Вайб

Финал съёмочной недели в нашем телешоу — это маленькая смерть. И участники, и члены съёмочной группы, и даже Марат изрядно потрёпаны изнурительным графиком. Шутка ли, провести много часов кряду под софитами! «Битва» в самом разгаре, и девять человек на фоне готического витража, кажется, собачатся вполне по-настоящему. Здесь могут куснуть всерьёз. Прикопать при случае. Ударить наотмашь злым словом — запросто. И класть они все хотели на сценарий. Только за последние десять минут камеры останавливаются трижды, продлевая всеобщую агонию. Мне приходится трижды подойти к Гецати, чтобы поправить его микрофон. Константин извиняется: его вежливость пахнет Армани Код Абсолю и каким-то особым сортом человечьего мускуса, от которого меня немного мутит. Уже через минуту его микрофон снова на месте и больше ничего не звенит. Едва я выхожу из кадра, как аланец повторяет свой ни с кем не согласованный манёвр, чтобы приосаниться на фоне соперника — и так все три раза. На последнем заходе настырный чёрт, дёрнувший его ходить кругами по залу, заводит его в звуковую яму. Твою ж богу душу мать! Я ругаюсь про себя, а вот Влад Череватый ржёт в голос. Сварливый голос провидца окончательно проваливается, а Александр Шепс, вокруг которого Гецати, собственно, и кружит, смотрит на него с нарочитым сожалением. Как будто знает. Олег Шепс едва заметно подмигивает мне. Как будто знает… И камеры снова на паузе. Мне нужно выпустить пар, потому я просто тяну на себя петличку нашего разбушевавшегося Кота Леопольда, стараясь не дышать. Теперь в акустической яме мы оба, потому моё самую малость издевательское тестовое «Теймураз-раз-раз» никому не бьёт по ушам. Меня слышат только сам Гецати и стоящий в двух шагах старший Шепс. Первый обиженно сосредоточен, второй даже не пытается скрыть торжествующей улыбки. И если от первого меня уже привычно мутит («Костя, пожалуйста, вот сюда заходить не надо, здесь звука нет, спасибо»), то на второго я стараюсь не смотреть вовсе. Саша. Моё сердце сейчас стучит слишком громко. Мне кажется, что его слышат они оба. Режиссёр решает, что всем нужно остыть — делаем получасовой перерыв перед финальным рывком. Брейк. Экстрасенсы, как и все здесь, уже подуставшие держать строй, расходятся до следующей режиссёрской команды. Время на покурить, попить водички, попудрить носик. Каждому своё. Я сама планирую ретироваться, затыкая уши эйрподсами. Но у меня есть предчувствие… Ловкие пальцы вынимают правый наушник, и я не успеваю возмутиться — узнавание происходит мгновенно. — Переку-у-ур, Заяц, — объявляет Олег, обхватывая меня локтем за шею. Не обмануло предчувствие, значит. Моя фамилия Сайц, но конкретно этот персонаж превратил её в няшное зверопрозвище. Олень, блин… Странно, но это почти не бесит. Как и это его объятие, больше напоминающее удушающий прием. Покорно тычусь в грудь младшего Шепса, только чтобы на старшего не смотреть. Олег смеётся едва ли не в самое моё ухо. Щекотно, и я честно пытаюсь отпихнуть его, но куда уж мне. Личные границы? Не, не слышал. — Но-но… Я теперь не добрый самаритянин, а очень-очень злой. И мне нужна сига, срочно. Погнали! Ему нравится говорить так. Не «самарец», а именно «самаритянин» с жирным таким библейским подтекстом. В исполнении Олега это звучит как подростковая дерзость. Впрочем, ничуть не умнее и моя недавняя шпилька для душного Костика. Я старше его лет на пять, но мы с ним дурачимся, как в выпускном классе. Будто у нас между вчерашним детством и завтрашней взрослой жизнью — всё ещё вечность длиной в одно лето. Ему нравится, что мы земляки. А мне нравится думать, что это поэтому он со мной носится. Что у нас святое тельцовское братство, весенний союз «самаритян», самарская диаспора в Москве, московская — в Самаре… Нравятся его заскоки и смотреть, как он курит. Олег Шепс смахивает на молодого Хоакина Феникса и своего старшего брата на минималках. Смесь убойная, но у меня же стойкий иммунитет… Он с невозмутимым видом запихивает мой наушник в своё ухо и подмигивает мне снова. Погнали, что уж. Покурить можно во внутреннем дворе Дома Стахеева. На время съёмок весь периметр свободен от фанатов, жаждущих и страждущих, чтобы наверняка сохранить интригу очередного выпуска «Битвы». Следом за нами на воздух выходят и другие, но я не особо успеваю кого-то разглядеть. Сумерки сгущаются, а люди расходятся по углам и интересам. Олег поспешно ныряет в свой любимый закуток, увлекая меня за собой. Надо признаться, не в первый и явно не в последний раз. В моём одиноком левом наушнике играет Crystal Castles. Пока. — Запрещёнка есть? — уточняет Олег. — Ты, вроде, экстрасенс, — я не чувствую подвоха. Ну, почти. — Посмотри? — Заметь, не я это предложил, — выдаёт мелкий Шепс с нескрываемым торжеством в голосе. Молча, с абсолютно непроницаемым лицом он ощупывает меня, скользя ладонями вдоль рёбер и вниз. Я знаю, зачем: он ищет дополнительный микрофон. Все экстрасенсы здесь, на «Битве», немного параноики, и конкретно этот — не исключение. От его прикосновений моё сердце пускается в галоп снова. Могу поклясться, что Шепс-младший прекрасно об этом знает. — Стоп! Я звукопёр, а не Мата Хари, — говорю я, мягко, но уверенно убирая его руки со своей пятой точки. Олег довольно ухмыляется, делая пару эффектных пассов для отвлечения внимания. Естественно, у него всё получается, и — вуаля, он завладевает моим айфоном. Ловкость рук и никакого мошенничества, как и всегда. — Знаю, Заяц, — примирительно сообщает он, сосредоточенно листая мой плейлист, временно ставший нашим. — Ты прелесть… Что ж, Crystal Castles прощаются с нами. Предсказуемо… Но мне даже интересно, что он выберет. Твоих собственных песен у меня нет, Олежа. Зря стараешься. Будто услышав эти крамольные мысли, он смотрит на меня сквозь упавшую на глаза длинную чёлку. Я готова к ответу вроде: «Будут». Но он просто включает Лил Пипа. И делает чуть погромче. «Star Shopping» и закуренное небо осенней Москвы. Идеально. — Спасибо, — говорю я вполне искренне, тут же протягивая руку за айфоном. Ещё минутку мы играем в «попробуй, отбери», но Олег сдаётся. Потому что помнит о времени и действительно хочет курить. Устроившись поудобнее, смотрю, как он возится с сигаретами и зажигалкой: его пальцы фокусника, унизанные перстнями, делают простые действия похожими на ритуал. — Будешь? — интересуется, не глядя на меня. Чиркает зажигалкой, затягивается максимально глубоко и блаженно откидывается на стену. — Ты экстрасенс или нет, я в толк не возьму? — огрызаюсь безо всякой злости. Это часть игры, и правила хорошо известны нам обоим. — Что за вопросы вообще? — Ты бу-у-удешь, — констатирует он, вынимая вторую сигарету из пачки, на этот раз для меня. — И да, я экстрасенс. Вот, вообще экстра. Высший класс! Сильнейший. Заценила, как я здорово Костика замьютил? Застываю с неприкуренной сигаретой в пальцах. Мне смешно. Я не просто скептик, я очень хороша в физике. А физика звука — моя работа, простигосподи. Ах ты ж, Олень! — Да блядь! Костик попал в акустическую… — …яму, да. Я в курсе, как это у вас называется, — на этот раз Олег смотрит на меня, и взгляд у него хитрющий, а тон почти покровительственный. — Ты думаешь, она там просто так появилась? — Олег Олегыч, я дико извиняюсь, но она там была всегда. — Да ты что! — он затягивается, позабыв сбить пепел, и горячий комок падает на его чёрную рубашку. Олег реагирует за полторы секунды до ожога: его лаконичный прикид необратимо испорчен, но ему слишком очевидно плевать. Он захвачен азартом нашего спора. — Хорошо, давай не так. Заяц, как ты думаешь, каким образом Гецати в эту самую яму попал? — Он покинул свою точку и начал расхаживать, очевидно же! Нарисовать бы вам разметку на полу… — … и длинным рублём бить за каждый выход за линию, — заканчивает Олег мою фразу. В его голосе вибрирует ирония. В принципе, я хотела сказать почти то же самое. Это самую малость логично, но я готова засчитать ему чудо. Авансом. — А ты хорош, — отзываюсь я, также не без ехидства. Шепс благосклонно принимает мой комплимент, наконец-то предлагая мне огонёк. Его ладонь пахнет куревом, металлом и, внезапно, чем-то несъедобным, но вкусным. Второй рукой он заботливо отводит в сторону от пламени длинный угол моего каре. Первая затяжка даёт в голову и в ноги, как алкогольный шот. Олег смотрит, я чувствую его взгляд на своих губах. «В дыме нет ничего загадочного», — вспоминается мне антитабачный лозунг канала ТВ3. Но я помню и то, что сидящий рядом медиум смотрит не на дым, а на губы. Он ждёт мою версию, исходя из только что озвученного предположения. А может, и чего-то ещё… — Ты хочешь сказать, что ты заставил Гецати… пройтись? Трижды. — Я это утверждаю. Железобетонная уверенность в голосе. Дерзкий взгляд из-под тяжёлых век. Усмешечка победителя. Олень-чемпион. Ну и как с таким спорить? — Шепс… — Ммм? — он добивает окурок, втягивая щёки. И в моменте выглядит совершенно умопомрачительно, пассивно пробивая мою защиту. Я впускаю табачную горечь опасно далеко за рёбра, чтобы дать воображаемой броне восстановиться. Напрасный труд. Я безотчётно повторяю за ним, и язык тела палит нас обоих. — Ты гонишь, — не хочу обострять, но говорю лишь то, во что сама верю. — Это невозможно. — Детка, — выдаёт он неожиданно, вынимая недокуренную сигарету из моих пальцев и затягиваясь. — Нет ничего невозможного для человека с интеллектом. Можно и зайца научить курить… Как видишь. Наше драматичное противостояние скатывается в фарс, и мы смеёмся, сперва сталкиваясь лбами, потом — соприкасаясь носами… — Но будет ли человек с интеллектом заниматься чем-то подобным? А вот и старший Шепс собственной персоной... Этот голос. Тембр, похожий на инфразвук. Вибрирующий в низах, шершавый и бархатный одновременно. Саша. Будто повинуясь моменту, в моём наушнике играет «Supermassive Black Hole». Олег выжимает паузу досуха, докуривая и двигая головой в такт ритмичному вступлению «Muse». Мне же хочется испариться. — Риторический вопрос, Саш, — изрекает он, наконец. — А ты как здесь очутился? — Пришёл на запах твоего самомнения, — тут же парирует Шепс-старший, приваливаясь к стене. Прикрыв глаза, он медленно вдыхает, а потом выдыхает разбавленный дымом воздух. При всех усилиях, ему не удаётся сдержаться, и его губы уже кривит саркастическая усмешка. — Олежек, ну как так? Живого человека! В акустическую, мать её, яму! Не делай так больше. Олег пожимает плечами, одновременно придвигаясь ближе ко мне. — Впрягаться за тебя — это мой рефлекс. Безусловный. — Мешаешь Рите работать… Но «Теймураз-раз-раз» — это было нечто, конечно. Убийственный, как по мне, аргумент. Рита — это я. Александр смотрит на меня, и его пронзительно-синий взгляд отзывается мятным холодком где-то под ложечкой. — Заяц, а я тебе помешал?! — Олег, не унимаясь, изображает удивление и тут же примирительно целует меня в макушку. — Прости, пожалуйста! Слушай, по-моему, я всем организовал перекур. Недоволен ты один. Даже Гецати счастлив вполне себе! Вон, пасётся на женской половине. Стопудово, Эдуардовне в жилетку плачется… Гаже Рака нету знака, потому что. — Он ещё и астролог, что ли? — интересуюсь у старшего. Младший, тем временем, фыркает, орудуя зажигалкой. Ему всего и всегда мало. — Херолог, — отвечает Александр, улыбаясь. — Но абсолютно очаровательный, правда? — И снова риторический вопрос, Саш, — влезает Олег до того, как я собираюсь с мыслями, чтобы ответить. — Что с тобой такое сегодня? Быть может, я и сама сказала бы так же, но я позволяю себе залипнуть в собственных ощущениях. Мне хочется запомнить эту улыбку старшего, адресованную мне. Которая, впрочем, никуда не девается. — Настроение хорошее, — отзывается Александр, приглаживая и без того неплохо лежащие волосы. — Запрещёнки точно нет? А то наговорим сейчас на специальный выпуск… Олег смеётся, чуть заваливаясь на меня плечом. — Видишь, Заяц? И этот Шепс — такой же… Он находит это дико забавным. А его старший брат вопросительно вскидывает брови, не переставая улыбаться. — В смысле? — Медиум, а не поисковик, — уклончиво отвечает младший. — Хочешь сказать, я прослушку не нашёл бы? — цокнув языком, Александр качает головой. — Малыш, банальная вежливость… Я всегда спрашиваю, но никогда не верю на слово, если могу проверить. Просто беру и проверяю. — Как и я, — торжествующе примазывается Олег. — Поэтому я начал с обыска, — он выразительно перебирает пальцами в воздухе, опуская ладони все ниже и финаля этот художественный пересказ знакомым мне хватательным движением. — Ничего нет, всё чисто. Невольно вспоминаю, как это было, отчего у меня горят уши. Олень, блин… — Потрясающе, — констатирует старший брат, весьма красноречиво прикрывая глаза рукой. Каноничный фейспалм, десять из десяти. И красивая гармоничная кисть, от созерцания которой меня отрывает только ощущение встречного взгляда. Кажется, мои уши сегодня без шансов. — Это он так говорит, что я клоун, — поясняет мелкий Шепс совершенно беззлобно. Скорее, со знанием дела. — Ну или просто завидует… Не знаю, одно другого не исключает. — Ну что ты, малыш, — Александр усмехается, отводя глаза ровно для того, чтобы уже через мгновение хлестнуть взглядом наотмашь. — Завидую, конечно. Вы курите, курите на здоровье… Он разворачивается на каблуках, чтобы уйти, но Олегу очень хочется оставить за собой последнее слово. — Ты зачем приходил? — бросает он в спину уходящему брату. — Саша… — Сдавай билет, в Самару ты завтра не полетишь, — отвечает тот будничным тоном, даже не оборачиваясь. Последним словом в этом диалоге становится глубокомысленно изречённое Олегом: «Блядь». Его сигарета абсолютно бесцельно озонирует воздух, и я вынимаю её из его пальцев, чтобы затянуться. Мне нужно занять рот, чтобы не наговорить лишнего… Олег, в общем-то, не возражает: его первая реакция на стресс — ярость. И в этом мы с ним тоже похожи. Впрочем, сейчас он как будто злится на себя самого. Грустная морщинка между сведённых бровей. Упрямо сжатые губы. Пожалуй, впервые с момента нашего знакомства мне жаль, что у меня в плейлисте нет его собственных песен. — Я могу что-то для тебя сделать? Шепс… Мне следовало бы назвать его по имени в такой-то момент, но сейчас от мысли об этом меня подламывает. Я-то помню о личных границах. А ещё — о неписаных правилах шоу, вроде нашего. Когда всё, что происходит на бэкстейдже, должно на бэкстейдже и оставаться. Имена и привязанности здесь — что-то очень личное. Даже интимней, чем вкус чужих губ с сигаретного фильтра. Олег всё ещё смотрит прямо перед собой и коротко кивает. — Да всё просто… Обними меня, Рит, — говорит он, наконец. Вот как. С козырей зашёл. Без привычного уже «Заяц» всё кажется даже слишком серьёзным. Да ещё и последняя затяжка — самая горькая. Бросив окурок, я послушно обхватываю Олега за пояс поверх скрипучей кожаной куртки, позволяя уронить тяжёлую голову ко мне на плечо. Ощущая влажное касание губ у себя на шее, я выдыхаю дым через ноздри от неожиданности. Покурили, блин. Так… Ладно, проехали! Ну расстроен человек, у него явно планы на предстоящие выходные медным тазом накрылись. Это вообще не специально и ничего не значит, надо бы успокоиться. Не хватало ещё начать вздрагивать всем телом от случайных касаний… — Ты в порядке? — интересуюсь, чтобы обстановку разрядить (мне всё равно, мне всё равно). И чувствую, как он улыбается. И дело не в каком-то особом чутье: именно чувствую, потому что он всё ещё слишком близко. Сама виновата, Заяц. Конечно, Олень в порядке. Просто он слишком хитрый для травоядного, вроде тебя. — Практически… — отзывается Олег, уверенно сгребая меня в охапку. — А вот теперь в самый раз. Потерпи меня ещё минутку, ладно? Мне очень хочется посмотреть в его улыбающееся лицо. Но для этого нужно поднять голову, а это почти наверняка ловушка. Я это чувствую. Намеренно отворачиваюсь, и кожаный лацкан куртки, пахнущей чем-то несъедобным, но вкусным (Олегом), холодит мой разгорячённый лоб. Интересно, а тот Шепс — такой же? Зажмуриваюсь, старательно проглатывая этот свой интерес. — У меня были ебейшие планы на Самару, — признаётся Олег, и его низкий голос (но не как у Саши) вибрирует и у меня в груди тоже. — Суперлуние, Волга… Ну и курник матушки моей. Ну да, ну да… Только что не из аэропорта — на танцульки в «Скай Баре», дельфином в море пива в «Трех Оленях» или в псевдоинтеллектуальный алкотрип с пятницы по понедельник в «Вечно молодом». И всё это с видом на Волгу и суперлуние, конечно же. Матушкин курник после такого, разве что, в качестве сувенира пойдёт. Стоп, Заяц. Ты ж не экстрасенс и не медиум, ты не читаешь мыслей. И, слава всем богам, Олень так же точно не может влезть в твои. По крайней мере, без спроса. Это «неэкологично», если верить Виктории Райдос. И если вообще в это всё верить. Ты же не веришь? А вот он — верит. Может, мальчик реально хотел по местам силы пройтись, практики поделать… Кажется, это у них так называется? Практики. Я пытаюсь осознаться в моменте, в который уж раз. В наушнике бубнит Костя Бурдаев и его «Братья Грим», и это забавно — так работает ноосфера. Так из воздуха и наших ожиданий и чаяний формируется наша собственная версия реальности. Город мой у великой реки, бликуют крылья титана, Где берёз голоса зовут обратно домой. Я в объятья твои шагну, от радости пьяный, Подари мне покой, город мой. Город мой… Песня в тему. И даже Олег не просит переключить, да я и не стала бы. Олень-страдалец, блин… Никуда от тебя твоя Самара не денется. Она уже четыре с лишним века стоит да в Волгу смотрится. Это Саша ещё в Куйбышеве родился, а мы с тобой — уже в Самаре, она совсем-совсем наша. Ну да, суперлуние в этом году последнее… Но и это ты переживешь спокойно! На худой конец, в Москве тоже есть река с историей, и на выходные по сводкам Гидрометцентра — ясно. И даже тепло… Будет тебе и вода, и Луна. И места силы — от того самого, веками намоленного Лобного до каких твоей душе угодно. Вот матушкин курник, конечно, эксклюзив. Тут извини, Лёлик. От всех этих мыслей мне смешно и грустно, и отчего-то хочется закусить обтянутое пахучей кожей плечо. И даже, чем чёрт не шутит, ностальгически всплакнуть. Я и сама метнулась бы в Самару на выходные, что уж… — Как ты сказала? Лёлик? — Олег щекотно фыркает мне в ухо. — Прикольно, чё… Всяко, лучше, чем Олень. Мне нравится. — Ой, кто бы говорил! Ты, вообще-то, первый начал в зоопарк играть… Стоп. Стоп, стоп! Позабыв о коварстве и ловушках, отшатываюсь, чтобы посмотреть-таки на мелкого Шепса. Который смеётся и так же точно забывает меня коварно поймать. Сама поймалась, Заяц. Меня бросает в жар, потом в холод — и снова жарит, как в лихорадке. — Да не парься ты… Так всегда и бывает, — говорит мой визави, пытаясь не особенно торжествовать, чтобы мне достался хотя бы утешительный приз. Приз его симпатии, если уж совсем откровенно. — Когда всё держишь в себе, пытаясь не ляпнуть лишнего, начинаешь слишком громко думать. И всё тайное становится явным. Но у тебя очень милые секретики, Заяц. Ну или это я такой вот сентиментальный Олень. И херолог, как тут некоторые сказали. — Олег Олегыч… — начинаю я, но он тут же перебивает. — Лёлик! Для тебя теперь — Лёлик, даже если Череватый будет орать с меня до конца Битвы, когда узнает. А он же, блядь, обязательно узнает, — вид у меня наверняка бледный, потому Олег выходит на добивание. — Да зна-а-аю я, что ты хочешь спросить! Не был я в твоей голове, Заяц. Я с мёртвыми говорю, а мыслей живых тут вообще никто читать не умеет. Я это утверждаю. — Уж не хочешь ли ты сказать… Он закатывает глаза, всё ещё улыбаясь. Ни капли недавней серьёзности в нём нет, будто его ебейшие самарские планы внезапно потеряли всякую значимость. — Не, я уже всё сказал. Ты курить будешь? А то скоро всех обратно загонят… Вечереет и холодает. И режиссёрская пауза действительно подходит к концу. Через минуту Олег протягивает мне огонёк, всё так же подхватывая мои волосы в считанных сантиметрах от пламени зажигалки. Подсвеченное снизу, его лицо выглядит почти что мистически, и мне хочется призвать на помощь весь свой скепсис. Точнее, его остатки. — Замёрзла? — интересуется Шепс, глядя на мои дрожащие пальцы. И стаскивает куртку, не дожидаясь моего ответа. — Замё-ё-ёрзла. Давай сюда… Придвигается ближе, набрасывает свой скрипучий доспех на мои подрагивающие плечи. Притягивает спиной к своей груди, позволяя мне видеть весь двор, а всему двору — видеть нас. Кто-то из съёмочной группы, Гецати с Надеждой Эдуардовной… Дима Матвеев, что-то оживлённо обсуждающий с Владом, машет нам рукой. Сомневаюсь, что наши телодвижения остались незамеченными хоть кем-то. Я подспудно боюсь увидеть в одной из компаний знакомую спину Александра Шепса, но если он и притормозил, чтобы покурить с кем-то из экстрасенсов, то уже вернулся в готический зал. Меня всё ещё потряхивает, и Олег в ответ прижимает меня чуть сильнее. — На нас все смотрят, Лёлик, — констатирую, прежде чем помахать в ответ. — Дружище твой Матвеев, вон… — А не пофигу? Пусть смотрят. Мы с тобой сколько знакомы уже, Рит? Полгода? Ты тоже мой дружище, Заяц. Мы ж самаритяне, всё путём… Ну хорошо, раз так. Я почти согрелась и почти успокоилась, накурилась на три дня вперёд… Потому накрываю обнимающую меня руку ладонью. Это благодарность, хотя и выглядит, как провокация. Олег склоняется ближе, выдыхая дым в сторону, а потом говорит — так тихо, что, кажется, его голос звучит только у меня в голове: «Знаешь, я бы тоже на нас со стороны посмотрел». «Твои щёки покраснели? Есть ли в тебе вязнущий на зубах страх никак не влиять на происходящее?», — пророчески вопрошает Алекс Тёрнер из «Арктических Мартышек» в моём наушнике. И это, чёрт возьми, очередной риторический вопрос. — Люблю «Мартышек», — говорит Олег уже достаточно громко. Как будто знает. — Шепс… — начинаю с корневого домена, чтобы подчеркнуть серьёзность сказанного, но Олегу слишком очевидно нравится быть Лёликом. Пока. — Один из, да… К твоим услугам. — Могу я тебя попросить, Олег? — Валяй, что хочешь, — он соглашается авансом, и я не удивлюсь, если это потому, что он заранее срастил суть моей просьбы. Не могу видеть его лица, но вполне отчётливо слышу улыбку в голосе. Так же отчётливо, как напряжённый вдох и расслабленный выдох, когда он докуривает. Моя сигарета тоже почти всё, и я на мгновение залипаю на огонёк, медленно, но уверенно ползущий к фильтру. — Пообещай мне, что никогда… — моя любовь к физике и помянутые всуе остатки скепсиса встают на ребро у меня в горле, мешая мне выдать эту идиотскую просьбу на одном дыхании. Мой голос проваливается без всяких акустических ям, и я почти борюсь с собой, чтобы договорить. — Скажи, что ты не будешь лезть в мою голову… — Говорю, — отзывается младший Шепс с недюжинным энтузиазмом. — Легко! Я ж уже сказал, что этого не умею. И никто здесь не умеет. Так что, это запросто. — … и что не будешь меня смотреть, как ты можешь. Магичить, ритуалить или как там у вас это всё называется. Если мы с тобой действительно друзья. Он стискивает меня одной левой, а правой виртуозно повторяет мой собственный недавний фокус: забирает себе мой почти-что-окурок, чтобы добить его. Меня же добивает эта мхатовская пауза, за время которой я чего только ни придумываю, а Гецати и Надежда Эдуардовна возвращаются в готический зал. — Да уж… Напугал я Зайца своего, нечего сказать! — изрекает Олег, наконец. — Давай так: я ничего по-серьёзке с тобой делать не буду, пока ты сама не попросишь. Вот, вообще ничего, лады? — Честно? Даже если тебе очень захочется? — Увы. Полный магический импотент. Честное самаритянское, — подтверждает Олег серьёзность сказанного. — Там, где дружба, должно быть доверие. Верь мне, Заяц. И в меня тоже верь. Я сильный, я всё смогу… Ты же, я надеюсь, за меня голосуешь, где надо? Шепсята, вперёд! Влад и Дима явно намерены вернуться к остальным, но наш разговор о голосовании заставляет их замедлить шаг. Упоминание «шепсят» делает своё чёрное дело. — Как и все твои шепсятки, несу тебе одни десятки, — я импровизирую, мысленно добавляя «Лёлик». Череватый ухмыляется напротив, оттормаживая. Ну, здравствуйте. Этого ещё не хватало. — Брехня, ой, брехня! — выдаёт Влад, взмахивая руками, словно туреттик. — Ритка-то в испытании с Деревней Мертвяков за Сашку проголосовала. Не я говорю, Толик говорит! Сашке твоему десять баллов отдала, как есть! А тебе девять, Олежа, девять — десять без одного. Обидно, да? — И как я жил-то без этой информации, Капитан Очевидность? — беззлобно интересуется Олег. Дима, смеясь, пытается затолкать Влада в дверной проём, но тот сопротивляется, не унимаясь. — Толик не капитан, Толик командир. Коньяк любит «Командирский». — Иди к чёрту, Владик! Желательно, вместе с Толиком… — Ешь, молись, ебись, Олеженька. Ешь, молись, ебись… — Череватый продолжает юродствовать, но уже по пути в зал. Судя по звукам, Матвеев подгоняет его практически пинками. А то он остался бы. Дружище Димка… Их шаги, наконец, стихают, и мы остаёмся одни во дворе. — Ну вот, сама подумай, — Олег, не меняет позы и не размыкает объятий. — Умел бы он мысли читать, так обтекать бы Лёлику сейчас. А так досталось, как всегда, Олегу, — он вздыхает, и тёплое облачко его выдоха прошивает волосы у меня на затылке. — Блин, вот как папа с мамой лодочку назвали, так всю жизнь терпеть приходится, как и положено святому. Это карма моя. Этимологическая. И герб мой — на флаконе Егермейстера. Святой, блядь, Олень. Мне нравятся его заскоки. И то, как он умет умничать — нравится тоже. Его пальцы, сплетенные в костлявый замок у меня под грудью, пахнут этим затянувшимся перекуром. А я сама, кажется, полностью пропахла чем-то несъедобно-вкусным от кожаной куртки с его плеча. У него в ухе всё ещё мой наушник, и за нами вот-вот пришлют администратора площадки. Потому что хрен они без нас начнут. Самое время для откровений. — Люблю Егермейстер… — Я тоже, — усмехается Олег. — И пиво Вольпертингер, кстати. Тёмное пшеничное, с бананом, карамелью и твоим портретом на этикетке. А на этикетке там клыкастый заяц с крыльями и рогами… оленя. Дать бы Лёлику по лбу за такие сравнения! Но я смеюсь вместе с ним, потому что он на редкость складно всё придумал. Пусть будет. — Ты прав, моё имя тоже не про цветочки… Оно про жемчуг. А это красота и страдания. — Знаю, Заяц. Такой вот у нас союз святых великомучеников… Дружеский. Если хочешь знать, в том испытании я сам проголосовал за Сашку… За себя и за Сашку! Последний его пассаж крайне меметичен, и мы оба укатываемся в смехуёчки так активно, что подоспевшей нас поторопить администратору Катеньке приходится вести нас, угорающих до слёз и подпирающих друг друга, ещё минут десять. В готическом зале всё готово, и мы с Олегом появляемся, как опоздавшие на урок школьники. Мне тут же прилетает от моего звукорежа Сергеича: он сидит за пультом со страшными глазами и жестами показывает, что мелкому Шепсу нужно навесить петличку. И срочно. «За себя и за Сашку!», — вспоминаю я ещё толком и не забытое, глядя на его раскрасневшееся от недавнего смеха лицо. Могу ли я удержаться? Следом укатывается и сам Олег, на те же старые дрожжи. Благо, камеры пока выключены. Его куртка всё ещё поверх моих плеч, и он придерживает её, чтобы не упала, пока я креплю микрофон. — Это всё, конечно, очень профессионально, — резюмирует Гецати не без толики раздражения. — Трижды звук провалить — вот где верх профессионализма, — вписывается Шепс-старший. Тут же добавляя: — Раз-раз… — Александр, вообще-то, я не с тобой разговариваю, — Кот Леопольд в своём репертуаре, хотя и без бабочки. Зато изрядно на пафосе. — Господа, придержите коней! Команды «мотор» ещё не было, — кокетливо намекает Марьяна, но её никто не слушает. — Да будет срач! — торжественно провозглашает Череватый. Я спешу ретироваться на своё рабочее место, попутно выключая музыку в телефоне. Всё равно второй наушник по-прежнему у Олега. Марат Башаров потирает руки. — Это сейчас к кому были претензии, Константин? К Маргарите или, может быть, к Олегу? — Скорее, к их поведению на площадке, — наш невозмутимый аланец, видимо, считает самого себя абсолютно непогрешимым. — Я повторюсь, это очень мило, но крайне непрофессионально. — Рита? — поворачивается ко мне Марат. Я украдкой смотрю на начальство: подслушка от нашего режиссера всегда у Сергеича, и мне нужен знак. Шоу есть шоу. Если местный Бог-из-машины решит подержать настрой Владика, срач не только будет — он будет нарезан и сервирован для очередного выпуска «Битвы Сильнейших» как лучший деликатес. Хотя, не удивлюсь, если кто-то всю эту нештатку подснимает на телефон прямо сейчас. Сергеич несколько раз медленно кивает. Это значит что-то вроде: «Давай, не сопротивляйся, пусть всё идёт так, как идёт». Один из наших операторов выдвигается ко мне, вставая чуть позади пульта. Пока что звуком всё прекрасно, продолжаем в том же духе. Камеры уже снимают — без всякой команды. Интересно, кто из наших видящих-знающих это заметил? Смотрю на Олега и почти не удивляюсь тому, что он мне подмигивает. Значит, заметил. Ох, блин… Прав был Череватый! Именно, что срач — и прямо сейчас. — Костя? — передаю пас Гецати, делая вид, что вообще не понимаю, чего он добивается. У меня нет ни малейшего желания прокачивать его и без того немаленькое ЧСВ. — Помнится, ваш микрофон я поправляла трижды. Потому что вам просто захотелось покрасоваться, покинув точку, где отстроен стабильный звук. Так что, прошу меня извинить, но то, насколько в итоге разборчиво будет звучать ваша речь в выпуске, напрямую зависит от профессиональных компетенций нашего звукоинженера. Так что скрестим пальцы. — Принимается, — снисходит аланский провидец. Каков наглец! — Так легко?! — притворно изумляется Марат. — Не могу всерьез спорить с женщиной. — Женщина всегда права? — не унимается наш ведущий, а присутствующие дамы одобрительно улыбаются. Камон, девочки… Это же Гецати! — Нет. Это просто не по-мужски. — Какой патентованный мачизм! Не ожидала от тебя, Костик, — Лина, обычно дружелюбная со всеми, резко закрывается, скрестив руки на груди. Константин только пожимает плечами. — Ну тогда поспорьте с мужчиной! — радостно анонсирует переход хода Марат. — Олег? — Ммм? — Шепс-младший отбрасывает чёлку с лица. — Я здесь. — Не хочешь извиниться? — выдаёт Гецати на голубом глазу. Пафос выкручен на максимум, это даже не смешно. — Извиниться за что? За то, что я смеялся? Ну не над тобой же, Костя. — Верно. Потому что в этой ситуации смешон не я! — Конечно-конечно… — Кто-то просто взял на себя роль смотрящего по съёмочной площадке, — вбрасывает Шепс-старший. — Кто-то просто вечно пытается за братишку заступиться. Но мы же тут не в песочнице. И мне не нравится, что даже у технического персонала, — аланец смотрит на меня строго, как и положено белому халату в анамнезе, — тут есть собственные любимчики, которым можно всё. — По-моему, теперь нужно извиниться тебе, Костик, — говорит Олег со всей серьёзностью. — Ну, тут я не могу не согласиться, — многоликая ведьма Надежда Шевченко разгоняется медленно, как бронепоезд. Но идёт уверенно. — Костя, это уже перебор. Девочку ты зря обидел. — Ничего обидного я не сказал, — упирается Гецати. — Это моя точка зрения. — Жирная такая точка, нажористая, — вворачивает Череватый. — Толику дня на три хватит… — Кругозор некоторых людей — это круг с нулевым радиусом. Его-то они гордо именуют точкой зрения. Профессиональная деформация, наверное… Снова Олег. Олень-философ. Сергеич показывает мне большой палец. Режиссёр в восторге, как и сияющий, что новая монетка, Череватый. Если его Толик действительно питается подобными энергиями, впору делать запасы. — «Можно всё» — это когда лично ты мешаешь человеку работать, а потом ищешь крайнего, хотя виноват ты сам. Когда ты быкуешь по каким-то своим законам и канонам, а потом тебя параноит, что кому-то с этого смешно… И когда ты специалиста с дипломом ГИТРа, на минуточку, изящно так опускаешь, произнося сперва «женщина», а потом «технический персонал» так, будто в этом есть что-то зазорное. Браво, Костантин! Зайди в ту акустическую яму снова и посиди в ней — сойдёшь за умного и достойного. Александр Шепс указывает пальцем прямо перед собой, и он прав — провал плюс-минус там. Его синие глаза мечут молнии. Виктория Райдос даже не пытается скрыть ехидную усмешку. — Да что за бред, Саша?! Опять твои фокусы… Нет там никакой ямы, только тень непролазная от короны твоей. Старший Шепс даже не поворачивается в её сторону. — А не от твоей? Уверена? Константин Гецати набирает в грудь побольше воздуха, но это не успокаивает. Кажется, даже Марат Башаров видит, что его вот-вот понесёт. «Когда всё держишь в себе, пытаясь не ляпнуть лишнего, начинаешь слишком громко думать», — вспоминаю я слова Олега Шепса. Олега, который предельно собранный стоит на своём месте, ритмично щёлкая пальцами правой руки. Три. Два. Раз… Гецати ожидаемо взрывается. — Слышишь, ты! Давай, полегче на поворотах! И братца своего борзого попридержи уже… Достали оба. Магия. Шепсы — оба два, — синхронно встают в стойку. Всё готово, чтобы сбить спесь. — Язык свой попридержи, Человек с точкой зрения… — Александр почти что щерится, но в его интонации больше иронии, чем угрозы. Не больно, но обидно. — Я, конечно, не шаман, но могу и в бубен стукнуть, — выдаёт Олег с совершенно невозмутимым видом, но потемневшими от ярости глазами. — В аланский… Вообще, надо бы сказать «ебланский», но разжигать совсем не хочется. Потому как, дурак — это не национальность, а состояние души. Наверное, всем кажется, что сейчас будет драка. Но в это время Дима Матвеев, до этого молча офигевавший от происходящего, делает шаг вперёд. Тихий, но адски амбициозный, мальчик из Тольятти просто идёт туда, куда только что указывал пальцем Александр Шепс. Акустические артефакты на его пути предсказуемы для меня, но для его коллег — это что-то из мира непознанного. Старый зал ещё более старого особняка изначально не предназначался для подобных мероприятий, ещё и с подзвучкой. Нет у него ни «мёртвой» речевой акустики, ни гармоничной музыкальной, присущей хорошему концертному залу. А вот кучность стоячих волн или точки узлов — хоть сто порций. Ну зато задник в виде витража потрясающий… Шепс, например, стоит в отличном месте, которое мы с Сергеичем только что не носами нащупывали на этом паркете. Если присмотреться, Сильнейшие никогда не «построены» ровно именно поэтому: чтобы в этом неидеальном зале их было примерно одинаково хорошо слышно. Шаг вправо или влево, равно как и прыжок на месте, могут испортить всё. Вот и Дима шагает: вид у него решительный, и он явно хочет разобраться в происходящем. По правде, а не по сценарию. — Смотрите, — говорит он, и я уже слышу свистящий мерзкий призвук от его микрофона. — Она действительно здесь есть! Звук проваливается, Матвеев вскидывает ладони вверх. Мол, вот вам и пруфы. Я предвижу, что в ближайшее время чёртову яму в дежурных срачах Сильнейших будут звать «Тень от короны Шепса». — Ребята, давайте жить дружно, — аккуратно кладёт вишенку на торт Марат. Константин Гецати окидывает его тяжёлым взглядом, после чего срывает петличку и направляется к выходу из зала. Сергеич в порядке юмора пускает в динамик «Chi Mai…» Эннио Морриконе — заглавную тему бельмондовского «Профессионала». Олег Шепс аплодирует. Предположительно, снято. Что ж… Я чувствую себя вполне отомщённой.