(Не)молчать

— Я решила выбрать его. Потому что на меня похож. Соня смеётся, показывая камере чёрного плюшевого кота с выпученными и немного кривыми глазёнками, делающими его похожими на кота безумного учёного*.

***

Единственный день рождения, про который она рассказывала, был хуевым и недопустимым для ТВ. Соня не удивляется, когда зовут всех, кроме нескольких девчонок. Даже снимать такое отказались. — У тебя что? Спрашивает Грац, жамкая плюшевого тигра, немного кривого и помятого, как тигр из мема. Стоящая рядом Макарова в очках и с гусем в руках выглядит максимально угарно. — Педофилия. Пожимает плечами Соня, неосознанно крепче цепляясь в охуевающего от происходящего кота. Пушистое красное сердце-брелок, прикреплённое к джинсами, мягко ударяет о бедро. Обе как по команде отводят взгляд. Соня облизывает губы, жалея, что в качестве подарков им не дали на выбор сигарет. Хотя бы пачечку.

***

На свой выбор Соня надевает короткие джинсовые шорты с высокой талией, черный спортивный топ, любимые ботфорты и заканчивает это дело синим пиджаком на размер больше, накинутым на плечи. Просит Диану, как самую рукастую, сделать ей дракончик. И (незаметно) радуется, когда её лук очень даже неплохо смотрится на показе. Как и одежда Адаменко и Калякиной, похожих на каких-то футуристических моделей. Что делает их едва ли не белыми воронами среди растянутых тёмных (в большинстве своём) футболок и спортивных штанов. Когда просят пройтись по подиуму перед зрителями, Соня уже предчувствует что-то не очень приятное. Потому что зрители обычно критикуют и провоцируют. А зрители на модном показе критикуют, провоцируют в два, а то и в три раза больше, потому что люди искусства. Которые наверняка не понимают всей опасности, когда дразнят таких зверей как Алина или Лиза.

***

— Ходит, как курица! — Может, покажешь, как надо? Спрашивает Соня с улыбкой, поворачиваясь к выкрикнувшей оскорбление девушке. Улыбка мягкая, псевдо-дружелюбная. Юлия одобрительно кивает, приподнимает уголок губ.

***

— Пройдитесь, Соня. Соня идёт, как показали, старается ровно, беззаботно, но не получается — юбка узкая, и привычный достаточно широкий шаг в ней просто невозможен. — У вас очень красивая фигура, Соня. И прекрасные манеры. Макарова Лиза, непонятно за что невзлюбившая с самой первой клетки, фыркает, кажется, громче всех. Соня Юлии тоже не верит. Потому что не может длинноногая лань с большим стажем в модельном бизнесе хвалить… не зефирку, конечно, но и не худощавый скелет уж точно. Нечто среднее. Но улыбается в ответ. Приятно слышать комплименты от кого-то столь красивого и ухоженного.

***

Когда после финального выхода им дарят цветы, Соня старается улыбаться шире всех остальных пацанок. Думает, сильно ли видна фальшь в её абсолютно не наигранной, очаровательной реакции.

***

— Не люблю цветы. Делится она с камерой, зрителями и оператором. Пожимает плечами.

***

Когда их привозят домой, начинаются кутерьма и насмешки. Девчонки строят гримасы, ходят слишком преувеличено перед друг другом, кривляются, изображая самых моделистых моделей. Соня сидит на подлокотнике дивана, смеётся вместе со всеми, прикладывается к ходящей по рукам бутылке пива. Когда её оттуда сгоняют, требуя, чтобы прошлась, манерная и фигуристая, Соня соглашается. Походка немного пьяная, но вполне себе ровная. Ровнее, по крайней мере, походки Юлианы или Светы Токаровой. — Ебать, как женственно. — Прям как кукла ходишь! — Жопой ещё активнее виляй только. Соня раздражается от недовольства Поцелуевой. Делает ещё один глоток, и проходит, как и сказали, активнее виляя жопой. Девчонки свистят, хлопают. — Теперь точно как шлюха. — Какого хуя ты цепляешься, блять, ко мне? Соня спрашивает немного устало, без явной (но с огромной пассивной) агрессией. Доёбки от шестёрки начали заёбывать ещё во время первой недели, а сейчас вообще молотком забивали гвозди в её черепную коробку. — А… стой… нравится так самоутверждаться? Тогда ладно — цепляйся. Может быть, добьёшься чего-либо. Мила усмехается, довольно щурит глаза, наблюдая за перепалкой с интересом. Соне немного льстит одобрение такой важной персоны, но она понимает, что за него сейчас придётся пиздиться. Много и больно, потому что шестёрка поднимается, и в глазах у неё очень ярко, очень доходчиво горит ярость и «ты чё блять». Соня настраивается получить в едва зажившую губу. — Так, девки, хватит! Подаёт голос Сёмина встаёт, отгораживая Соню от дивана. — Пусть продолжают. — Я сейчас тётю Дашу позову. Подключается Адаменко. — Так она уже здесь, зай. Набухано ржёт Поцелуева. Диана кидает на неё странный, слегка растерянный взгляд. Макарова Лиза плюхается обратно на диван. — Ещё раз чё-нибудь вякнешь в мою сторону, сука, и я тебе всеку. И никакие защитники тебе не помогут. Соня кривит губы. Мила протягивает сигарету из пачки. «Заслужила».

***

— Спасибо, что вступилась за меня. Начинает Соня, как только выходит перекурить на террасу. Маша пожимает плечами, принимает сигарету, делает затяжку. — Не люблю, когда пиздят тех, кто слабее. Просто, блять, терпеть не могу. — Это было в твоей семье? — Да. — Можешь рассказать, если хочешь. Может, легче станет. —… — Брат старший маму всё моё детство пиздил. И сейчас, наверное, пиздит, ублюдок долбанный. — А она?.. — Не злится даже. Защищает его. Он же слабее тебя, Маш… Зато он, блять, сильнее тебя, и тебя пиздит!.. Соня обнимает её за плечи, потому что нужно, потому что необходимо. Не спрашивает больше ничего, не требует продолжения рассказа. Просто прижимает к себе, чувствуя, как сильная девочка показывает себя слабой и уязвимой.

***

— Я похожа на телепузика. Это хуево. Соня показательно кривляется, старательно двигая тем, что в теории должно быть животом. (Почти) не умирает на тренировке, и чувствует себя как-то некомфортно в красной команде. Выиграет, едва не схватывая инфаркт, у Поцелуевой, полностью уверенная в том, что огребет потом за это по первое число. Ну, а пока хуярит пыль и грязь губками, потому что не видит в этом ничего плохого. Очень хочется облить грязной водой Макарову, но трогать зверя рядом с Грац — верная смерть и минимум расхуяренный в ебеня нос. Так что Соня показательно не обращает на них внимания, то есть не фыркает озлобленно и насмешливо. Действует в неплохом дружном тандеме с Оеланой и Кариной, довольная компанией и времяпровождением. — Как думаешь, скоро ли Дашка меня отпиздит? Спрашивает чисто чтобы разбавить тишину в пустынном холле первого этажа. Оелана пожимает плечами. — Как скоро нас двоих отпиздит Грац и её собачка, вот это уже вопрос. — Обесценивание чужих проблем… как не по кодексу леди. — Заткнись. Оелана пихает её в бок, улыбается, и уходит в другую комнату, напевая какую-то песенку на башкирском. Соня пожимает плечами, и начинает крутить бёдрами, чтобы хоть как-то скрасить рутину. — Всё ещё драите? — Нас всего трое на этот огромной домище, камон. Но ты, вообще-то, могла и помочь. — С хера ли. — Ты тоже проиграла. Значит, должна драить наравне с нами. — Ничего не попутала? — Нет. — Совсем осмелела? В клетке дальше всех держалась. Давно пизды не получала? Лиза пинает ведро с водой, та разливается по паркету и убивает нахуй меховые тапки. Напирает, заставляя отступить. — Нос мне расхуячишь? Чтобы место свое знала? — Отпизжу так, что мало не покажется. Лиза подходит ближе, разминает кулаки. Соня хватается за швабру, как за единственное оружие. В тайне надеется, что Оелана не трудоголик и не успела уйти в другую часть дома. — Давай. Вперёд. Чтобы я присоединилась Токаровой. — Не провоцируй меня, блядь. Соня отступает, шаг, ещё один. Чувствует, как из-за погибшей тапки скользит по воде подошвой. Утягивает за собой швабру и Лизу за воротник. Больно ударяется головой, пару секунд лупясь плюшевым котом в люстру и ебло Макаровой над собой. — Сука. Шепчет Соня, жмурясь от боли. Смотрит на растерянное ебло Макаровой. Симпатичное ебло. Кто целует первый, Соня не понимает. Но не отталкивает, когда касается рукой чужой грудной клетки, наоборот, удерживает на ней ладонь, чтобы прослушать ускоренный сердечный ритм. Лиза целует грубо, целует хорошо и умело. Опирается на собственное предплечье, скользит рукой по талии, обхватывает бедро. Соня рвано выдыхает в чужие губы, чувствует жар и холод мокрой, грязной воды. — Не здесь. Шепчет Макарова, отстраняясь на жалкий миллиметр. — Не нужно.

***

— В вас отсутствует эмпатия. Соня вытягивает руку перед собой, говорит, что думает, потому что решили устроить вечер откровений и распить бутыли шампанского — две составляющие либо хорошего срача, или жёсткого махача. — С хуяли? — Серьёзно, блять. Уже вторая неделя, а все драки прерываются только потому, что не по понятиям. Не потому, что кому-то там плохо, или кто-то кого-то не должен пиздить. И что вообще пиздиться это плохо. — Ну, а хули ты хочешь, Воронцова? Это часть шоу. — Часть шоу смотреть, как кто-то с кем-то ебашится? — Да. Соня смотрит на Грац косо, потому что ракурс койки, которую (не)отжала у Поцелуевой, готовой, кажется, вот-вот дать по ебалу за это. Складывает руки за голову, встречается взглядом с Макаровой Лизой, бдящей с высоты своего гнезда. Устраивается поудобнее на — своей! — подушке. Юлиана, сидящая рядом, без зазрения совести долакивает содержимое одной из бутылок. — Это пиздец. — Ты, блять, сама сюда пришла. Грац поднимается на ноги, из-за чего Соня и Маша Романова напрягаются. Достаёт из тумбочки пачку сигарет, закуривает прямо в комнате. Она прекрасно понимает, что все эти благие понты Воронцовой не проживут дольше одной хорошенькой пизделовки. Но сама устраивать её не собирается. Воронцова много выебывается, но слабая физически, почти как Барби или Калякина. На неё прекрасно хватит одной из её рук. — Никто тебя не тащил. — Так я шла, чтобы измениться, лучше стать. — Веришь в эту поеботу? — Верю. Грац кривит губы, выдыхает облако дыма. Ещё немного — и эта шлюховатая сука запросится в другую комнату, ещё немного — и эта топящая за пацифизм тупая пизда запросится с проекта нахуй. Смотрит. На барби, пьяно балакающую с явно небрезгующей Поцелуевой, на Воронцову и её выставленную из-под одеяла шрамированную ногу с татухой на щиколотке. На Лизу, пьющую алкоголь на своей верхней полке. Понимает, что не хочет быть среди этой херни. Звонит кое-кому.

***

Когда Грац, не говоря ни слова, выходит из комнаты, Соня едва сдерживает вздох облегчения. Видит удивлённую Поцелуеву, такую же, и, кажется, немного растерянную Макарову. — Не волнуйся, Добби, хозяин вернётся. Что толкает её сказать это — Соня не знает. Просто… хочется. Провоцировать. Выводить на эмоции. Видеть горящие глаза, направленные на неё, и только на неё. Правда, совсем не хочется видеть, как Макарова оперативно спускается, подлетает молнией к кровати и бьёт. Сильно, разъяренно, до яркой вспышки боли и звона в ушах. -…сё!.. -… Ты сама быв… -…на пон… — Ты как, котёнок? Соня хлопает глазами, приходя в себя. Определяет себе всё в той же кровати, а свою голову — на коленях у Дианы, ласково ощупывающей ушиб и гладящей щёки и шею. — В порядке… вроде. — Не кружится? Ничего? Спрашивает Карина, щёлкает пальцами перед глазами. — Нет… Как вы здесь? — Услышали, как Диана кричит. Прибежали. Маша Сёмина и Ева Лизу усмиряют. Какого хрена ты вообще её провоцировать начала? Мало было расхуяченной губы? — Нет… тупанула просто… что у меня там? Насколько всё плохо, доктор? — Жить будешь. Синяк. Как у Машки Романовой. — Охуительно. Соня садится, берет Диану за руку. — Извини, солнце, что напугала. — Мне было очень страшно за тебя. — Обещаю больше так не делать. Отпустите покурить, господин надзиратель? Карина улыбается.

***

На улице прохладно, но Соне это и нужно. Продрогнуть всем телом, прогнать сонливость, рассеянность после удара и опьянение. Она обнимает себя одной рукой, переминается с ноги на ногу, чувствуя, как холод мягко окутывает голые ноги в шортиках и руки по самую шею. Затягивается. — Да ебанный ты рот. Напрягается всем телом, но не оборачивается, продолжая курить. Щёлкает ручка закрытой двери. Вспыхивает зажигалка. Соня молчит. — Горилла и губастая только что пиздели мне, что возьмут тебя к себе. И что я, блять, вижу, когда прихожу покурить? Твою ебаную тушу. Соня молчит, обнимает себя руками, переминается с ноги на ногу. — Что, язык отсох? Или я так сильно тебе прописала, что ты даже говорить разучилась? Соня вздыхает глубже, из-за чего дым обжигает слизистую глотки и выходит через ноздри. Газон у них на проекте красивый, ухоженный, с ёлочками. Впрочем, такие деньги вложены. — Я с тобой, блять, разговариваю. Лиза берет её за плечи, разворачивает к себе лицом. Держит сигарету в зубах. — А что мне тебе говорить? — Ну, не знаю, извиниться там?.. — За то, что назвала тебя тем, кто ты есть? — Ты меня, блять, не беси. Я ведь могу ещё раз в табло прописать. И никакие спасатели тебе не помогут. Соня пожимает плечами, поворачивает голову. — Прости. Поступила как сука. — Почему как? — Что? — Почему «как» сука? — Хочешь сказать, что я сука? — Хочу. Молчат. Соня делает затяжку. Макарова выдыхает дым прямо ей в лицо. — Какого хуя?! — Не дергайся. Что было сегодня днем? — А что было? — Ты дурой-то не прикидывайся. Прекрасно знаешь, что. Соня краснеет. На этот раз некоторую долю стыда она чувствует. Замирает, когда чужая рука, ужасно горячая, скользит от щеки к шее, легко сжимает, обжигая контрастом температур. Соня неожиданно понимает, что Лиза — превосходит её по силе, и изо всех сил гонит эти мысли прочь. — Мне захотелось. — Лечь под кого-то? — Заткнись. Соня отворачивается, но чужие пальцы хватают за щеки, разворачивают к себе. — Много себе позволяешь. Поцелуй отвратителен, пропитан табачной горечью, злобой и раздражением. Соня охотно отвечает на него.

***

— Могу к Китаю пойти. Или к Индии. Соня безразлично пожимает плечами, скрывая обиду за похуизмом. Слушала пару песен, знает «нихао» и более-менее китайскую кухню. Видела в детстве «Танцор диско». Немного обидно за то, что новоявленный тандем «Поцелуева-Адаменко», набравший обороты с простых поцелуев в ванной, отсекает её о себя, и больше цепляется к Грац, чем к адекватному поведению адекватных леди. Соня улыбается своей команде, отлучается в туалет, хотя на самом деле идёт курить на террасу второго этажа. Несмотря на то, что они с Грац не друзяшные друзья, пачка сигарет Соне всё же прилетает контрабандным даром. Справляться с неожиданными обидами, подавленным состоянием и неприятным чувством неправильности от поцелуев с Макаровой.

***

— What's hap… Блять. Что произошло? Соня подбегает столу английской дилигации, знает — не по правилам, но девочки за столом Индии справляются прекрасно, они более, чем обаятельны и располагают к себе. А здесь назревает настоящий пиздец. — Барби набухалась. Лиза отвечает с видом «сама блять не видишь». Соня не реагирует. — Диана, Диана, солнышко, что случилось? — Я блять… Так больше не могу. Не могу… Я… Она… Они… Диана прикладывается к бутылке, протестует, когда Соня пытается мягко отобрать её. Забила абсолютно на всё и рискует сорвать испытание нахер. — Так, Ди, солнышко, давай мы уйдём отсюда, прямо сейчас уйдём, и ты мне всё расскажешь. Всё-всё. Почему тебе так больно. Соня смотрит прямо на набуханную Диану, которая вот-вот расплачется, как маленький, обиженный ребёнок. Не отводит взгляд, моргает мягко, потому что слышала, что так располагают к себе. Старается не переключаться на недовольное ебло Грац и мушку Поцелуевой, которой уебала бы за её редкое похуистичное «зай» в адрес Адаменко. — Согласна, солнышко? Сейчас с разберёмся с гостями, и сможем спокойно-спокойно уйти. — Правда сможем? — Да. Возьми меня за руку. Диана впивается в её ладонь всеми десятью пальцами, крепко, как за спасательный круг. Удивительно послушно затихает, столь же послушно вставая за спину. — Well… I'm so sorry — Do u speak english? — A little Соня крутит кистью, потому что знает только некоторые из базовых фраз. — Ебать ты балякать, конечно.

***

— Ну… нам фортануло. Даша пожимает плечами, смотря на свое отражение в объективе камеры.

***

— Your girlfriend got drink. It's disagreeably. — Oh, she is not my girlfriend… Ok. Need something? — Соня, пойдём. — We don’t eat all the food you brought. — Our bad. But just try it. It's russian nationality food. Or look… alcohol. Red wine. Very-y-y good. — Сонь, Со-оня. Пойдём. — Сейчас солнышко. — You like red wine? — Ye-es… — I remember. Соне хочется рассмеяться и от напряжения во всем теле, и от неожиданно открывшийся лингвистических навыков, и от попытки флирта с ней (заёбанной, с почти дергающимся от нервного тика глазом) одного из иностранцев, и от того, что Диана, что-то мыча себе под нос, не хило так царапает её длинными ногтями, не получая должного внимания. Но Соня только доброжелательно улыбается. Наклоняется к Грац, Поцелуевой и Макаровой. — Справитесь? — Конечно, блять. Лиза отвечает первая, ловит за руку, как только Соня выдыхает с облегчением и хочет выпрямиться. — Скажи, как будет «ты красивая» и пиздуй отсюда. — You are beautiful. На миг они пересекаются взглядами, и Соне кажется… неважно что. По крайней мере не сейчас, когда идёт испытание и убитая морально Адаменко продолжает ме-едленно, как татуировочная игла, царапать её бедную руку. — Ю а биютифул. Соня прыскает, наблюдая за изменившейся в лице иностранкой. — Отпусти меня! Отпусти! — Всё, солнышко, сейчас мы уходим. Ты умница, ты со всем справилась. Когда они уходят, Соня показывает оператору, следующему за ними по пятам, фак прямо в объектив камеры.

***

— Итак, солнце, что произошло? — Я поняла, что она… что Миле на нас похуй. Как и всем вокруг. Как и моей семье. Похуй всем… и что… сколько бы я не делала добра, как бы не помогала… им всё также будет ПОХУЙ! Соня не останавливает, когда Диана сваливает вазы с облюбованными Кариной кустами, разбивая их на кусочки, не останавливает, когда заходят в дом и Диана смахивает всё, что попадает под руку. Охранников, спешащих утихомирить приступ злобы и ярости, останавливает твердо и уверенно. «Даже, блять, не думайте применять к выплескивающему боль человеку насилие. Даже, блять, не думайте. Я прослежу, чтобы она не навредила себе и не разрушила больше нужного» Понимают они её или нет — неизвестно, но уходят, сказав что-то вроде «будем поблизости».

***

— Как можно жить с мыслью, что всем на тебя похуй? — Как можно жить с мыслью, что тебя похуй на саму себя? Диана прижимается к ней, как маленький котенок, испуганный и продрогший. Обнимает почти всеми четырьмя лапами и утыкается мокрым от слёз носом куда-то в шею. — Мне не похуй на саму себя… Нет. Не похуй. Мне просто пиздец как обидно за то, что все меня не ценят. Моей помощи, что принимают её, как должное. — Кто тебе сказал про это? — Даша. — Она включает себя в список «не ценящих»? — Нет, ты чего. Она… она ценит. Я уверена в этом. — Значит, кто-то ценит. — Ну… да. — Я тоже ценю. И другие ценят. Мама Даша. Преподаватели. Лаура Альбертовна и Мария Владимировна. — Но… Мила… она говорит одно, а делает совершенно другое… — Ой, она только себя и ценит. Скажу по секрету — даже Макарову Лизу она подругой не считает. — Это Лиза тебе так сказала? — Ну, у неё на лице всё написано. Диана смеётся. Соня обнимает её крепче, смотрит куда-то в пустоту перед собой.

***

Ее триггер — шкатулка для украшений с персонажами из известного детского мультика. Не такая, как в детстве, мультик более современный. Соня смотрит на неё секунд десять, пристально, почти не моргая, переваривая все, что было в детстве. Сжимает ткань пиджака на рукаве, до белых царапин на коже, усмехается криво, опускает голову. Больно, пиздецки больно. Соня не сдерживается, обхватывает себя руками, отворачивается. Хочется уйти и покурить. Переключается на Алину, на изменившуюся в лице Машу Сёмину, чтобы заглушить вой собственного сознания и той маленькой, напуганной контрастом, девочки, которую Соня всё ещё слышит иногда в особенно тяжелые моменты времени.

***

— София… Что было ваш триггером? — Шкатулка для украшений… Я её очень хотела, но отец отказывался мне её покупать. Он говорил, что мне надо на неё заработать. Соня опускает голову, закрывает лицо рукой. Говорить тяжело, тело отзывается фантомной болью, зудят запястья и садняще ноют тазовые мышцы. Хочется завыть. — Вы знаете, почему он это делал? — Потому что был педофилом?.. Соня улыбается, вытирает слезы тыльной стороной ладони. Маша Романова кладёт руку на плечо, тянет к себе. — Да ещё и жадным до пизды. Она смеётся каламбуру, смотрит на психолога, которого буквально передергивает. Думает. Её уберут в ближайшие выпуски. Точно. Потому что рейтингов без раскрытия не будет, а раскрывать тему педофилии… Это не прерогатива телеканала. — Ёбанный Таргариен. Прижимается к Маше, обнимает в ответ. Карина успокаивает с другой стороны. — Вы пытались противостоять ему? — Да. С тринадцати лет. Но в итоге выбрала вариант уйти и никогда в это болото не возвращаться. Соня смеётся, потому что вспоминает Павлика, в целительном озере глаз которого не хотела тонуть, Женю, на которую его променяла. Истерично, потому что цепляет другой русло своих проблем. — Можно, я выйду? — Вы привыкли переживать свою боль в одиночестве? — Да. — Хорошо, идите. Соня садится прямо там, в уголке, напротив левой двери, чтобы никому её видно не было. «Гриша» стремится пойти за ней. Когда к ней подходит дуэт «Адаменко-Поцелуева» Соня сама идёт навстречу, и улыбается, чувствуя себя лисой из мема, также шмыгает носом.

***

На уроке этикета Соня ест и пьёт, красиво, элегантно, но много, и это замечает Татьяна. Замечает и раскрепощенную позу, ногу на ногу, слегка задранную юбку. Упоминает тихим шёпотом «mammy vibe», заставляя взглянуть на себя по-новому. Соня в ответ усмехается, фыркая. Собственные ноги кажутся удивительно красивыми с их сеточкой белесых шрамов. Грац напротив смотрит странно: то ли задумчиво, то ли предупреждающе. Соня не обращает внимания, прекрасно помня эксцесс с запертой ванной комнатой, псевдободрую Лизу и довольную Милу. На проекте она — некто средний, как Карина, Оелана или Юлиана. Никого не трогает, и её никто не трогает. Почти всегда. Бывают кадры типа Поцелуевой, конечно, на которую даже косо посмотреть нельзя. Но в основном — нейтралитет. Нерушимый ничем и никем. Даже теми поцелуями с Макаровой и намёками на флирт с Сёминой. — Выйду, подышу. Соня складывает салфеточку на стуле чинно, встаёт, одергивая юбку.

***

Курит в максимально тёмном углу, чтобы не заметил никто из охранников или — не дай боже — Татьяна. Сознание словно в тумане, мыслить нормально не получается, словно кто-то специально ставит заслонку или препятствие перед ней, маленькой таракашкой или муравьишкой. Неожиданно приходит понимание, что устала и больше не вывезет нахождения на проекте среди десятка операторов, лживых актрис-одноклассник, прячущих листочки с заученными словами в рукавах пиджака, преподавателей, которым сейчас уже всё равно на исправление пацанок, сохраняют после ухода которое лишь часть из них. Спрашивает себя. Чего добилась? Здесь? До проекта? Ради чего живёт? Чего пытается добиться, участвуя во всем этом цирке, где не видно искренней симпатии и желания стать лучше? Не находит ответов, и вкладывает все вопросы в очередную затяжку. — Девки думают, ты завалилась спать где-то под лестницей. Соня оборачивается через плечо. Лизе не идёт эта форма. — То есть, они меня не ждут? — То есть, ещё немного, и тебя пойдут искать с собаками. Соня улыбается. Поворачивается обратно. Макарова подходит ближе, останавливается по правую руку. — Какого хуя Воронцова, которая никогда не хуярится, напилась сегодня почти в ебеня? — Воронцовой, которая никогда не хуярится, сегодня очень плохо. Она переосмысливает свою жизнь и не находит в ней смысла. — Настолько пиздец? — Да. — Расскажи. Соня улыбается и отрицательно качает головой. Лиза без слов оставляет её одну. Между ними недосказанность глубиной с Марианскую впадину. Соня смеётся, до боли в пальцах цепляясь в перила.

***

— Соня, я хочу сказать, что сегодня вы блестяще справились с дефиле, сумев ответить на оскорбление крайне интеллигентным образом. — Спасибо. — Но при этом вы позволили себе недостойное леди поведение на уроке этикета. — Да. — Вы согласны больше не допускать подобной ошибки? — Постараюсь изо всех сил.

***

Новая участница кажется строгой, но справедливой. Соня улыбается дружелюбно, когда встречается с ней взглядом. Вера улыбается в ответ. Улыбка у неё красивая.