до чего они договорятся. — Да хоть Стаса Михайлова, только бы эту вот порнографию звуковую на ноль помножить, — старший Шепс не без раздражения машет рукой у себя над головой, явно намекая на наш ни разу не лаунж. — Эйбел Тесфайе обиделся бы, — комментирует младший. — По мне, так драйвовая тема… — Для того, кому любимая музыка — рэпчина и трэпчина? Может быть. — Вообще-то, это ни то и ни другое, но ладно… — Тебя, может, на слове поймать, Александр? — Череватый лукаво лыбится со своего места. — Только если вы всем бойсбендом споёте что-то из репертуара «Евровидения», Владик. У вас же там макнэ-лайн, забыл? — То есть, забились? — интересуется Влад на полном серьёзе. — Наше трио отрабатывает попсятину, а ты по козлетону всея Руси вдаришь? Прямо, «Без тебя, без тебя…»? — его глаза-маслины блестят от нескрываемого азарта. — Не сомневайся, — усмехается Александр. Впрочем, смущённым или расстроенным он не выглядит. И выдаёт своим глубоким баритоном абсолютно издевательское: — Всё ненужным стало сразу без тебя… — Мама будет в экстазе, если я подсниму это на видео, — говорит Олег мне на ухо так тихо, как только может. Мы оба изо всех сил стараемся не рассмеяться. Я понятия не имею, нравится ли Людмиле Шепс творчество главного кумира всех отечественных разведёнок. Но это действительно очень смешно: Саша решительно не монтируется с песнями подобного толка. — Походу, у нас точно трио, — констатирует Дима. — Я в деле. — Ещё бы ты нет! Я тоже, — соглашается Олег. — Песню выбирайте, — бросает старший Шепс всё так же меланхолично. Череватый заговорщически смотрит на импровизированный макнэ-лайн Битвы Сильнейших. — Что имеем по идеям, пацаны? — интересуется он. — Я «Евровидение» со времён второго пришествия Билана в глаза не видел. — Ты смотрел «Евровидение»?! — откровенно угорает Матвеев. — Серьёзно?! — Та иди ты, серьёзный… — смеётся Череватый в ответ. — Я тогда ещё пацаном был, а пультом от телевизора мать командовала. Не знаю, как там в депрессивных городах на Волге, а у нас ты или на ставок шёл хернёй страдать по сезону, или же по заброшкам в казаки-разбойники гонял с высоким риском детского травматизма. Бо по телеку смотреть нечего вообще. Только треш, угар и содомия пополам с программой «Сельский час». — Эй! Я в Тольятти вырос, а не в Детройте… — возражает Дима, впрочем, не без улыбки. — Так и я на Луганщине! Но депрессняк он и в Африке депрессняк. — То же самое, не парься, — примирительно говорит Олег. — Сто каналов кабельного, а смотреть нечего, кроме «2×2». Поэтому ящик — это с детства не моё. — Даже странно, как это вы все трое оказались внутри этого самого ящика, в котором нечего смотреть, — вбрасывает Саша. Он наблюдает за ними со снисходительной улыбкой, будто сидит в жюри конкурса талантов. — Магия? Нет. Канал «ТНТ» с предложениями, от которых чертовски сложно отказаться. Да? У него удивительная способность казаться победителем при любых обстоятельствах. — Вот не люблю я эти цокольные этажи, — говорит Влад, пристально глядя на старшего Шепса. — От души не люблю! Окон нет, даже форточку не откроешь… Духота страшенная! — Чувак, работающий с демоном, не имеет капельки тщеславия? — Саша картинно заламывает бровь, наглухо игнорируя инсинуации Череватого. — Нонсенс. — Я? С демоном?! Бог с тобой, душнила! Только с архангелом Михаилом, вот те крест! — Влад расплывается в улыбке и спешно крестится левой рукой. Все смеются и, как ни странно, никто ни на кого не обижается. После чего Олег вскидывает ладонь, словно на уроке. — Кажется, есть песня… Даже почти уверен, что вы её знаете! Меня как-то ею одноклассники прикалывали. Братец мой тогда уже был лицом медийным, оттого неприкасаемым. А мне достались все домашние обязанности младшего сына. И переходящий титул «Швепса» в школе номер восемьдесят два города Самары. — Ну-ка, подробнее… — начинает Матвеев, но Олег уже поднимается с места. — Пойдём, сейчас узнаешь, — говорит он. И оборачивается ко мне, хитро подмигивая: — Заяц, это будет успех, я клянусь. В этом я тоже не сомневаюсь. По пути к микрофонам они приглушённо беседуют, то и дело укатываясь в гогот. Им уже весело заранее, и только Череватый, который выше всех в этом бойсбенде, в какой-то момент восклицает: «Никакого английского, черти! Запозорюсь только…». За нашим большим столом становится даже слишком много места, и Александр сокращает эту дистанцию, пересаживаясь чуть ближе. — Ты позволишь, Марго? — он не спрашивает, а ставит меня перед фактом. У него стакан с недопитым апельсиновым соком и явное желание поговорить. Всё то же, что отчётливо ощущалось на старте этого вечера. Только на этот раз Саша действительно решился что-то озвучить. Марго. Я послушно глотаю неудобное имя. Надо признать, — и это странное ощущение, — в нём достаточно пафоса, чтобы в устах старшего Шепса оно звучало как надо. Будто он вытаскивает меня на собственный уровень. Настраивает на беседу всерьёз, без шуток. Я знаю, что он умеет и по-другому. Может быть мягким, и даже сейчас остаётся подчёркнуто уязвимым. И я послушно киваю, соглашаясь. Как будто я могла бы ему не позволить хоть что-то… Дежавю. Это уже было, и мы будто бы начинаем прошлую беседу с того же места, только чуть более расслабленными. Впрочем, я напрягаюсь, стоит только Саше положить руку на спинку дивана у меня за плечами, чуть постукивая пальцами по обивке. Иногда я просто ненавижу то, каким красноречивым может быть язык тела. Аналогичная поза Олега была продиктована влечением. Теперешняя поза его старшего брата — чистая манипуляция: так его личные границы становятся шире, а мои сужаются. Он, и без того великолепный, становится только больше, а я оказываюсь в виртуальной клетке из его рук. А скребущий звук — отвлекающий манёвр. — Ты знаешь… — начинает Александр, тут же беря паузу под глоток сока, и я невольно слежу за движением его кадыка. — Мне кажется, что я совсем недавно на руках его таскал. Недавно он был единственным «Швепсом» в школе, на подхвате в Мастерской был тоже будто вчера… Ходил за мной везде, такой серьёзный маленький хвостик. И всё, — Саша воздевает руки к потолку, грустно улыбаясь. — Всё. Совсем взрослый стал. Упрямец невозможный, чуть что — рога в землю, не сдвинешь. Глаза у медиума на мокром месте и синие-синие. Я знаю, что это линзы. Знаю, что на контрасте с красными от усталости белками искусственный цвет становится ярче. Но это только отчасти иллюзия. — Он просто Шепс, — пожалуй, я впервые делюсь с ним какими-то собственными наблюдениями. И мне даже кажется, что Александр считывает и это. — Младший, но такой же гордый, как и ты. Может, телячьи нежности он уже и перерос, но тебя любит по-прежнему. Как и Самару… — Обещай мне кое-что, — вымучивает он, наконец. На его губах тает бледная улыбка, но бархатный голос берёт меня за горло так, как если бы он сам протянул руку. — Марго… — Авансом? — уточняю я, хотя ответ на этот вопрос очевиден. — Малышка… — выдыхает он на той же улыбке. В который уж раз Александр зовёт меня так, и в этом его обращении нет ни капли секса. Только тепло, будто он говорит с ребёнком, хотя он старше меня лет на пять с небольшим. И это адски контрастирует с его же королевским «Марго». — Ну, ты чего? Я же об одолжении прошу. — Говори, Саш, — соглашаюсь, не давая себе ни времени, ни шанса как следует прочувствовать этот момент. Просто, чтобы не изводить себя сомнениями, в перспективе. Он склоняется к самому моему уху, и его дыхание холодит мне щёку. «Помоги мне, пожалуйста», — шепчет Александр. И я киваю, киваю, киваю… — Просто послушай меня, — добавляет он уже громче, но его голос взволнованно дрожит. — У меня с утра предчувствие… До сих пор ком в горле, а тогда до рвоты почти, думал, что припадок будет. Меня накрыло, что Олегу нельзя завтра в самолёт, нельзя в Самару… Для него опасность, не для меня. С самолётом беда какая-то, поножовщина в самарском клубе, гоп-стоп в подворотне… Я не знаю! Может, тачку на полном ходу заклинит у кого-то из его бесконечных приятелей или, упаси бог, прямо на маминой кухне его током шибанёт… Короче, я весь вечер поэтому за ним и хожу с этими разговорами. Но не поехать на испытание я не могу, так что… Пожалуйста, — Саша берёт паузу, чтобы взять себя в руки, но я отчётливо слышу, как он буквально душит в себе истерику. — Проследи за тем, чтобы он в этот чёртов самолёт не сел. Я никак не смогу, а ты можешь. Пожалуйста. Его пальцы, сжимающие стакан, почти белые от напряжения. А мою неловкость как рукой сняло: теперь мне немного жутко. Александр даёт мне переварить услышанное, не пытаясь выдавить ответ. Быть может, потому что и так знает, что я соглашусь. А может, просто отслеживая реакцию. Я смотрю на Олега, который увлечённо обсуждает что-то с коллегами: у них ситуативный брейнсторминг, и азарт спорщика подсвечивает его улыбающееся лицо. Красавчик. Одна только мысль о том, что с ним, — теперь, — может случиться что-то непоправимое, причиняет мне почти физическую боль. — Ты знаешь, — говорю, и старший Шепс ловит каждое слово. — Я зову его Лёликом, а не только Оленем. — Теперь знаю, — мягко отзывается Саша. — Но, должен признать, братец мой иногда действительно Олень. И мило это звучит только в твоём исполнении. Он по-прежнему ждёт. И у меня нет причин мучить его ожиданием и дальше. — Мне не всё равно… Я говорю не совсем то, что Александр хотел бы услышать, но он с готовностью кивает, так же точно, как и я сама не так давно. — Потому я тебя и прошу, Марго. Присмотри за моим братцем Лёликом… Я почти уверена в том, что Олег сказал брату правду, и что он и без того никуда не полетит. Но Сашина тревога заражает меня, и я не могу отвязаться от мысли, что Олень в опасности. Страх этот липкий, как пот после ночного кошмара. — Хорошо, — в ответ на вожделенное согласие, Шепс делает медленный вдох, прикрывая глаза, а потом так же медленно выдыхает. Я же доверяюсь собственному наитию. — Что мне делать, Саш? Он улыбается, — всё так же бледно, не открывая глаз, — и я вижу, как усталость расцветает лиловыми узорами на его полупрозрачных веках. — Я дам тебе знак, когда будем прощаться. Просто слушай и не спорь, договорились? — Береги себя, договорились? — отвечаю вопросом на вопрос, но Шепс кивает. — Ты же всегда хотела мне сказать именно это, — изрекает он с апломбом прорицателя. Но это настолько база, что я даже не удивляюсь. Мне всегда казалось, что все мои мысли по его части написаны у меня на лбу. Усмехаясь, я жду, когда он посмотрит на меня, но он медлит, будто погружаясь в транс. Оттого кажется мне безопасным. — Но сказала только сейчас. Почему? — Повода не было, — и это почти совсем не шутка. — Малышка… — Александр взмахивает ресницами, прежде чем посмотреть на меня так, будто эта самая «малышка» никак не может уснуть. — Это уже не первый выезд в курмыши в моей практике. Хочешь, возьму тебя с собой как-нибудь? — Смотреть, как ты по деревенским погостам в ажитации носишься? Впрочем, по этому виду спортивного ориентирования Шепс давно уже Мастер. — Следить, чтобы я после этих «весёлых стартов» в падучей не бился. Хочешь? Подумай. Это звучит вполне себе как предложение о сотрудничестве, от которого у меня возникает жгучее дежавю. В котором, впрочем, нет вины Александра Олеговича. — Подумаю, но обещать не могу… Перспектива навешивать петлички в полевых условиях Битвы Сильнейших меня пока что не очень-то радует. — Брать с тебя ещё одно обещание сегодня мне совесть не позволит, — финалит он, возвращаясь в своё традиционное агрегатное состояние. Обретая привычную твёрдость внешней оболочки. — Но предложение всегда в силе, имей в виду. И долбанные петлички в это дело впутывать совершенно не обязательно. Если старший Шепс и может как-то влиять на качественный состав группы, выезжающей на съёмки, то мне об этом ничего доподлинно не известно. С его статусом корифея, не удивлюсь, если он действительно имеет какие-то преференции. Но прямо сейчас я обещаю себе только одно: подумать об этом позже. Сейчас все мои мысли занимает Олег. Тревожную их часть я упорно пытаюсь отогнать подальше. Между тем, ребята окончательно определились с репертуаром, и Дима выразительно стучит по защитной сетке включенного микрофона, привлекая внимание немногочисленных зрителей. Наш макнэ-лайн немного нервничает, и это заметно: все трое одинаково боятся фальстарта и опоздать. Услышав вступление, больше напоминающее тему из очередной серии «Бондианы» времён незабвенного Пирса Броснана, Александр Шепс удивлённо вскидывает брови. Я же угадываю эту мелодию с трёх нот. «Дай мне силу» Дмитрия Колдуна, представлявшая Беларусь на «Евровидении» в 2007 году. Александр улыбается во всю мощь своей клыкастой улыбки. Они — все трое, — намеренно дурачатся, исполняя кто в лес, кто по дрова. Череватый пытается перекричать аккомпанемент: его говорок роскошно монтируется с полусказочной эстетикой текста. И этот уникальный вайб очевиден для всех нас. Может, именно поэтому в первом же припеве Дима и Олег сознательно уходят на второй план, позволяя ему солировать. Звёздочка должна быть одна, не так ли? Дай мне силу — Я отворю любые двери, Я убью любого зверя. Ты мне веришь? В исполнении Влада это не попсовый призыв любовной запевочки, а вполне себе заклинание. Вызов силы. В этот момент становится вполне очевидно, у кого из присутствующих здесь участников БС больше всего мотивации на борьбу. Конечно, у Владика. — Верю, верю, — комментирует Александр, посмеиваясь. Так же точно, как и все мы, он не может устоять перед примитивным очарованием этой попсовой мелодии. Я плохо помню оригинальный номер, но нескладный долговязый Череватый вполне себе колдун. Не белорусский, а самый что ни на есть деревенский. Его тёмные глаза сверкают, а свободная от микрофона левая рука то и дело взлетает вверх — как у рок-звезды. И как у Мага, изображённого на одном из Старших Арканов Таро. Убедительно. Все наши тнтшные экстрасенсы, кроме совсем уж запущенных случаев, немного артисты. У кого-то это приобретённое, у кого-то — вполне органичное природное. Глядя на то, как самозабвенно эта троица отрывается под столетней давности локальный хит, я не сомневаюсь в том, что им на самом деле весело. Это то самое живительное «проораться», ради которого мы все и ходим в караоке. То, о чём я сама думала не так давно. И что эта шалость всех нас действительно развлекает, безотносительно того, что взамен Александр Шепс обещал надеть шутовской колпак поверх своей короны на целых пять минут. Или сколько там длится бессмертный хит козлетона всея Руси. Просто нужно же было с чего-то (и с кого-то) начать… А ещё то, что для самого Шепса подобный выход — такая же точно арт-терапия, повод расслабить лицо от слишком уж серьёзного выражения. Оттого он ничуть не парится от мысли, что эта экзекуция вот-вот начнётся, стоит только нашему бойсбенду допеть. Знаю, можешь сердце мне пронзить Ласковым, нежным взглядом, Вижу, эту тайну не раскрыть — И не надо. Заструится звёздный Млечный Путь Под твоею кожей. В эту ночь вдвоём нам не уснуть… Пока в главные солисты выбивается Дима (его тема, чего уж), я смотрю на Олега. Он отбрасывает волосы с лица и улыбается, негромко подпевая. Мне в очередной раз совестно, что я не слышала ни одной из его собственных песен. Тембр у него приятный, обволакивающий, и я в моменте прикрываю глаза, жертвуя удовольствием видеть его лицо в пользу возможности вычленить его голос из звукового потока. Будто считав моё намерение (не удивлюсь, если так и было), Олень вклинивается между двух бриджей. Но он не поёт, а почти читает — в своём стиле: Только дай мне силу, Слышишь — дай мне силу, Дай огню любви сиять! У него получается вполне себе убедительно: я некстати вспоминаю давешнего Скриптонита в его исполнении и не могу перестать улыбаться. После этого песенка про силу и магию окончательно катится в финальные повторы припева, который они добивают вполне стройным хоровым пением, входя в раж. И вышибают-таки свои сто баллов из бездушного электронного арбитра этого маленького соревнования. Та-да-а-ам! Это было реально круто! Мегауспешное трио возвращается за стол, а мы с Сашей изображаем жалкую попытку искупать их в овациях, отбивая ладони. Череватый светится, как та звёздочка, а Дима выглядит так, будто в очередной раз уработал какую-то свою похотную бесовщину: улыбка едва ли не до ушей, глаза блестят и бегают… Олег замыкает это триумфальное шествие, стаскивая куртку с плеч — тут уже всем жарковато, да, — но уже через минуту он садится на своё место между мной и старшим братом. — Привет, — шепчет он, склоняясь ко мне. — Ты очень мило закрываешь глаза, когда слушаешь музыку и целуешься. Что ещё ты делаешь с закрытыми глазами, Заяц? — интересуется он не без провокационных подтекстов, сгребая меня в охапку. Будто мы не виделись неделю, а не четверть часа. Поёживаюсь, но исключительно ради того, чтобы младший Шепс прихватил меня посильнее. Дико приятно… — Я же аудиал, Олень, — фыркаю, не удержавшись, потому что он и сам щекотно смеётся прямо мне в ухо. — Неа, ты аудиал-кинестетик, — возражает Олег, влажно касаясь губами моего виска. То, что я мгновенно покрываюсь мурашками, только подтверждает его правоту, но он не может не добавить своё коронное: — я это утверждаю… Александр медленно поднимается со своего места, потягиваясь, чтобы немного размять спину. А потом и вовсе стаскивает свой вампирский пиджак. — Я дико извиняюсь, ребят… — говорит он. — Но мне вас, конечно же, не переплюнуть. Нет, от души, вы такие молодцы… — Спасибо, коли не шутишь, — беззлобно отзывается Череватый. — Честно, я даже не думал, что это так развлекает. Как на свет народился! Давайте водочки махнём, чтобы, прямо, в сердце потеплело. Тормозни, Александр? Дима улюлюкает со своего места. — Будешь? — спрашивает меня Олег. Так, на всякий случай. Старший Шепс, в чьих руках оказывается наш уже полупустой второй штоф, отвечает вместо меня. — Будет, будет… Когда доходит очередь до моей рюмки, он наливает мне столько же, сколько и остальным. И доливает сок из своего стакана — мой почти закончился. — Ну, вздрогнули, — объявляет Череватый. И мы послушно «вздрагиваем». Александр всё также, стоя, глотает свой шот. Запивать ему нечем, и он куртуазно занюхивает выпитое тёмными волосами младшего брата, склоняясь к его макушке. Олег смеётся. Впрочем, как и все мы. Саша выходит из-за стола, вальяжно направляясь к месту предстоящей экзекуции. Выглядит он вполне уверенным в себе. — Ежели водка — это жидкий хлеб, то теперь я решительно хочу ещё и зрелищ, — говорит Влад, откидываясь на спинку дивана. Что-то мне подсказывает, что это самое нас и ждёт. Зрелище. Шепс некоторое время возится с аппаратурой: лицо у него абсолютно бесстрастное, в то время как вся наша компания, оставшаяся за столом, готова рассмеяться от любого невтемного звука. — Я отчего-то так нервничаю, что меня как будто тошнит, — сообщает улыбающийся от уха до уха Дима. — Мне и смешно, и странно, и вообще… — Это тебе твой кампари с газировкой боком выходит. Дурное ж дело, алкашку с пузырьками мешать, — комментирует Влад, посмеиваясь. Но и он тоже немного ёрзает. Мне и самой чуть нервно, и дело не в алкоголе. Или не только в нём? Кажется, я знаю, почему. Это что-то родом из поздней школы, когда учитель приносит на урок русской литературы допотопный проигрыватель, и класс замирает в предчувствии — ещё немного, и всех накроет смеховой паралич. И эта не-магия срабатывает, едва только игла звукоснимателя с характерным шипением входит в бороздку виниловой пластинки. Кто-то обязательно ляпнет: «Яичница!» — и вот уже все валятся на парты в хохоте и конвульсиях. Вакханалия продолжается до самого конца проигрываемого отрывка: не важно, поёт ли Иван Козловский арию Ленского или это сводный хор артистов «Ленкома» воспевает бесплотную любовь Кончиты и графа Резанова. Меня совсем чуть-чуть мажет, и хочется спрятать горящее лицо на груди у Олега. И, я уверена, он был бы совершенно не против. Он по-прежнему не выпускает меня из рук. — Таким ты себе этот вечер представляла, Заяц? — интересуется Олень. И добавляет почти шёпотом только для меня: «Я знаю, как он закончится. А ты? Уже догадалась?». Мотаю головой отрицательно, и он улыбается в ответ. Знает, но не скажет. Мы оба помним о самосбывающемся пророчестве. — Олег, один вопрос, — мягко вклинивается в наш недодиалог Матвеев. — Может, не самый тактичный, но… — Валяй, бро, — отвечает младший Шепс. Дима наваливается грудью на стол, чтобы иметь возможность говорить тише, но у него всё равно получается недостаточно тихо. — Почему ты всё время говоришь «зайка»? Ну, в смысле, почему зайка, если она… — … если она сучка? — продолжает Олег, всё так же улыбаясь и едва заметно мне подмигивая. — Ещё какая, Диман… Верно подмечено! — Маргарита, без обид, он сам это сказал! — ухмыляется Дима. — Так всё же… Возлежащий в полуметре от него Череватый фыркает. — От ты дурилка картонная! Не «зайка», а «Заяц». Это ж от фамилии! Маргарита ж у нас Сайц. Я киваю. А что остаётся? Дима становится серьёзнее, и я совершенно искренне надеюсь, что нервная дурнота его немного отпустила. — Это же что-то немецкое? — спрашивает он с неподдельным интересом. И его почти осеняет вдогонку. — Поволжские немцы? — Семейная легенда гласит, что фамилию моего прапрадеда писали ещё как Зайтц, но имперские паспортистки относились к своей работе щепетильнее советских, — озвучиваю ровно то, что обычно говорю в подобных случаях. — Возможно, благодаря этому мой дед родился в Инте, а не в Целинограде. Или ещё где подальше… — Так что, бро, я не так уж далёк от истины, — резюмирует Олег, тут же выдавая своё распевное и совершенно необидное: «За-а-яц…». Я легонько толкаю его в грудь, что на понятном нам обоим языке означает: «Олень, блин». И он не обижается тоже. Просто обнимает крепче. Пауза за нашим столом образоваться не успевает: Александр шершаво выдыхает в микрофон, и мы синхронно вскидываемся в его сторону, как котята из комичных рилсов. — Господи боже, ушам своим не верю, — выдаёт Влад, едва только из динамиков звучит вступление. — Он реально это сделает? Вопрос адресован, фактически, в воздух, но Олег убеждённо кивает, вынимая смартфон. Минута славы начинается прямо сейчас. Воздух дрожит от пошлейшего саксофонного соло в ля-миноре. Под классическое шансоновское «унц-унц» Шепс расстёгивает верхнюю пуговицу рубашки, а потом и манжеты, обнажая обтянутые браслетами запястья. Его бледное лицо по-прежнему не выражает каких-либо эмоций, но я отчего-то уверена, что он бросил все свои силы сугубо на то, чтобы не заржать. И чтобы не закрыть глаза в припадке испанского стыда. Но нет, иначе это был бы не Александр Шепс… Вместо этого, он обводит зал томным взглядом исподлобья, окончательно входя в образ. — Дорогие мои разведёночки, тётушки, бабёнки и девчоночки… — тихонько комментирует Дима, но Шепс молча показывает ему костлявый кулак. Не мешай! Пожалуй, я никогда не слышала эту разухабистую песню в подобном исполнении. Но первую половину куплета, повествующую о метаниях и страданиях лирического героя, Александр выдаёт абсолютно замогильным голосом. Как будто мы все сидим на поминках и срочно пытаемся порвать пару баянов. Но этой напускной готичности хватает ненадолго: к концу первого куплета, когда начинает маячить самый, пожалуй, узнаваемый в широких кругах неискушенной отечественной публики рефрен, происходящее скатывается в шапито. — Когда солнце догорает, грусть-тоска меня съедает Не могу заснуть я без тебя… — кое-как выдавливает из себя Александр, борясь со смехом. — Иииии… — добавляет с места Череватый. — Мочи, Саня! Бравурный припевчик наш стол встречает дружной хоровой истерикой. Первую его половину Александр просто бессильно висит на микрофонной стойке, сотрясаясь от хохота. Потом собирается и уже второй повтор выдаёт с чувством и на улыбке: Без тебя, без тебя Всё ненужным стало сразу без тебя От заката до рассвета без тебя Так нужна ты мне, любимая моя. — Красавчик! — орёт Влад. — Погнали дальше! И Шепс действительно входит во вкус, выдавая строку за строкой и почти что заигрывая с воображаемой публикой. Это как будто и не совсем он: у него то и дело мелькают узнаваемые жесты Михайлова, и если бы не слишком уж характерная треугольная улыбка, иллюзия была бы весьма достоверной. Хотя бы на уровне пародии. К концу второго куплета, когда он дважды пропевает: «Я живу, как карта ляжет, ты живи, как сердце скажет. Но живи, любимая моя», мы уже отсмеялись и даже пытаемся подпевать. Естественно, второй припев орём все вместе. В дело вступает всё тот же пошлейший сакс, давая всем нам передышку, а Александр сияет, как новая монета. Всё становится понятно, когда вместо повтора припева он озвучивает, очевидно, чистейший экспромт: В ебеня, в ебеня С Череватым завтра еду в ебеня. На рассвете выезжаю в ебеня. Понесла ж опять нелёгкая меня. — Жучара! Ну, поэт же, я не могу… — утирая выступившие от хохота слёзы, говорит Череватый. Зрелище ему явно заходит. Спустя ещё пару минут, взмокший Саша возвращается за стол под наши аплодисменты и улюлюканье. Шепс сдержанно улыбается, хотя его очень сильно выдаёт смеющийся взгляд. Прежде, чем упасть на своё место, он коротко командует: «Водки». Олег молча наливает старшему брату внеочередную рюмку. Прикончив свой шот, Александр облизывает пересохшие губы. — Извини, братец… Курмыши не очень-то в рифму ложились. — Курмыши в Самаре, — резонно замечает Олег. — А ты офигенно спел, зря прибеднялся только. — Спасибо, — Саша вполне охотно принимает комплимент от брата. — Если скинешь это маме, придётся тебя убить. — Поздно, — младший вздыхает, улыбаясь. — Уже скинул… — Придурок, — беззлобно смеётся Александр. Я почти уверена, что он только за. Более того, если бы Олег не сделал того, что сделал, Саша отослал бы это видео домой собственноручно. Наш заказ в этом заведении, кажется, становится безразмерным: тем благосклоннее к нам наш администратор Серёжа и его правая рука — наш официант Виталик, который вполне себе расторопно возвращается с полным штофом и апельсиновым соком. Литр оранжевой жижи в графине и ещё один полный стакан, который с приторной улыбкой ставит передо мной. Макнэ-лайн всем составом собираются курить, и я намерена пойти вместе с ними. Но заказывал у нас Саша, и я вопросительно смотрю на него. — Потому что тебе хватит, — просто говорит он, и это подкупает, потому что смахивает на заботу. В их семейном стиле. Олег усмехается, приобнимая, и выдыхает где-то у меня над ухом: «Плюсую». В общем и целом, правы они оба, да мне и не хочется больше. Так что я не спорю и вполне благодарна. Обоим. — Не очень-то и хотелось, если честно, — говорю чистую правду. Дима и Влад о чём-то болтают, терпеливо дожидаясь нас чуть поодаль. — А чего тебе хотелось бы, Заяц? — тут же интересуется Олег, без единого вопроса набрасывая свою куртку на мои плечи. Будто ребёнка на улицу собирает. Послушно ныряю в рукава, и мне уютно, как дома… — Если я вот так скажу тебе, это будет, вроде как, самосбывающееся пророчество, Олень, — захожу с его же козырей, и он закатывает глаза, улыбаясь. — Как обычно, придётся угадывать, — притворно вздыхает Олег, притягивая меня за талию. Я же даю волю рукам, рассеянно разбирая крупные волны его волос. Избегая смотреть в глаза, чтобы не спалиться. Хотя мои дрожащие под его взглядом губы палят меня и так. — Ты экстрасенс или кто? — всякий раз удивляюсь тому, как эта подколка заставляет его улыбаться. Моя собственная магия, не иначе. — Ещё сомневаешься? — выдыхает он мне в губы, целуя. Я не сомневаюсь. Судя по тому, как это работает, самосбывающиеся пророчества действительно существуют. Что ж, тем интереснее.