Радужная Роза

Легкая тишина, не сопровождаемая мешающими звуками в округе, обволакивает маленькую, темную комнатку с кучей реквизита, покачивающемся от врывающегося ветра в открытое нараспашку окно. Много времени прошло с тех пор, как оба научились говорить о беспокойствах, решать словами то, что накопилось за прошедшие дни. — И зачем оно тебе? — по-усталому выдыхая, опираясь руками на матрас позади себя, Лини бегло глядит перед собой, временами жмурясь с непривычки, тая в контрасте температур работающих архонтских побрякушек. — Мягкие, — слышится тихим голосом в ответ, старательно скрывая мелкое смущение. Лини чувствует как короткие ноготочки впиваются под ремешками, оставляя красноватые, чуть жгучие, полосы. Он искренне поражается тому, насколько сильно этот застенчивый человек сжимает в руках теплые бедра, пальцами поддевает резинку чулков, с шлепком о кожу отпуская край, и секундно поглядывает в сторону лица иллюзиониста, высматривая реакцию — видит легкую улыбку. — Я не виноват в том, что они такие на ощупь. Ну отлично! Лини теперь не только приходится изображать усталость от этого дела, но и пытаться не смущаться, когда холодные пальцы ползут под кромкой шорт. — Мне кажется, что послушный-мальчик-Фремине немного заигрался, — ехидно усмехаясь через наигранное отсутствие интереса, иллюзионист накрывает чужую ладонь своей, ведя ее к застежкам на гартерах, молчаливо прося расстегнуть их, его не слушаются. Не стыдно? — Иди сюда. Руки в перчатках, тянущиеся к лицу водолаза, останавливают за запястье; снимают с них ненужную ткань, разрешая дальше делать то, что хотелось изначально. Лини давится смешком, но не тормозит — аккуратно обхватывает голыми ладонями лицо юноши, двигается ближе сам, и мягко целует, едва касаясь губами. Руки с силой сжимают кожу на бедрах, вырывая тихий вздох, и Фремине тянется к застежке костюма на спине иллюзиониста, дергая ее вниз, получая в ответ ухмылку. — Вот так каждый раз оно и заканчивается. — Я сейчас развернусь и уйду, — угроза, на которую отвечают жалостливым взглядом и это выглядит смехотворно даже для Фремине — Лини не умеет правильно давить на жалость. Черный корсет потихоньку спадает с теплого тела вместе с портупеей, оставляя юношу только в одной полупрозрачной рубахе, которую Фремине боится называть рубашкой — это вообще что за лохмотья оборванные на рукавах? Он давит слегонца иллюзионисту на грудь, прося лечь на спину, и теперь он будет командовать. Ну, пытаться. — Мое сердце могло быть разбито, если бы знало тебя только в толпе людей, а не наедине! Не довелось бы узреть такое представление, — а он все продолжает трещать без умолку под глубокий взгляд, и слышит только усталый вздох. Они столько лет вместе, а Лини все никак не перестанет валять дурака там, где не нужно. Сколько бы просьб не было, он все еще возвращается к привычным словам — всё такой же, как раньше, а Фремине с частым появлением иллюзиониста в личной жизни потихоньку перенимал его поведение и какую-никакую, но смелость. Жаль только, что ее проявление возможно при самом Лини — никто другой не удостоился такого доверия от мальчишки. — Я могу всё сделать сам, если позволишь, — провокационные слова прямо в губы с издевательской усмешкой вгоняют в ступор от неловкости. Ну можно же без этого! — …Я сейчас правда буду просто смотреть на тебя полуголого. — Оу? Предпочитаешь просто наблюдать за тем, как я ерзаю под тобой, умоляюще шепчу твое имя, сжимая пальцами простыни, пока ты безжалостно оцениваешь меня взглядом? — Фремине вспыхивает от такой наглости, ладонью затыкая разговорчивый рот, чтобы больше не смел говорить таких ужасно смущающих вещей! Брови сводятся к переносице, выражая недовольство чужим поведением, но в ответ, на сиреневых глазах, нет ни капли какого-либо сожаления. Только привычная хитреца, палящая искрами, и Фремине тут же чувствует теплый и скользкий язык между пальцев. Мальчишка до жути брезгливый, но сейчас что-то заставляет всего лишь прищуриться, поудобнее устроив ладонь на лице Лини, большим пальцем с нажимом проводя по его нижней губе. Отклик не заставляет себя долго ждать: иллюзионист целует в подушечку, убирает руку от лица, касаясь губами чужих. Мягких до одури. Он проводит языком по верхней, щекоча, и руками обвивает шею, заваливая Фремине на себя. Лини почти раздет: без привычного черного корсета, в белой рубахе и с расстегнутыми ремешками на бедрах, оставшийся только в тех стыдно-привлекательных чулках. А его названный брат все еще нагло остается в одежде! Никакой справедливости в этой стране. Фремине привстает на колени, сводит чужие ноги вместе и седлает бедра Лини, рядом с коленями, пока тот, удивленно моргая, кривится в ухмылке. Снова. У двоих тепло разъедает изнутри, слезливо просясь наружу, на бледные щеки обоих, стремясь окрасить их в пунцовый румянец, что в темноте незаметен. Зато отчетливо видны расширенные зрачки, и мальчики замирают в сантиметрах друг от друга, вглядываясь в красивые пучины. Первым молчание прерывает иллюзионист: щелкает застежками водолазных приспособлений на одежде братца; он делает это так ловко, так просто, что увидь их незнакомое лицо — оно бы тут же задалось вопросом. Холодные пальцы того, кто большую часть времени проводит под глубинами, играючи обводят кромку шорт братца и медлительно стягивают вниз. И не потому, что он специально медлит, а просто чувствует себя слишком неуверенно для того, кто пару минут назад бессовестно перебирал ремешки на чужих ногах. Лини беззлобно цокает, помогая братцу с застежками на собственных шортах, но его руку мягко перехватывают. — И чего стряслось? Фремине не отвечает, только чутка выше пересаживается на чужом теле, прямиком на пах, отчего в темноте слышен нездержанный вздох, а проворные руки иллюзиониста вцепляются в колени мальчишки. Он наклоняется и целует того, кто под ним: в лоб, переносицу, кончик носа, языком робко облизывает нижнюю губу, будто никогда не практиковался в таком. Сердце стучит бешенно, отбивая ритм по всему телу, вынуждая кровь циркулировать в разы быстрее — и это то, что нужно. — Я, наверное, передумал, — от таких слов Лини почти поперхнулся собственной слюной, но прежде чем начнутся жалобные возмущения, Фремине успевает слезть с чужих ног вбок, и закинуть их себе на плечо под писк от неожиданности. — Хочу так, ты не против? И в ответ темный силуэт только мотает головой в стороны, воодушевленно прикусывая губу в нетерпении. Слышать от стеснительного водолаза "хочу" — почти целый праздник, отчего препятсвовать его просьбам — опасная вещь, ведь совсем не хочется спугнуть такое чудо, научившееся быть чуточку настырным. Шорты и белье неспешно снимаются, оставляя на теле контраст из темных чулков и белоснежной рубашки; волосы слегка растрепаны, а щеки горят алым, но трясущиеся руки судорожно ищут оставленный лубрикант на поддоконике рядом. Не лучшее место для хранения, но все же. Все в порядке, они уже занимались этим, и не раз, но Фремине все еще боится причинить боль, и аккуратничает чересчур, медлит. Сомневается, что ли? — Родной, пожалуйста, давай пошевелимся? Ох, чертовски невыносимо быть голым, пока ты смотришь на меня и ничего не делаешь! — Но... — Никаких "но". Не бойся, я пережил кучу всего, если ты поцарапаешь меня или будешь резок, то страшного ничего не случится. Вперед, птенчик, я жду. Крышка лубриканта щелкает, и на пальцах остается склизкое, холодное вещество, от которого иллюзионист вздрагивает, явно привыкший к холоду его любимого, нежели посторонних вещей. Фремине держит чужие ноги вместе все еще у себя на плече, чуть склоняется к парню, смазанно целуя в губы; осторожно вводит первый палец, следя за каждыми дернувшимися мышцами на лице напротив, стараясь разглядеть их чуточку лучше, чем позволяет темная комната. Второй палец явно доставляет дискомфорт, но Лини терпит, стойко выдерживая все мучения перед сладким наслаждением. О, и попутно уверяет пташку, что все хорошо и переживать ему не нужно. Фремине аккуратен и, Святость Архонтская, смотрит этими невинными глазами прямо в пропасть души, а сам нисколько не невинно двигает фалангами в стороны, вынуждая сжимать в руках бедную рубаху, всячески кусая губы в надежде быть тише. Бедра двигаются навстречу, за что Лини получает неодобрительный укус в колено. Ладно, птенец почуствовал себя главным, хорошо. — Продолжи, пожалуйста, мне нужно снять одежду, — просит Фремине, убирая склизкие, от лубриканта, пальцы, и отодвигается, тянясь к своим застежкам. Иллюзионист только судорожно вздыхает, подменяя чужую ладонь своей и, на удивление, ему уже совсем не больно. Пока мальчишка стягивает с плеч облегающий водолазный костюм, Лини любуется россыпью заметных пятен — веснушек — под тусклым, лунным, светом; кусает губы и двигает пальцами шустрее, надавливая на нерв; опрокидывает голову назад, шумно дыша, пока зрачки жадно впитывают картину обнажающегося братца. Колени сводятся ближе, ноги поджимаются к себе и елозят по простыни, а плоский живот попеременно напрягается от бурлящего удовольствия. Вот видны и тазовые косточки на худощавом теле напротив, и выпирающие ребра — Архонты, его кормят? — и остановиться уже тяжело. Лини хочет добавить третий палец, но его ладонь мягко перехывают, беззвучно прося убрать ее. Он слушается. Ноги вновь закидываются на плечо, придерживаемые ладонью; Фремине слегка кусает голень, задевая зубами ткань чулков, а свободной рукой ведет под гартерами еще разок, проверяя хорошо ли затянуты. — Могу? — Можешь. По розоватой головке неспешно размазывается предэякулят, пока дыхание обоих замирает, а стук сердца в груди скоро разорвет внутренности на части. Фремине ласково просит расслабиться, подгребая под чужую поясницу подушку, и Лини и вправду ощущает разницу между пальцами и членом. Грудь вздымается чаще, чем было, а брови сводятся к переносице стараясь перетерпеть первоначальную боль и дискомфорт. Мальчишка покорно ждет, целуя в колено. — Попробуй, пожалуйста. И Фремине пробует: отводит бедра чуть назад, и неспешно вперед, пока чужие губы раскрываются в болезненном стоне. Страх за чужую безопасность взрывается, но иллюзионист шепчет, что все нормально и привыкнуть ему необходимо. Он пробует еще раз, и сейчас слышит протяжный, шумный, выдох, и тут же наклоняется к пунцовому лицу — такому же, как и собственное. — Услышат, Лини, нам надо быть тише, — кончик носа ведет по шее, зубы кусают выпирающий кадык, а движения становятся быстрее и сильнее. Кажется, кому-то скоро сорвет крышу от всего происходящего, и этот "кто-то" упирается ладонью в чужой затылок, а второй в свободное плечо, царапая ногтями. Мальчишка сам жмет губы, скуля от того, как братец сжимает его, и слушает такой же скулеж рядом. Иллюзионист приоткрывает веки, туманно запоминая всё, что творится здесь: это хрупкое тело, попеременно вдалбливающееся в него, талию которого он собственными руками сжимал когда-то; этот голос, неслышно стонущий сейчас, а днем и вовсе затихает от посторонних людей. Ох, эти руки, на которых виднеются очертания мышц, сейчас сжимают его бедро, а второй все еще держат ноги, чтобы не падали с плеча. Лини уверен, что ему не тяжело, ведь тот двуручный меч, что Фремине таскает с собой на задания — намного больше весит. Внизу живота крутит, стягивает до невообразимости, и мышцы напрягаются, вынуждая иногда вздрагивать от вспышек удовольствия каждый раз, когда головка члена упирается в нерв. Секунда, две, три, и белесая жидкость течет на собственный живот, а голова запрокидывается назад, затылком упираясь в постель. Тихие стоны не прекращаются, как и движения Фремине. Он едва шепчет, что близок, и Лини только улыбается, сжимая его в себе.

***

— У тебя все хорошо? — одновременно со стуком звучит голос Отца, пока мальчишки с одышкой лежат в обнимку. — Лини, ты там один? Дело — дрянь, он не помнит закрывал ли дверь на замок, а если Он увидит раздетого Фремине и такого же полуголого Лини, то им двоим придется несладко. Очень несладко и очень-очень плохо. Иллюзионист чувствует, как чужое тело напряглось и, кажется, хочет свернуться в калачик и исчезнуть, еще немного и пташка начнет паниковать. — Д-да, — голос хрипит, это плохо, — Я просто пытался отработать парочку трюков, все в порядке, правда, — насколько он звучит убедительно? Лини жмет братца к себе, успокаивающе поглаживая по спине, и весь страх моментально улетучивается при виде уходящей тени. Спасены. — Я же говорил: будь тише, — тут же слышен яростный шепот скромного мальчугана.