По длинной дороге

Хорошо расти в обычной семье – да, как бы Мишка этого хотел. Подросток растянулся на кровати в своей комнате и думал-думал… Да, он обожал свою семью, но вот ведь подстава какая – из-за семьи же и смотрели на него как-то не так люди. Знакомые, незнакомые, друзья, родные. Всем и каждому был что-то должен. С рождения, блин! В свои шестнадцать Мишка вполне уже прочувствовал всю силу человеческого злословья. И кличку дурацкую Грязев услышал в свой адрес пару раз. Или не пару. И да, блин, обидно. Мама, папа, Лиска, Ди – все говорят, что надо просто делать лицо кирпичом и не обращать внимания на хейтеров. Им легко говорить! Папа – привык, наверное, мама с сёстрами вечно в свои проекты погружены. Снимают, рисуют, живут. Да и они притерпелись, наверное. А Михе обидно! За папку! Да даже за фамилию! В интернет лучше не заходить. Онлайн начитаешься так, что потом тошнит. Миха один раз поначитался теорий, что, мол, сынок у князя – Мишка, собственно говоря – не просто так появился, а благодаря идее безумного Князя, что так хотел видеть рядом с собой друга ли лучшего (тут, опять-таки, вопрос, согласно онлайну, спорный), союзника верного и творца ли… Да просто – Мишку Горшка… А, неважно! В общем, хейтеры целую теорию выстроили, что Мишку зачали в пробирке. Эколенок, блин, с лицом лучшего друга. Мишка тогда никому не сказал о прочитанном. Но крепко его прихватило. Вроде умом и понимает, что бред это, дичь лютая – не дебил же какой. И времени перед его рождением прошло много, и, чтоб копию получить идентичную, надо материал было брать у Горшеневских родителей – он проверял: читал всякие статьи в нете. В общем, это типичная маразматическая байка оказалась. А внутри всё равно что-то нехорошее продолжало шевелиться. И с каждым днём давило всё сильнее. Может, если б был он не так похож, не было б столько этого, дурацко-тоскливого. Но нет же, угораздило родиться. Судьба-шутница. И что бы он ни делал – даже волосы как-то выбелил полностью – менее похожим не становился. – Эй, Шутовка, – негромко проговорил в пустоту (не хватало ещё маме услышать на первом этаже… Мало ли), - какого ты мне такой устроила опыт, а? Тебе прикольно, да? Привычно – не ответила. Риторический вопрос всегда риторический (спасибо, ЕГЭ, твои термины теперь на подкорку въелись. Ещё не сдавал, а уже умотался и слов понахватался!). Может, не к Шутовке надо бы обращаться, а к Шуту? Не зря ж отец его всё время в шутку и всерьёз приплетает? А впрочем, не ответит. Даже если допустить возможность, что и впрямь там кто есть. Вот Горшку ответили б. А он, Мишка, неподходящая кандидатура. Никто, подделка на недостижимый идеал. Интересно, а отец, на него глядя, всегда вспоминает про того, другого? Сравнивает их? Папа ни разу не дал повод так думать, тут не поспоришь, но и броню за столько лет нарастил же. Не всегда прочитать можно, что думает. Не книга же. А если и впрямь думает, сравнивает… Одно Мишка знал точно: сравнение будет не в его пользу. Соревноваться с умершим другом своего отца – плохая затея, ты всегда в проигравших. Горшок всегда будет лучше, талантливее… Ему как раз сегодня в школе напомнили – предложили сыграть что-нибудь на школьном концерте из папкиного репертуара времён КиШ. «Почти как Король и Шут будет», - радостно пропищала Тайка Мамонова, их неугомонная староста. Электровеник в юбке. Почти. Всегда почти как Король и Шут. А на деле ни Король, ни Шут. Никто. И нет, сыграть не проблема – играть он умеет. Гитара, фортепиано. Просто не может не думать, что опять все будут сравнивать. Зальют в сеть с какой-нибудь кринжовой надписью. Надо ему это? Не-а. Вот и отказался, а настроение всё равно испортилось, словно из глубины откуда-то подплыли самые страшные страхи. В детстве ему гоблин под кроватью чудился, тогда папа приходил и прогонял его. А эти страхи папа вряд ли прогонит. Может даже – подтвердит. Но, блин. Он же сын Князя. Не кого-то там, а человека, который чуть ли не в сороковник своё детище бросил и пошёл всё заново начинать. Надо просто поговорить с ним, да! Мишка вскочил, полный решимости. Вот прям сейчас и выяснят все, выскажет, что наболело отцу. И пусть подтверждает или нет, неизвестностью мучиться хуже всего. Перепрыгивая через две ступеньки сразу, помчался вниз. – Мась, батя на студии? – ворвался маленьким ураганчиком в мамин кабинет (та привычно передвинула ноут на другой край стола). – Да, записывают, до вечера будут сидеть, – мама улыбнулась. – Срочный вопрос? Мишка заколебался. Мама у него мировая, она тоже может всё-всё прояснить, да вот сейчас ему отец нужен. – Да, очень, - сделал щенячьи глазки. – я съезжу? – Я не смогу отвезти, - мама покачала головой. – Мась, такси на что? – Мишка ухмыльнулся. – Вези меня, мой верный нанятый коник. - Ладно, - мама ещё раз окинула его взглядом, - раз так, действуй. Номер знаешь. Да, такси тоже должно быть только проверенное. Ну это нормально, так-то лучше с надёжным человеком ездить. Приезжал всегда быстро, водил аккуратно. Вот и сейчас всё было, как обычно. Быстро и надёжно. Жаль только, что скорость эта не была достаточно быстрой, чтобы Мишка свою решимость, неизвестно откуда взявшуюся, не растерял. Короче, постоял у дверей, помялся, да так зайти и не решился. Студия ему и еще кое о чём напомнила: надо бы уже определяться, куда топать дальше. После школы, в смысле. Да, ещё почти два года, но мася уже ненавязчиво интересуется, что он там себе напланировал в будущем. И Мишка устал пожимать плечами и говорить, что не решил. Решил всё, давно решил. Только вот от него опять же не этого ждут. Наверняка ожидают восхождения на музыкальный Олимп. Или того хуже – приведёт папа вторым вокалистом в группу. Ужас! Нет, ему творчество отца нравится, но… Не его это путь. Да и вообще, наследственность наследственностью, но не тянет его в музыку. Ну не настолько, чтоб жизнь этому посвятить. И вот как такое отцу сказать, а? Если бы хоть еще в художку тянуло… Ну как Алису с Дианой. Это, наверное, как-то хоть оправдано было. Но Мишка чётко понимал, что и к этому не лежит его душа. А сказать надо, но Мишка отступает и от разговора, и от дверей студии. Может, дома… Сам себя презирая за трусость, возвращается домой, стараясь не смотреть на собственное ненавистное в этот момент отражение в зеркале. И это, наверное, был какой-то важный момент – Мишка не знает, но, если б в романе каком жил, это назвали бы, вероятно, кульминацией. Потому что загнать чувства обратно на дно души после этой злосчастной поездке-побеге почти на студию не получается. Привычно вести себя – тоже. Мучает его эта недосказанность – и чего привязалась? Как назло, с этого момента домашние будто с цепи все сорвались. Чувствуют, что ли? То осторожно и редко интересовались, а теперь в лоб допрашивают. Мама вопросительно бровь выгнула – не хуже папы теперь умеет. Когда выяснилось, что у отца он так и не был. Папа тоже явно удивился. Но расспрашивать не стали. А ему, может, легче было б рассказать, если бы начали. Но нет же, все охраняют личные границы. Правильные все такие. Только он один какой-то неправильный. Хочет, чтоб сами спросили. А они и спрашивают, но не о том, о чём нужно – о школе, о будущем немного, о настроении и планах на выходные. Всё не так! Хотя Мишка уже и сам запутался, а что ему нужно-то? – Мелкий, – Лиса, заглянувшая в их семейное гнёздышко в выходные, плюхнулась рядом, – чего по дому тёмной тучей ползаешь? Мишка отмалчивается, ему не то что нечего сказать. Просто… Да просто всё непросто. Алиса не отстаёт – и это бесит! – Да отстаньте вы все, блин, – Мишка делает то, что в последнее время уже начало входить в привычку. Убегает. Перед этим накричав на сестру, которая – и это очевидно – искренне любит такого придурка, как он. Убежать далеко некуда, да и от себя не убежишь, так что сидит, нахохлившись, в беседке в саду. Холодно, блин. Только-только снег сошёл, а он в футболке и шортах. А в дом идти стыдно. Шагов он не слышит, погрузившись в невесёлые думы. Зато набрасываемый на плечи плед ощущает вполне. И точно знает, кто сейчас с ним рядом. Отец. Ну вот. И он сейчас будет вопрошать, что с ним и почему на людей кидается. - Посидим? – папа стоит рядом и вправду словно ждёт разрешения. Мишка неопределённо пожимает плечами. Папа садится рядом, близко, очень близко. Легонько приобнимает. И молчит. Не задаёт глупых вопросов. Просто рядом, такой сильный и защищающий. В детстве от гоблинов и темноты, а сейчас от самого себя. И Мишке внезапно делается так спокойно, что он утыкается привычно носом в плечо. Прячется в руках папиных, как в детстве. Здесь нет ничего страшного, да и сам Миха вырос уже, но как же ему нужно, когда его так крепко обнимают, безмолвно понимая. – Ты сравниваешь? С ним? – вопрос вырывается сам собой. Отец молчит, но прижимает всё так же надёжно. И лишь спустя пару мгновений отвечает: – Нет. Сейчас нет. Не могу сказать, что не замечал определённого внешнего сходства. Но Мишка, ты не Миша Горшенев. Ты Князев, мой сын, человек со своими привычками, своей судьбой. Ты не нуждаешься в сравнении с кем-то. Ты никогда не будешь не лучше, не хуже – ты другой. Сам себе самый лучший. Понимаешь, тебе не нужно быть на кого-то похожим… – Но все напоминают об этом. Даже если не говорят, – это звучит как-то жалко и жалобно, но прорывается само. – Тогда и я, и мама, и Алиска с Дианой будем почаще повторять тебе, кто ты, – папа, кажется, улыбается, – пока ты не будешь в этом так уверен, что никакие взгляды, слова тебя не смогут задеть. И Мишка верит. И таким всё кажется глупым – все его думки прежние. – А если я не хочу заниматься музыкой, – вспоминает он про второй важный вопрос, – да и рисовалка не для меня? Ты будешь сильно разочарован? – Нисколько, - папа теперь уже откровенно усмехается. – Я этого ожидал, Миш. – Серьёзно? – Мишка аж выныривает из объятий. – Отец уверенно встречает его взгляд: – Абсолютно. Давить не хотел, выясняя, чего тебе по жизни хочется. А вот мама могла немного перестараться. Но мне кажется, что ты давно уже выбор сделал? Он с интересом смотрит на Мишку. И опять же – так легко ответить: – В театральное, па. Я хочу попробовать туда. – Интересный выбор, – папа подмигивает. – Ну, что ж, пробуй, Миш. Поддерживаю. А теперь не хочешь ли ты вернуться в дом и продолжить обсуждение уже там. Или просто побыть всей семьей? Кстати, перед сестрой извинись всё же – она переживает, думает, что тебя обидела. Мишка кивает. Теперь, когда так легко становится, когда идешь домой в обнимку с любящим и защищающим тебя человеком, все страхи прежние уходят глубоко-глубоко. Не король и не шут. Миша Князев. А если когда-нибудь эти переживания снова прорвутся обратно – рядом есть люди, которые напомнят, кто он.