Does the carpet match the drapes

      Шершанский вернулся домой с пакетом из аптеки и, внезапно, с букетом багровых роз. Такие совпадения Роза даже переносил. Более того, любил, потому что цветы-то всё равно предназначались ему самому, что не могло не поднять настроение даже в самый пасмурный день ‒ хорошо хоть дождь сейчас не шёл, потому что одно дело ‒ засыпать под его шум, а совершенно другое дело ‒ когда Яша, его любимый Яша ходит по улице в тоненькой косухе из кожзама в любую погоду. Но нет, сейчас на улице было даже как-то по-летнему тепло, пусть и мрачненько. Но не всё ли равно, что там снаружи творится?       ‒ Спасибо, малыш, ‒ гитарист вдохнул аромат каждого отдельного цветка и припал губами к Шершняге. ‒ Давай не ждать вечера, ю ноу?       ‒ Давай, ‒ только и смог ответить рыжий, собираясь с мыслями. ‒ Пошли. Только щас, руки с улицы помою, ю ноу?       Реально ответственно подошёл к этому, даже руки сразу пошёл мыть, подумал Роза-Робот, пока одной рукой он держал букет, а другой ‒ поглаживал Шершня по спине, чувствуя, как понемногу возвращается чувство неловкости за отсутствие опыта. Музыканты дошли до спальни: старший за то время, что сидел дома один, задёрнул шторы, но светильник на тумбочке не выключал ‒ чтобы утолить своё любопытство мужчина даже где-то успел найти новую, неокрашенную лампочку, в свете которой можно было бы всё разглядеть. Также он всё-таки нашёл какое-то полотенце и положил его на расстеленную кровать. Неподалёку стояло заранее заготовленное мусорное ведро для использованных презервативов. Вроде бы всё было готово.       Блондин положил букет и аптечный пакетик на тумбочку рядом с заранее заготовленным стаканом воды на случай, если пересохнет в горле или просто станет жарко, осторожно сел на краешек кровати и посмотрел на своего парня.       ‒ А если я тебе не понравлюсь, Яш?       ‒ Глупости не говори, ю ноу? Ты у меня, блин, самый лучший, нахрен. Давай, как будешь готов, ‒ Шершень молча дождался кивка, условного знака, и медленно, чтобы не спугнуть Розу, начал почти невесомо гладить под футболкой его торс. Тот, на секунду затаив дыхание, подумал: «свершается», и обвил руками шею любимого.       ‒ Можно? ‒ Шёпотом спросил он.       ‒ Да, ‒ с придыханием ответил Яшка и, казалось бы, забыл, на какой планете он находится, когда Роза оставил первый засос на его шее.       Блондин прошёлся губами и зубами по всей шее рыжика и пару раз куснул того ещё в плечо. Наконец он пересел на центр кровати и жестом подозвал своего парня к себе, медленно снимая с себя футболку. Худые руки уже увереннее гладили грудь и живот мужчины, иногда сменяясь аккуратными поцелуями ‒ в основном Шершень уделял внимание татуировке, переделанной немереное количество раз, из-за чего силуэты насекомого и цветка вскоре стали одним целым аляповатым изображением, словно никогда по-настоящему и не расставались ‒ как и оба музыканта, на самом деле.       Роза немного чувствовал себя уязвимым, но не боялся этого чувства ‒ с искренне любящим его Шершнягой ничего не было страшно. Не страшно было и самому проявлять инициативу, поэтому, получив наконец разрешение, гитарист потянулся руками к футболке барабанщика.       ‒ Шершняга, можно, да?       А Шершняга что? Он жадно прикасался к торсу блондина, ощупывая каждый миллиметр его кожи и только и смог, что с придыханием кивнуть, пока немного мозолистые от струн пальцы дотронулись до его тела в ответ. Гитарист робко снял с Шершня их собственный мерч: со стороны это выглядело так, будто Роза раскрывает подарок на день рождения и знает, что в коробке что-то ценное. Для него его парень и был самым ценным подарком в жизни, и это проявлялось даже в мелочах. Например, свою одежду Роза-Робот нетерпеливо сбросил комком на край кровати, откуда этот комок свалился на пол, в то время как футболку Шершанского блондин аккуратно перевесил через изголовье, чтобы не помять. После этого Роза снова приблизился к Яше, занял полулежачую позицию и внимательно посмотрел на него. Тот решил уже не томить и сам снял штаны и исподнее, выжидающе нагнулся, мол, утоляй любопытство.       Розе было неловко, но он прервал зрительный контакт и прошёлся взглядом ниже, чувствуя, что такая ухмылка Шершня, непривычно-вызывающая, всё больше и больше его заводит, как заводит и сам факт того, что Яшка сейчас перед ним был абсолютно голый. Барабанщик ласково взял гитариста за подбородок и провёл большим пальцем по его губам.       ‒ Убедился?       Да, убедился, что «коврик», хоть и совпадал по цвету, всё же по насыщенности оттенка был больше похож на усы, чем на волосы на голове. Убедился и больше не хочет отвлекаться от прикосновений Шершанского ни на секунду.       ‒ Яш, блин, я прямо сейчас хочу, ‒ мужчине было уже всё равно на цвет волос и дурацкие шуточки, он чувствовал необходимость быть с любимым ещё ближе, чем раньше. Даже дыхание Шершня, навсегда ставшее синонимом запахов табака и травы вперемешку, не портило настроение, а, наоборот, казалось самым мощным афродизиаком: именно потому, что оно ассоциировалось с самым важным в розиной жизни человеком. ‒ Начни, пожалуйста, ю ноу?       Шершанский усмехнулся ещё раз и, не убирая своей руки с его подбородка, словно поддразнил и поцеловал блондина в губы; тот жадно, словно на тысячу лет вперёд, про запас, на чёрный день, ответил на поцелуй и застонал, забыв про смущение и про «что подумают соседи?». Масло в огонь подливало почти невесомое ощущение второй шершняжьей руки, которая спускалась всё ниже ‒ кончики пальцев лишь прикасались к волоскам на теле, и от такой щекотки Роза умоляюще то ли заскулил, то ли застонал.       Яшка убрал руку с подбородка гитариста и уже обеими снял с него почти всю оставшуюся одежду; тёплые носки, как заранее попросил Роза, он не трогал. Меньше всего старшему музыканту хотелось отвлекаться на то, что он может замёрзнуть и что желание пропадёт. Нет, всё должно было быть идеально.       ‒ Розк, блин… точно готов? ‒ Шершень решил уточнить, потому что блондин от волнения затаил дыхание, когда почувствовал, как любимые руки гладят его по бёдрам.       ‒ Да, да, ‒ Роза в знак искреннего желания прогнулся в спине и подался чуть вперёд, стараясь потереться членом хоть об какую-нибудь часть тела Яши, просто быть ближе к нему. Ему это удалось: барабанщик сам потянулся к тумбочке за всем необходимым, и в этот момент как-то мимолётно прикоснулся к нему, кажется, своей ляжкой. Не важно чем, ничего не важно, важна только всё приближающаяся близость.       Помимо «абонемента», то есть, стандартной упаковки из десяти презервативов, и помимо косметического вазелина младший музыкант раздобыл ещё и медицинские перчатки ‒ надев одну на правую руку и тщательно смазав два пальца, он опять устроился между ног Розы и осторожно вставил указательный. И тот ‒ пока только на длину одной фаланги; нельзя было торопиться, надо было дать любимому привыкнуть к новым ощущениям.       ‒ Шершняжечка, малыш, ещё, ‒ умолял изголодавшийся Роза-Робот и тихо, но очень довольно застонал, когда почувствовал это самое «ещё». Не отвлекаясь и медленно набирая темп, рыжик снова подался вперёд и нежно поцеловал блондина. Тот хотел было сказать что-то вроде комплимента, но решил для себя хотя бы во время первого раза не болтать обо всём на свете нон-стоп. Да и вообще пусть бал правит Шершень, у него больше опыта, подумал Роза и опять довольно застонал прямо в губы своему парню, когда почувствовал в себе второй палец. Барабанщик дождался, пока любимый привыкнет и к этому ощущению, и продолжил аккуратно двигаться в нём.       ‒ Шершняга, ‒ внезапно выдохнул гитарист. ‒ Здесь, да, давай.       Блондин в силу скудных познаний и не думал, что массаж простаты мог так его завести, но, видимо, сегодня звёзды так удачно сошлись. Он сам подался вперёд и насадился до самых костяшек ‒ всё-таки, он и сам хотел проявить инициативу, что очень возбуждало Яшу; хотя, казалось бы, куда ещё. Тот вскоре не выдержал, вытащил пальцы и торопливо начал надевать на себя презерватив. Словно прочитав мысли Розы, он вспомнил, что в конце обещал и минет, поэтому надел резинку и на того. В здоровье блондина он не сомневался, но решил перестраховаться. И перестраховать чистоту постельного белья.       ‒ Готов?       Всем своим видом гитарист показывал готовность и в качестве подтверждения раздвинул ноги ещё шире.       ‒ Скажи точно, блин, малыш, ю ноу? ‒ Шершень хотел услышать не только чёткое согласие на дальнейшие действия, но и этот любимый голос, от которого сносило крышу.       Голос отрезонировал в собственном горле: Роза начал своё «пожалуйста-пожалуйста-блин-пожалуйста», обвился руками вокруг шеи Яшки, притянул его к себе и оставил около кадыка ещё один засос.       Получив чёткий ответ, барабанщик смазал член вазелином и занял предыдущую позицию ‒ между раздвинутых ног гитариста. Той ладонью, что была не в перчатке, он упёрся в полотенце и большим пальцем ласково поглаживал своего парня по бедру, чтобы тот постарался расслабиться; Розу-Робота, как выяснилось, успокаивали нежность и бережное отношение, хоть за дерзким фасадом зазнающегося (заслуженно, в общем-то) от своего же рокерского таланта фронтмена вряд ли кто-то этот факт разглядит. Яшке же и смотреть не надо ‒ он словно душой слился с любимым в единое целое. Пора было и телом.       Он начал осторожно и пока вошёл неглубоко: сегодня всё шло идеально, и, похоже, что Розе не было больно, хотя по азарту и маленькой тени смущения на его лице можно было прочитать, что это точно был его первый раз: он просто не умел врать Шершню, да и не хотел, поэтому такое относительное спокойствие можно было списать только на какие-то чудеса от Вселенной.       ‒ Яш, малыш, блин, продолжай.       И Яша продолжил. Толкнулся вперёд и медленно отстранился, повторил. Нашёл удобный для обоих темп: у музыкантов бывают любимые ритмы не только в песнях, но и, можно сказать, за кулисами. Было приятно чувствовать Розу по-новому, краем мозга считывать каждое прикосновение к собственной спине, быть с ним одним целым.       Гитарист убрал со своего лица волосы и снова притянул любимую рыжую голову к себе. Еле выравнивая дыхание, музыканты опять поцеловались, нежно и жадно, искренне и приглушённо.       Весь мой, мой любимый и такой, блин, горячий, думал каждый из них. В глазах читался ответ: твой и только твой, ю ноу? Две мозолистые от струн ладони поочерёдно то слепо вжимались плашмя в торс, читая пальцами каждую родинку как будто зашифрованный в понятный только Розе и Шершню вариант шрифта Брайля, то оставляли замысловато-жадные белые следы от ногтей на вспотевшей спине не то скорописью, не то своим привычным почерком, то бесцеремонно сжимали бёдра и ягодицы, словно передавали сигнал азбукой Морзе, как будто стонов не было достаточно, чтобы выразить весь спектр эмоций. Было реально недостаточно, хотелось совсем смешаться в одно целое, как забытый на батарее пластилин, получающий новую, мраморную окраску из всех составляющих, или как льдинки в кухонной раковине, тающие бок о бок.       Другая пара рук, упирающаяся в полотенце, вцепилась в махровую ткань. Шершень начал двигаться резче, снова по ощущениям потеряв разумный контакт с планетой, задрожал всем телом и кончил. Через несколько мгновений он словно пришёл в себя и зашептал Розе на ухо, сбиваясь на каждом слоге:       ‒ Сейчас, малыш, блин, сейчас всё для тебя сделаю, ю ноу, щас, щас…       Роза смотрел сквозь ресницы на то, как Яшка снял с себя презерватив, завязал его и бросил в мусорку ‒ попал. Потом, в том же темпе проводя по члену блондина своей рукой в перчатке, Шершень прошептал:       ‒ Дай попить. Блин, щас сделаю, малыш, щас. Роза, медленно, но верно приближающийся к разрядке, понял, что сейчас Яша исполнит своё обещание, поэтому мягко перехватил и остановил руку того, чтобы не кончить до начала минета. Гитарист подождал, пока барабанщик выпьет полстакана, сам допил остатки и, не глядя, поставил покоцанный со временем предмет посуды куда-то рядом с букетом.       Шершняга снова поцеловал любимого в губы, нежно, но ненасытно. Тот уже совсем осмелел, видимо, с девственностью лишившись и стеснения, что несомненно было плюсом, поэтому обхватил того руками за голову и плавно, не резко, но уверенно вёл Шершанского всё ниже к уже изнывающему паху. Тот послушно сопровождал свой «спуск вниз» дорожкой из влажных поцелуев по всему торсу блондина. Весь мой, резонировала у обоих мысль. Из-за нестандартной для остальных жителей города формы усов рыжему пришлось на ходу придумать, как не щекотать и не колоть своей щёткой на лице нежную кожу розиного члена ‒ ничьи советы из прошлого бы всё равно не помогли ему.       Он обвил пальцы одной руки вокруг головки и легонько лизнул ‒ так усы не должны были мешать, если их прикрывать пальцами, и довольный стон Розы-Робота это подтвердил. Сам мужчина зарылся пальцами в огненные патлы, будучи в восхищении от новых ощущений, к которым прибавилось уже знакомое: пока Шершанский старательно и, что как раз волновало его самого накануне, впервые в жизни оказывал оральные ласки, пальцы свободной руки, на которой всё ещё была перчатка, он опять плавно вставил своему парню в анальное отверстие.       ‒ Блин, Шерш-ш… ‒ от дополнительной стимуляции гитарист почувствовал, что осталось совсем немного, и он кончит. Со сбивающимся дыханием было тяжело много говорить, поэтому он просто придерживал волосы любимого, чтобы те не мешали, пока тот заглатывал глубже, время от времени то втягивая щёки, то нарочито медленно проводя языком по яйцам, и пока пальцы массировали простату довольно быстро; однако, в действиях Шершняги прослеживался чёткий ритм, и Роза его уловил.       Блондин выгнул спину, подался вперёд ещё несколько раз и тоже забился мелкой дрожью в оргазме. Когда он отдышался, он ласково посмотрел на своего любимого Яшу и ещё ласковее погладил его по затылку. Тот лежал вполоборота лицом на бедре гитариста, двигал чуть затёкшей челюстью и задумчиво-нежно провёл пальцами по колену любимого. Второй рукой он вытер пот со лба.       ‒ Розк, как, типа, ощущения? Ну, блин, тебе нормально?       ‒ Шершняжечка, Яшенька, малыш, нахрен, ‒ старший музыкант улыбнулся и жестом позвал подвинуться поближе. ‒ Я так тебя люблю, блин! Лучший мой, ю ноу?       Пока Роза и Шершень делали друг другу комплименты и говорили, что каждому из них больше всего понравилось, гитарист снял презерватив, выполз из кровати и подошёл к мусорному ведру.       ‒ Шершень?       ‒ М-м? ‒ Рыжий лежал на розиной половине кровати и сводил-разводил лопатки, похрустывая уставшей спиной. Приятная усталость.       ‒ Давай я пока, блин, ну, ополоснусь, нахрен, а ты можешь пока помочь тут, ю ноу, прибрать, пожалуйста?       ‒ Ага, ‒ тот подошёл, снова поцеловал своего парня в губы и пошёл с ведром на кухню.

*

      Шершанский услышал, как Роза-Робот выходит из ванной и с ухмылкой расправил «улику»: смешной всё-таки Розка и от этого ещё более любимый.       ‒ Тебе Саня ответил, ‒ хохотнул барабанщик, увидев совершенно багровый румянец на лице смутившегося гитариста. ‒ Но блин, я, конечно, польщён, малыш, ю ноу?       Роза сначала снова замялся, но потом улыбнулся в ответ: он просто не умел врать Шершню, да и не хотел, к тому же, если Роза что-то обещал своему любимому Шершняге, то это было сродни клятве на крови.       Вот и сейчас он смотрел на свою клятву, выведенную на обратной стороне листка со списком новых слов, которые нужно было учить. Клятва, а лучше сказать, просьба, была практически без знаков препинания и даже почти полностью без слов-паразитов, так как времени писать длинный текст не было:

«Саня передаю тебе душу этой хреновины как жертвоприношение

в обмен на то что ты сделаешь так что у нас с Шершнем

всё пройдёт хорошо. И не подсматривай ю ноу блин»

      Рядом с текстом была та самая мушка-дрозофила, которая так замучила своим существованием блондина ‒ а, точнее, остатки от мушки. Ниже была аккуратная, словно выведенная пером, подпись от самого Бога:

«Я просто вам наколдую удачу и свалю, пожалуйста, не вмешивайте меня в это, ради всего святого»

      ‒ Всё, блин, малыш, щас я в душ тоже, но ты мне сначала, нахрен скажи, ‒ начал Яшка и намотал свою рыжую прядь на палец. ‒ Ну не умеешь ты, блин, врать, ю ноу? Вот если тебя теперь, нахрен, как эксперта, спросят, блин, про мои волосы, ты им чё ответишь?       ‒ Чё-нибудь придумаю, блин. Если удача, нахрен, всё ещё на нашей стороне, то вообще тот дебил ещё раньше забудет про свои шуточки, ю ноу?       Роза не умел врать Шершню, но другим мог трындеть так, что те даже не понимали подвоха. Ничего, ответ ждал его в списке изучаемых слов: уже на следующее утро гитарист придумал ответ, который так и не пригодился: всё-таки, удача была теперь на их с Яшей стороне.       There is no carpet, just hardwood.