Slow burn

      Окружающий мир снова окрашивается в холодные тона. Больше я не подкармливаю себя седативными препаратами и антидепрессантами. Я перестал добывать покой и радость искусственным путем, поэтому я просто застыл эмоционально. Просто всё равно. И так до тех пор, пока не начался откат. С каждым днём все паршивее. Что бы я ни делал, чем бы новеньким ни занимался и ни пробовал, как бы ни взваливал на себя дополнительную работу, ничто не приносило прежнего удовлетворения. Я отстранился от всех кого можно, сменил номер, удалился из соцсетей, переехал, к слову, там ещё один филиал моей любимой кофейни. Единственное счастье, если это можно так назвать.       Однообразно. Скучно и рутинно проходят дни. Пятница — самый долгожданный ранее день недели, сейчас для меня пустой звук, не более. Смысл мне ожидать выходных, если они пустые? Валяться на той самой кровати, где меня когда-то насиловал придурок Какаши невыносимо. А я ведь знал… Знал его замашки, знал его отвратительную сущность. Он паразит, самый настоящий, внедряется внутрь рамок доверия, пускает туда свои корни и начинает ломать организм вместе с душой.       К слову, он пытался снова найти меня. А я вовремя (нет) сменил номер и место жительства. Он эти три месяца, пока я пытался лечиться и был наедине с собой, даже пробовал звонить с номеров своих друзей и знакомых. Он судорожно лепетал что-то о том, что он не заслуживает прощения и, тем не менее, просит его… Ну как бы, верно, не заслуживаешь, пошел нахуй. Каждый раз молча внимал ему, пока не надоело слушать этот бред сумасшедшего. В конце концов, его же усилиями укрепилась моя *ненависть к нему. Было очень легко обрушить все мосты. Я рад, как-никак спустя столько времени додумался сменить обстановку.       Перед тем как переехать, пришлось прибраться в квартире, в том числе помыть полы и убрать хлам под той злосчастной кроватью. Во мне что-то надорвалось, когда я выудил оттуда ту самую фотографию. Этот снимок, что приравнялся моему достоинству и сохранности. Тот снимок, наличие которого перечеркнуло все его обещания и нежность.       Лицо человека, что сам себе враг, который сам всё разрушил, он смотрит на меня своими темными зеницами, своей темнотой поглощающих свет от вспышки камеры: сидит на фоне моей любимой стенки. Он смотрит на меня с этого снимка и меня трясёт, будто он прямо здесь, сжимает мое горло и рукой ослабляет ремень моих штанов. Я в ужасе как от огня отшвырнул фото. Долго пытался отдышаться, затем собрался с духом и закончил уборку и сбор вещей.       Что-то во мне подсказывало сохранить снимок. Засунул его в ежедневник, сделав из странички секретный кармашек. Надеюсь, никогда туда не залезу и не придется. Но осознание, что эта вещь — единственное, что от него осталось помимо полароида, ещё при мне — придавала мне решимости. Решительности, что отвергала любые попытки кого угодно сблизиться со мной. Я проработал многие свои травмы, так что я больше не буду, не хочу бояться. Я буду смотреть этим ночным кошмарам в лицо и показывать им средний палец. Знайте, суки блядские, у меня все будет нормально.       Тусклый экран телевизора давно не включается, мне незачем перебирать пальцами резиновые кнопки пульта, чтоб посмотреть какой-нибудь фильм. Даже психология не имеет для меня смысла; читать людей умею, а толку?       «Предупрежден — значит вооружен» — промелькнула у меня в голове одна заманчивая поговорка. Какой же это бред! Недостаточно знать о пожаре, чтобы с легкостью потушить его. К сожалению, я понял это на своем горьком опыте.       Сколько на свете хватает отморозков… Меня уже ничем удивить. Проходя до метро, я то и дело вижу какого-нибудь ублюдка в обнимку с маленькой девочкой. Наверняка он останется безнаказанным, а вот той малышке будет очень плохо. Каждый раз трясёт от бессилия перед этим тупым культом Лолит. Почему эти мужики такие отвратительные? Вам нормально там, крыша не жмёт? Если тебя влечёт у ребенку иди лечись или убейся. Почему они ходят среди нас? Эти нелюди тупые.       С каждым днем я ощущал в себе что-то неладное. Вроде приходил в норму, но немного не так. Я перестал излучать радость и позитив, напротив. От меня веяло обидой на мир, ужасающей ненавистью и злобой. Но я отчаянно продолжал стараться вести себя как прежде, чтоб никто из моих знакомых не заподозрил неладное.       Меня в последние несколько дней раздражает так много незначительных событий, слов и вещей, что все хорошее и доброе начисто забывается.       Трудно, ужасно трудно находить что-то успокаивающее и не теряться, если все, чем занято твое воспаленное сознание, — это ненависть и агония. Смена обстановки благотворно подействовала на меня, но ненадолго. Этот неумолимый откат сводил на ноль все усилия, что я приложил, чтобы приблизиться к миру и гармонии с миром и собой же. Все бабло, потраченное на психотерапию, лекарства слиты в канализацию, класс.       Что я могу сказать? Я счастлив нахуй. И что теперь делать? Снова ничего не хочется, кроме как оглушительно орать в пустоту, раздирая своё лицо ногтями, рывками отрывая куски кожи от себя, мерзкую плоть, от которой столько боли и проблем. Грязная, отвратительная, порочная. Ненавижу.       Когда уже душа отделится от тела? Когда уже это пресловутое перерождение настигнет меня? Где же столь желанный катарсис? Когда? Когда же? Когда всё встанет на свои места? Когда карма настигнет тех, что работали против и когда воздастся тем, что работали над собой и начищали её до блеска? Я хочу, хочу придти к этому логическому завершению жизни, получить то, что я заслужил от Кармы.       Проваливаюсь в сон с этими мыслями. Вижу во сне как я превращаю лицо ненавистного мне человека в кровавый фарш. Он падает на пол, как тряпичная кукла. Я улыбаюсь, затем уголки губ дотягиваются до самых ушей и лицо рвётся. Я безудержно хохотал, несмотря на очень правдоподобную боль, практически реальную. Проснулся в холодном поту. Единственное, что крутилось в голове, как бегущая строка: месть, месть, хочу мести.       Только как? Как я хорошо помню, руки закона скованы в золотые наручники богачей. Никаких легальных инструментов нет. К тому же мы отдалились. Он, я уверен, не любил и не собирался, так что спокойно вытер об меня ноги. С любимыми явно так не поступают. Мне не подобраться к нему больше. Учитывая, что все связи оборваны, маршруты, номер телефона, любимые локации, все изменилось. Будет крайне сложно найти меня в столице страны восходящего солнца. Может, снова начать ходить в ту самую кофейню? Вдруг он ещё пытается меня найти, ждёт ли он спустя месяцы? Посмотрим.        Я взял в руки полароид и покрутил его.

«С любовью, Ши».

Где твоя любовь?

      Чувствую, как железные обручи сжимают сердце, да что же это такое?       Я выглянул в окно и увидел на обратной стороне кондиционера голубиное гнездо. Скоро вылупятся птенцы. А пока что я сфотографировал гнездо. Пусть оно будет символом благополучия. Я хочу верить в лучшее, всё обязательно наладится. Снимок медленно выползает мне в руку, машу им в воздухе и наблюдаю за проявкой. Прикрепил его на стену около кровати.       Неимоверными усилиями воли я отгонял депрессивные и, порой, суицидальные мысли. Я взял книгу и поплелся в кофейню, в ту, что недалеко от моей предыдущей квартиры. Я надеюсь, что этот утырок не оставил попытки найти меня. Не успел я усесться за любимый столик, как ощутил на себе этот взгляд. Он подошёл и полушёпотом спросил: — Привет, можно я присяду рядом? — Валяй, — бесцветным тоном ответил я. — Мне следует извиниться… — Ты уже раз двести извинялся, думаешь, что-то изменится от двести первого раза? — Да, действительно. Боже, чувствую себя сучарой по отношению к тебе. — Ну, ты и есть. — Ладно, твоя правда. А как у тебя дела-то вообще? — А ты как думаешь? Мотался на психотерапию и лечил башку после тебя. Ебать спасибо нахуй! — Я мог бы компенсировать твои затраты. — С чего бы вдруг? — Я ранил тебя, после того раза я понял, что ты мне не безразличен, хочу заботиться о тебе. Пожалуйста, позволь мне… — Уже деньги слиты на это, так что… — Слиты? То есть? — Я чувствую, что депрессия снова накрывает, возможно, если бы не лечился, просто остался бы в этом же состоянии. — Так дело не пойдёт, давай мне номер лицевого счёта или номер карты, я переведу тебе всё за тот курс и за новый. Лечись. — Ты, козлина, из ума выжил? Мне не нужны твои деньги. — Назови. Реквизиты. И сумму. Бегом, я сказал, — с шипящими нотками выдал он.       Я выдрал листочек из ежедневника и накалякал ряд цифр, затем протянул его Какаши. Он с удовлетворением прошелся глазами по моим каракулям, свернул бумажку и убрал во внутренний карман куртки. Сумму я преувеличил раза в три, ну а что, могу себе позволить. Будем считать это компенсацию за моральный ущерб, а ведь он не поддается оценке. Никакая боль, которую я когда-либо испытывал не измерится никакими деньгами. Дай бог, покрыть это всё хотя бы наполовину.       Я заказал латте и пару пончиков. Заслужил немного эндорфинов. Он в свою очередь заказал то же самое. Затем мы молча сидели и ели. Он сверлил меня взглядом какое-то время, пока его рука не накрыла мою. Я одёрнул её, будто ошпарился. Он стыдливо убрал её под стол. — Извини, я… — Ши. Он явно опешил от того, что я его так назвал. — Ши, сделай так, чтобы я больше не боялся.